Повесть
Пушистые зайчики, забавные обезьянки, царевны-лягушки в «золотых» коронах – всё маняще-красивое, празднично-яркое…
Когда-то, очень давно, ещё в той жизни, всякий раз, приезжая в город, я хотя на минутку забегала сюда, в волшебное королевство, над входом в которое крупными весёлыми буквами было написано: «Рынок меховых игрушек».
Однажды я увидела тут удивительного медвежонка: он – один-единственный на всём рынке – был не обычного коричневого, а нежно-сиреневого цвета. Мне показалось, что ему здесь неуютно и грустно из-за своей непохожести на остальных мишек, и я купила его. Вот найти бы и сейчас что-либо такое же трогательно-милое для моей доченьки Наденьки.
Когда я вглядываюсь в смуглое Наденькино личико с чёрными глазёнками и ярко-розовыми лепестками губ, бесконечная, как Мирозданье, нежность переполняет меня, и я – в который раз – радуюсь, что осталась верной себе, не послушалась советов моих «доброжелателей» избавиться от «чужеземного плода».
«Да это же моё родное, моя частичка», – отвечала я, и сердце разрывалось от мучительных сомнений: простит ли мне Бог мой неумышленный, но тяжёлый грех? Я ведь даже не могу точно сказать, кто он, отец моего будущего ребёнка и каким моё дитятко родится.
К счастью, Наденька появилась на свет здоровенькой и красивенькой. Впрочем, всем родителям их дети кажутся самыми красивыми. Одно рас-страивает: наши поселковые острословы успели уже дать моей малышке прозвище с очень обидным для меня подтекстом. Мне, конечно, это очень неприятно, но я не показываю вида и надеюсь, что со временем это прозвище забудется.
Завтра у Наденьки день рождения, и я выбираю ей подарок. Ничего похожего на того нежно-сиреневого медвежонка я так и не нашла.
Может, купить вот эту беленькую лохматую собачку? Нет, лучше лошадку на качалке. А может… А это что? Да что же это?! Неужели снова? Я зажмуриваюсь. Ядовито-зелёное, широкоротое, с воронками-ушами существо – игрушка-урод, мутант, рождённый чьей-то больной фантазией, снова качается над моим запрокинутым до хруста в позвонках лицом с пересохшими от страха губами, и я снова замираю в ожидании первой, пока неизведанной боли.
Но боли нет, и я осторожно открываю глаза. Нет, ядовито-зелёный мутант не причудился мне. Более того: передо мной, наверное, десятка два таких игрушек-уродов с отвратительными ушами-воронками.
– Девочка (это я девочка?), тебе плохо? – розовощёкое лицо с голубыми, словно майское небо, глазами приближается к моему, наверное, побледневшему лицу.
– Спасибо, всё нормально, – с облегчением вздыхаю я и показываю на зелёных мутантов: – это что у вас за страшилки такие?
– Ну, девочка (снова «девочка»!), ты меня удивляешь! Это ж шрэки! Я ими уже несколько лет торгую, потому что они из моды не выходят. Если у тебя есть братик или сестричка, купи им шрэка. Вот увидишь, им понравится.
– Нет, что-то не хочется мне иметь в своём доме такую игрушку.
– А давайте я помогу вам выбрать что-либо стоящее, – слышится чуточку игривый мужской голос. – У меня как раз и время свободное есть. - начи-щенные до блеска шикарные туфли топчутся возле меня.
Я молча направляюсь к продавцу собачек. «Туфли» движутся следом и что-то говорят, говорят… Я отмечаю про себя, что в придачу ко всем своим многочисленным изъянам мужчины ещё и психологи неважные: неужели «туфли» не понимают, что в моём случае никакие уловки не могут иметь успеха. Ни мужские туфли, ни их владельцы абсолютно не интересуют меня. Только не подумайте, что я какая-нибудь современная амазонка и что я горжусь своим равнодушием к мужчинам и к любви вообще. Нет, мне хочется хотеть быть любимой, хочется хотеть любить, но я не могу, не умею этого хотеть. Я потеряла одно из главных женских желаний и не знаю, смогу ли когда-либо его воскресить или так и останусь «инвалидом жизни».
Ещё вчера я была уверена, что время вот-вот вылечит меня: мне уже почти перестали сниться сны о том, я уже не плачу ночами, я уже останавливаюсь перед витринами с косметикой, а недавно даже купила губную помаду в изящном тёмно-синем, усеянном блёстками, футлярчике.
Но сегодня то снова взглянуло на меня глазками-изюминками, осклабилось безгубым ртом ядовито-зелёного мутанта и начало беспощадно разворачивать ленту моей памяти.
***
Первым моим мужчиной стал шофёр-дальнебойщик. Видела я его всего один раз, но вряд ли мне удастся хотя когда-нибудь стереть с памяти немо-лодое, в фиолетовых прожилках лицо, бегающий взгляд мутно-серых глаз и поросшие рыжей шерстью руки, которые похотливо ощупывали меня. Я не кричала и не сопротивлялась, потому что это было бы смешно и нелепо: он же не насиловал меня – я сама назвала цену за временное пользование моим одеревенелым от жуткого страха телом.
Мой первый мужчина так спешил, что даже не заметил (а может, не захотел замечать?), что он – первый.
Потом у меня началась истерика, и моя «напарница» Ирина била меня по щекам, а когда всё поняла, плакала вместе со мною, просила у меня прощения (хотя это я должна была просить у неё прощения) и время от времени повторяла: «Танечка, милая, я ведь не знала, что ты в свои девятнадцать… И они не знали. Если бы знали, может, пожалели бы…»
Они пожалели бы! Будто Ирина не видела, как эти нелюди жалеют нас!
В тот день я поклялась, что найду того, по чьей милости мы попали сюда. Найду и «отблагодарю». И мою «благодарность» он будет помнить всю свою пакостную жизнь.
***
В дискотечном зале, переполненном пьяноватыми и совсем пьяными подростками, я чувствовала себя, мягко говоря, неуютно. Сто лет нужна была бы мне эта дискотека, если бы не Наташа, моя сестрёнка-восьмиклассница, которая с недавнего времени обманом («…я к Светке, возле компьютера посидеть») убегала на эти «танцы». Прошлую субботу она пришла домой в полночь и – самое ужасное! – то ли в подпитии, то ли одуревшая от каких-нибудь «экстези».
Я неохотно и совсем не в такт оглушительной музыке топталась на месте и время от времени поглядывала на дверь. Наташи не было. Может, хитрюга угадала мои намерения застать её «на месте преступления», а может, кто-либо из подружек, увидев меня, предупредил её.
Боюсь я за Наташу. В нашем посёлке есть чего бояться. Нет, бандитов тут, слава Богу, нет, но есть не менее страшное – СПИД. Наш Вилейский будто проклял кто-то. Обычный рабочий посёлок, а «спидоносцев» намного больше, чем где в районе. И кто они, мы не знаем. Разве только умрёт который (в этом году двое умерло), тогда перестаёт быть тайною, что он «из тех». А так… Ходим, дышим одним с ними воздухом, внушаем себе, что «при бытовых отношениях это опасности не представляет, иначе всех больных СПИДом держали бы за колючей проволокой». Успокаиваем себя, а в глубине сознания отвращение и страх, страх и отвращение…
Прежде я очень любила свой посёлок – спокойный, чистый, летом весь в зелени. За околицей блестящее зеркало озера, украшенное серебристо-изумрудными кружевами ив. И – леса, леса… Для меня, фанатки «тихой охоты» это как дар судьбы. Как только молодые берёзки, растущие под окном нашего дома, начинают ласкать глаз своим ещё прозрачным несмело-зелёным нарядом, я со светлой радостью, которую можно сравнить разве что с радостью первого свидания, бегу по давно заброшенной, заросшей травой узкоколейке за майскими грибами. Майские, или как их по-научному называют, георгиевские грибы, пахучие, упругие, цвета топлёного молока – это самые первые из «нормальных» грибов (разные там сморчки-строчки не в счёт). А пройдёт две-три недели, и ярко-оранжевыми фонариками зажгутся в лесополосах и на опушках красавцы подосиновики да повысовывают из высокой травы матовые светло-коричневые шапочки скромные подберёзовики. А там очередь и за главным грибным чудом – боровиками – боровиками-черноголовиками, которых урожайной осенью на Зелёной горке тьма. Я уже не говорю о ягодах: земляника, ежевика, малина, черника, чёрная рябина…
Нет, никогда не возникало у меня желание уехать отсюда, поэтому после окончания колледжа я возвратилась в Вилейский и уже второй год работаю в библиотеке. Работа мне нравится. Я сама очень люблю читать и каждому, кто приходит в библиотеку, помогаю выбрать книгу по вкусу и, если читатель говорит, что книга ему понравилась, я радуюсь, будто я сама автор понравившегося читателю произведения. Мне хотелось бы пойти учиться дальше, но нас у матери трое. Так, у матери. Отец наш не добытчик и не помощник. Может, мать развелась бы с ним, но нашу двухкомнатную квартиру на две однокомнатные без доплаты не поменяешь. А где её взять, ту доплату? Негде. Нищета мы, нищета…
Наконец я поняла, что ожидание моё напрасное, направилась к дверям и лицом к лицу столкнулась с молодым, довольно приличного вида мужчиной.
