- А хорошо у нас здесь, Андрюша, не правда ли? Лес, живописные холмы, чистый воздух! Я наши места зову белорусской Швейцарией, - присаживаясь рядом, сказал дед Ульян.
- Да, прекрасные места. Я всегда с нетерпением ждал летних каникул, чтобы приехать сюда. Очень сожалел, когда мои дедушка и бабушка переехали жить к нам в город. С тех пор всё не получалось побывать снова здесь. Это сколько же лет прошло? Почти двадцать? А впечатление такое, словно не был я в этих краях всего-то года два.
- Ты прав. У нас почти ничего не изменилось, только постарели мы слегка, - улыбнулся дед Ульян.
- Дедушка, а что это за крест стоит на Вашем дворе? Мне с детства он казался загадкой, - спросил Андрей. – Насколько я знаю, поклонные кресты устанавливают на околицах, а здесь он вдруг оказался прямо в центре деревни.
- Крест? Это просто люди так захотели, вот и поставили, - отмахнулся дед, при этом немного помрачнев. – А вон и наши коровки появились. Пойду встречать.
Андрей встал со скамеечки, оглянулся на крест, возвышавшийся за спиной, и пошёл следом за дедом Ульяном. В тот приезд, как и в несколько последующих, он больше не спрашивал о кресте, почувствовав странную реакцию деда…
Прошли годы. Дед Ульян, не дожив всего один год до своего столетия, умер. Но дом, в котором он жил, не пустовал. Каждый год с весны и до поздней осени в нём жила Лида, дочь деда Ульяна. Теперь Андрей стал чаще наведываться в деревню, его словно какая-то сила стала тянуть туда. Часто бывает так, что с годами человека влекут воспоминания к родным местам.
Обычно получалось заскочить проездом всего лишь на несколько часов, чтобы навестить могилку деда Ульяна, поговорить с Лидой, прогуляться по деревенской улице да немного побродить в сосновом бору. Но этим летом удалось выкроить несколько дней, и Андрей был несказанно рад такому обстоятельству.
Первое, на что он обратил внимание – новый большой крест, сваренный из стальных труб, стоящий во дворе рядом со старым, деревянным. Это очень заинтересовало Андрея и, улучив удобный момент, он спросил о кресте Лиду.
- Этой весной, ко Дню Победы поставили. А старый решили не убирать, - пояснила Лида.
- А почему именно здесь установили крест? Я как-то пытался выяснить у деда Ульяна, но он так ничего мне и не ответил.
- Батько вообще не любил говорить на эту тему, - грустно улыбнулась Лида. – Это как-то связано с партизанами.
- Но почему дед не хотел говорить об этом? – живо заинтересовался Андрей.
- Тогда произошла неприятная для отца история, о которой он старался не вспоминать. И нам он ничего не рассказывал, а после мы привыкли к кресту во дворе и не интересовались более.
- И Вы не знаете подробностей?
- Что-то знаю, конечно, но больше по отрывочным слухам и по тому, что в детстве запомнила. А запомнила я не много, мне в те годы было всего шесть лет. Батько не был с партизанами в лесу, он был их связным. Вот, погоди, что-то покажу тебе - с этими словами Лида ушла в дом и через минуту вернулась, протянула на ладони медаль с изображением Ленина и Сталина.
Андрей бережно взял её в руки и прочёл: «Партизану Отечественной войны», сглотнул подступивший от волнения ком и смущённо сказал:
- А я и не знал, что дед Ульян партизанил. Расскажите мне о тех событиях.
Лида призадумалась, вспоминая о тех далёких годах. Рассказ её показался Андрею не полным. Всё, что запомнилось, она смогла описать лишь в общих чертах. Сложить мозаику её воспоминаний в чёткую картину не получалось, а очень хотелось знать больше.
Когда Лида закончила, Андрей спросил её:
- Скажите, а в деревне остался кто-нибудь в живых, кто мог бы рассказать подробнее о тех событиях?
- Пожалуй, что никого уже нет. Хотя погоди! Вон в той хате живёт старушка Шинелиха. Ты, может быть, даже помнишь её.
- Помню.
- Вот у неё поспрашивай. Она тоже имела какое-то отношение к партизанам. Хоть ей тогда было не то десять, не то двенадцать лет. Может что и помнит.
- А как зовут её?
- Зовут? – озадаченно переспросила Лида. – Да я и не помню её имя. Всегда все звали её Шинелихой.
Андрей направился к указанной хате, постучался. В сенях послышались шаркающие шаги, дверь со скрипом отворилась, и на порог вышла щуплая старушка. Подслеповато щурясь, она разглядывала нежданного гостя, пытаясь понять, кто это к ней пожаловал.
Андрей сбивчиво пояснил ей, кто он такой и что его интересует. На удивление, старушка всё сразу поняла и пригласила гостя пройти в дом.
