Вот, накануне круглой даты, как обычно, и потянуло на воспоминания.
Захотелось вновь и точнее вспомнить, как это было? Но… память подвела. Многие подробности, последовательность фактов и событий ушли, стёрлись… . Надо было записать по свежим впечатлениям, но тогда не случилось… . Казалось, буду помнить вечно! Ведь, чувствовала, свидетелем каких событий, в качестве жителя Москвы, довелось мне быть! Ну, расскажу, что и как помнится… .
Известие о революционной ситуации в стране застало всех врасплох, и – в разных местах, кого где. Меня, например, на рабочем месте, мою подругу из Ленинграда – в Белоруссии, в санатории, где она отдыхала по профсоюзной путевке.
Чем-то похоже на объявление войны: теперь все вспоминают, кого и где застала эта минута…
Война – не война, а революция – точно. Однако, всё мягко. Так казалось… . Теперь – думаю: точно так же казалось и современникам Октябрьского переворота в Петербурге. Об этом есть в многочисленных мемуарах, но одно дело прочесть, а другое – прочувствовать на себе, а потом читать, читать, читать и соглашаться.
К этому времени я с обществом уже ни в какие честолюбивые игры не играла. Было время, не по своей воле - прошла суровую школу. Любые иллюзии давно покинули меня. Корысти же я ни в чём не знала. Мои подруги, напротив, были воодушевлены необычайно. Ходили на митинги, на работе слушали старенький «ВЭФ», неустанно транслировавший Съезд народных депутатов СССР, читали «Огонёк», спорили и ссорились.
Теперь они ходили к Белому Дому, стояли там часами, митинговали. Мне казалось, что скоро они останутся там на ночь. Я же впала в ступор. Окуклилась. Меня слегка пробило только, когда ввели танки.
…Танки на улицах. Иду мимо на работу. Я, разумеется, не верю, что танки поедут на толпу и, тем более, что они когда-нибудь выстрелят. Это не укладывается в голове. Пока.
Хотя… . Уже были события в Тбилиси и Баку, и, кажется, Вильнюсе. Но – это там, вдали на окраинах империи, не в столице, не на глазах, да и как именно всё там было – тоже известно только из СМИ и с чьих-то слов.
Слой ваты. Толстая кожа…
… Хожу на работу мимо танков. Не верю. Знаю, что пуля убивает, но… не видела. Ничего не чувствую. Этого не может быть. И не должно.
Смотрю на танки. Сильные машины. Помню, как тянулись они и прочая военная техника ночью по улице Горького на репетицию парада. Я лежала и слушала их равномерный гул. Мы – сильны, мы – горды. Боже мой! Как мы сильны!
Сейчас иду мимо, смотрю с опаской.
Стараюсь жить по-прежнему.
На работе все молчат. Сегодня одна пожилая сотрудница пришла с кастрюлей еды и буханкой серого круглого хлеба. Не помню, как он называется. Кажется, «Столовый». Пойдёт кормить протестантов к Белому Дому. Спрашивает:
- Может, водки купить? Они там, говорят, и ночью не расходятся. Замёрзли, наверное!..
- Купите,…почему же? Хотите, я куплю.
Ушла.
Иду обедать. Столовая – ведомственная. Прохожу по пропуску. Сижу, ем гречневую кашу. Входят двое в чёрных кожаных пиджаках. Садятся неподалёку. Слышу:
- Замёрз я, к черту! Долго еще?
- Кто ж знает…
Молча удивляюсь. Значит, в толпе они стоят среди протестантов? Оба в штатском… .
…Наступает вечер. Не отхожу от телевизора. Чёрно-белые кадры из тоннеля под Новым Арбатом. Танки. Гибель мальчика.
Я очнулась. Мне страшно. Как-то революция начинается не по учебнику. Опять у неё свой путь. Не предсказать, что будет завтра.
На следующий день утром встаю как обычно, иду на работу. В двух троллейбусных остановках от нашего здания еще вчера происходило, а может быть и сейчас происходит, стояние у Белого Дома, но мы работаем.
Приходит сотрудница, которая носила еду. Она подавлена увиденным. Рассказывает мало.
Мы решаем пойти в тоннель, положить цветы на место гибели мальчика.
Молча встаем, уходим с работы. Во дворе учреждения срываем августовские ромашки, какие-то голубовато-сиреневые…, ломаем бархатцы и идём на Садовое Кольцо. Оно – без движения. Шагаем по проезжей части. Народу мало.
Молча спускаемся в тоннель под Новым Арбатом. Чуть впереди – кучка женщин и девушек. Человек 7-8. Подходим ближе. Я забываю о своей спутнице и превращаюсь в одно немое воспринимающее сознание. Оно бесстрастно фиксирует происходящее.
Я смотрю на асфальт.
Вижу лужицу крови. Её края подсохли. Кровь красная, не бурая. Вокруг неё, по контуру, выложены головки астр и георгинов. Одни головки, без стеблей и листьев. Странная гильотина цветов… Контур лужицы продолжен вверх, вниз и по сторонам в форме креста.
Женщины стоят, смотрят, молчат. Я не знаю, куда положить цветы. Думаю. Наклоняюсь - и кладу их чуть в стороне от цветочного креста.
Молча иду вперёд по тоннелю к выезду из него, к Смоленке. Иду по внутренней стороне тоннеля, то есть, как бы против движения, - которого нет. О своей спутнице я забыла.
На подъёме из тоннеля замечаю стоящий поперёк троллейбус.
Троллейбус покорёжен танками. Он стоит с вмятинами на рекламных боках, выбиты стекла, открыты от удара двери. Усы-штанги упали на землю.
Я вхожу в средние двери. Под ногами хрустит оконное стекло. В голове мелькает, что оно – специальное, безопасное для пассажиров, а потому разбивается на круглые кусочки, похожие на ледяное драже.
Сажусь на дерматиновое сиденье. Механически замечаю, что я не одна. Спиной к кабине водителя сидит женщина, рядом стоит молодая. У сидящей - на коленях школьная тетрадка.
- Вы очевидец? – Говорит она.
Я отрицательно качаю головой.
- Надо собирать свидетельства очевидцев. Погибли люди.
« Какие люди?» - Мелькает в голове. – «Погиб один мальчик…».
Но я – молчу. Вокруг гробовая тишина. Транспорт не ходит.
Смотрю вперед…
…Там, на противоположной стороне Садового, на углу дома стоит рослый парень в камуфляже. У его ног – трёхлитровая банка с букетом цветов. Парень подходит к стене дома, прижимается к ней лбом, с силой бьёт по камню рукой и приговаривает: «Серёжка, что ты наделал?!». Рядом останавливается женщина.
Я встаю. Больше не могу. Надо искать очевидцев. Надо… . Но сейчас важней уйти из этого параллельного мира, пройти сквозь прозрачную линзу всеобщей лжи и вернуться в реальность, на работу. Эта правда истории - непереносима.
… Прошло пару дней. В газетах и на телеэкранах – похороны жертв революции. Их три – православный, иудей и мусульманин. Публичное ритуальное отпевание. Больно кольнуло - прямо в сердце. Мелькает мысль: «Как подобрались – от каждой конфессии! Будто специально!».
Позже все узнали, что жертв было гораздо больше, но публично хоронили только троих. И это была первая страшная ложь, которая ржавчиной легла на души людей…
Вспомнилось горьковское, про революцию, про народ-Исаак, приносимый ею в жертву историей-Авраамом. Бессмертный «Клим Самгин»! О, Революция! «Вечная Сонечка» нашей многострадальной истории!...