Битвы зверей. Начало. (фантастика / фэнтези)

Муравей не может целиком узреть слона - слон
слишком велик, чтобы поместиться в его глаза.
Слон же  не видит малого - где муравьиный хвост,
и где голова - слон видит целый муравейник. Так
кто мы для творца, и видит ли он каждого
из нас в отдельности, если  и мы целиком
его узреть не в силах?
Тайабади.

вместо пролога

Гэсер Татори. История от начала времен

     Мы будем говорить только о том, что знаем.
     Нам известно, что у истоков истории стояли драко-ны.  Все, что было прежде, покрыто мраком давности, а посему за начало времен разумно будет принять прише-ствие драконов.
     Одни полагают, что эти крылатые ящеры явились к нам изгнанниками из рая, другие утверждают - они по-сланцы иных миров. Однако это домыслы. Доподлинно известно только одно: когда драконы спустились на Землю, она была  настолько мала, что вмещалась в пре-делы долины, именуемой ныне Обетованной. В ней имелся сад, устроенный на подобии райского, в котором  кормились звери: волки, лошади, львы, орлы и люди. С трех сторон ту долину окаймляли горы, а с запада - море. И всюду за пределами ее царили мрак, стужа и белое безмолвие зимы.
     Когда началась битва между драконами и обитателя-ми сада, драконий огонь отогрел сушу и море. Снега и льды растаяли, и зима двинулась вспять, отступая к ок-раинам. Туда же по следу лета устремились и люди. Они были самыми слабыми из всех и первыми оставили поле битвы.

     Вторыми то же самое проделали орлы. Только мор-ская гладь освободилась от ледяных оков и заплескалась волнами, они встали на крыло и перелетели с побережья Земли на западный берег. В их когтях улетела и одна старая волчица.
     Третьими пустились в бегство лошади. Они ускакали на северо-восток, где после зимней спячки образовались пастбища богатые травой, которая пришлась лошадям по вкусу. С табуном лошадей бежало и двое волков.
     Львы, оставив Землю, частью направились на юг, и засели тамошнюю равнину (вместе с ними ушла и пара коней), а частью на север и обустроились там, на побе-режье северного моря.
     Оставшиеся волки покинули поле битвы после того, как  один из драконов (а их число было три) занемог. Истратив весь свой пыл, тот рухнул наземь и остался там, когда двое других, увлеченных схваткой, пустились в погоню за волками.
     Волки бежали на восток. И в бегстве уморили двух других драконов. Первый помер севернее Небесных гор, а второй - в смычке Небесных и Крыши Мира. Остан-ками первого образовалась Драконья гряда, а останками второго - Драконьи горы.
     Так закончилась первая звериная битва, и Земля рас-простерлась по всему пространству суши. В тех местах, где обосновались люди и звери, со временем возникли государства: на западном берегу Внутреннего моря - Западный Рум; на северо-восточном - Восточный Рум; на побережье северного моря - королевство Северных или иначе Морских Львов; на южной равнине не воз-никло никакой державы, но там вольными прайтами стали хозяйничать потомки первых львов; на юго-востоке от изначальной Земли - Дариана, коей подчиня-лись четыре государства восточных дари; за перевалом Гиндыкуш - Хинд; на просторах западной степи - кон-федерация племен Массагето, что в переводе с языка вольных степных воинов означает "от семени коня"; в восточной степи - северные волки; а к югу от них - Син; а на месте изначальной Земли - маленькое княжество Терзерум, что значит "Земля обета". Просуществовав недолго, оно досталось сначала Западному Руму, позже - Дариане, а в конце - Восточным руминам.
     Велик, прекрасен, красочен был древний мир, но дням его подходил конец. Рушилось то, что достойно восхищения, и на обломках камнями прошлого воздви-галось здание будущего.

глава I
Коро Чубин

Когда лошади, оставив изначальную Землю, ушли
за Понтийское море и, разжившись на тучных
пастбищах, заняли западную половину степи, случилось
так, что часть их перемешалась с поселившимися в тех
местах людьми. От этого смешения возникло племя
"дари". Этот народ, разделившись надвое, оставил степи
и берегами Абескурана ушел на юг. Те, что ушли западным
берегом, заселили плоскогорье на юге и назвали новую
родину Дарианой. А те, что прошли восточным берегом - заняли предгорья Небесных гор и Крыши Мира. Там они
основали четыре государства: в оазисах - Согд, в горах -
Бактриану, на южном берегу Соленого озера -Хорзу,
а в узкой долине между Небесными и Крышей Мира -
Маргилану. Земли те были плодородны, солнце над
ними - жарким, а потомство кобылиц отличалось
трудолюбием и выносливостью, так что те страны
вскоре стали процветать и разрастаться.

Гэсер Татори. Истрия от начала времен.

    В столице он занимал самую завидную должность. Даже для отпрысков Пяти семейств место командующе-го дворцовой стражей - это синекура. А дитю греха, ко-им, по сути, являлся Коро Чубин, она должна была представляться даром Всевышнего и милостью судьбы.
     Мать его была самой благородной крови - она при-ходилась племянницей прежнему царю и двоюродной теткой нынешнему. А вот с отцом Коро Чубину повезло меньше. Его отец был табунщик - вождь племени масса-гетов, бежавший из родных кочевий под натиском вра-гов.
     Закон предписывает вельможным дари вступать в брак только с себе подобными, а юношам и девицам царского рода - исключительно с ближайшими родст-венниками, и лучше всего, когда мужем и женой стано-вятся братья и сестра. У матери Коро Чубина было трое родных братьев, двенадцать двоюродных, еще больше троюродных, было несколько свободных от обяза-тельств дядьев, и один овдовевший дед, все еще в силе. Одним словом выбор был богатый. Но она всем прин-цам крови, мужам, осененным божественным благово-лением, предпочла дикаря массагета.  Чем мог пленить ее невежественный табунщик, непонятно. Единственно замечательно е, что было в нем, так это наглость и огонь в глазах. Вот царевна и опалилась его огнем и, презрев закон, допустила грех, самый страшный из тех, что может допустить дочь дари.
     Одним словом, кем бы ни бала мать Коро Чубина, и из какого бы благородно чрева он ни вышел, а, как ни крути,  явился он  в этот мир ублюдком. И пропал бы он зазря, не успев получить имени, и оборвалась бы его жизнь в тот же день, как он родился, и бросили бы его на растерзание храмовым псам, почитаемым за чис-тильщиков, если бы в те дни отец нынешнего государя, царь Хосрой II не испытывал крайнюю нужду в лучной коннице, которую привел с собой с берегов Соленого озера вождь массагетов. Младенца оставили во дворце залогом верности табунщика, самого табунщика отпра-вили на войну, а царевну, которую он обесчестил, пере-дали на поруки магам.
     До трех лет Коро Чубин рос в гареме, среди евнухов, стариков и женщин. У последних он научился всяче-ским уловкам, к коим не брезгует прибегать женский пол, и в особенности освоил науку лить слезы в три ру-чья при малейшем поводе. Эту его способность по дос-тоинству оценили наставники царевича Ануширвана и приставили к своему воспитаннику в качестве бачи - мальчика для биться. Вот тут слезы Коро Чубина воис-тину полились рекой. Проказничал царевич, а наказыва-ли бачи - охаживали плетьми на глазах у наследника. При этом бачи полагалось кричать, как можно громче, да жалобней.
     Надо сказать, что царевич Ануширван рос добрым и справедливым мальчиком. Ему было больно видеть, как из-за него страдает Коро Чубин.  Чтобы успокоить свое жалостливое сердце и с тем, чтобы загладить вину, по-сле экзекуций он забирал бачи к себе. Пока лекари вра-чевали спину Коро Чубина, царевич угощал его сладо-стями и фруктами. И еще надо знать, что царевич Ану-ширван был большой проказник, и по этой причине ба-чи сделался частым его гостем. А вскоре мальчики и вовсе стали неразлучны.
     Во второй раз жизнь Коро Чубина должна была оборваться после проигранной битвы под Авником. В ней армия руминов, предводительствуемая имеретин-цем Ираклием, наголову разбила дарийское войско, ко-мандовал которым брат царя Хосроя II - сардар Дариуш. Чтобы обеспечить отступление и спасти остатки войска, Дариуш выделил сильный арьергард и поставил над ним табунщика. Последний справился с задачей - дарийское войско благополучно отступило. Но арьергард погиб, а табунщик сгинул. А вместе с ним отпала и потребность в заложнике. Однако Коро Чубину опять повезло. Его взял под свою защиту царевич Ануширван, назначив своим ристальщиком.
     Новая должность мало отличалась от первой - Коро Чубина, как и прежде держали для битья. Только теперь взамен зала экзекуций местом битья сделалось риста-лище, и плеть сменилась мечом и копьем, а удары нано-сились рукой самого наследника. Во время учебных схваток, на которых царевич оттачивал боевое искусст-во, ристальщик имел право отбиваться, но сам атаковать не смел. Наследник совершенствовался в умении разить, а Коро Чубин учился уворачиваться. Первый в своем деле достиг не многого, а второй добился совершенства. Случались дни, когда ни один удар царевича не достигал своей цели.
     В третий раз Коро Чубин сменил должность, когда царь Хосрой II отошел в мир иной, и на троне его сме-нил наследник.  Приняв бразды правления, Ануширван больше всего озаботился тем, кому доверить свою безо-пасность и не  нашел претендента лучшего, чем Кора Чубин. Царь Ануширван назначил ристальщика коман-дующим дворцовой стражей.
     Тогда многие вознегодовали, и первым сардар Дари-уш. Он напомнил племяннику, что не было никогда та-кого, чтобы человек низкого происхождения занимал столь ответственную должность, и что негоже попирать законы, освященные веками. В ответ Ануширван сказал:
     -  Дядюшка, я знаю, что вызвал у тебя недовольство, и, чтобы загладить вину, объявляю, что намерен взять в жены одну из твоих дочерей. Какую именно определи ты сам. А чтобы ты впредь никогда не сердился, обе-щаю взять наставником сына, которым однажды одарит меня супруга, твоего сына и моего возлюбленного бра-та.
     -  Царь царей, ты великодушен, и длань твоей мило-сти во век не оскудеет, как рука пророка, - поблагодарил сардар Дариуш. - Но помяни мое слово, тот, кого ты к себе приблизил, однажды предаст тебя.
     -  Коро Чубин любит меня, - возразил Ануширван.
     -  Мы все тебя любим. Но вспомни, как звучит его имя . Он сын той грешницы, которую отлучили от се-мьи и заточили в стенах храма, как в темнице. Его отец - дикарь, который был послан мною на верную смерть. Думаешь, ублюдок сможет забыть, чей отец и чей дядя обрекли его на сиротство? Такое не забывается, и не пытайся его умилостивить. Твое благодушие обернется однажды бедой, и за все свои милости ты получишь Черную Неблагодарность, потому что таково его имя!
     На что Ануширван только посмеялся.
     -  Мир устроен подло, - пожаловался новоиспечен-ный царь тем же вечером, оставшись наедине с Коро Чубином. - Мой дядя прав, утверждая, что на благодар-ность рассчитывать глупо. Люди измельчали. Или изна-чально были такими? Благородство, честность и все прочее в подомном духе, на мой взгляд, это достояние легенд и мифов. Мне думается, что благородство и че-стность были выдуманы поэтами, чтобы приукрасить мир. Согласись, возвышенные порывы гораздо чаще встречаются в книгах, нежели в жизни. Взять хотя бы витязя Рустама, чьи подвиги так замечательно описаны поэтом Фердаусом. Что больше всего отличало леген-дарного витязя?
     -  Сила, - ответил Коро Чубин. - И благородство.
     -  Верно, - согласился Ануширван, - и это тоже. Но я бы в первую очередь выделил другие качества: беско-рыстность и верность долгу. Как ты справедливо заме-тил, он от рождения был наделен невероятной силой. Витязь Рустам  один мог выйти против целой армии. Против него был бессилен и царь древней дарийской земли. Понимаешь ты это? Витязь Рустам имел полную возможность свергнуть царя и возложить на свою голо-ву его корону. А вместо этого он взялся защитить пре-стол от нашествия врагов, попросив в уплату за труды только табун лошадей и стадо баранов, чтобы было чем кормиться. А когда он с успехом покончил с этим де-лом, и после того, как на земле появился пророк, он ос-тавил и табун свой, и стадо и пошел за посланцем Гос-пода, чтобы оберегать его и помогать нести свет исти-ны. А где нынче можно увидеть подобное благородство и бескорыстность? Нынешние витязи другого сорта. Ес-ли они и служат государю, то больше из корысти. При-чем служат из рук вон плохо, - Ануширван насупился. - И за примерами далеко ходить не надо. Взять хотя бы моего любимого дядюшку. Он больше других возму-щался по поводу твоего назначения. А почему? Ну, во-первых, из глупой спеси. А во-вторых, и это главное, потому что метил посадить на твое место своего бестолкового сыночка. А зачем мне еще один неумеха, подобный своему отцу? Витязь Рустам за два года расправился с полчищами магоджей и гамоджей, а мой дядя уже столько лет не может разделаться с Румом, который, если разобраться стоит на глиняных ногах.
     -  Отправьте меня на войну, - попросился Коро Чу-бин. - Я буду биться в вашу славу подобно бесстрашно-му Рустаму.
     Ануширван нетерпеливо отмахнулся.
     -  К чему это? Ты погибнешь, как твой отец, и с кем я тогда останусь? Да, и не хочу я войны. Я бы предпочел решать все споры миром. Но это, к сожалению, невоз-можно. Следует признать, что мир и согласие это тот заманчивый плод, который, как ни тянись за ним, не сорвать с дерева. Народы и страны воюют испокон веков, с тех пор, как драконы отогрели землю, и жар их опалил души первых людей и зверей.
     -  Драконы были ниспосланы Всевышним, - напом-нил Коро Чубин известную истину. - Их огонь это агни - сосредоточение божественной сущности. Разве можем мы желать мира, когда Всевышний ведет свою тысяче-летнюю войну ?
     -  Так, то Всевышний, - недовольно ответил Анушир-ван. - Он может биться тысячу раз по тысячу лет, а нам длительные войны не по силам. Я не имею ничего про-тив скоротечных войн, но наша война с Румом длится уже сотню лет. Поверь мне, такое не может кончиться ничем хорошим.  Однажды эта бестолковая война раз-рушит нашу державу. Возможно, это случится при мне, а может быть позже, при моих детях или внуках, если таковые народятся, я не знаю. Но я знаю наверняка, что мы на пороге гибели.
      Коро Чубин поморщился, словно услышал непро-стительную глупость.
     -  Откуда вы это можете знать, если только-только воссели на трон? Поцарствуйте немного, - посоветовал он, - глядишь, и жизнь покажется не такой уж мрачной и печальной, как вам представляется сейчас.
     -  Эх, друг мой, - вздохнул Ануширван. - Я царь от рождения. Я сын царя, и внук его. Я видел, как правят мои предки. Они только тем и занимались, что пытались привести своих подданных и слуг к единству. Мой дед пытался достигнуть цели жесткой рукой, а мой отец - прибегнув к вере. Но чего они добились? При деде страна изнывала от мятежей. Не успевал он подавить одно восстание, как тут же в другом месте разгоралось новое. Отец же окружил себя жрецами, и те с неистовством принялись учить народ праведной жизни, а грешников бросать на растерзание голодным храмовым псам. И что же больше стало праведников? Нет. В наследство от отца мне достались самые подлые подданные, не обладающие и толикой добродетелей, к коим призывает вера.
     -  Так-таки и нет ни у кого? - усомнился Коро Чубин. - Такого не бывает, чтобы все обстояло плохо. Среди множества дурных людей всегда найдется горстка чест-ных. И в череде бед и огорчений всегда промелькнет хоть маленькая радость. Вы преувеличиваете, господин.
     -  Безусловно, - согласился Ануширван, - я преувели-чиваю, чтобы отчетливо показать порочность мира. Лю-ди за исключением той малости, на которую ты указал, лживы и вероломны. Но самый их большой порок в ко-рысти. Именно она разобщает людей. Мой дед бился, чтобы согнать своих подданных в единую стаю. Отец пытался сплотить людей с помощью единой веры. Для чего? Чтобы заручиться силой. Потому что только сплоченность делает державу сильной! Но, к сожале-нию, ни дед, ни отец не преуспел в затеянном деле. Они оставили решать неразрешенную задачу мне. Так к ка-кой силе должен я прибегнуть, какой чудодейственной молитвой заручиться, чтобы преуспеть? Я не знаю.
     В утешение господину Коро Чубин сказал:
     -  У вас есть мудрые советники, они подскажут.
     -  О да, они подскажут. Только каждый будет совето-вать свое. И чью подсказку мне выбрать?
     Коро Чубин не нашел, чем ответить.
     -  В старинных книгах, - продолжил Ануширван, - пишут, что в давние времена, когда создавалась держа-ва, народ дари был малочислен - одно племя, а лучше сказать, одна семья. Но придя с севера на эти земли, они покорили народы, живущие здесь. Удалось им это в силу сплоченности. Народы, покоренные первыми дари, были разобщены, как мы теперь, а мои предки держа-лись друг за друга, как братья. Таковыми они и были.
     -  И у вас есть братья, - напомнил Коро Чубин.
     -  Мои братья хуже врагов. И у меня их слишком много. Сплоченным может быть только небольшое братство. А там, где народу много, там царят разногла-сие и раздор. Обрати внимание, у руминов прежде было примерно то же. Когда их старая империя рушилась, нашелся у них человек, вокруг которого сплотилось двенадцать братьев. Этот человек проповедовал стран-ные на первый взгляд вещи. Он уверял, что гибнущий мир спасет любовь. Над ним смеялись и мало, кто его слушал, но те, кто пошел за ним, воспламенились новым чувством, и любовь утвердилась между ними, как должно быть между истинными братьями. Те, первые, были сильны своим единодушием, и любовь делала их еще честнее, отважней, преданней и трудолюбивее. Она делала их лучшими из поданных румийского царя. Если, кто из них был купец, то на него можно было твердо положиться. Если землепашец, то закрома у него ломились, потому что нивы его орошались потом. А если он брал в руки оружие, то надежней и преданней воина трудно было сыскать. Так что нет ничего удивительного в том, что в скором времени царь приблизил к себе этих братьев, а потом и весь народ заставил жить по их законам и научиться их молитвам. Но следует знать, что молитва, слетевшая с множества уст, теряет силу, а один для всех закон - обман. Посмотри, сейчас весь Рум чтит того человека, как своего пророка и следует его заветам. Но много ли ты видел честных купцов среди руминов? И много ли ты знаешь среди них крестьян?
     -  На их нивах трудятся рабы.
     -  Верно! А кто сражается в войске Рума? Наемники и инородцы с их окраин. И как сражаются?
     -  Не хуже нашего.
     -  Опять же верно! Что мы, что румины сражаемся из рук вон плохо.
     -  Думаю, что многие готовы поспорить с вами.
     -  Уже сотню лет длится война между Румом и Да-рианой. Сотню лет! - Ануширван посмотрел на Коро Чубина недоумевающим взглядом. - Что это за война такая, которой века мало? Что это за война, в которой никто не может добиться превосходства?
     Коро Чубин нашел необходимым заметить:
     -  Такое случается. Когда силы равны, победе сложно определиться с избранником.
     -  Равенства в силе не бывает! - с жаром заявил Ану-ширван. - Да, по молодости лет я мало что смыслю в войнах. Но что такое война? По сути это большая драка. А в драке, как всем известно, не бывает ничьей. А когда такое случается, это означает, что дрались понарошку. В настоящей же драке всегда один берет верх над другим. Победе сложно сделать выбор, - закончил Ануширван, - когда нет ее достойных. И знай, что, когда в драке двое дерущихся проявляют слабость, всегда отыщется тритий, кто покажет силу.
     -  А ком вы? - спросил Коро Чубин. - О Массагето?
     Ануширван опять поморщился, будто ему наскучила эта беседа. Однако Коро Чубин не отступил.
      -  Степных воинов отличает удаль, согласен, - сказал он. - Но они разобщены еще больше, чем ваши поддан-ные, каждый из них бьется сам по себе. Не думаю, что массагеты способны явить силу.
     -  Не способны, верно.
     -  Тогда кто же?
     -  Не знаю. Но кто-то, будь уверен, явит.
     Коро Чубин задумался.
     -  Рум и Дариана величайшие державы мира, - сказал он, перебирая варианты. - В их армиях собран весь цвет воинства, а в сокровищницах - богатства всей вселен-ной. Пусть обе державы не столь могущественны, как прежде, но и теперь никто не может сравниться с ними. Посудите сами, - предложил он собеседнику. - На севере обитают варвары, еще более дикие, чем массагеты. На берегу Внутреннего моря - книжники-омеретяне. Эти никогда не умели воевать. На юге - погонщики верблюдов и скитальцы пустыни. У этих нет вождя и даже достойного имени. Но востоке - согдаки и бактрийцы, но те наши союзники, к тому же сплошь купцы и земледельцы, для которых война худшая из бед. Правда еще дальше на востоке стоит Син, и, говорят, будто эта империя весьма богата. Но она расположилась на краю земли, за Небесными горами и за непроходимой пустыней. Перевалить через Небесные и пересечь пустыню можно только на спине дракона, это всем известно, а драконы давно перевелись. Так что, мне думается, что нет у них возможности явиться к нам и показать свою силу. И еще я думаю, что нет и империи такой, а рассказы о драконьем народе, живущем на краю земли - вранье. Я так полагаю, что за Небесными горами и за Драконьей грядой обрывается суша, а за краем ее - бездна. Во всяком случае, с начала времен никто оттуда не являлся. Так о какой третьей силе вы говорите?
     Ануширван не ответил.
     -  На Крышу Мира, прячась от властей, поднимаются лихие люди. Бактрийцы жалуются на них. Я слышал, они сбиваются в шайки, и некоторые из них велики чис-лом. Говорят, этими шайками верховодят люди необыч-ной наружности. Белобрысые и голубоглазые. Говорят, у них нет и кровинки в лице. В Аведе  написано, что нелюди подобного вида должны спуститься с заснежен-ных вершин, когда зима во второй раз нагрянет на зем-лю.
     Ануширван перебил Коро Чубина:
     -  Друг мой, довольно. Не желаю слушать глупости подобного рода.
     -  Я всего лишь пытался определить третью силу, о которой вы говорили, - сказал в свое оправдание Коро Чубин.
     - И я пытался, да не смог. Не думаю, что тебе это удастся. Но можешь поверить мне на слово, мы обрече-ны, и наша держава на пороге бедствий. И дело вовсе не в снежных белобрысых пришельцах, без кровинки в ли-це, да с голубыми глазами. Скажи, где ты видел людей белой масти? Такая и у лошадей редкость. А чтобы и глаза при этом были голубого цвета, это уж точно неви-даль.
     -  Так сказано же, что нелюди, а не люди. И знайте, господин, что во всех донесениях, что приходят из Бак-трианы и предгорий Согда, говорится одно и тоже: в горах появились белые люди.
     -  О вещах подобного сорта начинают говорить все-гда, когда предчувствуют близость несчастий. Это ста-рая привычка - малевать беду с нечеловеческим обли-ком, будто люди сами себе навредить не могут. И разго-воры о твоих белых пришельцах лишний раз подтвер-ждают мои слова. Мы слишком долго благоденствова-ли. Привыкли к роскоши, привыкли к славе и позабыли о том, что ради первого и второго надобно трудиться. Так всегда бывает, - взялся разъяснить свою мысль Ануширван. - Отцы добывают земли, отцы воздвигают стены, наполняют житницы хлебами. А дети их пользу-ются готовым. И если отцы потрудились на славу, то добра хватает и внукам. Наши предки были трудолюби-вы, они воздвигли великую державу. Многие поколения их потомков пользовались плодами их трудов. Но как показывает опыт, дети таких отцов, выросшие в роско-ши и неге, не проявляют способность и желание тру-диться. Они не выносят усилий, а вкус пота и крови вы-зывает у них изжогу. Мы сто лет бились с Румом и не сумели побить врага, потому что бились без усилий. Но когда против нас станет сильный враг, верь мне, мы бу-дем обречены на гибель. И Румийская империя тоже!
     -  На гибель? - Коро Чубина покривился. - Против гибели руминов не возражаю. Но вашу державу защитит заступничество небесного владыки и сила, заключенная в ваших добродетелях.
     -  В каких?
     -  В вашем благонравии, в вашем благородстве, отва-ге и мудрости. Вы убережете Дариану!
     Ануширван восхитился словами Коро Чубина.
     -  Отвага? Мудрость?! - воскликнул он. - О да. Чего-чего, а этого у меня не отнять! Но что толку в доброде-телях, если я ничего не знаю?
     -  Чего вы не знаете?
     -  Об этом я твержу тебе весь вечер! Я воссел на трон и не знаю, как мне быть. Я не знаю, каким надо быть царем, чтобы сохранить державу. Я не знаю, что мне делать!
     -  Как, что делать? - изумился Коро Чубин. - Править. Для начала можно изгнать пришельцев с Крыши Мира.
     Ануширван горько усмехнулся.
     -  И то верно. Что может быть проще? Однако в моем положении, думается мне, лучшим решением будет - ничего не делать. Когда не знаешь, что предпринять, разумно не предпринимать ничего и отстраниться от дел. Вот я и отстраняюсь. Во всяком случае, на время.
     Слова царя произвели на Коро Чубина тягостное впечатление. Заканчивая разговор, он все-таки заметил:
     -  Осведомители и пограничники с восточных рубе-жей доносят, что белобрысые пришельцы говорят на неведомом языке и называют себя серами.
     -  Ну и что?
     -  "Сер" по ихнему означает "люди". Они называют себя людьми, будто все остальные нелюди.