– Простите, – извинился он, уступая дорогу.
Я взглянула на него и, представив, как он в своём строгом тёмном костюме, белой рубашке и модном галстуке будет выглядеть на фоне голопузой, растрёпанной дискотечной публики, еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Мужчина удивлённо поднял брови. Я растерялась и, пробормотав «это вы простите», пошла к выходу, но он остановил меня:
– Скажите, пожалуйста, у вас всегда такой контингент?
– Какой – «такой»? – переспросила я.
– Ну, так бы сказать, чрезмерно юный.
Я, недовольная тем, что мне не удалось разоблачить сестру-обманщицу, не совсем вежливо произнесла:
– Если вас интересует более солидный, как вы сказали, «контингент», то сходите в дом престарелых. Он, кстати, здесь недалеко, в Боровцах. Там в выходные тоже бывают дискотеки.
– Вам кто-то испортил настроение? – приязненно улыбнулся мужчина.
Я посмотрела на него более внимательно. Симпатичный, тщательно вы-бритый и, кажется, хочет познакомиться. Мне это польстило, потому что от чрезмерного мужского внимания я не страдала. Скорее наоборот – мне этого внимания не хватало. Я никак не могу понять причину этих довольно прохладных отношений со стороны представителей противоположного пола и, если мне случается остаться дома одной, долго и внимательно рассматриваю себя в зеркало. Ну, кажется же, девушка как девушка: большие зеленовато-серые глаза, чётко очерченные губы, густые русые волосы и гладкая без единого пятнышка кожа. Правда, рост у меня не модельный и пышностью форм я не отличаюсь, но сколько же вокруг таких, как я, «тонких и звонких», а кавалеров у каждой сколько угодно.
На улицу мы вышли вместе. Вадим – так звали моего нового знакомого – сказал, что на дискотеку попал случайно: ехал через наш посёлок в город, остановился у вечернего магазина, чтобы купить сигарет, услышал музыку и зашёл посмотреть, как веселится молодёжь.
– Ну и как? – поинтересовалась я.
– Да как и всюду, – махнул рукой Вадим, – одинаково, что в городе, что в деревне.
В следующие наши встречи Вадим много рассказывал о своей работе в туристическом агенстве, а однажды предложил:
– Хочешь, я организую тебе путёвку куда угодно, даже в Эмираты?
– «Да без Эмиратов мне, как без соли. День и ночь только и думаю, как бы туда попасть, потому что важнее забот не имею», – хотела съязвить я, но спохватилась:
– Спасибо, Вадим, но не до путешествий мне.
– Материальные проблемы? – спросил Вадим.
– И это тоже, – неохотно призналась я и почувствовала, что краснею. Хорошо, что на улице уже было довольно темно.
– Послушай, – он деликатно коснулся моего плеча, – я могу помочь тебе.
Подумав, что Вадим хочет предложить мне деньги, я обиделась:
– Не такая я уже и нищенка, чтобы принимать милостыню.
– А ты мне всё больше нравишься, – засмеялся Вадим. – Люблю самодостаточных девушек. Только ты не так поняла меня. Во-первых, бедность не порок и её нечего стыдиться. Деньги – и немалые деньги – ты сможешь заработать сама. Ну, что ты имеешь в своей библиотеке? Мизер. Сидишь там одна среди своих книжек да читателей ждёшь, словно дорогих гостей. А читателей всё меньше и меньше. Хорошо ещё, что замуж не выскочила за какого-нибудь местного алкаша.
– Ну, это уж ни за что на свете! – загорячилась я. – Я на своего отца вдоволь нагляделась.
– Ты слушай меня. – перебил Вадим, – Ты же знаешь, где я работаю. А по туристической путёвке не только на отдых ездят, а и на заработки. Правда, тут заковыка есть. Но для меня это мелочь. Лучше всего в Польшу ехать. Можно, например, работать на оптовом рынке, как моя сестра Марина. Она уже дважды ездила. Кстати, в скором времени снова туда вместе со своей подругой собирается. В этот раз я сам их туда отвезу, потому что у меня в Тересполе как раз одно важное дело. Если хочешь, можешь к нам присоединиться. Но прежде я познакомлю тебя с Мариной. Она тебе всё подробно разъяснит, чтобы у тебя не было никаких сомнений.
Немного помолчав, Вадим склонил голову набок и взглянул на меня интригующе загадочным взглядом:
– А потом можно подумать и о будущем. Девушка ты, как я понимаю, на-дёжная, не то что нынешние вертихвостки.
Сначала я не приняла всерьёз ни его довольно прозрачного намёка про будущее (надо понимать, наше с ним общее), ни его слов о фантастических заграничных заработках. Во-первых, я ещё ни с чьим будущим своё будущее объединять не собиралась. Во-вторых, я человек немобильный. Дорога меня очень утомляет, многолюдие и суета раздражает. Ну домашняя я, и ничего с этим не поделаешь.
Но однажды ко мне, что называется «подступило». В тот день мать забыла на полочке возле телефона кошелёк с деньгами, а папочка наш не пропустил возможности воспользоваться таким случаем: выгреб из кошелька всё содержимое и отправился «утолять жажду».
Я заглянула в холодильник: два яйца, полпачки маргарина, банка консервов… Что ж, не впервые. Нажарю картошки. Огурцы есть, капуста – тоже.
Я чистила картошку и мысленно время от времени возвращалась к разговору с Вадимом. Бедность не изъян. Да, не изъян, но и не достоинство. И вообще, понятие «бедность» несочетаема с такими понятиями, как «изъян» и «достоинство». А вот с таким, как «беда»… Вот были бы сейчас в нашей семье деньги, мы бы Наташке компьютер купили, и она меньше бы по дискотекам бегала. А ему, отцу так называемому, жильё какое-нибудь купили. А себе? Себе я прежде всего купила бы… много чего!
От распределения виртуальных денег меня отвлёк телефонный звонок:
– День добрый! Пусть он всегда будет добрым для тебя!
Бодрость в голосе Вадима показалась мне наигранной, но я сделала вид, что не заметила этого:
– И тебе того же, только во стократ больше.
– Ну, как насчёт моего предложения? Я потому тебя спрашиваю, что через неделю мы с Мариной выезжаем. Так что думай. Кстати, Марина не одна, а с подругой едет, как я тебе уже говорил.
А может, решиться и поехать? Ну ездят же другие, не боятся. Вот хотя бы Ира Барсукова. За год работы за границей на квартиру заработала. Правда, на однокомнатную, но в городе. Вот приедет на выходные к матери, схожу поговорить с ней, посоветоваться.
– Не знаю, что тебе и сказать, – пожала плечами Ира, когда я рассказала ей о своём намерении. – Я ведь со своим высшим образованием там обычной горничной в богатой семье работала. Будто и работы немного было, и еды какой угодно вдоволь, и платили щедро. Но относились ко мне так, будто я не человек, а бытовая вещь: ни слова доброго, ни улыбки. Хозяин при мне мог в чём мать родила ходить, а хозяйка – дрянь такая! – интимной гигиеной заниматься. Иногда так хотелось швырнуть что-либо в их сытые рожи. Еле-еле отработала я условленный срок. Больше не хочу я таких заработков. Нервы не выдержат.
– Но ты ведь была в Греции. Да ещё, извини, в прислугах, а мне предлагают Польшу. И работать продавщицей на рынке.
