Семейная жизнь у него не сложилась, проживал он одиноко в родительском доме, некогда очень добротном, но после смерти родителей и по причине несусветной лени хозяина пришедшем в «занехаенное», как у нас говорят, состояние. Жил Авдеич на очень скромную пенсию, которой, ввиду таких же скромных потребностей, ему вполне хватало. К тому же держал он небольшое хозяйство: десяток куриц, петуха, кота, козу и козла.
Вот о козле стоит поговорить особо. Все животные имели свободный доступ в дом Авдеича, но козёл по кличке Стёпа являлся обладателем собственной кровати и спал только в доме. Да и хозяином, пожалуй, в доме был больше козёл, чем этот хромой старик. Когда козёл заходил в дом, все животные, включая козу и кота, выбегали во двор. А при Авдеиче, в отсутствии козла, куры могли позволить себе снестись прямо на подушку хозяина, что нимало того не огорчало. Он радостно брал яйцо и ковылял на кухню, где тут же разбивал его на сковородку. Стёпе нравилось, когда Авдеич сидел на крыльце и курил. Он стоял рядом, с наслаждением вдыхал табачный дым и нетерпеливо поджидал, когда старик бросит окурок. Тогда козёл тушил его копытом, а потом жадно съедал. Была ещё у них общая страсть – любопытство. Стоило услышать, как кто-то идёт по улице, – тут уж кто раньше из них успеет, подбегал к забору, в котором на уровне головы была выломана доска – следствие хулиганских действий местных подростков. Это был не просто дефект в некогда солидном деревянном заборе, а стратегически важный наблюдательный пункт и точка связи с внешним миром. Однако места там хватало только одному. И за то, кто из них будет наблюдателем в очередной раз, человек и животное боролись с переменным успехом.
Когда побеждал человек, он всегда здоровался с прохожими и затрагивал тех на мимолётный разговор, независимо хотели они того или нет. Выглядело это приблизительно так.
– Здорово, Васёк!
– О! Привет, Гарринча! Как поживаешь?
– Живём, со Стёпкой хлеб жуём. А ты с работы?
– Откуда ж ещё?
– А может, с танцев? Ха, ха, ха! – Ему казалось, что он удачно сострил.
– Да уж, натанцевался сегодня в забое.
Для Авдеича эти краткие разговоры были единственным развлечением в его однообразной скучной жизни.
Теперь нужно сказать о другом персонаже, жизнь которого кардинально изменил этот одинокий старик.
Что греха таить, шахтёры – народ пьющий (впрочем, не только они). О пьянстве горняков ходят легенды, но поверьте, это только мифы, не более того. Хотя эти россказни о непобедимом пьянстве шахтёрам очень нравятся и даже льстят их самолюбию. Исходя из этого, Петруха Брехунов был во всех смыслах личностью легендарной в нашем посёлке. Если бы не его трудолюбие, то с работы его уже давно выгнали бы с треском, и неоднократно, за систематические пьянки. Каждый раз, когда решалась его судьба на профкоме, за него горой становилась бригада, напоминая активу шахты о трудовых заслугах Петра Константиновича. Редко какой день на шахте обходился без пресловутого «бутылька». Кто-то уходил в отпуск, кто-то – на пенсию; родилась дочь – выставляй бутыль, за сына полагается два. А было ещё много праздников: дни ВМФ, ВДВ, пограничника и святой для шахтёра день взятия Бастилии. Так вот, ни одного «бутылька» Петруха не пропускал. Возвращаясь домой, он обожал горланить песни, поскольку в этом состоянии ему казалось, что Козловский и Соловьяненко ему в подмётки не годятся. Его не смущало даже то, что ни одной песни от начала до конца он не знал, мог начать с «Розпрягайтэ, хлопци, конэй», плавно перейти на «Ой, цветёт калина» и закончить исполнением «Спят курганы тёмные». По мере приближения к дому его так развозило, что последний отрезок дистанции он чаще всего преодолевал, перебирая четырьмя конечностями. Но даже тогда он продолжал напевать уже слабеющим голосом.
Завидев его в таком состоянии, привыкшие ко всему соседи кричали его жене:
– Валька, встречай своего! Вот оно, горе Донбасса твоё идёт.
– Уже не идёт – ползёт! – обязательно язвил кто-нибудь.
Жена встречала кормильца не очень ласково, но и не агрессивно, помогая ему войти в дом и завалиться на кровать. Однако Валентина иногда сетовала на мужа:
– Не пил бы – золотым человеком был бы.
– Валюха, – обещал он, – брошу, скоро брошу… Ну, гадом буду, Валюха, брошу. А и подумать: как тут не пить, когда все пьют её, проклятую!