глава II
Марк

Та старая волчица, что перелетела в орлиных когтях
через море, была немощна и страдала от лишаев.  Ее
худая шкура выдержала почти весь полет, но под конец
порвалась. Волчица рухнула на землю и здорово ушиблась. Она утратила подвижность членов и не смогла защитить себя, когда на нее набросился человек - один из тех, кто раньше других обосновался на том побережье моря. Он брал волчицу много раз, и та, в конце концов, зачала. И через по-ложенный срок понесла. Волчица, хоть и хворая, а потомст-во дала здоровое. Ее детеныши выросли крепкими и свире-пыми по-волчьи. Войдя в возраст, они захватили весь тот берег моря и основали свою державу. Их стали называть руминами, по имени их отца. Позже часть руминов перебра-лась на восточное побережье и основала другую державу, получившую название "Восточный Рум".

Гэсер Татори. История от начала времен.

      Свет брызнул в глаза, только они приоткрылись. В голове сверкнула молния, и болью пронзило тело. "Чер-тово кафское, - простонал Марк и с трудом заставил глаза остаться открытыми. - Утром оно всегда напомнит о себе". Потолок плыл в вышине, по нему пробегала рябь, как по глади моря, а на лепнине за ночь образовались пятна. "Как это нас угораздило? - удивился Марк. - Чем это мы загадили лепнину? - и тут же сообразил. - Нет, это не потолок, это внутри меня так гадко. Так гадко, что в глазах рябит. Надо же было так набраться. О боги и герои".
     Кто-то засопел в ухо и потерся об него потным бо-ком. Запах чужого пота и дыхания вызвали возмущение в утробе. "Надо подниматься", - повелел себе Марк. И только он привстал, как содержимое желудка всколых-нулось и жгучей волной попросилось наружу. Он со-гнулся пополам и со стоном выблевал на спящую рядом шлюху. "Сейчас попросится и низом", - почувствовал Марк, вскочил и, схватившись за живот, пустился вон из комнаты.
     Во дворе деревья, строения, гипсовые фигуры захо-дили ходуном, а земля стала уплывать из-под ног, будто палуба корабля, попавшего в шторм. Он едва успел до-нести до нужника.
     Освободившись от лишнего, он почувствовал себя гораздо лучше.  А выкупавшись в бассейне, так вообще, наполовину ожил.
     Марк вернулся в розарий  и первым делом пнул сво-его компаньона. После этого принялся одеваться. Натя-нул тунику, подпоясался ремнем, но не смог найти меч и сандалии. Проходя мимо Кая, пнул его второй раз, но уже сильнее. Тот только простонал в ответ.
     -  Вставай, пьянчужка, - повелел Марк.
     После продолжительных поисков меч нашелся в суд-не.
     -  Кто его туда опустил?!
     От гневного крика Марка одна из шлюх проснулась и глянула на него в щелки едва приоткрывшихся глаз.
     Марк пнул по судку, и содержимое его полетело в сторону полусонной шлюхи. Пол в увядших лепестках забрызгало испражнениями, а меч со звоном упал к ее ногам.
     -  Отмой, - распорядился Марк. - Да живо!
     Теперь предстояло отыскать сандалии. Один нашелся на скатерти, в луже пролитого вина, а другой почему-то под головой у Кая.
     -  Уже полдень, - раздраженно напомнил Марк. - По-ра выбираться из этой конюшни.
     Обувшись, он взвалил спящего компаньона на спину, вынес во двор и бросил в бассейн.
     В бедуинской корчме, куда они попали, после пуб-личного дома, было дымно, но в распахнутые настежь окна задувало прохладный воздух, и главное там пода-вали горячую, щедро приправленную перцем верблю-жью похлебку, к которой Марка успел пристрастился за время своих ночных похождений.
     Кай заказал себе пальмовую араку.
     После первой чаши, Кай облегченно вздохнул, рас-слабился и, развалился на кошме из верблюжьей шер-сти, объявил:
     -  Предпочитаю лечить подобное подобным, - он с сочувствием посмотрел на друга, у которого на лице от острой и горячей похлебки выступил обильный пот. - Вкусно?
     - Это не важно, - ответил Марк и добавил нравоучи-тельно. - Был бы ты поумнее, последовал бы моему примеру.
     -  А говорят, что истина в вине.
     -  А это вранье, - Марк отложил ложку и, поднесся глиняную миску ко рту, одним долгим глотком выпил остаток варева. - Вот ты начал день с вина, - продолжил он, бросив на скатерть опорожненную посуду, - а я с острой похлебки. Согласен, тебе сразу полегчало, а меня все еще мутит. Но скоро болезнь выйдет из меня потом, а вот ты снова сделаешься пьяным.
     -  Чего и добиваюсь.
     -  Дурачина, тебе сегодня в сенате заседать, - напом-нил Марк. - Опять будешь носом клевать на виду у всех.
     -  А это, как ты верно выразился, неважно, - Кай зев-нул. - Могу носом клевать, могу слюни пускать и пукать от блаженства, главное, чтобы я к месту поднимал мандат, а за этим всегда проследят добрые люди. К тому же сегодняшнее заседание обещает быть забавным. Докладывает преподобный Маврикий...
     -  Пастырь?
     -  Вот именно. А оппонирует ему Тит Красс. Очень надеюсь, что твой папаша разнесет старого зануду в пух и прах, как это он умеет.
     -  Не факт.
     Этой осенью Кай прошел жребий Золотого пера и уже как месяц состоял постоянным заседателем сената. А Марк Красс провалился. Оставалась возможность ку-пить мандат с аукциона - десять из общего числа всегда выставляются на торг, - но отец поскупился. Тит Красс сказал сыну: "Фортуна отвернулась от тебя. Но мы не будем брать ее сзади. В этом году я ставлю перед тобой другую задачу - тебе необходимо жениться. Это не так трудно, как вытянуть золотое перо. Во всяком случае, с женитьбой не все решает случай". На выбор сыну Тит Красс предложил две кандидатуры. Первая - Марцела Сола. По отцу и матери она из самых старых нобилей, а дядюшка у нее - император и воюет сейчас на севере, во Фризах. Вторая - Юлия, дочь сенатора Маврикия. Тит Красс отдавал предпочтение последней. "Единобожцы нынче набирают силу, и у них большинство голосов в сенате, - объяснял отец сыну. - Мне бы очень хотелось заручиться их поддержкой. Маврикий возглавляет их общину (они его называют "пастырь", будто они - это стадо овец). К тому же старик богат и имеет связи на Востоке. Короче говоря, если тебе удастся надеть хомут на его дочурку, я буду тебе крайне признателен. Мне нужны связи и влияние единобожца, а тебе не помеша-ют его деньги, потому что, как нам обоим известно, сам себя обеспечить ты не умеешь".
     Марцела была смазлива, но не более. И глупа, как курица. Но зато с ней было весело делить компанию. Она любила посмеяться, была обучена восточным тан-цам и умела себя подать. С ней, без сомнения, можно было бы развлечься. Но жениться...
    С Юлией все обстояло наоборот. Лицом ее боги, вро-де, не обидели, но она всегда носила такую постную мину, будто год обходилась без пищи. Детство и пер-вую юность она провела в монастыре и, по всей види-мости, выдалась еще скучнее и занудливее своего папа-ши. Какова она по стати, сложно было сказать, так как платья выбирала согласно избранной религии - просто-рные. Они висели на ней точно мешок. Однако походка ее отличалась легкостью, и ноги, кажется, были прямые. А вот с бедрами не задалось - чувствовался под платьем излишек жира. Забавно, конечно же, было бы соблаз-нить монахиню, но, опять-таки, куда на такой жениться. Так что Марк Красс уже месяц, как уклонялся от порученного дела.
     -  Что ты этим хочешь сказать?
     Марк утер краем туники губы и глотнул горячего чая из лепестков дарийской розы.
     -  Даже если сегодня преподобный Маврикий, - отве-тил он, - превзойдет самого себя и будет сыпать благо-глупостями, как никогда прежде, я думаю, отец воздер-жится от острот и не поднимет старого зануду на смех.
     Кай высказал сомнение:
     -  С какой стати?
     -  Кай Друз, ты теперь сенатор, - Марк подал знак корчмарю посчитать обед, - и тебя взялась содержать республика. Ты ей обходишься в четыре тысячи сестер-ций в год. На эти деньги можно жить безбедно и, глав-ное, свободно. А я все еще нахожусь на содержании у своего отца и по этой причине вынужден повиноваться. Так вот, отец мне повелел жениться.
     Кай вскинул бровь.
     -  Вот как?
     А Марк сказал:
     -  Не удивляйся. Самое интересное - на ком?
     Его компаньон придал лицу заинтересованное выра-жение.
     -  Отец поручил мне захомутать Юлию Маврикию.
     Вот теперь Кай Друз изумился не понарошку. А Марк продолжил:
     -  Так не думаешь же ты, что Тит Красс, поручив сы-ну столь ответственное дело, будет вставлять палки в его колеса? Напротив, Тит Красс постарается изо всех сил содействовать успеху, и мне думается, что он оча-рует Маврикия еще раньше, чем сын охмурит его до-чурку.
     Кай исторг из себя жалобный стон:
     -  Боги всемогущие, я не верю. Марк Красс, твой па-паша спятил!
     -  Увы.
     -  Юлию Маврикию, монахиню! -  еще жалобней простонал Кай Друз. - Боги, она же холодна, как рыба! Ты точно согласен в нее вставлять?
     Марк отмахнулся.
     -  А это, опять-таки, не важно.
     Кай сокрушенно затряс головой.
     -  Боги, боги, боги. Что происходит с этим миром, и что творится с нами? Мы сегодня весь день говорим о том, что для нас не важно, - подошел корчмарь с доской и показал мелом выписанный счет.
     -  Рассчитаешься?
     Кай бросил на скатерть монету.
     -  Предлагаю, поговорим о том, что поистине важно для двух приятелей, пока еще не женатых. Чем ты соби-раешься занять сегодняшний вечер?
     -  Я собираюсь наведаться к отцу, - пожаловался Марк.
     Кай сделался еще печальней:
     -  Безнадежный вариант.
     -  Как знать.
     -  Я могу одолжить сто сестерций , - предложил Кай Друз, - но тогда нам до конца декады не на что будет веселиться.
     Марк поблагодарил друга.
     -  В тебе-то я никогда не сомневался, - признался он. - Но я попробую выжать деньги из отца. К тому же мне требуется серебро, а не латунь.
     Марк поднялся с кошмы, и Кай последовал его при-меру.
     -  В любом случае после заседания, - сказал новоис-печенный сенатор, - я буду ждать тебя в бойцовском зале. Сегодня бьются Спитамен и скиф Зарин.
     Расставшись с другом, Марк направился на иппо-дром.
     Там его поджидала Милашка. Марк давно мечтал ее выкупить, но пока не получалось. И виной тому была болезненная, непреодолимая страсть. Она высасывала из Марка деньги, как то не удавалось ни одной из шлюх.
     Милашка встретила молодого повесу радостным ржанием. Она забила копытами и потянулась к нему через барьер. Просунула морду и вытянула губы, как для поцелуя.
     Марку всегда казалось, что Милашка источает ис-тинно женскую влюбленность, и запах ее привязанности радовал и, как ни странно, льстил его самолюбию.
     -  Ах, ты мая девочка, - умиленно протянул Марк Красс, обхватив ее за шею. - Заскучала, застоялась, вер-но? А мы сейчас побегаем, попрыгаем.
     Он достал яблоки, и лошадь тут же схрумкала их - Милашка обожала фрукты.
     В этот день Марк работал над двойным ударом большим кавалерийским мечом на скаку - вправо-влево.
     Марк прекрасно владел коротким мечом. Его при-родная ловкость и подвижность способствовали этому. Для пешего в ближнем бою воина нет лучшего оружия, чем короткий ромлинский меч. Он позволяет бить без замаха, не крушить, а разить незащищенную плоть: ко-ротко чиркнуть по горлу, проткнуть бок на развороте, или подрезать поджилки, зайдя за спину. Но в руках всадника короткий меч теряет свои преимущества. По-пробуй, дотянись с высоты лошади до пешего бойца. И попробуй, прояви изворотливость, управляясь конем. Тут надо идти напролом и бить наотмашь, крушить, что называется. И лучше бить с двух рук. А потому кавале-рийский меч двуручный.
     Сложность владения этим оружием заключается, во-первых, в том, что, переводя удар из стороны в сторону, всадник очень просто может зацепить длинным клин-ком и лошадь, а во-вторых, чтобы держать меч двумя руками приходится бросать поводья. Попробуй-ка та-ким манером усидеть в седле и при этом еще махать вправо-влево.
     Марк Красс три года посещал ипподром и достаточ-но уверенно держался верхом на лошади. Он быстро ос-воил все навыки езды и уяснил основное правило: ло-шадь и человек должны чувствовать друг друга. Его первый наставник, раб из понтийских скифов учил: "Человек на лошади выше всех людей. Пешие на него взирают, задрав голову. Но всадник для лошади должен казаться еще выше. Он должен быть над ней повелителем, он должен стать для своего коня лошадиным богом. Сумей внушить животному благоговение, и оно будет служить тебе, как мы служим нашему богу".
     В этот день Милашка проявляла истинное благогове-ние. Она несла своего наездника так ровно, будто пари-ла над землей. А Марк, поймав перебор ее копыт, ста-рался не давить на спину кобылы.
     Первое чучело, установленное с правой стороны, Марк поразил кончиком меча в лицо, а то, что слева - острием в спину.
     Он повторил прием несколько раз, и каждый раз вы-ходило лучше.
     Незадача вышла, когда на чучело надели доспехи. Чтобы наверняка поражать цель, приходилось бить сильнее, и на замах уходило время. Он разил вправо, и пока переводил удар на другую сторону, лошадь проно-сила его мимо цели. В настоящем бою это означало бы, что оставленный позади противник разрубит сухожилия лошади или ткнет в спину пикой.
     Со второй попытки Марк, рискуя задеть Милашку, вывернул меч с удара на замах, но цель опять осталась сзади. В третий раз Марк изогнулся всем туловищем, старясь дотянуться до отстающей цели, и в результате вывалился из седла.
     Рухнув на землю, он ушиб бок и растянул плечо. Милашка ускакала далеко вперед. И, покружив немно-го, вернулась с виноватым видом.
     -  Ты скачешь быстрее, - проговорил Марк, со стоном поднимаясь на ноги, - чем я способен махать. Но не пе-реживай, красавица, твой лошадиный бог еще покажет.
     Занятия с мечом пришлось оставить, но зато они вдо-воль напрыгались, как он и обещал Милашке. Они су-мели взять барьер высотою в четыре локтя и перемах-нуть через ров шириной в шесть ярдов.
     После ипподрома Марк посетил гимнатриум . Там он по причине ушиба оставил без внимания снаряды, с коими любил упражняться во все предшествующие по-сещения, но зато до устали покувыркался. По мнению Марка умение падать и группироваться являлось необ-ходимый навыком для бойца, желающего одерживать победы.
     После упражнений он час отмокал в нестерпимо го-рячей терме. Потом помылся, и в конце дюжий косто-прав, как следует помял ему бока.
     Так что перед отцом Марк Красс предстал свежий, как огурчик.
     -  Чем попробуешь удивить на этот раз? - задал отец свой обычный вопрос. Он сидел, склонившись за сто-лом, и был занят составлением писем.
     Марка всегда удивляла способность отца узнавать его, не глядя. "Возможно, у него столь же острый нюх, как у меня, и он узнает меня по запаху", - подозревал Марк.
      На столе перед отцом лежало четыре готовых церы , накрытых крышками и скрепленных свинцовыми печа-тями. Сколько помнил Марк, отец всегда обходился без секретаря. Сейчас он трудился над пятым письмом. "Интересно кому они адресованы?" - подумал Марк, когда отец задал второй вопрос.
     -  Как дела на любовном фронте, - спросил Тит Красс, - есть какие-нибудь достижения?
     Марк приблизился к столу и опустился на скамью напротив.
     -  Задача, которую вы мне задали, отец, не из про-стых, - пожаловался он. - Ее не решить с наскока. Тут требуется подготовка. Я тружусь, отец.
     -  Я знаю, как ты трудишься, -  проговорил в ответ Тит Красс, со скрипом водя бронзовым стилем по воску, - упражняешь член, без устали втыкая в дырки дешевым шлюжкам.
     -  С чего вы взяли?
     -  А с того, что на приличных куртизанок у тебя не хватает денег.
     Марк усмехнулся.
     -  Вы правы.
     "Когда он, наконец, посмотрит на меня?"
     -  Но только в том, что касается моего тощего ко-шелька. Во всем остальном, должен заметить, вы оши-баетесь. В настоящее время я занят сбором сведения о предпочтениях и слабостях отобранных вами претен-денток. В атаку следует идти во всеоружии, - подпустил Марк немного риторики, - и разить в самое уязвимое место. Так меня учили.
     Теперь усмехнулся отец.
     -  Самое уязвимое место девицы, - заявил он, - это уши. Вложи в них побольше добротной лести, и она твоя. Только делать это надо умеючи.
     Марк не растерялся.
     -  Вот я и учусь.
     -  Со шлюжками?
     -  Почему бы и нет?
     -  Дурачина, - Тит Красс оставил на воске размаши-стый росчерк. - Вкладывать надо не в щелки, а в другое отверстие, и не похотливый член, а комплименты, о чем я тебе и твержу. Но этому в дешевых притонах не обу-чишься, для этого надо общаться с куртизанками. Одна-ко у тебя, как я уже отметил, маловато денег. Вот неза-дача!
     -  Так дайте мне их.
     Тит Красс накрыл законченное письмо деревянной крышкой.
      -  Эту фразу я слышу с тех пор, как мой сын выучил-ся внятной речи, - он поднялся и направился к очагу. - Сколько?
     Марк проговорил со вздохом:
     -  Сто сорок орлов.
     В ответ Тит Красс расхохотался.
      -  Ты что, решил купить целиком салон "Орхидея"? Но туда даже я не захаживаю - слишком дорого, знаешь ли.
     -  Хорошо, - согласился Марк, - дай сколько можешь. Думаю, для первого раза хватит и семидесяти.
     Тит Красс с расплавленным свинцом вернулся к сто-лу.
     -  Раньше я был сговорчивей, это верно. Твоя мать баловала тебя, а я ей не перечил. Но теперь ее нет, а ты достиг совершеннолетия. Я выполнил свой долг, Марк Красс.
     Марк поднялся со скамьи и, подойдя к столу, изъявил желание помочь родителю.
     -  Я знаю, - сказал он, схватив со стола  пеньковый шнурок и перетянув им церу, - ты всегда был прекрас-ным отцом. И мне не следует злоупотреблять твоим чувством долга...
     Марк ловко связал узел фриволите, вывел два конца на торец доски, и отец полил на них свинцом.
     -  Попробуй, но в любом случае не получится, - пре-дупредил Тит Красс, накладывая по горячему оттиск.
     -  Но, отец, - взмолился Марк, - это в последний раз, клянусь, - он сделался пунцовым от обиды. - Я задол-жал. За мной долг чести.
     Тит Красс молчал. Собрал кустистые брови у пере-носицы и улыбался, распустив от глаз к вискам старче-ские морщины.
     -  Я проигрался в пух и прах.
     Тит Красс обогнул угол стола и опустился в кресло.
     -  И где же честь?
     Марк насупился.
     -  Я играл под честное слово, - сообщил он отцу. - Я не могу его нарушить, есть свидетели. Долг должен быть уплачен.
     -  Согласен, должен, - Тит Красс, наконец, поднял глаза на сына. - Но почему ты решил, что обязательно моим серебром?
     Марк съязвил:
     -  Примут и золотом.
     -  А отчего не бронзой?
     -  Это как?
     -  Ты прекрасно владеешь мечом. Проткни кредитору брюхо, - предложил Тит Красс, - и долг будет списан. А заодно и свидетелям.
     Марк зло усмехнулся.
     -  Прекрасный совет, - приложил руку к сердцу и от-пустил поклон. - Но я не разбойник.
     -  Ты оболтус, - Тит Красс откинулся на спинку крес-ла и воззрился на сына, как на экспонат в музее. - Ска-жи, как долго ты играешь в кости?
     -  Год, - признался Марк.
     -  А сколько раз тебе удавалось выиграть?
     -  Это случалось не часто.
     -  Скажи, ни разу, если не считать начала. Мой слав-ный сын, - Тит Красс поморщился, - ты попался  в руки профессиональным мошенникам, и у них одна цель - обчистить тебя до нитки. Кто назовет убийство мошен-ников разбоем? Это не преступление, а акт правосудия, - Тит Красс подтянулся к столу и повелел. - Придвинь скамью и сядь. Поговорим серьезно, - он посмотрел на бронзовый наконечник стиля, на то, как он отражает свет масляной лампы. - Я не раз задумывался над тем, почему ты вырос таким, каким я имею несчастье видеть тебя. Ведь ты взял лучшее от крови своих родителей. Силой и ловкостью пошел по материнской линии. Все Ликинии были отменными фехтовальщиками и атлета-ми. Ум тебе достался мой. Кроме того ты напорист и дерзок и не обделен отвагой. Прекрасный набор, чтобы сделать достойную карьеру. Однако к двадцати годам ты не сумел ничего не добиться. И я прихожу к выводу, что причиной тому отсутствие цели. Ты вырос прожига-телем жизни, шалопаем. Ты сильный, умный, отважный, но ты мальчишка. Ты не сумел стать мужчиной. Помолчи! - потребовал Тит Красс, когда его сын попытался вставить слово. -  Юнца мужчиной делает способность добиваться своего, наличие цели и желание идти к ней, преодолевая препоны. Когда я приехал в столицу, мне было меньше твоего. Приехал провинциалом, без денег и связей. К тому же я не отличался крепким здоровьем и не знал, как правильно браться за меч, и с какой стороны следует подходить к лошади. Но у меня был мой ум и желание добиться своего. Страстное желание доказать всем, чего я на самом деле стою. И я удивляюсь, почему у тебя нет такого же желания. Неужели тебе не хочется доказать людям, что ты лучше и достойнее, чем о тебе думают?
     -  Нет, - отрезал Марк.
     Тит Красс вздохнул.
     -  И это печально. Наша светлейшая республика, - пустился он в назидание, - была когда-то провинцией цивилизованного мира. Этрусс сделало державой стремление заявить о себе во всеуслышание. Он создан был мечами и скреплен законом, и расширен мечами, и снова скреплен законом. Основа этрусского характера - амбициозность. В тебе же я не вижу этого качества. Пе-чально и то, что ты не одинок - отсутствие амбиций от-личает все ваше поколение. Если не ошибаюсь, это оз-начает вырождение нации, старость. Старики, как из-вестно, впадают в детство, вот вы и остаетесь детьми в возрасте мужей и продолжаете, как дети клянчить день-ги у родителей, хотя пора начать самим кормить отцов. Я попросил тебя оказать мне полезную услугу, прошел месяц, а ты даже пальцем о палец не ударил, чтобы удовлетворить ее. Что это так трудно?
     -  Отнюдь, - Марк был доведен словами отца до ки-пения.
     -  Тогда в чем дело? Скажу тебе напрямик, моя карь-ера пошла в гору сразу после того, как я женился на твоей матери. Состояние и влияние ее семьи обеспечили мне хороший старт. Но сейчас Ликинии потеряли силу, а неудачи твоего дядюшке во Фризах, ни коим образом не способствуют ее возрождению. Мне нужна поддержка Сола или Маврикиев. Так дай мне требуемое.
     Теперь усмехнулся сын.
      -  С какой стати? - сказал он отцу. - Зачем мне утру-ждаться и надевать на себя ярмо, если ты мне отказыва-ешь в малом?
      - Торг?
      -  А как же. Мне эта женитьба неинтересна, тебе, напротив - в руку. Если ты хочешь, чтобы я таскал для тебя из огня каштаны, заинтересуй меня.
     Тит Красс был удивлен без притворства.
      -  Вот как ты видишь дело, - он смерил сына оцени-вающим взглядом, и в глазах его зажегся лукавый ого-нек. - Сын мой, должен тебе заметить, что не один ты стараешься по части каштанов. Я для тебя разгребаю угли. Для успеха дела мало согласия девицы, надо, что-бы и отец не возражал. Так вот, я уже начал обрабаты-вать папашу Маврикия.
     Марк всем своим видом выражал безразличие.
     - Нет-нет, ты послушай, - потребовал Тит Красс. - Маврикий на сегодняшнем заседании ратовал за от-правку к границам со Скифией двух легионов. Там, ви-дите ли,  стало неспокойно, и старый перечник этим обеспокоен. Он настаивал, чтобы легионы укомплекто-вали рекрутами из единобожцев, якобы они стойче в бою и дисциплинированны. Профанация! Абсурдность этой идеи неподражаема, а подоплека шита белыми ни-тями. Маврикий, как религиозный фанатик хочет по-мочь единоверцам в восточной империи, а заодно сфор-мировать за счет республиканской казны побольше пре-данных ему легионов. Я мог разнести его доклад по всем пунктам, и все этого ждали.  Однако к разочарова-нию коллег, я встал на защиту единобожца. Маврикий был удивлен больше других, когда я набросился на пра-вительство и обвинил его в беспечности и близоруко-сти, а армию - в разложении и падении боевого духа. Когда же я потребовал сформировать не два, а три но-вых легиона, старик аж прослезился. Так что, дорогой мой сын, на сегодняшний день для успеха брачного предприятия я сделал больше твоего.
     Марк принял надменный вид и предложил отцу:
     -  Раз вы такой ловкий и предприимчивый, может быть, заодно с папашей охмурите и дочурку? Я уверен, у вас получится.
      Тит Красс устроил овацию.
      -  Браво, роскошная идея! - воскликнул он. -Удивляюсь, как мне самому в голову такое не пришло. Я еще во вполне дееспособном возрасте - это верно, и пока не разучился наскакивать на сучку. Кроме того у меня репутация получше твоей. Я подумаю об этом, и тебе, возможно, не придется таскать для меня каштаны. Но тогда, знай, ты лишишься моего расположения и ос-танешься без поддержки. И что ты тогда будешь делать?
     Марк не нашел, что сказать.
     - Ступай, - повелел отец, - и подумай. И сподобься, наконец, на что-нибудь достойное!
     Марк стрелой вылетел из отцовского кабинета и  на прощанье хлопнул дверью.

глава III
Жамбо из рода Тома

Убегая на восток, волки натолкнулись на горы: Небесные
и Крышу Мира. Всем известно, что нет во всем свете
возвышенностей более величественных, чем эти две, и
то, что их преграда непреодолима. Небесные и Крыша
Мира подобны стене, воздвигнутой богами. Но волки об
этом не знали, и не было у них времени разведать
местность. Волчья стая распалась надвое: одни в отчаянии
бросились на приступ горных круч, а другие пошли в обход, на север. И пара драконов, преследующая их, также
разделилась. Те, что  пошли в горы, поплутали в них
достаточно, но отыскали в стене проход. Он был узок, все равно, что щель, и в него смогли протиснуться только волки. А дракону пришлось перелетать через вершину. В
высокогорье дракону сделалось худо. Воздух там оказался пустым, так что даже  могучие драконьи крылья не могли об него опереться - крылья едва удерживали чудище в небе. К тому же в поднебесье царил холод, и дракону, чтобы не дать замерзнуть телу, пришлось расходовать огонь. В
итоге, когда он перевалил через хребет Небесных и увидел открывшуюся внизу равнину, он решил оставить погоню. Дракон рухнул на землю и был счастлив уже тем, что
выжил. С радостным чувством он стал глядеть на то, как земля, согретая его жаром, оживает и покрывается
травами.

Гэсер Татори. История от начала времен.