– Ну, Польша почти такая же страна, как и наша. Не зря ведь говорят: «Курица не птица – Польша не заграница». – вслух рассуждала Ирина. – Если бы я знала, что всё будет так, как тебе обещают, то, может, и я решилась бы. Нас же снова в отпуск за свой счёт отправили. Говорят, с сырьём перебои.
– Так давайте я позвоню Вадиму, чтобы познакомил нас со своей сестрой. У неё ведь уже есть какой-никакой опыт.
… Марина встретила нас на пороге своей собственной квартиры, просторной, обставленной шикарной мебелью. И сама она смотрелась шикарно: модное, оливкового цвета платье, пышные льняные волосы, туфли на высоких каблуках. Вот только золота она навешала на себя слишком много: на шее три цепочки, одна из которых с большим медальоном, массивные серьги, перстни едва не на каждом пальце.
Марина, наверное, по-своему расценила мой взгляд:
– Все эти «цацки» я привезла из Польши. Там золото очень дешёвое. Кстати, и на этом тоже можно неплохо заработать. Но почему мы стоим на пороге? Проходите, будем пить кофе.
***
Никак не могу понять, откуда это странное и нелепое ощущение: горячий чад нудной накипью клубится в груди, тревожит скорбью о чём-то… О чём же? Что мне нужно? Всё ведь уже решено.
Мы с Ирой и Марина со своей подругой Светланой сидели в салоне микроавтобуса. Тепло, уютно, звучит тихая музыка. Насчёт жилья и работы Вадим уже договорился в том же Тересполе, где его ждёт какое-то неотложное дело. Ну, кажется же, всё как должно быть! Так почему я никак не могу избавиться своих тревог-сомнений?
Из задумчивости меня выводит голос Светланы:
– Ой, девчата, да тут же всё такое, как и у нас! Может, и заработки такие же, тьфу-тьфу! Может, зря мы приехали сюда?
И действительно, если бы мы точно не знали, где мы находимся, то и не подумали бы, что это чужая страна. За окном автобуса знакомые картины: вот трактор, вот животноводческая ферма, за которой зеленеет озимью широкое поле. А вот посёлок с двухэтажными коттеджами, под окнами которых уже цветут жёлтые и белые нарциссы.
И здесь, в доме, куда нас привёз Вадим, всё почти так же, как и у нас: «стенка», обычные шкафы с антресолями, диваны, ковры на стенах и на полу. Только в комнате, предназначенной для нас, слева от входа, впритык к стене – светлокоричневый, под цвет пола невысокий «постамент», как я мысленно назвала этот непонятный предмет интерьера. Только потом, когда хозяйка пани Изабелла, чем-то недовольная, ворчливая женщина средних лет бросила на «постамент» постельное бельё, стало ясно, что «постамент» – это своеобразная кровать. Такие «кровати» есть во многих польских квартирах.
– Ну, вы, девочки, тут устраивайтесь, отдыхайте, – сказал Вадим. – Скоро придёт ваш… в общем, менеджер. Он и разъяснит вам, что, как и где. А я поеду решать свои вопросы.
На прощанье он шутовски поклонился пани Изабелле, помахал нам рукою и как-то неискренне (а может, мне показалось?) улыбнулся. Всем сразу. На меня он даже и не взглянул.
– Ой, Вадик, я же зонтик свой в машине забыла! – воскликнула Марина. – Пойду заберу. Заодно и провожу тебя.
Вадим с Мариной вышли, а мы начали распаковывать свои сумки и раскладывать свои вещи в широком, немного старомодном шкафу. Через несколько минут в квартире появился довольно высокий и хотя не такой старомодный, но почти такой же широкий, как шкаф мужчина. Вместе с ним пришли две ярко размалёванные девушки в таких коротких юбках, которые и юбками назвать можно было только условно.
– Девочки, а вам не холодно? – спросила Ирина. – Всё-таки ещё не май.
– Скоро сама узнаешь, холодно или жарко! – огрызнулась одна из девчат, остроносенькая, тонкая, словно былинка.
– А ну-ка, марш на своё место! – неожиданно тонким для своего массивного тела голосом крикнул мужчина. – И чтобы я до утра вас не видел!
Девушки мгновенно спрятались за дверью соседней комнаты, а менеджер (это был он) повернулся к нам:
– Ну, паненки, давайте знакомиться. Меня зовут Ян Янович. Теперь я ваш хозяин. Прежде всего попрошу ваши паспорта. Завтра мне нужно сдать их на регистрацию.
– Что-то не нравится мне наш менеджер, – прошептала Светлана.
– Ничего, сейчас придёт Марина, и мы всё выясним, – тоже шёпотом ответила я.
– Ой, что-то долго её нет! – испуганно проговорила Ирина. – Она же давно должна была вернуться. И сумка… Где её сумка? Да она же без сумки сюда зашла!
– Что вы там шепчетесь? – подозрительно взглянув на нас, сказал Ян Янович и протянул руку с негнущимися толстыми пальцами:
– Я же сказал – паспорта сюда! И мобильники – тоже!
Я почувствовала, что сердце моё забилось где-то высоко-высоко, возле самого горла и, сдерживая дрожь, произнесла:
– Кажется, Марины нам не дождаться.
– Ян Янович, а может, мы сами отнесём свои паспорта на регистрацию? – ещё надеясь на лучшее, несмело спросила Светлана. – Заодно и город по-смотрим.
Ян Янович издевательски засмеялся. Светлана заплакала, а моментально подурневшая Ирина начала поглядывать на дверь.
– Сейчас же перестаньте притворяться! Можно подумать, вы не знали, куда едете! – голос «менеджера» сорвался на фальцет: – Я не для того деньги за вас заплатил, чтобы вы тут выпендривались!
– Но ведь мы же ехали сюда работать! – сквозь плач выдохнула Светлана. – Работать продавщицами на рынке, мы можем работать горничными или нянями.
– Так вы и будете работать няньками. Мальчиков будете нянчить. И убла-жать.
Забрав наши паспорта и мобильные телефоны, он нажал кнопку своего «Сименса», сказал несколько слов по-польски, и в квартиру тут же вошла немного уменьшенная копия Яна Яновича. «Копия», устроившись в кресле, погрозила нам пальцем и крикнула:
– Пани Изабелла, накорми девок, и пусть они ложатся спать!
По-прежнему неприветливая пани Изабелла повела нас на кухню. На столе мы увидели тарелки с салатом из капусты, картошкой и ещё какой-то серой едой. Это были фляки, а проще говоря – рубцы. Готовятся фляки из определённой части желудка жвачных животных. Мне лично фляки не нравятся, я даже брезгую ими. Именно поэтому я в дальнейшем зачастую оставалась голодной, потому что фляки давали нам несколько раз в неделю.
– А где хлеб? – спросила Светлана.
Пани Изабелла с удивлением посмотрела на стол, уставленный тарелками, потом на нас:
– Ещё и хлеб? Вам что – этого мало?!
Мы, привыкшие к тому, что и первое, и второе блюдо у нас едят с хлебом, удивились её удивлению:
– Разве же можно без хлеба?!
Впрочем, в тот вечер нам было не до еды.
Спали мы втроём в одной комнате. Хотя какое там «спали»? Разве можно было после такого спокойно спать?
– Ну и паучиха же эта Марина! – возмущалась Светлана. – Так искусно сплела паутину! Такими ясными глазами смотрела, когда рассказывала свои сказочки!.. Вы заметили, какие красивые у неё глаза! Большие, голубые! А ещё говорят, что глаза – зеркало души!
– А её братик-красавец? Такая же сволочь, как и она сама! – откликнулась я. – Да и брат ли он ей? Я сейчас очень и очень в этом сомневаюсь. И что теперь с нами будет?
– «Что будет, что будет?» – передразнила меня Ирина. – Просто отправят нас в бордель. Это в лучшем случае.
– Ты так говоришь, будто может быть ещё что-либо худшее, – вздохнула я.
– Может! – воскликнула Светлана и привстала на кровати. – На органы разберут! Я читала, что сейчас сплошь такое творят!
– Типун тебе на язык! – разозлилась я. – Начитаешься разной дряни и ме-лешь что попало. Классику читать надо, а не бульварные романы!
– А я думаю, почему это ты такая умная? – не осталась в долгу Светлана. – Оказывается, от чтения классики. Только как же ты, умница-разумница, вместе с нами, глупыми, в такое вляпалась?