Он мог долго обещать, клясться, потом от жалости к жене, детям и себе расплакаться и, утешаемый женой, мирно уснуть. А утром, как всегда, уходил на работу – и опять возвращался в стельку пьяным.
И вот однажды Гарринча, по своему обыкновению, сидел в трусах на крыльце и курил перед сном последнюю сигарету, козёл Стёпка наслаждался дымом и терпеливо ждал свой окурок, как вдруг вдалеке послышалось: «Вышел в степь донецкую парень молодой». Это, понятно, надрывался Петруха. Авдеич и Стёпа кинулись к наблюдательному пункту. Кому ж не хочется пообщаться перед сном, тем более, что день в этом отношении выдался совсем не щедрым. Завязалась извечная борьба за «место под солнцем» между человеком и козлом. На этот раз победил козёл и гордо выставил рогатую голову в проём.
– Стёпка, пусти по-хорошему, – взмолился старик, пытаясь всем своим тщедушным телом оттеснить наглое животное. Но козёл был явно сильнее и уступать не собирался. – Ну, ладно, попросишь у меня сигаретку! – перешёл на угрозы Авдеич. – И спать будешь на улице, козлище!
Ничего не оставалось, как наблюдать за происходящим на улице через щель в заборе. К этому моменту Петруха был уже совсем рядом. Он находился в промежуточной стадии: двух конечностей для ходьбы ему было уже мало, а четырех – еще много. Поэтому брел мужик, то падая на обе руки, то подымаясь, но автопилот не подводил, и он продолжал двигаться в нужном направлении – к родному дому.
– Здорово, Петруха! – Весело крикнул сквозь щель в заборе Гарринча.
Петруха на полуслове оборвал песню и, не поднимая тяжёлой головы, произнёс:
– Ну, я – Петруха, а ты кто?
– Хрен в пальто, – сострил Авдеич. – Опять нажрался, бродяга?
– Ну, так у Витька сын родился. Мы пару бутылей откушали. Потом у Серёги Козлова добавили. Чё там с тех двух бутылей взять.
– Всё тебе мало? – перешёл на строгий тон старик. – Каждый день напиваешься до чёртиков. Куда тебе оно только лезет?
Петруха, после очередной попытки встать на ноги, присел, прислонившись к забору.
– Ты прямо, как наш парторг. Тому тоже – хлебом не корми, водкой не пои, дай только Петра Константина… новича повоспитовать, – язык стал подводить Петруху.
– Гореть тебе в аду, алкоголик несчастный!
При этих словах взгляд Петрухи упал на козлиные копыта, которые просматривались при тусклом освещении фонаря в промежутке между землёй и нижней частью забора. Мороз продрал всё его тело. Он несмело поднял голову вверх и увидел козлиную морду, приобретшую зловещие очертания на фоне полной луны. Состояние шока и дикий страх охватили всё существо горького пьяницы.
– Бросай пить, говорю тебе, пока не поздно! – раздался голос невидимого из-за забора старика.
Последние слова Авдеича вывели из оцепенения бедного Петруху. С дикими криками «чёрт, чёрт!» он, как будто подброшенный невидимой пружиной, вскочил на ноги и помчался, не переставая орать, по слабо освещенным улицам к родимой хате. Чем ближе был родной дом, тем меньше хмеля оставалось в прочищенной страхом голове. А когда Петруха перелетел через порог, он был уже трезв, как стекло.
Первое, что он прокричал жене, было: «Где икона, Валюха?». Этот вопрос поверг её в неописуемое изумление. Видя состояние мужа, она поняла, что расспросы бесполезны, молча достала из шкафа завёрнутую в рушник икону, которой их когда-то благословляли её родители, и, развернув, подала. Петруха с иконой в руках рухнул на колени, стал осыпать лик Божьей Матери поцелуями, креститься и шептать :
– Господи, помилуй, спаси и сохрани от нечистого. Укрепи дух мой, дай мне силы бросить проклятую водку. Не отдавай меня этому козлорогому…
Жена долго стояла и смотрела с удивлением и скорбью на мужа, а потом выдохнула:
– Всё, видать, допился до чёртиков!
После он ей рассказал, как повстречался с самим Сатаной и как еле унёс от него ноги. Вот так дед Гарринча, сам того не подозревая, закодировал самого отъявленного пьяницу нашего посёлка, который стал исправно ходить в церковь, и уже несколько лет никто не видел его нетрезвым.
Теперь не только жена, но и соседи говорят, провожая Петруху взглядом:
– Золото – не человек.