      -  Отчего мое солнце сделалось холодным? Отчего оно не светится, как прежде, отчего хмурится и не обог-реет свою Меван ? Мое солнце больше не любит свою кошечку?
     Голос девчонки прозвучал жалобно, плаксиво. Про-тивно было слушать. По-хорошему следовало бы награ-дить ее увесистой оплеухой, чтобы не скулила и не ме-шала думать. Ведь бабьи стенания самая мерзопакост-ная вещь, от них портится состояние духа и расстраи-вают мысли.
     Жамбо сказал Меванче:
     -  Ты глупа, и это не удивительно. У женщины ума тем меньше, чем она красивей. Но ты не настолько хо-роша собой, чтобы сыпать глупостями без остановки. Помолчи минутку чсернобурка моя, чтобы твой була-ный мог немного поразмыслить.
     Девчонка насупилась, но умолкла. Уселась в углу, задрала колени и уткнулась в них капризным подбород-ком, И принялась сверлить взглядом крепко сбитого, дородного мужчину, уже в годах, но еще по-юношески подвижного и ловкого. Пружинистым шагом, будто вы-танцовывая, он кружил по комнате, и при каждом звон-ко бил кулаком в ладонь, и о чем-то думал.
     -  Так ты говоришь, что хозяйка твоя хороша собой?
     Девчонка в ответ еще больше насупилась.
     -  Что она любит? -  задал Жамбо второй вопрос.
     -  Она любит, когда ей делают подарки.
     -  Это любят все женщины.
     -  Так она и есть женщина, притом знатная. К такой на дранной козе не подъедешь.
     -  Зачем же на дранной?
     -  Можешь даже не мечтать! Не по тебе такая пэри.
     Мужчина остановился и глянул на себя в серебряное зеркало.
     -  И что во мне не так?
     Девчонка хмыкнула.
     -  Проще сказать, что в тебе, как надо. Сама себе удивляюсь, как я на такого запала.
     У мужчины было неестественно удлиненное тулови-ще коротковатые, выгнутые колесом ноги. При этом кушак он подпоясывал под животом, на бедрах, от чего несоответствие туловища и ног делалось еще более зримым. Руки напротив имели такую длину, что доста-вали чуть ли не до колен, этим он напоминал обезьяну. Голова также отличалась большим размером и обладала формой шара. Если бы не широкая, мускулистая спина можно было бы подумать, что ему на плечи поместили тыкву. Лицо его было круглое, как блин, без всякой рас-тительности, и отливало бронзой. Нос - приплюснутый, короткий. А глаза - длинные, вытянутые к вискам, веки - с короткими ресницами. Волосы были жесткие, пря-мые, темно-коричневого цвета, почти черные, рыжие на кончиках. На затылке он их заплетал в длинную косицу. Единственно, что в его внешности могло понравиться взыскательной женщине так это глаза - черные и горя-чие будто уголки. И еще возможно то, как он  взирает этими глазами на окружающих, будь то мужчины или женщины - задиристо, с усмешкой.
     -   Да, ты права, - проговорил Жамбо, вдоволь налю-бовавшись собой, - я не красавиц. И это мое главное достоинство. Потому что у мужчин так же, как у жен-щин: чем красивее, тем глупее, с той только разницей, что глупый мужчина это уже не мужчина.
     Девчонка, думая о своем сказала:
     -  До тебя за мной ухаживал один славный юноша. Он знал грамоту и был удивительно хорош собой. Но я ему отказала.
     От воспоминаний об отвергнутом, но прекрасным собой юноше у девчонки окончательно испортилось на-строение.
     -  Тут ты, конечно, дала маху, - сказал ей с сочувст-вием Жамбо. - Если юноша знал грамоту, значит он был не так уж глуп. И ты к тому же утверждаешь, что он был красавец. Выходит он представлял собой тот редкий случай исключения из правила. Мне жаль, но я к твоей оплошности непричастен, ведь меня при этом не было.
     -  Ты такой черствый! с чувством бросила в лицо Жамбо девушка. - Ты выставляешь на смех все хоть сколько-нибудь возвышенное. Это потому что у тебя совершенно нет души!
      -  Каюсь, - Жамбо отвернулся от зеркала, подошел к сундуку, откинул крышку и извлек из него скрутку ма-терии. - Но зато я знаю, как поднять настроение моей чернобурке.
     -  Что это? - спросила девчонка.
     Один конец выпал из рук Жамбо, скрутка размота-лась, и ткань кровавыми, переливчатыми струями рас-теклась по полу.
     -  Это шелк. В ткацком деле с начало времен людьми не было придумано ничего лучшего, чем это. Я дарю тебе это чудо, чтобы ты могла пошить себе шальвары, или хитон. Хотя ты такая маленькая, что хватит и на то, и на другое.
     Девчонка, не отрывая глаз от играющего всеми от-тенками красного пятна, поднялась с места и подобра-лась к тому, что Жамбо определил, как чудо.
     -  Такая гладкая, - с зачарованным видом проговори-ла, проведя рукой по ткани, - и тонкая...
     -  Нравится?
     -  У меня нет слов...
     -  Раз нет слов, так и говорить больше не о чем, - за-ключил Жамбо и с грохотом захлопнул сундук. - Заби-рай и проваливай. Я хочу, чтобы нынче же ты облачи-лась в обновку. Ты сказала, что у твоей госпожи вече-ром собираются местные вельможи. Так пусть ее гости подивятся, глядя на тебя.
     Девчонка сгребла в охапку кусок ткани и, еще не ве-ря выпавшей удаче, снизу вверх посмотрела на Жамбо.
     -  Поторапливайся, - напомнил он и, схватил девчон-ку за шиворот, поставил на ноги.
     -  О, мое солнце, - пропела осчастливленная девушка, умилившись щедростью своего ухажера.
     -  Знаю, знаю все, что ты можешь сказать, - перебил ее мужчина. - Иди, у тебя осталось мало времени, - он подтолкнул ее к выходу. - Да, не забудь сказать, когда спросят, что этот чудесный дар ты получила от одного знатного синского купца по имени Жамбо. Скажи, что у Жамбо из рода Тома много всяческих диковин.
     Мужчина вытолкнул девчонку за дверь и, оставшись наедине с собой, перевел дыхание. Он вернулся к зерка-лу и с одобрением посмотрел на свое отражение. "Мо-лодец старый Жамбо, - проговорил он с чувством. - Я тобой доволен - одну птичку приручил. Теперь надо за-ставить запеть другую".
      Местом встречи со второй своей певчей птичкой был определен пустырь, где по базарным дням торгова-ли скотом. Место на первый взгляд не вполне подходя-щее для свидания с девушкой - все усыпанное конскими яблоками и коровьими лепешками. Но зато нынче на пустыре безлюдно, так как будни.
      К встрече Жамбо из рода Тома подготовился, как следует. Туго стянул волосы на затылке и заново заплел косицу. Прошелся бритвой по лицу, снимая редкую по-росль. Полил на себя душистой водой, как это принято у чудаков согдийцев. И переоблачился в платье по здешней моде: кожаные, расшитые серебряной нитью широкие шальвары, просторный парчовый халат, а под ним - льняную блузу с серебром по вороту. На шею повесил золотую цепь, а ней болтался медальон, усыпанный камнями. Да еще все пальцы унизал перстнями. Одним словом  вынарядился этаким щеголем - глаз не оторвать.
     С выбором лошади тоже не промахнулся. Всем шес-ти лошадям своей конюшни предпочел красавца  чуба-рого . Этот жеребец пятигодка был самым видным из всех - и по масти, и по стати, а особенно по внутренне-му складу.
     Его чубарый был гнедой в основе. А гнедые, как хо-рошо известно, это те лошади, которых отличает вынос-ливость и сила - самые важные качества для скакуна. Но имеется у них изъян - на вкус Жамбо они через чур скучны. В бою хорош вороной или дикий конь, в силу их природной злобности. Чубарый же и есть дичок, притом самый натуральный. Он своеволен и норовист. Так что тот чубарый, что гнедой в основе, берет лучшее от двух мастей. Такой хорош на марше, и в схватке. И невозможно желать надежней лошади, если удается та-кого приручить. А приручать Жамбо из рода Тома умел, с этим, как говорится, не поспоришь. Он сделал из дич-ка такого коня, какой ловит команды еще прежде, чем наездник успевает натянуть поводья. Его чубарый по-нимал хозяина с полуслова, на каком бы языке тот ни сказал, хоть на родном хиданьском, хоть на дари, хоть на языке вед. В общем Жамбо сильно гордился и собой, и своим жеребцом. А потому он был озадачен, когда девица, на встречу с которой он приехал, обозвала его чубарого коровой.
     -  Корова? - повторил за ней Жамбо и спросил. - Где ты видишь корову?
     Девица ответила:
     -  Да, под тобой, чужеземец, - ухмыльнулась и сама спросила. - У вас так принято, ездить на коровах?
     "Дерзка, - подумал Жамбо. - Языкаста", - и усмех-нулся.
     -  Подо мной рысистый жеребец, - объяснил друже-ским тоном Жамбо, - каких мало. Неужели так сложно отличить благородное животное от скотины?
     Девица тоже усмехнулась.
     -  Животное все в пятнах. Не знала, что это благо-родно, прости.
     Жамбо чуть тряхнул поводьями, и чубарый, вскинув голову, скакнул на девицу. Та успела отскочить. Но не видно было, чтобы она хоть немного испугалась.
     -  Прощаю, моя савраска, -  Жамбо выдал свою са-мую ослепительную улыбку, показав все тридцать два зуба жемчужной белизны. - Хоть ты и дерзка сверх ме-ры.
     -  Что ты скалишься, - бросила ему девица, - точно твоя корова. И какая еще савраска ? Сам ты такой.
      -  Ошибаешься, я буланый. Видишь, - Жамбо скло-нился голову и показал свою макушку. - Я вроде весь вороной, а на кончиках волос - рыжий. Так что я була-ный, так меня и зови.
     Девушка усмехнулась во второй раз и посмотрела на Жамбо с интересом.
     "Шутка ей, кажется, понравилась. Хош. Идем даль-ше. С чего бы начать?" Жамбо внимательным взглядом окинул девушку.
      Она пришла на встречу в том же полотняном хитоне и в тех же шальварах,  в которых он увидел ее накануне на рынке. Тогда она брела вдоль рядов, где торговали красками, и разглядывала прилавки. Один из торговец, завидев ее, вскочил со своего места и бросился ей на-встречу.
     -  Не там ищешь, красавица! Я знаю, что нужно твоему господину. Идем, - сказал он, схватив ее за руку, - я покажу то, чего нет ни у кого на рынке.
     Торговец завел девушку за прилавок и из груды, на-валенных друг на друга мешочков, выбрал один.
     -  Вот тот товар, который может угодить вкусу наше-го достославного шахриарты . Я знаю, как взыскателен твой господин, и приберег для него, что нужно.
     Услышав о градоначальнике, Жамбо навострил уши и уже не спускал глаз с саврасой девицы.
     -  Вот полюбуйся, красавица, - предложил торговец и пересыпал из мешочка в ладонь. - Это настоящая хин-дустанская хна. Видишь, она темная. Здесь на рынке все готовы поклясться своим товаром, но только я один го-ворю правду. У всех на руках, чем бы они ни клялись, дарианская краска, и только у меня истинно хиндустан-ская хна. Сама подумай, девочка, - предложил рассуди-тельно торговец, - откуда взяться товару из Хинда, если уже год, как дорога туда закрыта.
     -  А у тебя откуда? - спросила саврасая.
     Торговец хитро улыбнулся.
     -  Я мог бы сказать, что это из старых запасов, но не буду врать.
     Девица потребовала:
     -  Так скажи правду.
     -  За правду можно схлопотать, потому как якшаться с разбойниками, засевшими в горах преступно.
     Девица погрозила пальцем.
     -  Ах ты, старый плут. Разбойники на перевале грабят караваны, а ты сбываешь краденное.
     Торговец улыбнулся еще шире.
     -  Я этого не говорил.
     -  Сколько просишь? - спросила девица.
     -  Когда имеешь дело с таким смышленым челове-ком, грешно юлить. Мне товар достался за полцены, так что и с тебя возьму половину от того, что просят другие.
     -  Это справедливо.
     -  А если меня кто спросит, к примеру, приказчик шахриарты, так я скажу, что взял с тебя полную плату.
     -  И то верно. С чего бы тебе, уважаемый, торговать в убыток?
     "А девка-то шустра", - подумал Жамбо.
     Саврасая отсчитала деньги и забрала товар.
     -  Если найдется еще что-то, чем можно порадовать моего господина, дай знать.
     -  Непременно.
     Мошенники подмигнули друг другу и расстались до-вольные собой и заключенной сделкой.
     Девица побродила еще меж рядов, прикупила всяко-го и с полными корзинами покинула рынок. Жамбо всюду следовал за ней. Он проводил ее до самого конца и убедился, что она вошла в дом шахриарты.
     На следующее утро он подкараулил ее у хауса. Жам-бо знал, что последователи Зеро Аштры с первыми лу-чами солнца должны совершить молитву, а еще прежде - омовение, а потому спозаранку, только забрезжит рас-свет приходят за водой.
     Жамбо на корточках сидел у края бассейна и изобра-жал из себя прислужника. Черпал медным ведром из водоема и наполнял кумганы. "Да воздастся подающему воду", - благодарили его каждый раз при этом. И Жамбо отвечал людям положенное: "Вода для блюстителей чистоты тела и духа".
     Савраска узнала его еще издали. Когда подошла ее очередь, и Жамбо наполнил ее кумган, она вместо по-ложенной благодарности сказала: "Ты вчера шел у меня по пятам. Я тебя приметила еще на рынке. Чего тебе надо, чужеземец?" Жамбо восхитился. "Если тебе и вправду интересно узнать ответ, - скал он, - и если ты хочешь заработать денег, приходи сегодня после третьей молитв. Знаешь пустырь за рынком?" В доказательство серьезности своих слов вложил в ладонь девушки серебряную монету. Та зажала ее и, ничего не сказав, ушла. "Действительно смышлена", - подумал тогда Жамбо. И так же подумал теперь, сидя на чубаром посреди пустыря, усыпанного конским и коровьим навозом. "Добрая половина женщин, - сказал он сам себе, глядя на девушку с высоты лошади, - сделай им кто предложение навроде моего, сочли бы, что с ними строят шашни, и принарядились бы для первого свидания. Другая половина решила бы тоже самое и вовсе не явились бы на встречу - из страха или стыдливости. А эта пришла. Но даже не подумала наряжаться. Смышлена, смышлена. И к тому же не знает страха".
     -  Ну, хватит глазеть-то. Заворожить, что ли хочешь? - сказала савраска, обрывая его мысли. - Если есть, что сказать говори, а то я пошла. Что надо-то?
     -  А что может потребоваться здоровому мужчине от этакой красотки? - закинул Жамбо удочку на всякий случай. - Сама не догадываешься?
     Девица хохотнула.
     -  Эге, ты куда это запрягаешь телегу?
     Хоть и засмеялась, а видно было, что она совершенно не знает кокетства и не обучена тому, что фауны назы-вают искусством любовной интриги.
      - Если у тебя и вправду на уме глупости, то, во-первых, знай, что я девушка честная и в такие игры не играю. А во-вторых, и мне интересно было бы узнать, когда в последний раз ты видел свое отражение?
     Жамбо рассмеялся.
     -  Неудачный день. Мне сегодня во второй раз пеня-ют на мою наружность.
     -  Значит она того заслуживает.
     -  Да, у тебя нет ни каких представлений о приличи-ях.
     "Этой палец в рот не клади, - подумал Жамбо, про-должая улыбаться, - по локоть откусит. Но ничего и не таких обламывали".
     -  Разве ты не знаешь, савраска, что в кругу воспи-танных людей не принято говорить в лицо все, что ты думаешь. Так можно и обидеть, верно?
     -  Я знаю, что такое приличия. Это когда черное на-зывают белым, - заявила девица, - и наоборот. Хочешь, чтобы я сказала, что ты красавец?
     -  В тех краях, откуда я родом, меня именно за такого и держали. Смею тебя уверить, я пользовался успехом у многих женщин.
     -  Что-то не верится.
     -  А это от того, что ты не видела ничего, кроме этого города и его окрестностей. А вот я много попутешест-вовал и смог убедиться, что в разных странах по-разному смотрят на вещи, в том числе и на то, что счи-тать благовидным и приятным взору. Есть, например, земли, где за первых красавиц держат тех, у кого на ли-це имеется родимое пятно или большая бородавка. А есть страна, где особо почитается косоглазие.
     -  Ага.
     -  Скажу тебе больше, в одном городе мне как-то сва-тали хромоножку. И очень удивились, когда я от нее отказался, потому что там хромота и сухорукость считаются проявлением наивысшего совершенства. Многие женщины и девицы там специально калечат себя. Как видишь, представления о красоте - одна условность. Взять хотя бы тебя. Здесь ты, положим, красавица, а попади ты в наши земли, и от тебя будут шарахаться.
     -  С чего бы?
     -  А с того, что таких белолицых, как ты у нас счита-ют хворыми. А кому нужна больная баба?
     -   Ну, и пусть, - сказала девица и отмахнулась. -  Хворая, так хворая. Это даже хорошо, когда от тебя ша-рахаются.
     -  Так и я о том же, - заявил Жамбо с довольным ви-дом. - Не важно, как ты выглядишь, важно, что у тебя внутри. Только не каждому дано умение видеть внут-ренности .
     Девушка усмехнулась.
     -  А вот мне дано. Я смотрю в тебя, как в воду и вижу всю тебя насквозь.
     -  И что ты видишь?
     Жамбо прищурился и сказал с видом провидца:
     -  Я вижу девушку преисполненную всяческих дос-тоинств. Честную, смелую, решительную, наделенную жизненной силой. Иметь такую женой - величайшее счастье. Да, только она сирота, не знающая родни - бес-приданница, одним словом. А кто возьмет такую в же-ны? Никто. Вот она и ходит в девках, хотя давно пора познать мужчину и начать рожать детей.
     Девушка перестала улыбаться. Нахмурилась.
     -  Откуда ты это узнал?
     Жамбо жестом призвал ее к молчанию.
     -  Слушай дальше, саврасая. Девчонка служит у шах-риарты, а тот известный пакостник. Как говорится, пе-тушок, из тех, что наскакивают на все живое. Саврасая шахриарте приглянулась сразу, но оказалась к его доса-де недотрогой. Пробовал подлец подольститься, пробо-вал купить, да все никак - девка не дается. Вот шахриар-та и осерчал на нее. Изводит теперь ее придирками, а чуть что не так - охаживает плетьми. У девчонки вся спина исполосована, и если принюхаться, то можно учуять запах горной смолой - это мумиё, которым она залечивает раны.
     -  Тебе служитель бассейна проболтался? - оборвала девица рассказ Жамбо. - Смолу я покупала у него. Сколько ты потратил, чтобы развязать ему язык?
     -  Поверь, мне это почти ничего не стоило. Кувшин вина, круг сыра, и сердобольный старик с радостным сердцем рассказал о печальной участи несчастной си-ротки.
     -  Сначала я решила, что вижу болтуна и бахвала - уж больно ловко ты начал хвастать и складно рассказывал небылицы. Теперь я вижу, что ты темная лошадка. Тем-ный, почти что черный, и весь в подпалинах. И впрямь буланый. Как тебя зовут?
     -  Я Жамбо. Из рода Тома.
     -  Откуда ты, Жамбо?
     -  А это уже не важно. Поговорим о деле?
     Девушка смерила Жамбо мрачным взглядом.
     -  Давно пора.
     -  Хотела бы ты отыграться за все свои обиды, и за-одно заработать денег?
     Девушка ничего не сказала.
     -  Меня интересует все, что происходит в доме твоего господина. Кто его посещает? О чем он беседует со своими гостями? Я хочу, чтобы ты держала ушки на макушке. Запоминала, и рассказывала мне. В особенности меня интересуют те беседы, которые проходят за закрытыми дверями.
     -  Ты любишь чужие тайны?
     -  Я люблю мясо, женщин и лошадей. А знать чужие тайны - это мое ремесло.
     "Кажется, я превзошел самого себя. Эта птичка будет петь для меня самые замечательные песни".
     Жамбо достал из-за пояса кошель и, перегнувшись в седле, протянул девице.
     -  Здесь пятьдесят васпров . Плачу вперед. Это что-бы ты знала - я не обманщик.
     -  А откуда тебе знать, что я не обману?
     Жамбо ухмыльнулся.
     -  Ты честная - сама так сказала. А потом я знаю, как сладко досадить хозяину, которого хочется убить.
     Жамбо дернул за поводья, и чубарый снялся с места.
     -  Будет что сообщить, ищи меня в храме просвет-ленных. Я там пропадаю всякую ночь.
     Девица крикнула вслед:
     -  Ты не спросил мое имя!
     -  Я знаю, - ответил Жамбо, пуская лошадь рысью. - Тебя зовут Роксан!
глава IV
Свами Шарма Триведи Агнишатва