– Да перестаньте вы! – перебила нас Ирина. – Что будет, то и будет. Я вот лежу сейчас и думаю: ну пусть вы совсем ещё молодые, наивные, нигде не были, ничего не видели. А я? По тридцатник подбирается, а ума не нажила. Да что тут говорить! Давайте поспим хотя немного.
Утром, часов в семь, хозяйка разбудила нас:
– Вставать. Умываться. Одеваться. Завтракать.
Поднявшись, мы увидели, что вся наша одежда куда-то исчезла. В шкафу висели три халата: синий, зелёный и оранжевый. Пришлось надевать халаты.
Мы умылись и вместе с Надей и Ритой – вчерашними девушками, которые оказались нашими землячками, позавтракали. После завтрака Надя и Рита надели свои почти виртуальные юбки и ушли, а мы в одинаково мрачном настроении побрели в свою комнату, куда вскоре зашла пани Изабелла в сопровождении белоголового мужчины лет сорока и молодой худощавой женщины с рассыпанными по плечам густыми, но неприятного «мышиного» цвета волосами. Мужчина держал в руках две плотно напакованные сумки. Поставив сумки, он начал бесцеремонно разглядывать нас. Мы в свою очередь настороженно смотрели на него. Белыми у мужчины были не только волосы. Белыми, как снег, были и брови, и ресницы – весь он казался вымоченным в уксусе.
«Альбинос», – мысленно отметила я. – Во всяком случае, в животном мире таких беспигментных особей называют альбиносами.
Альбинос и пани Изабелла ушли, а женщина улыбнулась нам широкой белозубой улыбкой и сказала:
– Я – Кшися, ваша визажистка и, скажем так, костюмерша. Сейчас, милые мои паненки. – Кшисина улыбка стала ещё шире. – мы подберём каждой из вас наряд.
Она расстегнула молнии на сумках, вывалила прямо на пол пёструю кучу одежды и начала раскладывать по дивану. Вся одежда: и платья, и юбки, даже пальто и плащи были такой же длины, как юбки Риты и Нади.
Я никогда принципиально не носила «мини», поэтому начала протесто-вать:
– Я такое не надену! Дайте мне джинсы или нормальное платье! Да и зачем нам чужое тряпьё?! Верните нам наши вещи! И вообще, что тут происходит?
– И в самом деле, – заговорили Ирина со Светланой, перебивая друг дружку, – объясните, почему нас держат тут?
– И сейчас же выпустите нас отсюда! – добавила я.
– Ах, объяснить и выпустить? – Кшисин голос оставался спокойным, даже доброжелательным, но лицо покрылось красными пятнами, а глаза цвета жёлтой охры стали похожими на две большие пуговицы.
«Какое негармоничное сочетание – грязно-жёлтое и серое, – успела подумать я, и в тот же момент мою левую щёку словно обожгло кипятком. Перед глазами замелькали золотистые мухи, и я чудом устояла на ногах. Первый раз в жизни меня ударили! До этой поры никогда и никто, даже мой зачастую пьяный отец, не дотронулся до меня и пальцем. Некоторое мгновение я стояла ошеломлённая тем, что случилось, а потом бросилась к «визажистке» и схватила её за мышиные патлы. Кшися пронзительно завизжала и сразу же в комнату вбежал Альбинос. Он без особых усилий оторвал меня от Кшиси и толкнул так, что я отлетела к противоположной стене. Когда я немного опомнилась, то увидела, что Ирина ничком лежит возле дивана, а Светлана, закрыв руками лицо, сидит рядом, и сквозь тонкие пальцы её не по-деревенски ухоженных рук текут слёзы.
– Ну как – хватит? – тем же спокойным голосом произнесла Кшися. – Или, может, кому добавки требуется? Сейчас же обмывайте свои рожи и одевайтесь.
… Для меня Кшися выбрала, наверное, самую короткую юбку. Потом она собственноручно наложила на наши лица дикарски яркий макияж и, удовлетворённо пробормотав «добжэ», крикнула:
– Пан Вацлав, можешь забирать!
Альбинос зашёл в комнату, повертел на пальце брелок с ключами и бес-цветным, как и сам, голосом произнёс:
– Проша, паненки.
Мы следом за Альбиносом спускались по лестнице. Светлана вслух счи-тала ступеньки, а Ирина крепко сжимала мою руку в своей почему-то очень горячей руке и с ненавистью смотрела в спину Альбиноса.
На улице нас ждала красная легковушка, в которой сидел мужчина в надвинутой на глаза шляпе. Нас посадили на заднее сиденье.
– Так и есть: в бордель повезут, – прошептала Ирина.
– А я вот читала, что туда отбирают высоких, длинноногих, грудастых. А мы? Какие из нас путаны? Может, они нас хотят бесплатными подметальщиками на какую-либо свалку устроить. Вот мы уже и за город выехали.
– Ага, – насмешливо промолвила я, – поэтому они так одевали и размалёвывали нас. Самая что ни на есть униформа для подметальщиков! Нет, дорогуши, не с нашим счастьем! Скорее всего будет так, как Ирина думает.
– Так давайте же думать, как спастись! – довольно громко сказала Светлана.
– Да тише ты! – Ирина с опаской глянула на переднее сиденье.
– Да это ж «пшеки»! – отмахнулась Светлана. – Они по-нашему вряд ли понимают.
– Понимаем мы и по-вашему, и по-нашему, – вдруг отозвался Альбинос. – Вот приедем на место, тогда и поговорим.
Наконец легковушка остановилась на обочине трассы, к которой с двух сторон подступал сосновый лес. Справа – зона отдыха с красиво разрисованными беседками.
– Вот здесь, паненки, ваш пост, – сказал Альбинос. – Нести службу ваша смена будет с восьми утра до пяти вечера. И не вздумайте, как вы там перешёптывались, «спасаться». Поймаем – а мы вас обязательно поймаем – пожалеете! Ну а сейчас о главном: о вашей работе.
Тут Альбинос повернулся к своему напарнику:
– Адам, давай бумаги.
Молчаливый Адам (немой, что ли?) достал из папки сложенные вдвое листы и отдал нам. Я развернула лист: «К – 50, О – 40, В – 30».
– Запоминайте. – Альбинос прищурил свои белёсые глаза. – Это расценки на ваши услуги.
– Какие услуги? – с опаской глядя в свою бумагу спросила Светлана (неужели она ещё на что-либо хорошее надеялась – наивное существо?). – И что это за буквы такие: К, О, В?
– Ну, хватит строить из себя дебильных провинциалок! – рассердился Альбинос. – Слушайте. «К» – секс классический. Ну, это когда вас… обычным способом. Такая услуга стоит 50 злотых. «О» – секс оральный. Вам надо объяснять, что такое оральный секс? Объясняю: это когда вы будете делать клиенту вот так, – он собрал губы в куриную гузку и мерзко зачмокал.
Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. О, если бы я могла что-либо сделать! Я придумала бы для этой гадины такое… Средневековые инквизиторы содрогнулись бы, услышав, какой приговор я вынесла бы Альбиносу!
Альбинос, будто почувствовав, что происходит со мною, приблизил ко мне своё лицо и продолжил:
– А ещё есть так называемый визуальный секс. Бывают любители понаблюдать, как этим занимаются другие. С таких брать по 30 злотых. Но ведь иметь вы будете с двоих: того, с кем вы… и с того, кто смотрит. Где работать, выбирает клиент. Захочет – в его машине, а захочет – в нашем интим-салоне. Вон там, чуточку дальше, за беседкой стоит белый микроавтобус. Это он и есть наш интим-салон. Заработок весь, до последнего злотого отдавать мне или вот ему, Адаму. Заначки делать не советую.
Легковушка уехала. Мы остались на шоссе. Мимо сплошным потоком мчались машины. Мы стояли и тряслись от холода, страха и отчаяния.
– Давайте побежим, – предложила я. – Будем бежать и кричать «спасите».
– И кто нас услышит? – сказала Ирина. – Думаешь, мы кому-то нужны?
– Кто-нибудь услышит, – заупрямилась я и, замахав руками пробегающим машинам, закричала: – Помогите!
В ту же минуту непонятно откуда возле нас появилась красная легковушка. Оба – Альбинос и Немой – выскочили из неё, побросали нас в салон и начали бить.
