Н***
Пыльная комната. Сумерки. Письменный стол,
не претендующ на чистую скатерть.
Стены в горошек. У дальней "храпит" фортепьян.
Кресло и в нём силуэт, S латинскую столь
напоминающий. Мало того, что он пьян
"в стельку", так нет же - ещё и заперт
собственноручно на оба ключных оборот
с целью дрянной вопросить себя: «Кто ты,
взглядом нетрезвым буравящий тень на полу?».
В комнату смотрит окно, а не наоборот.
Смотрит на шкаф, где пылятся у Данте в тылу
Байрон, Шекспир и премудрый Гёте...
Около двух пополуночи. Время срывать
маску с лица (в данном случае - фата)
бренному телу, которое с горя без Вас
или же пьёт, или трёт под собою кровать
в происках сна, не надеясь на проф и анфас
Ваши. И значит, сие чревато
жизнью вне шанса на Вас или Ваше «Je taimе…»*.
Где Вы, известно. Под кем - неизвестно.
Страшно подумать. Выходит, от мест переме
сумма и впрямь не меняется, вместе же с тем -
напоминает субъекту, что соль не в зиме.
Кресло, в котором до ломки тесно,
напоминает одну из кают корабля,
в поисках Новых плывущего Индий.
Ежели к оному глобус прибавить, стоящ
на фортепьяно, а в сквере уснувшую бля
отождествить с данаидой, закутанной в плащ
серый, облёкшийся в мокрый иней, -
сходство тогда очевидно. Ну чем не Колумб
или Веспу Америго, на моря
синь, ускользающ от суши волна за волной,
сделавший ставку? Корабль, полагаясь на румб,
вроде плывёт, но куда и зачем подо мной,
"градус" попутавшим верный с горя,
мне неизвестно. Известно лишь то, что зима
там, за окном в перекошенной раме.
Слишком уж пыльная комната, ключ и окно
спра от фигуры, которая сходит с ума
лишь потому, что рукам её Вас не дано
в будущем (можно менять местами).
Ей бы кота! Ею названный Моцартом, тот
всюду ходил бы за ней, "в доску" пьяной:
здесь до убор и обратно, а там - весь в снегу,
будто бы из-под пера сочинителя од,
светлых элегий (нередко во время прогу)
и про Онегина Е с Татьяной.
Песни б мурлыкал на правое ухо, на лев
интерпретируя сны. Был бы верным
другом субстанции, на самотёк бытие
щедро пустившей. Представьте сплошной комок нерв.
Кресло представьте. А также, что истин в питье.
Чем оно креп, тем спокойней нервам...
Три пополуночи. Двадцать восьмой перекур.
Или девятый. Зима не без лая
там, за окном, раздвигающим ткань занавес.
Пылью пропахшая комната. Кресло. Фигур,
в кресле застывшая студнем, склонённому S
позу трагично уподобляя.
Глядя из кресла на стены в горош, силуэт
припомина «Как об стенку горохом!»
небезызвестную фразу. К чему бы, на кой
чёрт, неизвестно. Известно лишь то, что не лет -
целая вечность минула с тех пор, как в запой
с воплем об стены: «Субъекту плохо!», -
канул субъект, предпочтенье отдавши свече,
в ухо трескующей о невозможном.
То есть о встрече. Поплакать бы что ли навзрыд!
Было бы чем или так - у кого на плече.
За неименьем, фигура, неделю не брит,
словно безе в заварном пирожном,
заперта в комнате, скомкавшей запертый шкаф,
не претендующ на шанс быть открытым.
Пылью пропахшее кресло и в нём - манекен,
позу латинскому S уподобивший, дав
мысли тем самым свободу парить в рамках стен,
как Средиземное море - с Критом,
с креслом обнявшись... Четыре утра. Я один.
И ни детей, ни плетей, а Татьяна,
бывшая матерью, ныне землёю засып,
пары каких-нибудь не дотянув до седин,
так и не прожитых ею, чей образ прилип
к сердцу прилипшего к креслу стана.
Где вы, друзья? Где былых наших встреч снежный ком,
роста не чуждый в любую погоду,
нами катаемый давеча без передыш?
Где вы, сучата?! Как жаль, что из вас ни о ком
не вспоминает одна из поехавших "крыш"
с гордостью - то есть моя, в угоду
рамкам пространства, в котором, как складки в плаще,
кресло теряется, к стенке прильнувши,
и фортепьяно, окно, штору на две делящ,
глобус, полгода некрученый, и вообще -
вся эта комната с видом на выцветший плащ,
в сквере, засыпанном сне, уснувший.
Здесь, в данной комнате, время не знает границ.
Что до пространства, оно в ней "не катит",
как скажут те, кто коверкает русскую речь.
Здесь, как неверному "игреку" верного "икс",
в кресле сидящему Ваших залапанных плеч
не достаёт. Или как двух катет -
гипотенузе. Да что там сидящий без Вас!
Гёте вне дела в обнимку пылится
с тем, что от Байрона, Данте и автора пьес -
тоже поэта, который и в проф, и анфас
видел меня в данной комнате, с Вами и без,
принцу из Дании корча лица...
Пыльно донельзя. И «Фауст», и «Гамлет» в пыли -
оба, в обнимку с самим «Дон Жуаном».
Рядом «Онегин». Правее - собранье терцин
на итальянском, что гения в ад низвели...
Зябко. Рассвет. Солнце, как недочищ апельсин,
с виду, а именно - в чём-то рваном,
как бы исподнем. Вся комната с книгами в ней,
письменным стол, фортепьян и особо
к креслу прилипшей особою, - весь этот фарш
тонет в пыли, за отсутствием Вас. Вам видней.
Будьте любимы, мадам! Исключительно Ваш
сердцем. Но помните: лишь до гроба…
Ноябрь 2009
*Je taime (фр.) - Я люблю тебя