Обосновавшись на равнине между Небесными горами и Крышей Мира, восточные дари создали четыре своих госу-дарства. По причине хорошего климата и прочих благопри-ятных условий население этих стран стало быстро разрас-таться. Когда оно сделалось таким огромным, что пере-стало вмещаться в границах государств, часть дари оты-скала в горах перевал, впоследствии получивший название Гиндыкуш, и перебралась с северных склонов Крыши Мира на южную сторону. Там переселенцы нашли обширный не заня-тый ни кем полуостров. Особенностью его являлось то, что там полгода царит невыносимая жара, а другую половину года - мокрота и слякоть. Одним словом климат на полу-острове оказался нездоровый, и таким же нездоровым стало получаться потомство у переселенцев. В сердцах мужи дари прокляли ту страну и дали ему имя "Хинд", что в переводе с языка древних дари означает "недуг". Правда, некоторые знающие люди утверждают, что название произошло от другого древнедарийского слова "худо", (им обозначается божественное начало). Но как бы там ни было, с тех пор и до сего времени страна носит имя Хинд, а население ее - хинди или хиндустанцы. Особенной стороной образа жизни хиндустанцев является их приверженность к так называе-мым духовным практикам. Что это такое понять невоз-можно, но с помощью этих самых практик они пытаются восполнить недостаток в силе и здоровье, в том, в чем при-рода обделила их от рождения.
Гэсер Татори. История от начала времен.
     Браговат Асора уверял, что поводов для беспокойст-ва не существует. Он уверял, что в горах безлюдно, и даже звери там большая редкость. Самое страшное в горах - это холод, но от его натисков легко спасут теп-лая одежда и огонь. За перевалом на северных склонах чуть-чуть похуже, предупреждал Браговат Асора, там попадаются лихие люди. Но и они не так опасны, как может показаться. Два года назад, когда Браговат Асора проходил здесь впервые, разбойники только обобрали его и отпустили, даже оставили немного еды в дорогу. Правда в горах случаются обвалы и камнепады, но эту напасть можно переждать. Главное следить вниматель-но за облаками, их движение всегда предупредит о при-ближении ненастья.
     Браговат Асора рассказал о многом, что может под-стерегать путников в горах. Но он не сказал о главном. О том, что на подходе к перевалу подстерегают злые люди невиданной наружности. У этих людей белые во-лосы и синие глаза. Они выставили на дороге заставу и хватают всех, кто проходит мимо.
     Браговат Асора подвел. И что теперь делать трем не-опытным юношам? Если бы он оставался с ними, он бы что-нибудь придумал, уж как-нибудь вызволил бы сво-их товарищей из беды, ведь он происходил из касты воинов (на это указывало его второе имя ). Его отлича-ли редкостное мужество, решительность и талант нахо-дить выход из самых, казалось бы, безнадежных ситуа-ций. К тому Браговат Асора прекрасно владел мечом и умел метко стрелять из лука. Он один разделался бы с десятком разбойников, которые схватили Свами и его товарищей. Разделался бы, если бы оставался с ними. Но он покинул их еще в низине. Он умер от ужасной болезни - малярия, которую подхватил на болотах сред-него Хинда. Он оставил их, не пройдя с товарищами и четверти пути. Кем возродится Браговат Асора к новой жизни? Даст Господь, и его душа взойдет на ступень выше по лестнице совершенствований.
     Браговат Асора скончался, оставив карту, и напутст-вие: "Идите и ничего не бойтесь. Будет непогода - пе-реждите в пещере (там их много в горах). Попадете в руки разбойникам - отдайте серебро и золото, главное сохраните книги. Собьетесь с пути - смотрите в карту". Браговат Асора дал много полезных советов, и трое не-опытных юношей послушались его. Они последовали дальше по намеченному пути, хотя могли повернуть назад. Они поднялись в горы, и за два с половиной йоджана  до перевала были схвачены дозором неведомого племени и доставлены в их лагерь, расположенный на востоке в узком месте между Крышей Мира и Драконьими горами (так указывала карта).
     Это был именно лагерь, а не селение. Склон горы там занимали лачуги, но большинство людей жило в шалашах и палатках. На зеленых лугах в пойме речки паслись козы, попадались куры и утки, даже огороды были устроены на богаре. Но чувствовалось, что люди здесь недавно. Все, что они успели поставить и обустроить, было сделано на скорую руку. Однако чувствовалось и другое: откуда бы ни пришло сюда это племя,  оно решило закрепиться здесь надолго - вокруг лагеря спешно возводились стены.
     Эти люди не знали языка веды, и лишь немногие из них кое-как изъяснялись на дари. Они не были особенно злыми, и не были добрыми. Их отличала холодность. Они были равнодушны к нуждам тех, кто их слабее. А равнодушные, как учат Три корзины , самые опасные из всех людей. От таких надо держаться подальше.
     Первые три дня было жарко. На четвертый внезапно набежали тучи, как это часто случается в горах, и небо пролилось слезами. А вечером пятого дня слезами про-лился Свами Шарма Триведи, прячась под днищем по-возки от снега. Прежде он только читал, что есть на све-те места, где выпадает снег - белые хлопья наподобие пуха, которые сыплются с неба. Теперь он в этом убе-дился воочию.
      Пленников вначале держали вместе, привязанными к стволу одного дерева. И это было неплохо - товарищи по несчастью могли общаться.  А потом с запада при-шли старейшины племени с войском и старший над ним - седой, но еще в силе старик - захотел узнать, кто они и откуда. За всех ответил Рамчандра Чукла. Он был самым бойким из троих и находчивым на слово. Рамчандра сказал: "Мы родом из Хинда и проживаем в городе Ченнаи. Мы направлялись в земли Согда, а оттуда к Драконьей гряде, чтобы перевалив через нее попасть в Поднебесную". Седой старик засмеялся и, сказав что-то на своем непонятном наречии, прочертил пальцем в воздухе дугу. Другой чужестранец, тоже в годах, знающий немного дари, объяснил:
     -  Отменный крюк. Вы собрались обойти все извест-ные страны, - и спросил. - Стало быть, вы купцы?
     -  Мы проповедники, - ответил Рамчандра.
     Мужчина не знал этого слова и потребовал разъясне-ний. Рамчандра растолковал, как мог, что значит пропо-ведовать.
     -  Зачем нести свет истины, и кому она нужна? Все равно не понимаю.
     Седовласый старец оборвал переводчика и пророко-тал, что-то невразумительное.
     -  Кем бы вы ни были, - последовал перевод, - но если вы ищите дорогу в Син, мы можем указать короткий путь.
     Рамчандра ответил:
     -  Это было бы весьма любезно с вашей стороны.
     -  Никакой любезности. Речь о золоте, - внес ясность переводчик. - Найдется ли у вас достаточно сокровищ, чтобы купить проводника? Мы предоставим самого толкового.
     Рамчандра рассказал о том, что в Ченнаи самая большая община просветленных во всем Хинде, что там самый большой храм приверженцев срединного пути, и о том, что есть среди общинников много богатых и знатных людей, которые не пожалеют денег, чтобы уз-нать дорогу в Поднебесную. Он сказал, что если ему дадут резвого коня, он обернется всего за одну луну.
     Лошадь Рамчандре дали и отпустили, а двух его то-варищей оставили заложниками. Вериндара Кумара за-брал старик, а Свами - переводчик.
     С того дня Свами стали использовать на работах. Де-лать что-либо руками он не умел, поэтому его заставили таскать камни - с гор к стенам лагеря, - и подавать на леса рабочим.
     Никогда прежде до этого дня Свами не утруждал се-бя физически. Вся работа, какая ни наесть, в доме отца выполнялась слугами, а усилия Свами направлялись только на то, чтобы изучать веды и упанишаду и на ду-ховную гимнастику.
     В первый же день Свами до мяса истер ладони. К концу работы тело ломило так, что больно было поше-велиться. Оживила бы хорошая гороховая похлебка с бараниной и перцем, но на ужин дали толокняную бол-тушку, и это было первое, что он увидел за последние три дня. В довершении всех  огорчений ночью снова выпал снег. Укрыться было нечем, и Свами продрог до костей. Так что ночь не пошла на пользу. Утро следую-щего дня он встретил совершенно разбитым.
     К тому же с утра обнаружилось, что раны на руках начали гноиться. Работать такими руками было невоз-можно. Но так думал только Свами. Беловолосые толь-ко посмеялись над его жалобами и погнали его рабо-тать.
     Чтобы не беспокоить раны, Свами наловчился под-нимать камни без помощи ладоней. Он брал их, подце-пив локтями, и прижимал к груди. Однако нести ношу таким манером было куда тяжелее, камни часто выпада-ли из рук. За одну ходку Свами уставал так, как за три прежде. Чтобы хоть как-то восстанавливать силы, Сва-ми стал проделывать обратный путь без спешки. По-сути он брел от стены за камнями,  еле переставляя но-ги. Да только эта хитрость не укрылась от чужих глаз. "Эй, парень, - крикнул ему каменщик со стены на дари, - так не пойдет! К вечеру я должен поднять кладку на семь падов . Как же я успею, если ты отлыниваешь?" Свами показал свои израненные руки, и каменщик сжа-лился. "На, возьми", - сказал он и кинул свои рукавицы.
     В полдень во время перерыва Свами подсел к сердо-больному каменщику и спросил:
     -  Вы ведь не принадлежите к этому народу? Вы да-ри?
     Вопрос был глупый, не требующий ответа. Камен-щик, как большинство рабочих на стене, был черново-лос, кареглаз, имел мясистый нос и смуглую кожу. То-гда как стражи все до единого были белобрысы или ры-жеволосы, глаза имели синие или зеленые, носы высо-кие костистые, часто с горбинкой, и были настолько белокожи, что казались призраками. Каменщик и его товарищи в большинстве своем обладали средним ростом, беловолосые выглядели точно великаны и стояли на таких длинных ногах, что можно было подумать, что к ним прикреплены ходули. По части одежды также наблюдалось полное отличье. Первые ходили в кожаных штанах, как это заведено у наездников дари, а на плечах носили полотняные рубахи, обувались в сапоги или кожаные колоши. Вторые же одевались в козьи шкуры, на голове носили шапки из тех же шкур (женщины еще зачем-то цепляли к ним рога), ноги обматывали опять же шкурами, а подметками их обуви служили несколько слоев воловьей кожи.
     -  Здесь прежде была наша деревня, - сказал камен-щик и указал на каменные хижины. - Мы племени бе-лых баранов, пасли свои стада на горных пастбищах возле Анахиты. Жили сами по себе, никого не трогали. Но когда согдийский царь пожелал сделать нас своими данниками, мы поднялись выше в горы и пробрались с севера на юг до этих мест. Это случилось, когда я был еще мальчишкой. Земли здесь, что ни говори, скудные, мало чем привлекательные, поэтому нас никто не тро-гал. Не трогал, пока не появились эти белобрысые.
     -  Откуда они? - спросил Свами.
     -  Я не знаю. Свалились, как снег на голову и захва-тили нас.
     -  А много их?
     Каменщик пожал плечами. Поковырялся в носу, из-влек козявку, глянул и сказал со скучающим видом:
     -  Не знаю. Сюда постоянно приходит, кто-то из них. Сотня человек, иногда больше, иногда меньше. И снова уходят. Должно быть их много, а может быть, и нет. Но они отчаянный народ, и все головорезы.
     -  Это видно, - согласился Свами.
     -  Они себя называют серы, что по ихнему означает "человек", как будто бы другие звери. И у них нет бога, - сообщил каменщик. - Вместо него они чтят своих ге-роев. А еще они пользуют баб сообща.
     -  Это как?
     -  А так. На одну женщину у них приходится по не-сколько мужей, и женщины этим сильно гордятся.
     Свами посмотрел на каменщика с недоверием. Тот снова принялся ковырять в носу и спросил:
     -  Скажи, зачем их бабы носят рога?
     Свами не знал ответа. Каменщик сам ответил на свой вопрос:
     -  Рога указывают на количество мужей, - он выко-вырял новую козявку и принялся разглядывать ее с тем же вниманием, что первую. - И чем рогов больше, тем женщине больше почета.
     Свами подумал над словами собеседника и сделал предположение:
     -  Это от того, что у них мало женщин. Или по другой причине?
     Каменщик опять пожал плечами.
     -  Может быть поэтому, а может быть просто потому, что эти люди дикари и не умеют отличить доброе от злого, - каменщик досадливо отмахнулся и встал на но-ги. - Ну ладно, довольно болтать, пора приниматься за дело.
     Этого Свами хотел меньше всего. Он готов был бол-тать о чем угодно и с кем угодно, только бы сидеть и ничего не делать.
     -  А куда торопиться? - спросил Свами. - Ведь никто не гонит.
     -  Когда мы закончим стену, - разъяснил каменщик, - белобрысые примут нас, как своих. Мы сможем остать-ся в крепости, а если захотим, вступить в их войско. Так нам было обещано.
     -  И вы поверили?
     -  Поверили, не поверили, какая разница? Закончим стену, а там будет видно. Так что, давай, поднимайся и живей неси камни.
     Пришлось возвращаться к работе.
     Так прошел месяц. Стена выросла на дханус  и дос-тигла в высоту одной гаруты . А Рамчандра, который обещал обернуться за одну луну, как в воду канул.
     Не вернулся он и через неделю, и к концу другой. "Он никогда не вернется, - заявил старейшина. - Он об-манщик. Он нарушил клятву и должен быть наказан.  А так как преступник далеко, за его преступление ответит его товарищ. С этого дня твой паек, носастый, станет вдвое меньше прежнего. И мы забираем у тебя одежду".
     К тому времени ночи сделались морозными, и что ни день валил снег. Оставшись  в одном льняном хитоне красно-желтого цвета, какие носят приверженцы сре-динного пути, и на голодном пайке, Свами неминуемо должен был погибнуть.
     Прошло еще две недели. За этот срок Свами сильно исхудал. Руки и ноги у него покрылись язвами, а в гру-ди поселился кашель.
     Если вначале Свами еще надеялся на возвращение Рамчандры, то к концу второго месяца пришел к выво-ду, что рассчитывать на избавление, по меньшей мере, глупо. Рамчандра не соврал, когда сказал, что в Ченнаи много богачей, и что многие из них приверженцы сре-динного пути. Правдой было и то, что первейшая задача всех просветленных и самое их горячее желание это отыскать дорогу в Поднебесную. Никто из тех, кто из-брал срединный путь, не поскупится, когда речь зайдет о такой желанной цели. "Богачи - просветленные или нет - все на одного сорта, - сказал себе Свами однажды, когда ночь выдалась особенно морозной, а болтушки налили меньше обычного. - Всех богачей отличает рас-судительность, иначе они не были бы таковыми. Разве рассудительный человек поверит обещаньям дикарей, народа, как известно, вероломного и не знающего чес-ти? Я бы на их месте не поверил. Так что по всему вид-но, пропаду я здесь зазря, не успев сделать ничего дос-тойного". Сказал так себе Свами Шарма и заплакал.
     Вспомнились домашние пироги, булочки, которые готовила мать. Какими они были вкусными. Пышные, румяные, присыпанные пудрой, а в середочке начинка из кураги и лимонов. Мама за раз выпекала три против-ня, и каждый мог брать себе, сколько влезет.
     В начале третьего месяца в лагерь с запада пришел большой отряд: двадцать всадников и триста человек пеших воинов. Они доставили обоз из сотни повозок и пригнали большую толпу пленных.
     Возглавлял отряд высокий сухопарый мужчина с длинными до плеч белыми волосами, высоким, горба-тым носом и большими глазами зеленого цвета. При нем находилась маленькая девочка, такая же белобры-сая, горбоносая, да глазастая. Впрочем, не такая уж и маленькая, просто тощая и нескладная, как все переро-стки.
     В лагере заговорили, что этот отряд вернулся из Бак-трианы, и будто бы беловолосыми захвачена Арахозия.
     -  Видишь, - сказал Свами сердобольный каменщик, - у пленных коричневые одежды и накидки из козьей шерсти. Так одеваются одни бактрийцы. И бороды стригут, и волосы красят хной только они. Посмотри, какие у всех у них крашенные гривы. Не стыдно же ведь.
     -  А верно, что Арахозию? - спросил Свами. - Я-то слышал, что крепость этого города непреступна.
     -  Про крепость я ничего не знаю, - ответил камен-щик и добавил рассудительно. - Но где же добыть столько добра?
     С повозок в эту минуту сгружалась всякая утварь и мешки, каждый, по меньшей мере, по полтора киккара .
     -  Одного хлеба всем нам с избытком хватит на год вперед. Такого в деревне не держат. По всему видно, что разграблен не малый город. А ближайший из таких - Арахозия, - каменщик с живым участием следил за разгрузкой добычи и от полноты чувств крякнул. - Эх, похоже, что их шад удачливый налетчик и умелый командир. А посему будет разумно поступить в их войско, как закончим стену. Так я думаю. А ты что скажешь?
     По этому поводу Свами ничего не сказал, но спро-сил:
     -  А кто это Шад?
     Каменщик указал на высокого мужчину.
     -  Это имя?
     -  Не знаю, - ответил каменщик. -  Да только шад у них второй после вождя . Здесь он главный. У него есть сын и дочь. Вон та на журавлиных ножках, как раз она, - каменщик показал на белобрысую девчонку. - Шад ее любит больше, чем сына и всегда держит при себе. Эх, был бы я моложе, да хотя бы в твоих годах, не упустил бы случая. Уж как-нибудь заполучил бы эту птаху.
     Свами удивился:
     -  Зачем это вам?
     -  Затем чтобы жениться, - ответил каменщик и разъ-яснил. - У серов закон такой: они не разбираются, кто ты, каменщик, скажем, или знатный господин. Будь ты хоть самый разнесчастный горемыка, но если пригля-нулся их девице, никто препятствовать не станет - по-женят и звания не спросят.
     -  Но ведь она еще мала, - напомнил Свами, - и не-красива.
     -  Где же мала? Вон, какая дылда. И зацвела, небось. Я такое сразу вижу. А то, что некрасива и белобрыса, так это легко исправить - взять у бактрийцев хны, у них этого добра навалом. Главное, что она дочь шада. К то-му же любимая, - вставил каменщик поучительно и по-смотрел на Свами, как на дурня. - Ты что, в таких делах не смыслишь? - заметив, что Свами покраснел, камен-щик догадался. - Сам ты еще мал. Ты девственник, вер-но? Признайся, ты еще не пробовал между ног у жен-щин?
     От непристойных вопросов у Свами загорелись уши.
     -  Я и без слов вижу, что не пробовал, - каменщик глумливо ухмыльнулся. - А если бы пробовал, знал бы, что, все женщины - красивые и нет - сделаны одним ма-нером: между ног у них одна и та же дырка.
     "Какой же он болтун, - подумал Свами, - и бесстыд-ник".
     В сумерках, когда Свами только закончил ужинать, к нему заявился шад.
     Свами заметил его еще тогда, когда он вышел из ка-менной лачуги - самой большой в лагере. Вышел в низ-кую дверь, согнувшись в три погибели, огляделся и на-правился к окраине, туда, где содержались отхожие месте, и где Свами на ночь привязывали к сломанной повозке. И за ним следовала девочка.
     "Куда это они? - удивился Свами. - Неужто, эти двое и в нужнике не расстаются?" Оказалось, что они к нему.
     -  Он выглядит, будто загнанная кляча, - сказал шад девочке, остановившись возле повозки. - Однако, если он до сих пор не помер, то сможет протянуть еще не-сколько дней.
     Вблизи этот человек выглядел еще безобразней, чем издали. Его белые с рыжиной брови были сведены у пе-реносицы, и лоб перерезала глубокая, поперечная мор-щина. Белые, загнутые к верху ресницы придавала его водянисто-зеленым глазам телячье выражение, но взгляд их был холоден и строг. Рот рассекал свежий шрам, так что виднелись черные зубы, и казалось, что он беспрестанно скалится.
     -  На тебе красные лохмотья. Ты из красных колду-нов?
     Шад говорил на ужасном дари, и Свами не был впол-не уверен, правильно ли он понимает его речь.
     -  Ты часом не глухой?
     Свами мотнул головой.
     -  Может быть немой?
     -  Мы не колдуны, - ответил Свами.
     -  Тогда кто же?
     -  Мы монахи. Мы не знаем заговоров и заклинаний. У нас для всего припасена молитва. И еще медитация.
     -  Что? Я его не понимаю, - пожаловался шад на сер-ском девочке, и та перевела.
     Она обладала звонким голосом, и как все люди ее племени совсем не использовала твердых согласных, а гласные произносила звучно и напевно, так что каза-лось, что она не говорит, а воркует.
     -  Хош-хош, - отозвался шад, выслушав девочку, и добавил. - В Арахозии, откуда мы вернулись, я видел дом вашего бога. В тех краях у вас много приверженцев. Однако, говорят, в северных землях их еще больше. Так ли это?
     "Вся суровость в нем от привычки повелевать, - от-метил Свами и предположил. - Он не так страшен, как хочет казаться"
     -  Мы проповедуем истинность срединного пути, и многие следуют за нами. На севере просветленных больше, чем на юге.
     Девочка перевела.
     -  А правда ли, что ваши колдуны могут держать огонь и не получают ожогов?
     -  Это так, - подтвердил Свами. - Некоторые из тех, кто достиг определенного совершенства в медитации, способны творить чудеса.
     Шад окликнул часового и повелел принести жаров-ню. Когда его приказание было выполнено, шад щипца-ми извлек из жара уголек и бросил Свами.
     Свами поймал и удержал его в руках несколько мгновений, достаточных, чтобы донести и положить уголек обратно в жаровню.
     Было темно, и шад не увидел волдырей выступивших на ладонях, а у Свами хватило выдержки, чтобы не вы-дать боль криком. Он застонал только тогда, когда шад ушел и увел с собой девочку. "Хош-хош, - проговорил он напоследок, и в его голосе слышалось одобрение. - Ты поедешь с моими людьми. Выступаете утром, не проспи". А девочка посмотрела на него с жалостью, так ему показалось.
     "Куда это меня хотят увезти? - задался Свами вопро-сом, опустился на колени и приложил обожженные ла-дони к мерзлой земле. - Зачем?"
     В ночном небе зажглись звезды, и мириады их гля-нули на него из космоса. От этого сделалось невыноси-мо грустно.