Били нас и «дома», в квартире, куда сегодня привезли ещё трёх таких, как мы, легкомысленных дурочек. Они ещё, видимо, не осознали своего положения, потому что смотрели на нас, растрёпанных, с размазанным макияжем со страхом и недоумением. Вот эта красивая, светловолосая и синеглазая, наверное, мечтала о карьере модели. Да и остальные на трассе стоять не собирались…
Однажды вечером в нашу комнату тайком пробрались Рита и Надя.
– Девчата, я слышала, что вы убежать пытались, – оглядываясь на дверь, сказала она. – Ничего у вас не получится. Они же наблюдают за нами. Во-первых, из микроавтобуса, где нам приходится обслуживать клиентуру. Во-вторых, они весь день объезжают «точки» между Тересполем и Познанью. Да и куда можно убежать? Это ж тебе не в своей стране. Ни родных, ни знакомых. Да к тому же ещё мы «бродяги беспаспортные».
– Так неужели ничего нельзя сделать?! – воскликнула Ирина. – Должен же быть какой-нибудь выход?
Рита грустно вздохнула:
– Конечно, должен быть. Только вот мы с Надей полгода уже ищем того выхода, а найти не можем. В одном только повезло – и то, кто его знает, надолго ли – что не продали нас ни туркам, ни арабам.
– А что – и такое возможно? – испугалась Светлана.
Рита молча кивнула головой.
– А как ты сюда попала? – спросила Ирина. – Тоже лёгкими деньгами да дешёвым золотом соблазнилась?
– Тоже? – удивилась Рита. – Так и вы… Не по знакомству ли? Молодой человек из туристического агенства, имя которого…
– Вадим! – закончила я. – А ещё у него есть сестра, которую зовут Марина, и она…
– Нет, – перебила меня Рита, - молодого человека звали Виктором, а его сестру Машей.
– Скажи, а ты давно их знала этих самых Виктора да Машу? - поинтересовалась я.
– Да где-то, наверное, месяца два. Мы с Виктором познакомились в парке. Несколько раз встретились, он пригласил меня к себе. И в это время к нему зашла сестра. Вот Маша меня и уговорила на эту поездку. И такую заманчивую перспективу обещала! «За полгода будешь иметь столько, сколько тут за пять лет не заработаешь». А про дешёвое золото я и слушать устала.
– А какие они с виду?
– В том-то и дело, что вид у этих аферистов порядочный. Виктор – высокий стройный брюнет, симпатичный, весёлый. И пахло от него дорогим одеколоном. А Маша? Красавица! Натуральная блондинка с синими глазами.
– Они! – воскликнула я. – Вадим и Марина! Только как же они, зная, что вы здесь, не побоялись везти сюда нас? А впрочем, чего им бояться? Здесь у них логово.
– Да они такие Вадим-Виктор-Марина-Маша, как я английская королева! – убеждённо произнесла Ирина. – И то, что они не брат и сестра, а просто одна шайка-лейка, сейчас ясно как день. Одно неясно: что нам делать дальше? Давайте думать.
– А ты, Надя, почему молчишь? – спросила Ирина. – Может, не хочешь избавиться иллюзии насчёт красавца Виктора-Вадима?
– Нет, девочки, – невесело улыбнулась Надя, – у меня своя история. Я её даже Рите не рассказывала, хотя мы с нею тут уже седьмой месяц в этом аду мучаемся.
Надя обвела нас взглядом своих не по-славянски раскосых глаз с серыми, мраморно-мозаичными радужками и втянула в себя воздух, будто собиралась нырнуть:
– Познакомилась я с одним «женатиком». Мне тогда семнадцать было, а ему – хорошо за тридцать. Он был похож на одного популярного киноактёра. И кавалером был деликатным: и пальто в гардеробе подаст, и ручку свою, когда из машины выходили. Ну и, конечно же, цветы, конфеты, шампанское, рестораны. Всё, как обычно бывает, когда мужик критического возраста молодую девушку соблазнить хочет. А что меня соблазнять? Разве он у меня первый был? Самое смешное, он надеялся, что первый. У них же, самцов похотливых, большой спрос на чистоту. Так вот, когда мы с ним в кровати покувыркались, он разочаровался, надулся даже. Ну, я ему на уши лапши навешала по классическому рецепту: я – жертва своего отчима, грязного растлителя. Клеветать на отчима мне не было ничуть не стыдно, потому что у меня не было ни отчима, ни родного отца. Нет, отец, конечно, когда-то был, только я его никогда не видела и не знала, кто он. Сомневаюсь, что и мать знала, кому со своих многочисленных ухажёров она должна быть благодарной за моё по-явление на свет.
Максим – так звали моего женатика – посочувствовал мне, бедненькой, и даже перстень подарил, очень маленький перстень. Мне он так понравился, что я его почти не снимала с пальца.
Однажды зашла в кафетерий кофе со своими любимыми заварными пи-рожными попить. Только пристроилась за столиком – женщина какая-то рядом примостилась. Будто другого места в полупустом зале не нашла. И хотя бы ради приличия разрешения попросила. Поднесла она к губам свою чашку, взглянула на меня – и еле не поперхнулась: лицо покраснело, а в глазах такое удивление, будто она что-то необычное увидела. Я растерянно начала осматривать себя: может, в одежде что-нибудь не так. А женщина чашку свою с кофе почти нетронутым, от себя отодвинула и ко мне шаг сделала:
– Извините, пожалуйста, я давно уже такой перстень, как у вас, приобрести хочу, но нигде не могу найти. Может, вы бы мне свой продали? Я хорошо заплачу.
Я удивилась: из-за какого-то совсем обычного перстенька – столько эмоций?! Но вспомнив, что у каждого из нас свои «бзики», спокойно промолвила:
– К сожалению, продать перстень я не могу, потому что это подарок близкого мне человека. Но если хотите, я спрошу у него, где он купил этот перстень и позвоню вам.
– Нет-нет, пока не надо, – поспешно произнесла женщина, – я ещё в одно местечко загляну. Если уже и там не будет, я к вам обращусь. Только номер своего телефона оставьте мне.
Женщина ушла, а я, пожимая плечами, долго ещё допивала неприятный тёплый кофе.
Странная незнакомка мне так и не позвонила, и вскоре я забыла о встрече в кафетерии. И зря забыла, потому что незнакомка была женой Максима, у которой «любимый муж» украл тот самый перстень, чтобы подарить его мне. А перстень был не просто золотой, а наследственный. Ну, а благоверный, конечно же, получил хорошую головомойку, а со мной, «змеёй подколодной», жена пообещала рассчитаться. И рассчиталась. Поэтому вы меня здесь и видите. По её милости я здесь очутилась. Есть, правда, подозрение, что и женатик мой тут руку приложил, чтобы оправдаться перед женой да грех свой замолить. И что же эта «сладкая парочка» придумала? Вы только послушайте…
Но послушать нам не удалось, потому что в комнату без стука вошла, а точнее, ворвалась пани Изабелла. Она с криком выгнала Риту с Надей, потом повернулась к нам и скомандовала:
– Сейчас же спать! Чтобы я и писка вашего не слышала, иначе пожалуюсь кому следует, и из вас отбивные сделают! Заговор они задумали, негодницы!
***
И вот уже сколько времени мы «работаем». А и правда – сколько? Три месяца! Неужели только три месяца прошло с того дня, как мы приехали сюда, счастливые уже одними своими чаяниями? И вот всего за три месяца от наших надежд остались только достойные жалости осколки, а сами мы превратились в покорных молчаливых рабынь. Но самое страшное то, что мы начинаем привыкать к своему положению.
Мы уже давно перестали прятать друг от дружки глаза, когда, обслужив очередного сластолюбца, стоим в ожидании следующего… Между нами даже возникает что-то вроде соперничества. Нас уже не возмущают «эти мерзкие животные – мужчины», которых дома верно ждут невесты, жёны, дети, а некоторых и внуки. Они, конечно же, привезут невестам и жёнам подарки, а детям и внукам гостинцы «от зайчика», будут с аппетитом жрать обед, любовно приготовленный руками жены и ложиться в супружеские кровати, застеленные к их приезду свежим бельём.
Для нас все они на одно лицо: молодые и старые, красивые и уродливые. Мы утоляем их паскудную похоть и боимся, чтобы нас не обманули, как один негодяй обманул Ирину, выбросив её из кабины и ничего не заплатив. Никакие оправдания не помогают, потому что за всеми нашими действиями всегда следит кто-либо из охранников-сутенёров.
