Если бы не сплетня... (Лирика / стихи о любви)

Все, кто знает Веру, называют ее лесоголиком. И Вера не обижается, по-тому что лес она и в самом деле любит до фанатизма. С утра до вечера она может с одинаковой светлой радостью бродить по березовой роще, вдыхать горьковато-сладкий запах старого бора или, осмотрительно надвинув на лоб темно-коричневую вязаную шапочку, пробираться сквозь, казалось бы, не-пролазную чащу лозняка.
А вот людей встречать в лесу Вера не любит. Нет, она не боится. Она во-обще мало чего боится. Ну, разве что высоты да еще мышей. Не боится она. Просто ревнует «свой» лес, красивый, задумчивый, отзывчивый, к некраси¬вым и бездушным посетителям. Вера и за черникой никогда не ходит, потому что там, в Воленке, где она растет, всегда не по-лесному людно. А вот Лариса, ее подруга, бывшая однокурсница, как только приедет к ней в гости, так и начинает: «Пойдем за черникой!»
Вот и в этот раз, еще с вечера: «Ну, как в этом году черника?» Как только Вера ни старалась убедить Ларису, что в Андреевском лесу их ждет «самое грибное на свете» место, Лариса стояла на своем: «Хочу за черникой!»
Народу в Воленке, как всегда в такую пору, тьма-тьмущая. Сначала Вера пыталась найти какой-либо «дикий островок». И в одну сторону устремилась, и в другую — напрасно! Всюду белеют платки, звякают бидончики и ведра, слышится говор. Лариса уже злиться начала:
— Может, перестанем бегать? Посмотри, сколько ягод. Всем хватит.
Она ловко, обеими руками, сдергивала со стеблей сизовато-черные ягоды
и уже успела подкрасить черничным соком свои белоснежные зубы. Вера по-корно вздохнула и присела возле большой кочки.
Через минуту почти рядом пристроились две женщины с одинаковыми пластмассовыми ведрами. Вера приподнялась, заглянула в ведра. Да, долго еще придется терпеть нежелаемое соседство: черники-то что у одной, что у другой только на донышке.
— Ива-а-ан! Ива-а-ан! — донеслось из-за кустов.
«Ну вот, еще одна!» — окончательно расстроилась Вера и тут же увидела толстуху в синем спортивном костюме.
Толстуха окинула взглядом поляну и завопила пронзительным голосом:
— Ива-а-ан! Да где же ты?
Лариса подмигнула Вере и, сделав серьезную мину, произнесла:
— Напрасно вы так кричите, уважаемая. Нет уже вашего Ивана! Толстуха растерянно заморгала глазками-изюминками:
— Как это нет? Что это вы говорите?
— А так. Вы же сами видите, сколько вокруг женщин. А Иван ваш сего¬
дня, пожалуй, единственный мужчина в лесу. Ну, вот и не выдержал, поддал¬
ся искушению. Женился прямо здесь ваш Иван.
Растерянность мгновенно сползла с лица толстухи, уступив место правед-ному гневу. Пламенея пухлыми щеками, толстуха презрительно рассмеялась:
— Так, может, это он на тебе женился, вобла ты сушеная?!— И с минуту
помолчав, добавила: — Дура! Тьфу на тебя!
Женщины с пластмассовыми ведрами громко засмеялись.
— Вот так пошутила на свою голову! — смущенно улыбнулась Лариса. —
И надо было мне ее трогать? Только настроение себе испортила!
Неуклюжая фигура в синем костюме скрылась в зарослях. Лариса и Вера молча собирали ягоды и невольно слушали разговор своих соседок. Те про-должали беседу, прерванную появлением толстухи.
— А что невестка? Где ты видела, чтобы нынешние невестки свекровей ува¬
жали? Вот и моя. Она ж и ногтя Василевого не стоит, а еще и выпендривается!
Вера подняла голову. Говорила пожилая в вылинявшем «летнике» (так в деревне называли мужские пиджаки). Вторая женщина, помоложе, кругло-лицая, с пламенно-рыжими кудряшками, которые упрямо лезли из-под белой «кисейки», сочувственно кивала головой:
— Так-так. Что твой Василь влип так влип! И как он только терпит? Дру¬гой бы давно уже и ей добрую бубну выбил, и Петьку этого где в темном пе¬реулке поймал.      ,
— Какого Петьку? — насторожилась пожилая.
— Да ты что, Ганна?! Или ты и вправду ничего не знаешь?! Про твою ж невестку земля гудит!
Рыжеволосая придвинулась поближе к пожилой и зашептала ей на ухо.
— Ну вот, Лорка, а ты удивляешься, почему я деревенских людей не люб¬
лю, — вздохнула Вера. — С одной ты пошутила. Сама видишь, что получилось. А эти... Посмотри на них. Даже про ягоды забыли. Лбами уперлись од¬на в одну и сплетни сплетают. Ох, эти уж сплетни! Сколько из-за них слез пролито! Сколько судеб сломалось! Я, если бы на то моя власть была, за сплетни страшной карой бы карала. Языки б вырывала
— Да что ты расходилась так?! — удивилась Лариса. — Тебе-то какое де¬ло до тех сплетен?