глава V
Коро Чубин

Когда пал первый дракон, а двое других устремились в
погоню за волками, на опустевшее поле битвы вернулся один человек, который издали наблюдал за звериной схваткой. Вернулся  и обнаружил на месте былого сада выжженную пустыню. Увидев, во что драконий огонь превратил прежде цветущую обитель, человек вознегодовал. Он запрыгнул на тело остывающего дракона и вознамерился добить его. Но вблизи ему дано было узреть, что не ящер под ним, но
ящерица. Тогда он забыл о первом желании и возжелал
второго. Приспустил штаны и оросил ее лоно семенем. Это должно показаться невероятным, но умирающее чудище зачало и через положенный срок понесло. Тех, кто пошел от ящерицы стали называть омеретянами, что на древнем языке означает "потомство дракона". Омеретяне заселили оставленную всеми долину, и страна их получила название Терзерум - "Земля обета", по той причине, что мужи
омеретян поклялись изливаться семенем только в чреве дщерей от дракона.

Гэсер Татори. История от начала времен.

      Как сказал царь Ануширван, так и поступил - на не-определенный срок отошел от дел. Присутствовал вре-менами на заседаниях дивана, подписывал указы, со-ставленные первым советником Оманом, назначал ко-мандующих войсками, по подсказке дяди, а все осталь-ное время проводил в библиотеке.
     Прежде, когда отец еще был жив, Ануширвану лишь изредка позволялось оставлять дворец. Зато теперь, об-ретя свободу и независимое положение, он сделал вы-лазки в город обыденностью. Вместе с наперсником Ко-ро Чубином, сопровождаемый десятком всадников дворцовой стражи, Ануширван каждый божий день со-вершал многочасовые прогулки по столице, во время которых, как он сам выражался, знакомился с жизнью подданных.
     Поданные, надо сказать, не особенно стремились к знакомству. Заслушав стук копыт, они оставляли улицы и прятались за стенами своих жилищ. "Народ боится своего царя и не доверяет сласти, - сказал на это Ану-ширван. - Во всяком всаднике в доспехах им видится угроза".
     Тогда царь Ануширван свел вылазки в город к посе-щениям книжных лавок.
      Чаще других лавок он посещал духан старого омере-тянина Мардуха. Это было самое жалкое место, которое когда-либо встречалось Коро Чубину. Камышовая лачу-га, обмазанная глиной, с покатой крышей и с дверью такой узкой и низкой, что в нее надо было протиски-ваться бочком и согнувшись вдвое. Но в сундуках у книжника Мардуха хранилось много старых свитков - полуистлевших пергаментов, покрытых древними, не-понятными письменами, и плит из обожженной глины.
     Коро Чубин получил хорошее образование (он обу-чался у тех же наставников, что и его господин, заодно с ним) но увлеченность Ануширвана книгами не разде-лял. Ему больше по душе были состязания в удальстве, скачки и охота. "Что особенного в этих истлевших овечьих кожах и кирпичиках, кроме пыли, которую вы глотаете? - спрашивал Коро Чубин всякий раз, как Ануширван склонялся над книгой. - Так и заболеть не долго, и зрения лишиться, разбирая каракули". - "Эти книги написаны на древнем языке, - отвечал Анушир-ван. - Омеретяне-книжники его хранители. Тот, кто хо-чет познать всю мудрость древнего мира, должен преж-де выучить древний язык". - "Мало вам что ли мудрости в наших книгах, - не отступал Коро Чубин. - Их полно в библиотеке - за всю жизнь не перечесть. Сидели бы лучше там - у нас хотя бы чисто. И книги написаны на белой мараканской бумаге, понятными письменами. А еще лучше бы бросить всю эту премудрость и податься на охоту. Промчаться по равнине, чтобы ветер согнал тоску, затравить зверя. А? Или можно сойтись в схватке на ристалище, помните, как прежде?" В ответ Анушир-ван только усмехался, как он это делал всякий раз, когда ему не хотелось спорить.
     Но не одни книги влекли Ануширвана в духан Мар-духа. Была у старого плута девица, которая приходилась ему племянницей. Царь при виде ее всегда бледнел и терял спокойствие духа. Хватался за первый попавшийся свиток и склонялся над ним.
     А старик и рад был стараться. "Ракел, девочка моя, - подзывал он племянницу, - окажи господину внимание, поднеси чашу виноградного сока. У нас, конечно, нет тех прекрасных вин, которыми потчуют во дворце ши-хин-шаха , но из рук моей девочки, я знаю, и уксус бу-дет сладок".
     А девица, надо признать, была не дурна собой. На вкус Коро Чубина чернява через чур, но зато глазаста, стройна и миловидна. Но главным были глаза - огром-ные, с длинными пушистыми ресницами. Опахнет тебя ими, и словно ветром прохладным обдаст. Глянет, и будто зальет тебя лунным сиянием. А глянешь сам в ее огромные глазища, и сделается невыносимо грустно от тоски и печали, затаившейся в их глубине. Сердце на-полнится жалостью - к ней и к себе - потому что со всей ясностью откроется, что с этой минуты ты человек про-пащий.
     Нет, не тем местом был духан Мардуха, которое сле-довало посещать. Грязь, мрак, затхлый воздух, кислое вино, а хуже всего - девчонка.
     "Куда это зачастил шахин-шах, - вопрошал советник Оман, когда Коро Чубин после прогулки с Ануширва-ном возвращался во дворец. - Наш государь сам не свой. Не заболел ли он?" Коро Чубин отвечал молчанием. "Сейчас на дворе весна, - не отставал советник. - В эту пору бывает ветрено. Государю следует беречься". Коро Чубин не мог отмахнуться от назойливого сановника, тем более не позволительно было отослать его к чертям, как ему того хотелось. Человеку низкого происхожде-ния предписывается проявлять учтивость. Но коман-дующий дворцовой стражей обладал правом хранить молчание.
      В следующий раз советник Оман высказался напря-мик: "Меня беспокоят отлучки государя. И мне не по душе место, которое он избрал для посещений. Это мо-жет плохо кончиться для всех нас".  Коро Чубин упрямо пользовался предоставленным командующему правом.
     Отлучки продолжались, и однажды книжник Мардух пожаловался царю:
     -  Господин, мне нынче нездоровится. От пыли я чи-хаю. Так что мне лучше побыть на воздухе, а тебе при-служит Ракел. Она умница, она знает нашу грамоту и освоила "Зогар" и "Ветхую книгу". Ракел разъяснит все, о чем не спросишь.
      Старик с кувшином вина вышел из лавки и поманил за собой Коро Чубина.
     -  Пойдем, удалец, - сказал при этом. - Постигающим древнюю истину необходимо уединение. А доблестному воину не зачем пыль глотать. Лучше отведай моего вина.
     Вино старика было наихудшего сорта. А болтовня, коей он взялся потчевать заодно с вином, и того гаже.
     -  Моя Ракел умница, она даровита, и знает, что надо делать. Мою девочку наставлял наш князь - Иона Ашер.  Он сказал, что достоинства, которыми наделил ее отец небесный, стоят учености и осведомленности сотни мудрецов. Он сказал, что красота Ракел и женская сила в ней однажды спасут народ Терзерума. Когда зришь Ракел, признался Иона Ашер, теряешь стойкость, а ус-лада слов, слетающих с уст моей девочки, разжижает разум. Иона Ашер знает, что говорит, он не обманет.
     Старик замолчал и, сделавшись печальным, прислу-шался к тому, что творилось в лавке. "В Ветхой книге написано о давних временах, - лепетала девица Ракел голоском тихим и вкрадчивым, как шелест листвы. - В ней господин найдет все о трех драконах и о нашей пра-родительнице Мерет . Кроме того в Ветхой книге из-ложена история трех наших царств и то, как восстал славный Моня, против поработителей руминов, и как цезарь Комин изгнал наш народ с Земли Обета. Ветхая книга, словно сказка - забавна, увлекательна, правдива. Но истинная мудрость заключена в "Зогаре". Эту книгу написал Дан Звулун после трех своих путешествий: од-ного на запад, до самого края, в страну Гренезис; второ-го на север, выше массагетских пастбищ, в лесную страну россоманов, где нет дорог, но множество рек за-меняет их; третьего на восток в страну Син".
     "Вот заливает, - сказал сам себе в ответ на слова де-вицы Коро Чубин. - В страну Син путешествовал ее Дан Звулун. Нет такой страны!"
     А девица между тем продолжала:
     -  Люди Гренезиса и россоманы невежественны, жи-тели Сина - просвещенны. Дан Звулун посетил эти страны, чтобы измерить просторы суши и начертать священный треугольник, посадив по углам трех драко-нов, и по их подсказке определить местонахождение Шамбалы - небесного креста - места, где от людей ук-рылись мудрые, те, что из века в век наблюдают за хо-дом событий и направляют их в угодное Господу русло. "Зогар" написан языком чисел, и эту книгу трудно чи-тать, еще сложней понять. Но тот, кто  постигнет ее тайну, тот получит ключ к управлению миром и власть над вселенной.
     Коро Чубин отошел от духанщика и заглянул в его лавку. Царь Ануширван, устроившись в углу грязной и мрачной комнатушки, внимал лепету лживой девицы, как завороженный. "Видно, прав  неведомый Иона, - по-думалось Коро Чубину, - слова девчонки, и вправду, разжижают разум". В эту минуту Ракел приблизилась к двери и закрыла ее перед носом у Коро Чубина.
     -  Оставь их, удалец, - посоветовал духанщик. - Луч-ше испей вина. В кувшине наберется еще на полную чашу.
     Пить Коро Чубину не хотелось, но испытал непре-одолимое желание плеснуть из протянутой чаши в лицо старому своднику.
     -  Э-эх, - протянул пакостный старикашка, осушив отвергнутую Коро Чубином чашу, - горька моя чаша.
     "Кисла, - поправил Коро Чубин, - так же, как твоя скукоженная рожа".
     -  И печальна моя жизнь, - продолжал книжник. - Чем только ни приходится жертвовать во имя благой цели и общего дела.
     В тот день царь Ануширван засиделся в духане дольше обычного. Во дворец возвращались по темну, и всю дорогу царь глупо улыбался.
     А еще через некоторое время девица Ракел посели-лась в покоях шаха, а старый книжник в библиотеке.
     Царь Ануширван был еще в том нежном возрасте, когда законом предписывается строго блюсти чистоту. Не то что царю, но даже простому смертному, если только он следуют заветам пророка, не позволительно прикасаться к женщине до того, как заключен брак. Блюсти чистоту следует за тем, чтобы дать на плод здо-ровое семя. Только, когда мужчина разживется потом-ством, ему дозволенно обзаводиться наложницами и использовать их для удовольствия. Хотя в любом случае прелюбодеяние грех. Но всем известно, что слаб чело-век, и с этим ничего не поделаешь.
     Ануширван, как ни прискорбно, позволил себе край-нюю слабость. Наперед жены обзавелся наложницей, и еще какой! Ладно бы взял себе женщину из дари, это против правил, но простительно. Можно было бы за-крыть глаза и то, что наложница из массагетских жен или даже из румийек. Но Ануширван дерзнул уложить на ложе омеретянку! Всем известно, что выходцы из этого племени наихудшая порода людей. Они лживы, пакостливы, трусливы, а их религия есть не что иное, как поклонение силам тьмы. Но жены их и того хуже! Они превосходят своих мужчин во всех грехах и пред-ставляют собой воплощение порока. Они зачастую со-блазнительны и умеют разжечь в мужчинах похоть, но, если раздеть их, то между ног у них вместо чрева обна-ружится зловонный нужник, в который надобно по всем понятиям не семя изливать, а испражняться. Плодом из этого нужника выходят чудовища! А потому спать с омеретянкой все равно, что спать с собакой, даже хуже.
     Появление девицы Ракел во дворце вызвало перепо-лох. Главы Пяти Семейств отозвали своих отроков из шахской свиты и тем выразили царю осуждение. Совет-ники дивана, собравшись на тайном совещании, едино-гласно постановили: подлая омеретянка заслуживает смерти, и царю царей следует согласиться с этим. Вер-ховный маг высказался и того невнятней, совершенно невразумительно. С пьедестала храма огня он поведал одну из историй из жизни пророка. Когда Зеро Аштра еще  жил в Хозре и был торговцем скобяным товаром, вздумалось ему сделать свою жизнь приятней, и с тем он расширил жилище свое пределом и поселил в нем женщину из Массагето. Однако табунщица пожила у него недолго. Года не прошло, как ее сразила хворь, и женщина издохла. После этого он купил на рынке на-ложницу - румийку искусную в любви. Но и она протя-нула один только год. Тогда Зеро Аштра нашел себе ус-ладу у бактрийцев - дочь самого богатого купца в Маза-ре. Как и первые две, последняя послужила своему гос-подину только зиму, да лето и отошла в мир иной. За три года его оставило три женщины, и он взмолился: "Господи, за что ты меня наказываешь? Я истратил все состояние на своих наложниц, ты же забрал их у меня. Как же мне теперь обходиться без средств к существо-ванию, да еще без женской ласки". Разверзлась твердь небесная, и услышал он глас Всевышнего: "Женщина нужна человеку для продления рода, а радость, которую она дарит - это приманка, чтобы человек не забывал трудиться. Возжелай не усладу чресл, а мать для своих детей, и ты получить супружницу - хозяйку в доме и радость на долгие года на брачном ложе". Зеро Аштра спросил: "Где же такую найти?" И тогда глас небесный направил его в Дариану. Там Зеро Аштра повстречал царь царей и увидел в нем божьего посланца. Царь по-говорил с Зеро Аштрой и, поверив в его слова, отдал ему в жены одну из своих дочерей. С тех пор всяк знает, как надобно поступать с женщинами, и что грешно, а что праведно.
     Одним словом, как бы ни гневились сановники и вельможи, но выказать недовольство шаху напрямую, никто не решался. Все их чувства излились на Коро Чу-бина. "Это твоя вина! - сыпал обвинениями Оман. - Ты больше других знал об омеретянке. Ты с самого начала, видел, как зреет грех, но молчал. Ты совершил непопра-вимую ошибку. А ведь я предупреждал! Как нам теперь быть?" Другие выражались резче: "Ты сам произошел от греховной страсти, и потому во всем потворствуешь греху. Ты не просто подлый человек и сводник, ты из-менник и заговорщик и заслуживаешь смерти. Умри, предатель!" Однако привести приговор в исполнение они не смели - не было у них такого права. Пусть Коро Чубин считался самой мелкой сошкой среди них, пусть он не заседал в диване, не командовал войсками, пусть под его началом имелось только тысяча копий, да тыся-ча мечей, но зато и повелитель над ним стоял всего один - сам царь царей. Так что дальше криков и угроз у ненавистников не шло. Все дожидались сардара Дариуша.
     Оставив армию, тот примчался в столицу, сразу, как только прослышал об омеретянке. Сардар Дариуш по-требовал личной встречи с шахом и по праву старшего в семье высказал племяннику все, что было на сердце и устах у всех сановников.
     -  Я в недоумении! - воскликнул он. - Неужто правда то, что дошло до моих ушей?
     Ануширван пожал плечами и спросил:
     -  О чем вы, дядя?
     -  Как о чем? Я спрашиваю о том, о чем говорит весь двор, вся армия, вся держава! Царь царей давал мне слово, прилюдно! Он обещал взять в жены мою дочь. Царь не может отречься от своих обещаний.