Ровно в пять часов вечера нас везут обратно. В трёхкомнатной квартире девушек уже десять. Среди них опять новенькие. Той синеглазой красавицы, имени которой мы так и не успели узнать, уже здесь нет. Нет и двух её симпатичных подружек. Наверное, для них нашлось более «престижное» место: какой-либо притон в Турции или Эмиратах.
Вчера украинке Гале, круглолицей черноглазой «пампушке» каким-то чудом удалось убежать, и в квартире снова звучат угрозы Яна Яновича (интересно, какое настоящее имя у этого ходячего шкафа с голосом цыплёнка?):
– Я вас, шалашовки, заставлю рассказать, кто помог ей!
Мы ничего не знаем. Во всяком случае, ни я, ни Ирина, ни Светлана, потому что Галя работала на другой «точке». Но бьют всех. К тому же лишают ужина, не дают даже чаю.
Назавтра всех поотдельности продали новым сутенёрам. Я попала в Познань. Ни Ирину, ни Светлану я больше никогда не видела и не знаю, как сложились их судьбы и живые ли мои подруги по несчастью.
Мой новый хозяин – пан Станислав. У него приятная, даже интеллигентная внешность, но относится он к нам гораздо хуже, чем Ян Янович. Разве только кормит лучше. Но это забота хорошего хозяина о рабочей скотине. Пан Станислав и сам не брезгует пользоваться интимными услугами то одной, то другой своей рабыни. Может, поэтому и возит нас так часто на врачебный осмотр.
Пан Станислав любит женщин полнотелых, рослых. Я со своей фигурой девочки-подростка, к счастью не возбуждаю в нём телесной жажды, потому он ни разу не выбрал меня для своих альковых утех. Мои «коллеги», из тех, кого пан Станислав «осчастливил» своим вниманием, завидуют мне, потому что хозяин наш «тот ещё извращенец». Но об этом мы говорим шёпотом и с оглядкою.
Сейчас я «работаю» ночью. Днём мы (а в нашей «смене» нас восьмеро – по две на каждую из четырёх «точек»): я, молдаванка Соня, моя землячка Тамара, украинка Зоя и другие девушки – отсыпаемся, а вечером заступаем на «дежурство». Я сейчас в паре с Соней. Та, видя мои страдания, советует:
– А ты постарайся отключаться. Прислушивайся к своему телу и старайся получить хотя капельку удовольствия. Я этому уже научилась.
Увидев, с каким возмущением я смотрю на неё, Соня переводит разговор на другую тему.
Странное дело, нонсенс даже: большинство из нас, проституток (да, мы – проститутки, а кто и по какой причине попал в число этих презираемых обществом и им же востребуемых женщин – не берётся в счёт), ненавидит тех, кому он продаёт своё тело и в то же время каждая, даже самая «затюканная» и самая некрасивая втайне надеется, что однажды среди этих похотливых самцов вдруг появится настоящий рыцарь, который сначала пожалеет её, а потом полюбит крепко-крепко, «на всю жизнь». Ну, а она, конечно же, станет ему верной женой. Не зря же ходит молва, что самые преданные жёны – бывшие проститутки. Эти надежды кажутся мне до смешного наивными, а молва – чушью несусветной. И скорее всего молва эта родилась в среде тех (а таких хватает), кто сознательно избрал для себя «самую древнюю профессию». Цель? Найти оправдание своему позорному ремеслу. Мол, оно – своеобразная профилактика такого опасного для семейной жизни явления, как измена.
У нового хозяина мы работаем не только на «точках». Довольно часто он отсылает кого-либо из нас по вызову на дом.
– Представляете, – возмущается Тамара, которую под утро привезли от одного из «домашних», – заставил меня делать ему… а сам сидит в кресле, смотрит «видик» и жрёт печенье, сволочь этакая!
– И ты очень обиделась, что он не угостил печеньем тебя, – иронизирует Соня.
– Да пошла ты со своими шутками… сама знаешь куда, – вяло отвечает Тамара и, не раздеваясь, падает в кровать.
Зоя садится рядом и прикасается к Тамариному плечу
– Ну неужели ты до сих пор не поняла, что все эти особи, которые зовутся мужчинами, свиньи и наглецы? Даже те, что считаются лучшими, на самом деле негодяи. Может, они сами и невиноватые в этом. Просто их примитивно сконструировала природа. У них нет ни совести, ни чувства ответственности ни перед кем. Для них нет ничего святого. Вот хотя бы клиенты наши. Хотелось бы мне, чтобы их невесты и жёны (а большинство из этих шкодливых тварей женаты) увидели, что их любимые-ненаглядные творят с нами. Повторяю: все они паскудники и извращенцы, и не стоит портить себе нервы из-за встречи с очередной особью этого вида. Тем более, что встреча была первой и последней. Давайте лучше думать, как отсюда вырваться.
– А скажи-ка ты, Зоя, – начинает свой почти ежедневный монолог Соня, – чем наша профессия хуже какой-либо другой?
Не люблю я эту Соню, темноволосую, смуглолицую, с блудливым взглядом влажно-вишнёвых глаз.
А Соня продолжает:
– Просто не туда мы попали. А если бы попали в какое-либо тёплое местечко, где нас как следует и кормили, и одевали да ещё деньги хорошие платили… то чем не кайф? Что вы кривитесь? Может, и вправду не знали, куда ехали? Я определённо знала, что путаною здесь буду. И ничуть этого не боялась и не стыдилась. Меня моя родная мамочка с двенадцатилетнего возраста мужикам продавала. Вот я однажды и подумала: а почему я сама не могу иметь те деньги, которые моя мамочка пропивает вместе с очередным своим «мужем»? А тут объявление в газете прочла: «Требуются девушки для работы…» Конечно, я не сомневалась относительно содержания «работы». Но не на трассе же стоять… Это почти то же, что в низкопробном турецком борделе сидеть, а вернее, лежать. Мне одна моя приятельница, которая чудом оттуда вырвалась, рассказывала, что им там даже одеваться не давали. Загнали в какое-то строение наподобие конюшни, разбитое на комнатушки-пеналы, где только кровать помещалась. Перегородки между пеналами совсем тонкие были. Видимо, фанерные. Дверей же вообще не было, только шторы. И вот «клиент» в любую минуту мог раздвинуть те шторы, осмотреть «товар» и использовать его. А «товар» должен был лежать в кровати в чём мать родила и молча исполнять все желания «клиента». А они, восточные кобели, похлеще наших! И так круглые сутки с небольшими перерывами. Так что нам ещё нечего на судьбу сетовать. Просто нам немного не повезло. А тот, кому повезло, не сумел как следует этого оценить. Сидеть бы сейчас в тёплом да добром, ноги раздвигать да понемножечку денежки складывать в чулок. А там, может, какой-либо богатенький Буратино нашёлся бы да и забрал к себе на содержание. И не надо было бы и в дождь, и в снег на обочине стоять да немытых шоферюг ублажать. Правда, Томочка?
– Да отцепись ты от неё! – почти кричит Зоя. – Человеку и так плохо.
Я замечаю, что плечи Тамарины трясутся, и тихонько спрашиваю у Зои:
– Она что – недавно здесь? Смотрю, всё плачет и плачет.
– Здесь месяца два, – Зоин голос стихает до шёпота, – но до этого где-то около года в борделе была в Кракове. Там влюбилась в одного козла со своих так называемых постоянных и, видимо, начала взбрыкивать. Ну её и продали нашему уроду. Ай, Таня, у каждой из нас своя история, только нынешнее одинаковое, общее. Давай отдохнём. Нам же на «точке» опять ночь корчиться, пропади оно пропадом! Вместе с нашей клиентурою.
… Мы, конечно, тогда и подумать не могли, что всего через несколько часов «проклятая точка» по сравнению с местом, в которое мы попали, покажется не такой уж и проклятой.
Вечером в нашу комнату заглянул один из «охранников» – Альберт, или, как мы его называли, Алик:
– Девки, срочный вызов. Поедут двое: ты и ты (он по очереди ткнул пальцем в Зою и в меня).
Вскоре он привёз нас на окраину города. Машина остановилась перед небольшим домом, который белел в зелени сада. Навстречу нам вышел мужчина лет тридцати пяти. Он что-то сказал Алику и подал ему конверт. Алик заглянул в конверт, согласно кивнул и повернулся к нам:
– Ну, до утра, паненки. Вот вам мобильник. Только знайте: с него можно позвонить только на один номер – мой. Если закончите раньше, сообщите.