— Мне?! — вспыхнула Вера. — Да они всю жизнь мою... — Она махну¬ла рукой. — А, что тут говорить! Ну их, сплетни эти, на сухой лес! Давай только уйдем отсюда. Вон там место неплохое.
Они прошли с сотню метров и остановились у ольхового куста.
— Ты вот, Вера, казнить готова за сплетни, — заговорила Лариса, — а я ска¬-
жу, что если бы не одна сплетня... Но лучше все по порядку. Ты же знаешь,
и я когда-то в деревне жила. Сейчас уже нет Зеленой Долины. Чернобыль
съел. Правда, и до Чернобыля начала умирать моя деревня. Хотя места были
красивые: лес, река, озеро. Не задерживалась там молодежь. Глушь. До же-¬
лезной дороги далеко. Автобус — два раза в неделю. Правда, хаты в Зеленой
Долине не пустовали. Под дачи покупали их горожане. Иной раз идешь по
улице, смотришь: тут Тарасенчиха живет, тут — Смоляки, а в следующих
трех хатах"— дачники, напротив — тоже дачники... Дачники, дачники... Их,
наверное, было больше, чем коренных жителей. Дачники жили в деревне
только летом. Многие даже соток не садили. Приедут — и сразу в лес, на ре-¬
ку, на озеро. Отдыхают... У нас даже писатель жил.
Как-то раз в тот дачный бум я к родителям вернулась из неудавшегося сво-его замужества. Устроилась в колхозную контору кассиршей. Сначала вечерами сидела у телевизора или читала. А потом как-то незаметно с бухгалтершей Свет¬ланой подружилась. Она тоже разведенкой была. Выставила своего пьянтоса да и жила с двумя детками. Я часто к ней заходила. Поговорим про свою горькую долю, кофе попьем, а если праздник какой, так и вина сухого по рюмочке возь¬мем. Поплачем, «суженых» своих поругаем. На женское счастье уже не надея¬лись. Так рассуждали: хорошие мужики на улице не валяются, а валяются те, ко¬го выбросили за непригодностью, да те, кого не подобрали по той же причине.
Однажды, где-то в августе, как раз перед выходным, засиделась я у Светла-ны. Темно уже было, когда домой шла. Фонари, как всегда, на улице нашей не го¬рели. Споткнулась я о какую-то колоду и упала. Да как раз в репейник. Дома свет не включала, чтобы родителей не беспокоить, потому что они спали уже, плащ свой у порога на вешалку повесила, в спальню тихонько пробралась и легла.
Утром просыпаюсь от крика:
— А горе ж какое! Позор же какой! Я еще из-за нее с людьми ругалась!
А люди ж правду говорили: распусница ты, бесстыдница!
Я с кровати подхватилась и вижу: рядом мама стоит с моим плащом в ру¬ках и причитает, как по покойнику.
— Мамочка! Что случилось? Почему ты плачешь? — испугалась я.
— Ну, ты погляди на нее, Лексей, на доченьку свою дорогую! Она еще и спрашивает? — снова запричитала мать и ткнула мне в лицо плащ, увешан¬ный колючими головками репейника.
Я плащ тот из рук у нее выхватила и тоже повысила голос:
— Да скажите же вы мне, в конце концов, что случилось?! Батя, ты поче¬
му молчишь?!
Отец закряхтел, нахмурился:
— Да говорил же я ей, что брехня это! Так разве ж с ней сладишь? Насо-бирает сплетен и скандал устраивает. Это ж какой-то дурень наговорил ей, будто ты к дачнику тому, что в Кавуновой хате, по ночам огородами бегаешь. И что сам дачник где-то такое говорил. Ну, а тут еще плащ этот в репьях...
— Значит, дачник сам говорил?! Да я вообще его никогда в глаза не видела!
Оделась, провела расческою по волосам и выскочила на улицу.
Хата Кавунова стояла на другом конце деревни, но минут через десять я была там. В предвкушении предстоящей расправы с негодяем, не постучав даже, открыла дверь веранды. Открыла, и... Понимаешь, я думала, что увижу перед собой какого-нибудь наглого типа, расхристанного, с ухмылкой на мо-крых красных губах, и уже представляла себе, как со всего размаху залеплю ему пощечину. А навстречу мне вышел высокий светловолосый мужчина с прозрачно-голубыми глазами на тонком интеллигентном лице, аккуратно побритый, в сером свитере, в джинсах. В руках у него была книга.
От неожиданности я потеряла всю свою воинственность и молча топта¬лась у порога. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что не может он, такой вот, быть грязным сплетником. Ну, не может — и все тут! Я растеря¬лась. Как выйти из этого дурацкого положения? А тут еще себя словно со сто¬роны увидела: раскрасневшуюся, растрепанную, в растоптанных туфлях...
    А он дружелюбно улыбнулся и произнес:
— Что же вы стоите? Заходите. Кофе пить будете?
— Извините. Я, кажется, ошиблась. Мне не к вам надо было, — растерян¬но промямлила я и повернулась, чтобы уйти.
— Ну уж нет. Если зашли, то гостьей моей будете, — снова улыбнул¬ся мужчина...
— Вот так я познакомилась со своим нынешним мужем и, как ты знаешь, ничуть не жалею, — закончила свой рассказ Лариса и добавила: — Жаль только, что до сих пор не знаю, кого благодарить за ту сплетню, которая мне счастье принесла. Вот так оно бывает...