     -  Я и не отрекаюсь.
     -  Но на твоем ложе шлюха! - взревел сардар Дариуш. - Это гнусно! Не думаешь ли ты, что я отдам тебе свое чадо после того, как ты весь с головы до ног перепач-кался в грязи?
     Ануширван снова пожал плечами.
     -  Как угодно, - проговорил он со смирением. - Я не отрекаюсь, но и не настаиваю.
     -  Не настаиваешь? Наглец! - изо рта у Дариуша по-летела пена. - Да, как ты смеешь говорить такое мне? Я твой дядя! Я старший в нашем семействе! По сиротству я заменяю тебе отца, и ты должен питать ко мне любовь и выказывать всяческое уважение.
     -  Я люблю вас, дядя, - заверил Ануширван, - и ува-жаю, как вы того заслуживаете. Поверьте, меньше всего мне хотелось видеть вас в расстроенных чувствах.
     -  Ты расстроил не только меня, ты расстроил весь наш род, всю державу, всех, кто следует заветам проро-ка. И надо же какое он словцо приплел, - с кривой ух-мылкой на устах обратился сардар Дариуш к присутст-вующим в зале, - расстройство... Я не расстроен, я раз-гневан!
     -  Дядя, может быть, для пользы дела нам следует уе-динится? - предложил Ануширван.
     Сардар Дариуш отверг предложение племянника.
     -  Тебе, наверняка, так будет лучше, а по мне, пусть все слышат! - заявил он громогласно. - Ты покрыл позо-ром всю нашу семью, и я хочу, чтобы честные люди, присутствующие в этом зале, знали, что я к твоим вы-крутасам не причастен и, что я осуждаю их. Ты взял се-бе скверную привычку пренебрегать законами, по кото-рым жили все наши предки. Но это непозволительно, и я, не смотря на то, что ты мой государь, со всей прямо-той, как человек военный указываю тебе на это. Взять в наложницы омеретянку это грех и преступление. Такое не дозволенно даже царю!
     -  Вы хотите, чтобы я покаялся? - едва слышно спро-сил Ануширван.
     -  Я хочу, чтобы ты избавился от шлюхи! - потребо-вал сардар Дариуш.
     -  Это невозможно.
     -  Что? - взревел Дариуш.
     Под гневным взглядом дяди Ануширван поник. Он уронил голову, уставился на загнутые носки своих зо-лоченных туфель и принял такой жалкий вид, словно не царь он был, а нашкодивший отрок. И все-таки он по-вторил:
     -  Все, что угодно, но не это. Я не могу, дядя, прости-те.
     -  Не можешь? - сардар Дариуш сплюнул на ковер. - Тогда я помогу тебе. Стража! - гаркнул он во весь голос, как полагается подавать команды на поле брани. - Схва-тить шлюху, одеть в черное и немедленно на плаху!
     Коро Чубин не шелохнулся. Сардар Дариуш не был над ним командиром, он выполнял приказы одного ца-ря.
     -  Вели своему холую исполнить мое распоряжение, - потребовал у племянника сардар Дариуш.
     Все присутствующие в зале замерли: смотрели на царя и ждали, что он скажет. А царь, сидя на высоком месте, тер рукою позолоту трона, понуро глядел себе в ноги и молчал.
     -  Мой государь, пойми, - заговорил сардар Дариуш, сменив тон. - То, что ты сделал, это не простое преступ-ление, это, по сути, измена. Ты пригрел на своей груди змею. Дело даже не в том, что между ног у нее помойка. Спроси у любого мага, и он тебе ответит, что омеретяне все до единого дети преисподней. У них на уме самые вредные замыслы. Они называют себя избранным народом и мечтают прибрать к рукам весь мир, якобы завещанный им богом. Они бессильны и трусливы, а потому идут к цели тайным и подлым путем. Впусти такого в дом, и не заметишь, как он его захватит. Ты отдал свое ложе дочери их племени, и не заметишь, как это племя, будто саранча однажды заполонят твою державу. Они будут править от имени царя, и народ дари сделается прислужником их желаний. Ты должен избавиться от омеретянки.
     Ануширван молчал.
     -  Пойми и другое, - продолжил сардар Дариуш. - Как мужчина я склонен проявить сочувствие к твоим жела-ниям - все мы грешны. Но как командующий армией, я не могу безучастно взирать на то, как ты отдаешь дер-жаву в жертву своей порочной страсти. Если ты сам не избавишься от омеретянки, я вернусь сюда с армией и казню подлую шлюху своей властью. Но тогда постра-даешь и ты. В нашей семье найдутся принцы крови бо-лее тебя достойные короны. Подумай об этом. Ну, так как? - спросил сардар Дариуш, дав племяннику на раз-мышление минуту.
     Ануширван оторвал взгляд от загнутых носков золо-ченных туфель и устремил его на Коро Чубина. И губы царя скривились в ухмылке. Он всегда ухмылялся или смеялся, когда не хотел или не находил сил спорить. Рука Ануширвана оторвалась от подлокотника трона и открытой ладонью прочертила в воздухе косую линию: сверху вниз, наискосок. На языке жестов, придуманном товарищами для ристалищных боев, это означало "ру-би".
     Коро Чубин оставил свое место подле трона и напра-вился в сторону сардара Дариуша. Его шаги, приглу-шенные ковром, были едва слышны, но в тишине, на-висшей над залом, они раздались, как удары грома. Приблизившись к дяде царя, Коро Чубин схватился за рукоять меча и высвободил клинок из ножен.
     -  Ты чего? - удивился сардар Дариуш.
     Это было последнее, что он успел сказать прежде, чем голова его оторвалась от плеч и упала на пол.
     Смерть сардара Дариуша ошеломила всех и повергла державу в ужас. Недовольные притихли, и ропот смолк. А про девицу Ракел как будто бы забыли.
     На место погибшего дяди Ануширван поставил ко-мандующего пехотой Бахшило Нора. Конница царя формировалась младшими сыновьями знати, а пехота - голодранцами, коими переполнена была столица. Бах-шило Нор начал службу рядовым фалангером, и все, чему он был обязан в жизни, так это собственному ста-ранию и еще везению, недаром же он носил имя "Счаст-ливчик" . А после назначения на новую должность он сделался обязанным еще и царю.
     Вторым после сардара Дариуша оставил свое место советник Оман. Некоторое время диван обходился без своего главы, а после царь решил, что обойдется и без дивана. Высший совет при царе распустили, и он стал править самовластно. Правда пошли разговоры, что из-за спины шахин-шаха страною правит ни кто иной, как книжник Мардух, и многие верили этим словам. В под-тверждение слухов Коро Чубин мог бы привести под-слушанный разговор между царем и бывшим духанщи-ком.
     Коро Чубин стоял на часах, а старый книжник, войдя в покои царя, неплотно прикрыл дверь.
     -  Господин, никто не просил тебя убивать собствен-ного дядю, - донесся голос старика из царских покоев. - Мы даже не просились во дворец. Ты прекрасным обра-зом мог бы встречаться с Ракел в моем доме. Там мы, по крайней мере, были в безопасности. А теперь над моей девочкой нависла тень убитого сардара. Что с нами бу-дет? Если ты не станешь слушаться моих советов, мы все погибнем! Тебе нужны друзья, верные друзья.
     -  Где же их взять? - спросил царь.
     И старик ответил:
     -  У Ракел много братьев. Все они обучены грамоте и счету. Кто-то из них силен по торговой части, кто-то знает, откуда берутся деньги, а кто-то умеет распозна-вать друзей и врагов. Окружи себя ими, чтобы они стали твоим щитов. Дай им то, чего они хотят, и обрети в их лице самых преданных подданных. Если сделаешь по моему совету, то проживешь сто лет, и дни твои будут наполнены радостями. А иначе готовься к скорой смерти.
     Через некоторое время, как и предрекал покойный сардар Дариуш, дворец наполнился родичами девицы Ракел, а позже омеретяне заполонили и всю державу. Торговля, какая ни на есть перешла в их руки. Менялы из омеретян открыли на каждом рынке свои конторы. Царь отдал им на откуп чеканку монеты и сбор налогов. Всюду на таможнях засели выходцы из этого проныр-ливого племени. Они богатели. Правда, и казна стала пополняться деньгами, чего давно уже не было.
     Взамен старого дивана этими людьми был создан новый совет. И еще в дополнение к уже существующей страже возникла другая - тайная. Осведомители и со-глядатаи наводнили всю страну и слали в столицу со всех концов доносы. Стали бесследно пропадать преж-ние сановники и члены их семей. Многие вельможи то-гда сочли за благо покинуть город и укрыться в своих имениях.
     А в один из дней по доносу схватили бывшего совет-ника Омана. Его обвинили в заговоре. Когда Коро Чу-бин взял его под стражу, тот взмолился:
     -  Коро Чубин взгляни на меня. Разве я похож на за-говорщика? Ты же знаешь, что я всегда желал моему царю одного только блага. Я был ему преданным слу-гой. Напомни ему об этом. Или ты не веришь мне?
     -  Это не имеет значения, - ответил Коро Чубин. - Те-бе Мардух не верит.
     -  Проклятый духанщик никому не верит. Но я кля-нусь, что не помышлял ни о чем дурном, ни против не-го, ни против его девчонки. Я и думать забыл, что ко-гда-то был вельможей. Все, чего я желал, так это, чтобы и обо мне забыли!
     Коро Чубин никогда не испытывал к Оману приязнь. Но к словам его прислушался - такой у бывшего совет-ника был несчастный вид. Куда такому строить козни? По всему видно, что он напуган и печется только о том, чтобы сберечь свою шкуру. Так он и доложил царю Ануширвану.
     -  Господин, к чему тебе еще одна жизнь, - сказал он, представ перед своим господином. - Оставь ее несчаст-ному. Я уверен, Оман не представляет для тебя угрозы.
     При этом разговоре присутствовали Мардух и его племянница, и они тут же выразили свое несогласие.
     -  Это ты так считаешь, удалец, - съязвил старик. - Но кое-кто думает иначе.
     -  Кто еще кроме тебя?
     -  Ноэль, - ответил книжник, - начальник тайной стражи. Он уверяет, что Оман наш самый злейший враг. Он подстрекал людей к мятежу, он хотел свергнуть царя и посадить на трон сына Дариуша - Дария.
     Коро Чубин насупился и посмотрел на книжника мрачным взглядом.
     -  Твой Ноэль больно прыткий и быстрый. Ему кру-гом мерещатся одни заговорщики. Послушать его, так всю страну надо загнать в темницы или на плаху.
     -  Ноэль молод, - согласился старик, - и, возможно, проявляет излишнюю горячность. Но его осведомлен-ность не может вызывать сомнений.
     -  Его осведомленность ничего не стоит. Он окружил себя недоумками и лгунами. Господин, - обратился Ко-ро Чубик к Ануширвану, - Омана следует освободить. Он не лучший из твоих подданных, но верно и то, что он не заговорщик.
     В спор вмешалась девица Ракел.
     -  Ты прав, верный и храбрый сардар, - проговорила она льстиво  и окутала Коро Чубина лунным сиянием своих расчудесных глаз. - Доносы часто бывают лживы, и им нельзя верить. Верно и то, что лучше простить де-сять виновных, чем казнить одного невинного. Но ты не знаешь Омана. Не знаешь, как знаю его я. Он подлый, гадкий человек. Он не любит меня. Во всех бедах он ви-нит только меня и дядю. И я не раз видела, как он ис-подтишка наблюдал за мной. А однажды я поймала его за тем, как он подслушивал наши с дядей разговоры. Он шпион.
     Коро Чубин фыркнул.
     -  Детский лепет.
     Ануширван засмеялся, громче чем обычно. Видно, ему очень не хотелось спорить.
     -  И как мне быть? - спросил царь у собеседников. - Одни мне советуют казнить, другой - помиловать. Чей совет разумней?
     Коро Чубин понял, что несчастному Оману несдоб-ровать.
     -  Поступи так же мудро, как Соломон, - предложила Ракел. - Сохрани преступнику голову, раз за нее так просит твой верный стражник, но отрешь уши. Впредь неповадно будет слушать чужие разговоры. Они у него такие огромные, что без них он только краше станет.
     Уши Оману отрезали, и омеретяне, наколов их на пики, пронесли по городу, распевая песни и вознося хвалу доброму царю Ануширвану, мудрому советнику Мардуху и прекрасной заступнице Ракел.
     После казни Омана оставили в темнице. Язвы на месте ушей загноились, голова разбухла, и он сдох бы в заточении, если Коро Чубин не выпустил его на волю. "Спасайся, человек, - повелел он страдальцу. - И не го-вори, что Коро Чубину чужда справедливость. Я сожа-лею, о том, что с тобой случилось".
     Коро Чубин дал беглецу время покинуть город и ут-ром следующего дня предстал перед царем.
     -  Господин, плохая новость, - доложил он своему господину. - Оман сбежал.
     Ануширван удивился.
     -  Каким образом?
     -  Я не запер дверь в его темницы.
     Признание Коро Чубина возмутило Мардуха.
     -  Это измена, шах, - зашипел он в ухо царю. - Твой стражник оказался предателем.
     -  Почему? - спросил Ануширван у Коро Чубина, сделавшись печальным.
     Коро Чубин мог бы ответить: "Чтобы очистить со-весть", но сказал другое:
     -  Если я виновен, вели меня казнить.
     -  Он виновен, - заявил старик. - Раз он выпустил уз-ника на волю, то пусть займет его место в темнице. Да вели отрезать ему уши, а заодно и язык, и выколоть гла-за. А еще лучше отсечь голову, так будет надежней.
     Ануширван помрачнел и принял строгий вид.
     -  Ты видишь в нем товарища, а зря, - настаивал ста-рик. - Он хуже, чем изменник. Он покушался на то, что принадлежит тебе одному. Ракел, девочка моя, расска-жи, как все было.
     Девица колыхнула ресницами и пролепетала:
     -  Он  заглядывался на меня, господин, он поедал ме-ня глазами.
     -  Это не преступление.
     -  Но он домогался! - заявил Мардух. - Ракел, что же ты молчишь? Скажи всю правду, раскрой нашему гос-подину глаза.
     -  Твой стражник покушался на мою честь, - едва слышно проговорила племянница Мардуха. - Он хотел взять меня силой, но не смог. Он целовал меня в уста. Это было гадко. Мне следовало раньше рассказать об этом.
     Сделав это признание, девица печально склонила го-лову. При этом к нее удрученный вид, что всякий взгля-нувший на нее немедленно проникся бы к ней сочувст-вием.
     - Это правда? - спросил Ануширван.
     Коро Чубин не сразу дал ответ. Если бы он сказал, что поцелуя не было, то солгал бы.
     Однажды, когда царь заперся  в библиотеке, и девица была предоставлена самой себе, она подозвала к себе Коро Чубину и, положив руку на срамное место, пожа-ловалась на скуку. Коро Чубин опешил, а чертовка, вос-пользовавшись этим, опахнула его своими пушистыми ресницами, окутала лунным сиянием глаз  и прошептала горячими устами у самого лица: "Неужто ты меня не хочешь?" Коро Чубин не нашелся, что сказать, а чертовка и не ждала ответа. Она привстала на носки, подтянулась к губам и впилась в них своими устами. Прежде чем Коро Чубин оттолкнул ее, он успел почувствовать вкус поцелуя и испытать волнение.
     -  Я не домогался, - проговорил Коро Чубин, опустив голову. - И не пожирал глазами.
     -  Он обвиняет твою царицу во лжи, господин", - сно-ва зашипел в ухо царю старый книжник.
     -  Она не царица, - заявил Коро Чубин.
     Мардух завопил:
     -  Он нечестивец, он изменник. Избавься от него, господин. Избавься!
     Ануширван избавился. Голову не отсек, язык и уши не тронул, не выколол глаза, но выслал Коро Чубина из столицы. Направил в провинцию Мазандер, командо-вать пограничным отрядом.