Две комнатки, из которых, если не считать боковушки (наверное, кухни) состоял весь дом, поразили нас своей запущенностью: неопределённого цвета занавески на окнах, выцветшие обои, голый, без единого ковра или дорожки пол. Из мебели в доме были две сдвинутые в одно кровати, стол и несколько табуреток.
– Зоя, да это же притон какой-то, – растерянно произнесла я. – Ты же взгляни, какое убожество.
– Ничего, Танечка, нам тут не век вековать, – постаралась успокоить меня подружка, хотя видно было, что и она чувствует себя не совсем хорошо.
За окном послышались шаги, и в дом вошёл тот, кто встречал нас, а за ним ещё один, два, три… четверо мужчин: двое смуглых, черноволосых, похожих на цыган, два блондина, один из которых, длинноносый, с поджатыми тонкими губами на сером прыщеватом лице показался мне особенно гадким.
Хозяин, нацепив на лицо игривую улыбку, показал на черноволосых:
– Шасаддин. Рахмет.
Блондины сами назвали свои имена:
– Мартин.
– Валера.
Потом хозяин ткнул себя пальцем в грудь:
– Иосиф.
– Валера, – снова отозвался прыщеватый и облапил Зою.
Хозяин пригрозил ему пальцем и, промолвив «по очереди, братцы», приобнял нас с Зоей за плечи, завёл в комнату, где стояли кровати, и приказал раздеваться. Увидев, что мы не очень спешим выполнять его распоряжение, он разозлился и начал срывать с нас одежду.
– Почему вас так много? Мы же так не договаривались! – закричала Зоя. – Сейчас же выпустите нас!
– А с вами, шлюхи, вообще никто ни о чём не договаривался, – хищно оскалился насильник и ударил Зою по лицу.
Она упала на кровать, а он зверем набросился на неё. Тут я заметила, что окно в сад приоткрыто. Недолго думая, я вспрыгнула на подоконник и сиганул вниз. Приземлилась я удачно: во-первых, было невысоко, во-вторых, почва оказалась мягкой. Я подхватилась и с молниеносной быстротой помчалась по улице. Бежала, боясь оглянуться: мне казалось, что за мной гонятся, вот-вот догонят и снова заволокут в грязную нору, из которой мне только что удалось вырваться.
Когда я наконец приостановилась, чтобы перевести дух, моей первой мыслью была мысль о том, что я могу вообще не возвращаться к пану Станиславу, а попробовать придумать что-либо, чтобы спастись. Я начала уже рассуждать, каким образом лучше осуществить задуманное, но тут в голове пронеслось: «А как же Зоя? Она же осталась с этими нелюдями!»
Я лихорадочно начала ощупывать себя: мобильник! Где мой мобильник? Алик ведь отдал его мне! Мобильника не было… Может, я потеряла его, может, оставила там. Что ж, надо возвращаться домой и пытаться спасти Зою. Но как найти это «домой»?
Только под утро я, обессиленная, полураздетая наконец дотянулась до своего «дома». А где-то через час Алик привёз измученную, еле живую Зою…
На улице уже глубокая осень. Зою «снял» какой-то отвратительный лысый толстяк, и сейчас она «занимается любовью» в его машине. Только что на своей «бээмвэшке» медленно проехал Алик. Пока он съездит на соседние «точки» я успею хотя чуточку согреться в придорожном кафе. Захожу и слышу:
– Ну, это ты, Мишка, заворачиваешь! Вот приеду в Минск, я тебе это докажу!
Пробегаю взглядом по залу: вот они, два браточка-россиянина! А может, и белорусы! Сдерживая крик радости я направляюсь к их столику. Они воспринимают моё внимание по-своему:
– Ну, что, синеглазка (под правым глазом у меня синяк – «подарок» вчерашнего капризного клиента), спонсоров ищешь? – улыбнулся один из них, розовощёкий, коротко остриженный здоровяк. – Мы бы с радостью, но понимаешь ли, злотых нет. Ниц, нима.
Я подхожу почти вплотную и умоляюще шепчу:
– Родненькие мои. Довезите меня до Варшавы, если можете. Пожалуйста! Мне надо в посольство!
– Вот это сюрприз! Землячка! – кричит второй, яркий брюнет с бархатистой тёмной родинкой на щеке.
– Да тише ты! – перебивает первый и ко мне вполголоса: – Иди к машине. Вон там, напротив. С медвежонком за ветровым стеклом. А мы сейчас выйдем.
Я лечу на улицу. Только бы успеть! Только бы чёрт не принёс Алика! В эту минуту я не думаю, кто они, эти двое совсем незнакомых мне мужчин: может, бандиты или маньяки, и может, меня ожидает что-то ещё более страшное, чем то, что я имею сегодня. Главное, они свои. Только бы успеть!
Не успела… Из темноты выплыла фигура Алика.
– Ты куда это мчишься? – подозрительно глядя на меня, спрашивает он.
– А я тут с клиентами договорилась, – радостным голосом отвечаю я, хотя ощущение такое, будто за ворот мне сыпанули горячих углей. – С двумя сразу буду. В их машине. Да вон они идут уже.
– Ну ты и молодчина, Танька! – хихикает Алик. – С двумя сразу! Скоро классной профессионалкой станешь. Давай работай, а я пойду кофе попью.
Я махнула рукой (мол, иди, не мешай!), соблазнительной походкой пошла навстречу своим потенциальным спасителям, и громко, чтобы слышал Алик, заговорила:
– Не пожалеете, мальчики, я всё умею!
Представляю, какое лицо было у Алика, когда он понял, что его «развели как лоха».
Всё, что могли сделать для меня Михаил и Олег – мои неожиданные спасители – это довезти до Варшавы, дать несколько злотых «на сигареты» да пообещать, что перешлют моим родным торопливо написанную на листке из блокнота записку о том, что у меня всё нормально и что я скоро приеду домой.
В посольстве мне выдали документ, временно заменяющий паспорт, и пожелали счастливого пути.
– Но у меня нет денег, чтобы доехать домой.
Посольский чиновник не дослушал меня:
– Извините, но у нас нет такой статьи расхода. А раздавать свои деньги… Знаете, сколько вас сюда приходит? Каждый день по несколько человек.
Разочарованная, я вышла на улицу и побрела сама не зная куда. Шла долго, устала, присела на скамейку в каком-то сквере. Достала из пачки сигарету, но никак не могла зажечь её: руки тряслись, по лицу катились слёзы.
– Паненка, угости сигаретой! – невзрачный, серенький и, кажется, нетрезвый мужчина в расстёгнутой меховой куртке присел рядом. – О, паненка плачет? Кто её обидел?
С польским языком у меня проблемы. Понимать – почти всё понимаю (как-никак почти восемь месяцев здесь), а говорю не очень хорошо. Мне вообще почему-то трудновато даются иностранные языки, хотя свой родной, белорусский, а также и русский знаю очень даже неплохо.
– Так кто же паненку обидел? – не отставал непрошенный сосед.
– Голова моя глупая обидела, – вздохнула я и, мешая польские, русские и белорусские слова, неожиданно для себя рассказала этому чужому, подвы-пившему человеку всё, что случилось со мной.
Он сочувственно покачал головой и, немного помолчав, предложил:
– Пойдём ко мне.
Мне стало обидно: да что же это такое? Я столько исповедалась перед этим сморчком, а он – туда же! Я попыталась встать со скамейки, но «сморчок» задержал меня:
– Пусть паненка не боится. Я – Зэнек. Живу не один, а с сестрой.
И я пошла за ним, почти не надеясь на хорошее. Но и в этот – другой раз подряд! – судьба была милостлива ко мне.
Несколько дней я отдыхала и отогревалась в доме Зэнека и его сестры Ванды. Детей у неё не было. Может быть, поэтому она так сочувственно отнеслась ко мне, двадцатилетней женщине со внешностью девочки-подростка. Но засиживаться у Зэнека и Ванды не приходилось. Жили они небогато. Зэнек получал какую-то то ли пенсию, то ли помощь по безработице, а Ванда торговала на местном рынке «на хозяина». Я спросила, не может ли она помочь мне устроиться хотя бы на пару месяцев на тот же рынок.
– Хочу заработать хотя какие деньги, чтобы не только билет купить, но и домой что-нибудь привезти. Стыдно нищенкой возвращаться: я же на заработки уехала.
Ванда ответила:
– Обещать не обещаю, но постараюсь что-либо придумать.
