"Очень симпатичная курточка. И никто ведь не заподозрит, что я ее на распродаже купила, за гроши буквально. Двести пятьдесят рублей! Да разве это деньги на сегодняшний день?! Вот именно - не деньги. Продавщица сказала, что первоначально сия прелесть полторы тысячи стоила. Вот повезло мне несказанно. И как это ноги меня именно в этот магазин понесли? И в этот день… Торкнуло, как говорится. В дом отдыха поеду обязательно в этой курточке. Надо только сапожки докупить к ней - там же на распродаже видела, да денег не хватило. Жаль. После аванса забегу в этот магазин. Еще бы и сумку в тон, было бы неплохо…"
- Горохова! Э-э-эй, Тань! Не слышишь? Проснись! - Перед глазами защелкали изящные пальчики с идеальным маникюром, унизанные колечками немыслимой красоты и простоты одновременно, что говорило о безупречности вкуса их владелицы. - Дай, говорю, свою новую куртку на прокат.
- Что? - Татьяна оторвалась от своих мыслей и в недоумении уставилась на коллегу.
- Понимаешь, мне в обед нужно в РайСобес смотаться.
- Ну и съезди. Тебе на личном автомобиле до РайСобеса всего пять минут езды. Только не пойму - при чем моя куртка?
- Как причем? Не могу же я в норковой шубе притащиться за получением субсидии. Там в очереди одни пенсионеры да тётки с измученными, озлобленными лицами. А тут я - в своей эксклюзивной норке и при цацках за бешенное количество долларов. - Олька закатила глаза к потолку. - Что эти тётки подумают?
- Ты получаешь субсидию? Ты? И не стыдно? - Танька задохнулась от возмущения.
- Не стыдно. Нисколечки. А чего, собственно говоря, стыдиться? Государство постоянно обворовывает своих граждан. А почему я не могу получать от него, от государства свои законные 600-700 рублей?
- Ты очень хорошо зарабатываешь. - Менторским тоном процедила Татьяна. - Не пристало еще крохи собирать. Я хоть и получаю меньше тебя, ни разу не подумала о субсидии или каких-нибудь льготах.
- Потому и шубу не можешь купить приличную. Ходишь, как бомжиха. - Обладательница эксклюзивной норки в долгу не осталась, брезгливо ткнув пальцем в сторону Татьяниной обновки.
Горечь обиды свалилась на Татьяну совершенно неожиданно, сердцу стало тесно в груди, оно так громко затарахтело, что, казалось, еще минута - и выскочит наружу. От стыда Татьяна не знала, куда себя деть. Покраснев до мочек ушей, она боялась смотреть в глаза бесцеремонной коллеге.
"Неужели я и вправду похожа на бомжиху? - Билась только одна мысль в голове. - Какой стыд…" - Пытаясь унять дрожь в руках, Татьяна открывала и закрывала ящик стола, что-то доставала, тут же клала обратно, а Олька между тем невозмутимо продолжала добивать:
- В твоей куртке я вполне сойду за неимущую. А уж если и шапочку свою одолжишь с дурацким шарфиком - вообще "улёт" будет. Мне не только субсидию назначат, еще и доплачивать на бедность начнут.
Слова про бедность хлестнули больнее всего, этого Татьяна уже не смогла выдержать и расплакалась, не замечая, как на деловых бумагах расползаются мокрые, жалкие пятна от слёз.
Ольга недоуменно смотрела, смотрела на Татьяну, и вдруг неожиданно тоже разревелась, превратившись из стервы в самую обыкновенную слабую женщину. Остальные сотрудники с интересом наблюдали за происходящим: исподлобья с бычьей тупостью и азартным блеском в глазах ждали финала комедии, который не заставил себя долго ждать, к сожалению не оправдав надежд зрителей.
Выплакавшись, высморкавшись, Татьяна с Ольгой минут пять молча сидели, обнявшись и привалившись к друг другу головами, думая каждая о своем.
- Ладно, бери мои шмотки, - миролюбиво сделала широкий жест Татьяна, - изображай бомжиху.
Олька, расцеловав красную и опухшую от слёз Татьяну, схватила куртку коллеги, виновато улыбнувшись, сгребла в охапку ещё и шапку с шарфиком, и с криком "Я скоро!" выскочила из комнаты.
А разочарованные сотрудники вновь приникли к монитором своих персональных компьютеров.