глава VI
Марк

Место, где старая волчица разродилась потомством,
называлось Скутария. И место это было диким. Сплошь
голые скалы, где даже козам негде было пастись. Когда сыны волчицы подросли, они сели на лодки и, переплыв узкое море, захватили земли народа носившего название то ли русов, то ли трусов. Некоторые знающие люди утверждают, что тот народ именовался Етрус. Но как бы ни звали обитателей того берега, они не смогли противопоставить силе и доблести сынов волчицы собственную силу и доблесть, и в результате подпали под власть пришельцев. На высоком месте, на семи холмах победители заложили город и дали ему имя Рум. Там потомство волчицы стало быстро раз-растаться, и Рум в короткий срок набрал значительную силу. Это очень не понравилось его южному соседу - государству Карф. В один из дней Карф объявил войну. Чтобы выжить етрусам и сынам волчицы пришлось сплотиться и стать единым народом. Они приняли вызов врага, переправились через внутреннее море и, высадившись на берегах Карфа, разбили его армию. В руки руминам досталась богатая страна с замечательными пастбищами, садами и вино-градниками. С добычи они усилили свое войско и  впоследст-вии завоевали все земли на том краю суши, а именно обшир-ную страну неких иберов.  Не тронутой осталась только страна Северных львов, которых румины называли фризцами. Но и без этого Рум сделался могущественной державой.

Гэсер Татори. История от начала времен.