- Значит, интересуетесь? – не то спросила, не то подтвердила Шинелиха, проводив Андрея в горницу и усадив за стол. – Это хорошо, что интересуетесь. А то помру вскоре и унесу с собой в могилу всю правду. В селе теперь никто не знает точно, как всё было. Может не интересно людям, а может быть им не до того, чтобы выяснять. У всех своих хлопот хватает. А коли Вам это нужно, то я расскажу.
- Очень нужно, поверьте.
- Верю. Кабы не нужно было, не пришли бы ко мне. Ну, тогда слухайте. Было мне тогда, в сорок четвёртом, тринадцать годков. Батьки у меня не было, помер он ещё до войны. Жили мы с мамкой вдвоём…
Двоюродный брат Ганны, а именно так звали Шинелиху, в сорок третьем году ушёл в лес к партизанам. Об этом знала только Ганна, да и то лишь потому, что брат позже привлёк её в качестве посыльного между связным и отрядом. Для остальных жителей деревни, как и для всех родственников, он утонул в болоте. А партизанским связным был тогда ещё молодой дед Ульян.
Июльским днём со стороны хутора Микулевича, что в километре от деревни, за холмом, донеслись выстрелы. Стреляли не долго - несколько очередей да с десяток одиночных выстрелов. Через какое-то время над хутором в безоблачное небо поднялся столб сизого дыма, спустя час по просёлку, ведущему к Зельве, проехали несколько мотоциклов из немецкой комендатуры.
Жители деревни смотрели в сторону хутора, тихо переговариваясь между собой, но выйти за околицу и подняться на холм никто не решался. Немец в то время лютовал, как никогда, и среди сельчан не находилось желающих испытывать судьбу.
Впрочем, нет: один человек всё же рискнул пробраться к хутору. Этим человеком была Ганна. В тот момент, когда началась стрельба, она возвращалась с лукошком из леса и едва не угодила под перестрелку.
Хутор Микулевича стоял почти на самой опушке, у просёлка, ведущего через лес к Ружанам, и этим обстоятельством иногда пользовались партизаны, а хозяин хутора не возражал, снабжая их кое-какими продуктами и иногда пуская на ночлег.
Небольшая группа партизан, возвращавшаяся из разведки, расположилась на краю леса, отправив своего человека на хутор, когда на просёлке появились мотоциклисты. Или каким-то образом немцам стало известно, что разведгруппа может оказаться здесь, или это было случайным совпадением – неизвестно, но мотоциклисты повернули к хутору.
Посыльный не успевал вернуться в лес, не будучи замеченным, и, чтобы прикрыть своего товарища, партизаны открыли огонь. Бой был скоротечным. Немцы, потеряв убитыми двух человек, сунуться в лес не рискнули, лишь постреляли в чащобу из пулемётов.
Злость от неудачи фрицы решили выместить на жителях хутора. Микулевича избили и привязали к старой груше, росшей почти у самой стены хаты. Его мать, жену и старшую сестру заперли в сарае, а сыночка, мальчонку лет пяти, распяли на стене избы, прибив руки и ноги гвоздями.
Как же он бедненький кричал! Как же ему было больно! Микулевич, едва живой от побоев, безуспешно пытался вырваться из пут, в сарае голосили женщины. И всё это видела Ганна, затаившаяся неподалёку в ольшанике.
Вволю поиздевавшись над несчастными, фашистские нелюди подожгли все постройки, а когда пламя загудело, пожирая хутор вместе с его обитателями, оседлали свои мотоциклы и укатили восвояси.
Ганна, прибежав в деревню, тут же рассказала обо всём увиденном Ульяну. Тот, выслушав сбивчивый рассказ, велел ей немедленно отправиться в лес и пересказать всё партизанам. Сам же взял несколько листов бумаги, написал на них химическим карандашом всё, что услышал от Ганны, и ночью расклеил листовки по всей деревне.
На следующий день в немецкой комендатуре стало известно о листовках, и после полудня к селу подъехали три грузовика с карателями. Немцы стали выгонять сельчан на улицу, гоня толпу за околицу, к пустовавшей колхозной конюшне. Люди понимали, что пришёл их последний час. Кто-то шёл молча, кто-то тихо плакал, кто-то голосил. И вот когда толпа людей, подгоняемых карателями, уже поравнялась с домом Ульяна, в деревню въехал легковой автомобиль с немецким офицером в чёрной форме. Эсесовец отдал подбежавшему к нему карателю какой-то приказ, тот, козырнув, громко крикнул своей команде и каратели, оставив в покое сельчан, быстро погрузились в машины и уехали.
Позже люди узнали, что в этот день Красная армия освободила Слоним, и что бои уже шли на улицах Ружан и Зельвы. Вероятнее всего, эти события и послужили спасением для всей деревни.
В знак чудесного спасения сельчане воздвигли поклонный крест на том месте, где решилась их судьба. И этим местом оказался двор Деда Ульяна, своим необдуманным поступком едва не погубившего односельчан…
Москва.
2012