и уборки всего урожая,
льет слезинки дождя, провожая
птичьи стаи, что к югу летят.
И разложит свой вечный пасьянс
в ожиданьи, что белая вата
скоро скроет его, хрипловато
напевая печальный романс.
Дом безжизненным кажется, сад
пребывает давно в запустеньи,
и к тому ж облетели растенья
и не слышится птичьих рулад.
Окна в доме зашторены. Свет
пробивается через портьеры.
На деталях всего интерьера
пыль в слой палец оставила след.
Лишь порою послышится звук
колокольчика - зов для прислуги.
В доме ни детей, ни супруги.
Сам владелец и с ним пара слуг.
Вот и сам он, хромая бредет,
в пятнах все от штанов до манишки,
пот на лысине, хрип при одышке
и беззубый искривленный рот.
Ткань накрыла поверхность стекла,
сам хозяин велел занавесить
(уж, пожалуй, почти что лет десять
ненавидит он все зеркала).
И часов в доме нет. Атрибут
столь привычный бесил его дико,
ибо чудилось в "таках" и "тиках"
звуки ножниц, что время стригут.
У камина, где пламя пылать
продолжает в любую погоду,
карт истертых берет он колоду
и пасьянсом займется опять.
Чтоб не думать, чтоб время прошло...
Но не сходится - чертовы дамы
(по натуре капризны, упрямы)
не идут к королю, как назло...
А когда-то, усвоив девиз:
"Рви цветы наслажденья, потом ведь
не вернешь, зато будет, что вспомнить", -
соблазнял женщин, вдов и девиц.
Говорил, - жизнь затем и дана:
в роще, в замке, в стогу, в будуаре
пей вино, и не думай о таре
утоляй свою жажду сполна.
А сейчас память тягостный груз
оставляет, с погасшим желаньем,
прикатило к обжоре сознанье,
что не вспомнит он блюд этих вкус...
Так скупец, что парчу и меха
собирал в сундуки, и наружу
захотевши извлечь, обнаружил
то, что вместо сокровищ труха.
Лишь спасает забвенья туман.
И вдали от страстей и от сует,
снова в кресле колоду тасует
позабытый старик Дон Жуан.
Он в окно направляет свой взгляд,
там никак средь опавшего сада
не разложит пасьянс листопада
осень - время подсчета цыплят...