Через два дня она повела меня на рынок. Мы остановились возле роллетов, где торговали вьетнамцы. Вьетнамцев мне часто приходилось видеть на нашем городском рынке. Все они маленького роста, смуглолицые с одинаково узкими глазами казались мне похожими один на одного, словно близнецы. «И как они не перепутают, кто из них кто?» – каждый раз думала я, наблюдая за ними.
– Знакомься, Таня, это Бон. Он согласился взять тебя помощницей. Жить будешь у меня, за квартиру я денег у тебя брать не буду, а на еду, на дорогу и на гостинцы родным за два-три месяца ты заработаешь.
Я стала работать в роллете у Бона: продавала джинсы, кроссовки, спортивные костюмы. Все эти вещи были не очень качественные, но покупали их охотно, потому что по сравнению с «фирмой» они были довольно дешёвыми.
Вскоре я начала видеть разницу между «близнецами». Не такие уж они и похожие. Вот, например, Мэн из соседнего роллета. Он и ростом выше, и глаза у него более выразительные. И вообще, Мэн ничего себе парень, не то что Бон, который к тому же оказался и жадиной. Платил мне ровно столько, что хватало на еду и на сигареты. Я пока молчала, всё надеялась, что в нём в конце концов пробудится совесть. Ждала, как оказалось, напрасно.
Однажды Бон попросил меня помочь ему принести товар со «склада» – наскоро сбитого из досок строения, напоминающего конуру. Когда мы зашли в «склад», Бон закрыл дверь на щеколду и начал лапать меня, стараясь повалить на мешки, которые лежали на полу. Я вырвалась, оттолкнула его и, пригрозив, что если он ещё хотя раз дотронется до меня, я набью ему морду и уйду. И вообще, за такие деньги я работать больше не собираюсь.
На следующий день Бон изо всех сил делал вид, что между нами ничего особенного не произошло, но всё равно было заметно, что он очень обижен: как же, им, хозяином, побрезговали! И кто? Бродяжка какая-то! А тут я ещё присмотрела здесь же, на рынке, недорогой свитер и попросила у него денег «в счёт зарплаты». В ответ на мою просьбу Бон сделал неприличный жест и засмеялся. Тут случилось для меня неожиданное: Мэн, который торговал рядом, подбежал ко мне, схватил за руку и, показав своему соотечественнику кулак, повёл меня к своему роллету. Бон что-то возмущённо забормотал, но с места не сдвинулся.
Вечером мы с Мэном пошли к Ванде и Зэнеку, чтобы взять кое-какие из немногочисленных моих вещей. Ванда шёпотом, чтобы не услышал мой «нягеглы кавалер», попробовала уговорить меня, чтобы я не уходила, но я сказала:
– Большое спасибо вам, пани Ванда. Не могу я вам больше надоедать. Бон ничего мне не заплатил, поэтому придётся ещё задержаться на неопределённое время. Я же вам сказала, что с пустыми руками домой возвращаться не хочу.
Ванда вздохнула:
– Ой, смотри, Таня! И если что – приходи.
– Да я и просто так буду заходить к вам, – сказала я прежде чем проститься.
Мэн привёл меня в свою квартиру, которую снимал вместе со своим товарищем по бизнесу, на несколько месяцев уехавшим на родину по каким-то неотложным делам. Мебели в квартире было мало: стол, несколько стульев, небольшой диванчик и кровать-«постамент». Мы поужинали холодной рыбой с рисом, выпили по чашке чая. Мэн сам помыл посуду и буднично, будто между нами всё уже решено, произнёс:
– Ты будешь моей женой. Пойдём ложиться спать.
Нельзя сказать, что его слова сильно удивили меня: Мэну было известно, чем совсем недавно мне пришлось заниматься (сама, дурочка, рассказала, никто меня за язык не тянул), и он решил не церемониться. На душе было скверно. «Ты будешь моей женой!» А у меня ты спросил? Да я, может, после пережитого мною кошмара не только твоей, а и ничьей женой быть не захочу.
Но когда постель была готова, я покорно легла на спину и застыла в на-пряжённом ожидании. Что уж тут говорить! Одним больше, одним меньше… А может, и вправду, как советовала Соня, расслабиться и попытаться почувствовать удовольствие? Я сильно-сильно зажмурила глаза и постаралась расслабиться. Удовольствия не было. Было чужое дыхание и судорожное дёргание влажного от пота и тоже чужого тела. Разум противился моему насилию над ним. И я отступила. Я отключилась от реальности и начала воскрешать в памяти самое хорошее и светлое. Всё хорошее и светлое было в прошлом. Райским уголком виделся мне сейчас некогда непривлекательный, далёкий мой посёлок Вилейский. Красивыми и родными казались все его жители, даже бабушки-сплетницы, которые целыми днями сидели на скамейках и одним своим видом портили мне настроение.
Мэн, конечно же, не замечал моего состояния. Получив своё, он, словно разбухшая от крови пиявка, отпал от меня и тут же неожиданно для своего тщедушного тела захрапел.
Прошёл месяц, начался второй. Мэн пока не заплатил мне ни одного злотого да, видимо, и не собирался платить.
В тот вечер он сидел за столом, подсчитывал дневную выручку и складывал деньги в барсетку. Я с решительным видом подошла к нему:
– Мэн, мне нужны деньги.
Он поднял голову:
– Зачем тебе деньги? У тебя есть где жить, есть во что одеваться, о еде тебе тоже не надо заботиться. Ты же моя жена.
– Я не хочу быть и никогда не буду твоей женой. Мне надо ехать домой. Ты слышишь? До-мой! Я больше месяца днями стояла на рынке, продавала твоё тряпьё. Заплати мне, пожалуйста!
И тут обычно спокойный мой «муж» оскалил желтоватые зубы и крикнул:
– Ты ещё не отработала то, что я заплатил за тебя Бону! Никаких денег ты не получишь, шлюха!
Страшная, неподвластная разуму злость охватила всё моё существо. Перед глазами закривлялись, заскалили зубы враждебные мужские лица, наглые, сластолюбивые, ненавистные… Нет уж! Больше никто и никогда не будет покупать и продавать меня!
Я не помню, как в моих руках оказалась табуретка (на ней же только что сидел Мэн!), и я с размаху опустила её на голову «мужа». Он, побледнев, упал на пол. Я испугалась, но только на одно мгновение. Ничего с ним, паршивцем, не случится. Очухается.
Через несколько минут, прижимая к груди барсетку с деньгами, я сидела в такси. На полдороге к вокзалу спохватилась: я ведь оставила посольские документы у Ванды! А что если ни Ванды, ни Зэнека не будет дома?
Мне повезло. Когда я ворвалась к ним, Ванда и Зэнек собирались пить кофе. Увидев меня, задыхавшуюся, в расстёгнутом пальто, Ванда испугалась:
– Что с тобой? Кто за тобой гонится?
– Пока никто, – ответила я, а сама подумала, что Мэн, опомнившись (а может, уже и опомнился!), прежде всего бросится искать меня здесь, у Ванды, ведь он же знает адрес.
Я забрала документы и остальные свои вещи, поцеловала Ванду, обняла Зэнека. У порога приостановилась, достала из барсетки часть денег и положила их на тумбочку под вешалкой.
***
Неужели я дома? Да, уже неделю я дома, а всё никак не могу поверить, что берёзка под окном – это не сон, не мираж, а действительность и что по радио и на улице звучит не опротивевший шипящий, а мой родной певучий язык. Ничто не могло испортить моего праздничного настроения: ни чрезмерно любопытные взгляды соседей, ни их осуждающий шёпот за моей спиной, ни отцовское пьяное ворчание, ни даже то непонятное, что с недавнего времени начало происходить со мною. А происходило странное: мне вдруг становилось дурно, по телу пробегала горячая волна и меня начинало мутить. Но обычно это длилось всего несколько минут, а потом окружающее снова представало передо мной в радужных красках.
– Ничего, – утешала я себя, – это временное, послестрессовое. Вот скоро получу паспорт, устроюсь на работу, и всё встанет на свои места. А им… Им жизнь отдаст каждому по заслугам. Обязательно отдаст.
Тогда я ещё не догадывалась, что я уже не одна и что моё «послестрессовое» – это первые весточки о новой жизни, которую я ношу в себе и которая станет моей болью и радостью, целительной тревогой и горьким моим счастьем…