     -  Прошло четыре боя, - сообщил Кай Друз Марку, когда тот вошел в сенатскую ложу в бойцовском зале. - Особенно хорош был поединок между Зарином и каким-то новичком из карфских. Карфияне мастера владенья сетью и трезубцем, и их юниор не осрамился. Но Зарин все равно устроил молокососу взбучку. Вне всяких сомнений, он сегодня лучший, он просто рвет и мечет. Представляю, что будет дальше.
     -  А как Спитамен? - полюбопытствовал Марк, уса-живаясь рядом с другом.
     -  Тоже неплох. Вышел в следующий круг, но выгля-дит бледнее Зарина.
     -  Так ты ставишь на скифа?
     -  Безусловно.
     Покинув дом отца, Марк был переполнен гневом. Он сам рвал и метел. Хотелось ввязаться в драку и, чтобы обязательно кого-нибудь покалечить. Он злился на отца и еще больше досадовал на самого себя. Что это за зада-ча такая для молодого полного сил и решимости муж-чины - добыть сто пятьдесят квинтариев ? Тем, где и каким образом получить такую сумму, были заняты его мысли всю дорогу до бойцовского зала. и Когда он во-шел в ложу его посетила неожиданная идея.
     -  Есть еще один вариант, - сказал Марк Красс другу, - можешь поставить на меня.
     Тот его, кажется, не понял.
     -  У тебя, как у завсегдатая должен быть свой лот?
     -  О чем ты?
     -  Выставь меня от своего имени, вот о чем.
     Кай удивился:
     -  Зачем? Хочешь поразмяться? Или...
     -  С отцом я потерпел полное фиаско, - признался Марк.
     Кай посмотрел на друга с сочувствием.
     -  Я же говорил, с Титом Крассом такое не пройдет - безнадежный вариант. Но не принимай близко к сердцу. Отцы в большинстве своем такие: жадны до наставле-ний и скупы на деньги. Образуется как-нибудь.
     Марк нетерпеливо отмахнулся.
     -  Мои пот-кровь, твои деньги, - предложил он усло-вия сделки. - Выигрыш делим пополам.
     -  Мне и четверти будет довольно, - великодушно со-гласился Кай. - Только против Зарина выступать не со-ветую. Он в ударе. Ты пострадаешь, а я потеряю деньги.
     -  По рукам?
     -  Во славу богов и героев!
     Компаньоны скрепили договор рукопожатием. И ра-зошлись: Кай - оформлять лот, а Марк - в бойцовскую, готовиться к схватке.
     -  Марк Красс! - воскликнул здоровенный детина с лицом цвета оливы, когда Марк вошел в помещение за ареной. - Собственной персоной!
     Лицо здоровяка украшал шрам от левого века до уха, который снабдил его взгляд въедливым прищуром. Оливковый здоровяк, раскрыв объятья, шагнул навстре-чу Марку.
     -  Чем хочешь порадовать, дружище? - проговорил он по-детски картавя слова. - По делу или просто так?
     -  Пожалуй, по делу, - ответил Марк, высвобождаясь из назойливых объятий. - Мне нужна экипировка.
     -  Зачем это? - здоровяк удивился так же, как не-сколькими минутами раньше Кай Друз.
     -  Я выступаю.
     -  Во как? - шрам дернулся, и изуродованный глаз детины попробовал открыться шире. - Решил подура-читься или другая беда стряслась?
     -  Нужны деньги.
     Здоровяк аж причмокнул от удовольствия.
     -  Еще лучше. Нет, конечно, свободные граждане среди нас давно не редкость, но нобилей республики пока не бывало! Ты первый. Такое надо вспрыснуть.
     Сам оливковый детина состоял рабом. Он был когда-то жителем пустыни, верблюжатником, как таких назы-вают. За десять лет жизни в метрополии он отучился от варварских причуд, стал сносно изъясняться на этрус-ском, если не считать того, что по старой памяти смяг-чал согласные, от чего речь его напоминала лепет, и еще сохранил скверную привычку держаться по дикарски высокомерно. Прежде он был бойцом арены, а в последний год возвысился до распорядителя турниров.
     - Если тебя сегодня не продырявят, - продолжил он начатую мысль, - я так и быть потрачусь на выпивку и девок. Приглашаю в "Корабль пустыни".
     Марк улыбнулся и сказал:
     -  Принято. Постараюсь уцелеть и нагреть тебя, как следует, - потом, сделавшись серьезным, спросил. - Скажи, Халим, кто сегодня на арене?
     Халим скривил рот, от чего веко дернулось и при-крыло глаз.
     -  В основном сопляки, - сказал он с пренебрежением. - Ты рядом с ними будешь выглядеть прилично. Мы специально так подтасовали, чтобы в финале бились Спитамен и Зарин. Публика этого желает, а хозяин рад ей угодить. Ожидаются высокие ставки.
     - Ставки могут быть еще выше, - заметил Марк. - И если ты мне поможешь, то один верблюжатник сумеет подзаработать.
     Халим хмыкнул.
     -  Этрусс уважает деньги. А я в Этруссе прожил поч-ти половину жизни, а посему наполовину ромлин. Так что соглашусь на половину суммы.
     Марк возмутился.
    -  Халим, имей совесть! - он посмотрел на верблю-жатника с укором. - Даю четверть, но никак не больше. Я сам кругом в долгах.
     -  Если я буду совестливый, то ничего не выйдет. Для таких проделок нужны бессовестные люди, - оливковый Халим подумал. - Ну, хорошо, я возьмусь за дело и уст-рою все в лучшем виде. Сделаю так, чтобы ромлин уце-лел. А то жаль будет, если этакого красавца кто-нибудь попортит. Иди, снаряжайся.
     В оружейной Марк из всего разнообразия амуниции выбрал доспехи легионера: воловью варенку, защи-щающую грудь и спину, кольчугу, надеваемую поверх нее, бронзовые поножи и наплечники и кожаные птеру-ги на локти. Большому кавалерийскому мечу, называе-мому "спата" предпочел малый гладиус . А вместо тя-желого скутума  взял легкий кавалерийский щит. На голову нацепил бронзовый шлем с гребнем из волос.
     Трибуны встретили выход Марка дружным привет-ствием. Публика скандировала: "Марк Красс, Марк Красс, Марк Красс!" Он посмотрел на табло и прочел свое имя, написанное мелом. Растяпа Кай не додумался сочинить псевдоним и выставил лот под его настоящим именем. Впрочем, это и к лучшему. По крайней мере, имя Марка добавило интриги - не часто на турнирах выступают нобили республики. Если все пройдет удачно можно будет сорвать немалый куш.
     В первом бою против Марка вышел чернокожий юнец. Он был на голову выше противника, мускули-стый, длинноногий. Все его вооружение составляло ко-пье, а броню - леопардовая шкура. Он топтался на мес-те, широко расставив ноги, и угрожающе тряс копьем. Оно было длинной в два с половиной ярда, имело удли-ненный бронзовый наконечник со свинцовым набал-дашником в основании, призванным утяжелять удар. Такое копье, брошенное умелой рукой легко пробивает деревянный щит и кольчугу, так что Марк сразу пошел на сближение.
     В два прыжка он подскочил к противнику. Тот ткнул в его направлении копьем. Марк уклонился и сделал ложный выпад. Чернокожий схватился за древко копья двумя руками и приготовился отбиваться. "Мальчишке не хватает уверенности, - догадался Марк. - От него так и веет страхом. И он медлителен. Надо воспользоваться этим".
     Марк закружил в шаге от него, а юноша завертелся на месте, повторяя кружение Марка. Он делал наскоки и снова вставал в оборонительную стойку. Такая пляска продолжалась, возможно, с четверть часа. На трибунах начали скучать, раздались недовольные возгласы.
     Когда чернокожий в очередной раз перехватил копье, Марк нырнул под его руку, заступил за спину и коротким взмахом меча подрезал на обеих ногах поджилки. Противник, как подкошенный рухнул на колени, и острие испачканного кровью клинка преставилось к горлу. Достаточно было чиркнуть, чтобы из артерии вылилась вся жизнь чернокожего, но Марк этого не сделал.
     Зал взвыл от удовольствия, и оливковый Халим уда-ром в гонг обозначил конец поединка.
     В раздевалке Кай, примчавшийся с трибун, завопил, воздев руки к потолку:
     -  Всемогущие боги! - он восхищенным взглядом ус-тавился на Марка (тот переодевался, и его голый торс лоснился от пота). - Ты был неподражаем! Когда ты нырнул под руку, трибуны замерли. А когда полоснул мечом, все, кто находился в зале, вздохнули как один - я это слышал! А как виртуозно ты выполнил последний трюк, просто загляденье! При виде твоего меча настав-ленного на горло я испытал физическое блаженство, честное слово, будто в бабу кончил!
     В раздевалку вошел Халим и бросил Марку холщо-вое полотенце.
     -  Он на тебя дрочился, - заявил верблюжатник ус-лышав последние слова Кая. - Гони его взашей.
     -  Это мой компаньон, - представил Марк Кая.
     -  Да, знаю я его, - Халим скривил лицо, выразив тем самым свое отношение .
     -  И теперь твой тоже.
     Все знакомые и приятели Марка высказывали по от-ношению к Каю Друзу, когда тот появлялся в их компа-нии, в лучшем случае пренебрежение. И к этому каза-лось бы можно было уже привыкнуть. Но Марк не со-бирался мириться с таким положением. Он рассуждал так: если кто уважает его, то должен уважать и друга, с которым он явился.
      -  Он выставил от себя лот с моим именем и следит за ставками, - сообщил Марк верблюжатнику, чтобы возвысить Кая в его глазах. - Он мастер в таких делах, с ним не прогадаем. Расскажи нам Кай, как там с нашими коврижками, всходят?
     -  Ставки поднялись, - отчитался Кай. - Половина иг-роков поставила на тебя, и десять процентов с каждого выигрыша будут наши. Если победишь в следующем бою, мы станем на еще пятьдесят орлов богаче.
     -  Маловато, - разочарованно проговорил Халим.
     -  Лиха беда начало, есть дыра, будет и прореха, - за-верил Марк. Надеюсь, это будет не последний поеди-нок, - и поинтересовался у Халима. - Кто теперь высту-пает против меня?
     Тот ответил:
     - Один здоровенный парень. Он фризец. Орудует тя-желым топором на длинном древке. Носит на груди бронзовую пластину. Но пузо голо. Порхай вокруг него, как ты умеешь, и поединок будет твой. Да, вот что еще, фризец на днях потянул плечо. Справа он бьет коротко, метит по ногам, а слева через чур замашисто. Имей это ввиду.
     Фризец и вправду оказался здоровым малым, девяти футов росту и с целым пассом в плечах. Глянув на него, Марк Красс посочувствовал сам себе: "Везет мне сего-дня на великанов". Противника, к тому же отличала ре-шительность и злобность - он сам рвался в драку. Толь-ко Марк заступил на песок, как фризец с диким воплем бросился навстречу. Его боевой топор просвистел в дюйме над головой Марка - он едва успел пригнуться. "А теперь по ногам", - вспомнил Марк подсказку Хали-ма и подпрыгнул над топором, разрезавшим воздух по-низу.
     Марк носился по арене, а фризец преследовал. "Ин-тересно, сколько еще придется прыгать, да скакать, прежде, чем детина сдохнет", - подумал Марк и при-гнулся от удара сверху, и подпрыгнул от удара снизу.
     Упражняясь таким манером, Марк успел заметить, что противник по молодости лет и неопытности  чрез-мерно горяч. Силы его не убывали, а вот терпения ста-новилось меньше. И едкий запах раздражения повалил от него. Великан перестал думать о защите и был теперь озабочен только тем, как побыстрей прибить врага. Удары его сделались размашистей, и часто топор заносило в сторону.
     В один из таких моментов Марку удалось достать его бедро - клинок едва коснулся кожи. Но царапина привела великана в ярость. Он зарычал и со всего маха ударил топором. Тот зарылся в песок в том месте, где мигом раньше стоял противник.

     Марк, дразня, задергался на месте, выплясывая фриз-скую джигу. От издевательства великан совсем потерял рассудок. Он взвыл. Занес топор высоко над головой и тем полностью открылся. Марк  в тот же миг шагнул вперед, в стремительном выпаде выбросил вперед пле-чо, и его клинок мягко вошел в противника пониже ре-бер, в "голое пузо", как выразился Халим.
     Меч вошел всего-то на палец, только, чтобы ошело-мить. И это удалось. Фризец от вида собственной крови мигом потерял кураж. Колени у него подогнулись, склонившись, он схватился за живот и стал смотреть, как между пальцев проступает кровь.
     Марк в высоком подскоке запрыгнул ему на плечи. Ухватился за вихрастый рыжий чуб, задрал голову про-тивника и приставил к горлу лезвие меча, будто собрал-ся свежевать барана. Трибуны взорвались овацией. Кто-то захохотал, а кто-то начал улюлюкать. И удар в гонг возвестил о победе Марка.
     После этого был еще один выигранный бой. Перед тем, как выпустить Марка на арену, оливковый Халим предупредил:
     -  Спитамен не то, что двое предыдущих, он боец из серьезных. С ним тебе никак не совладать. Поэтому я подрезал ремешки его сандалий. Когда они порвутся, насара  спотыкнется. Тогда и бей.
     Спитамен вышел в тяжелых доспехах, в какие обла-чаются воины восточной империи: кожаный панцирь, двухслойная кольчуга до колен, войлочные рукавицы, шлем с шишаком на макушке, а на ногах вовсе не сан-далии, а длинные чулки из толстой кожи, к которым ремешками прикреплялись деревянные подошвы. Из оружия он имел длинный иберийский меч и большой круглый щит, который удерживают горизонтальным захватом. Щит был выкрашен в синий цвет, и в центре его красовалась морская дева в непристойной позе. Халим сказал, что многие засматриваются на нарисованную шлюху, и тогда хитрый единобожец их разит.
     Дева на щите, что ни говори, была сработана доброт-но. Но Марк в жизни видел красавец и почище. Ему ин-тересней было смотреть на самого Спитамена, чем на намалеванные прелести хвостатой шлюжки. Смотреть ему в глаза и ощущать, чем тот пахнет. Луковой по-хлебкой, скутарским вином, потом, барсучьим жиром, который используют при ушибах. И еще от него волна-ми исходила опасность, и этот запах был самым силь-ным.
     Единобожец стоял посреди арены, опустив руку со щитом, и веселым взором приглашал Марка начать ата-ку. Меч его был острием зарыт в песок, но Марк, ви-девший не один бой Спитамена, знал, как славно тот умеет подсекать с такого положения, закругленным пассом, вскидывая клинок снизу к чреслам.
     Марк для поединка с серьезным противником заме-нил кавалерийский щит на массивный скутум и допол-нил вооружение дротиком. Древко его было изготовле-но из маренного дуба, а длинный, распускающийся двумя лепестками наконечник выполнен из мягкой бронзы. Такой дротик бывает весьма увесистым, и на-зывается он пилум. Он пробивает щит с тридцати шагов. Войдя в древесину, мягкий наконечник сминается, по-сле чего его невозможно выдернуть из дерева. Дубовое древко клонит щит к земле, и тот становится обузой, и тогда его бросают.
     -  Марк Красс! - прокричал Спитамен, вдоволь налю-бовавшись на осторожного противника. - Твой скутум не окован. Я расколю его в четыре удара. Если сомнева-ешься, поставь серебро против моего золота. Посмот-рим, чья возьмет! - сказал и легким, пружинистым ша-гом двинулся на Марка.
     "Кто бы сомневался", - подумал Марк Красс. Ибе-рийский меч в длину достигает ярда, имеет широкий клинок, а в полую его часть залит свинец, для утяжеле-ния. Это оружие не создано, чтобы фехтовать, им не ко-лют, как гладиусом, а рубят, причем ловчей, нежели то-пором. "Но кто тебе, насара, даст время и возможность для четырех ударов? Уж точно не я".
     Марк заслонился щитом и выставил поверх него пи-ку. Его дротик против обычного имел в длину не полто-ра ярда, а два, и им можно было удерживать противника на расстоянии.
     Марк не заметил, как Спитамен увернулся от первого удара пики и утолщением щита в центре поддал в бок по древку. И в тот же миг нанес рубящий удар по скутуму. Большая щепа отлетела от дерева, кожа и войлок порвались, и в верхней части щита образовалась щербина.
     -  Так тебе будет лучше видно мою девочку, - крик-нул Спитамен. - Посмотри, она смеется! Ей весело от того, как ты резво пятишься, красавчик.
     А Марк и вправду пятился, причем, как справедливо заметил насмешник, резво. "Что я делаю? - подумал Марк. - Мне надо стоять на месте, пусть он крутится вокруг меня. Ему с его легким щитом это дается легче". Противник будет крутиться, наскакивать, совершать обходы, броски, подумал Марк, а он будет прятаться за щитом, пока тот цел, и дожидаться, когда у единобожца на ремешках порвется кожа. И чем настойчивей и стре-мительней противник будет совершать маневры, тем быстрее то случится.
      Спитамен сделал два ложных выпада подряд и с третьим отбил от лица ударом меча плашмя наставлен-ный на него пилум. А на развороте, выбросив ногу в бок, выписал клинком сверкающий дугу и рубанул по-низу. От щита откололся нижний левый угол.
     "Пожалуй, четырех ударов не потребуется, - с печа-лью подумал Марк. - Хватит и трех, чтобы я остался без прикрытия".
     Удачный маневр понравился и самому Спитамену. Чтобы не дать противнику опомниться, он поспешил повторить заход.
     -  Марк Красс! - крикнул он. - Твое серебро, считай, у меня в кармане, а твоя смерть на острие моего меча!
     Он скакнул вправо, скакнул влево. И Марк, не целясь больше в лицо, вложив всю силу в удар, вогнал свой дротик в щит. Отпуская древко, качнул его. Щит про-тивника под тяжестью маренного дуба накренился, и пилум деревянным концом уперся в землю. Спитамен спотыкнулся. На ноге, которую он выбросил в бок для разворота, лопнул ремешок. Ступня соскользнула с по-дошвы, и насмешник плюхнулся на четвереньки. Марк тут же отбросил щит и вытащил из ножен меч.
     Бить в спину, защищенную двойной кольчугой, было не разумно. Оставалась шея. И совершенно не остава-лось времени для размышлений. Ухватившись за руко-ять двумя руками, ударом сверху вниз он вогнал клинок под череп - как кол. Хрустнул позвонок, и противник рухнул замертво.
      Сначала на трибунах было тихо, как в усыпальнице. А потом, будто гром грянул. Все разом заголосили: за-визжали, завыли, запричитали. Марк с минуту смотрел на поверженного противника и не мог взять  в толк, как это ему удалось.
     "Это первая жизнь, которую я забрал", - только и пронеслось у него в голове.
      - Он жив? - спросил Марк первым делом, оказав-шись в бойцовской.
     -  Где уж, - ответил Халим. - Мертв, как твой покой-ник. Мертвее не бывает. Жаль, хороший был рубака.
     Кай прибежал вслед за Марком и сообщил взволно-ванным голосом:
     -  Марк Красс, ты не представляешь, какая давка сей-час у кассы! Половина игроков переписывает заявки. Если ты выиграешь последний бой, мы богачи, право слово!
     Марк в эту минуту снимал с себя доспехи. На нем не то что туника, даже стеганная рубаха была насквозь пропитана потом.
     -  Со вторым, подобным Спитамену, я не справлюсь, - признался Марк, - даже, если Халим сподобится на чудо. Так что тебе лучше снять мой лот. Поторопись, пока не поздно.
     Кай взмолился:
     -  Марк, дружище. Победа сулит нам, по меньшей мере, триста звонких квинтариев. Держись, не падай духом.
     -  Триста монет, - Марк улыбнулся. - Эти слова сами по себе звучат, как музыка. А услышать звон серебра было и того приятней. Но, увы, победа мне не светит, это однозначно.
     Оливковый Халим ухмыльнулся:
     -  Оказывается в твоей башке богаче, чем в твоем кошельке. Спитамен был неплох, а Зарин по-настоящему хорош. Он от тебя и мокрого места не оста-вит, попробуй ты выйти против него. Но я-то думал, что ты дурак, и поэтому, сподобился, как ты выразился, на чудо. Я подмешал в кобылье молоко, которое Зарин пьет после каждой схватки, мышиные какашки. Намел их в кладовой, целый куль. Представляете, как там на-гадили? Надо бы кошку завести, - добавил рассудитель-но верблюжатник.
     -  И что? - поинтересовался Кай.
     -  Кошка мышек быстро изведет, вот что.
     -  Я про гавно.
     -  А что гавно? - Халим развел руки. - Гавно оно и есть гавно. А если не знаешь, что это такое, попробуй - мигом пронесет.
     Кай изумился:
     -  Так ты устроил Зарину понос?
     -  А я о чем твержу. Лошадник уже полчаса, как засел в толчке, и не понятно, когда он выйдет. Пойду, объявлю достопочтенной публике, что Зарин выступить не может.
     -  Одно не пойму, - проговорил с недоверием Кай, - как он мог выпить эту гадость и не почувствовать?
     - Да, ты и впрямь ничего не знаешь, компаньон. За-рин пьет свое молоко с жидким камнем, - пустился в назидания верблюжатник, - мумиё называется. Оно придает силу. А пахнет, как дерьмо. Мышиное дерьмо. Вот он и выпил за милую душу. Так что скажи спасибо мне, - обратился верблюжатник к Марку, - и мышкам. Я и какашки продлили твою жизнь.
     Кай загоготал.
     -  А что смешного?
     Марк тоже улыбнулся. Детский лепет верблюжатни-ка доставил ему неописуемую радость. Он только сей-час понял, как он рисковал.
     -  Халим, - проговорил Марк с чувством, - я твой должник. Однажды я отплачу тебе сполна.
     -  Чем, например?
     -  Я дам тебе свободу, - пообещал Марк Красс.
     -  Ха-ха, - уродливое веко бедуина скривилось еще больше. - И что я с ней буду делать? На хлеб не нама-жешь, в котле не зажаришь и не сваришь, и какой сто-роной ни поставь, не трахнешь. Да и позабыл я давным-давно, каково это быть свободным.
     -  Это замечательно, - заверил Марк, - тебе понравит-ся.
     -  Ну-ну, - верблюжатник почесал голову, - посмот-рим, - и пошел объявлять о завершении турнира.
     Когда с делами в бойцовском зале было покончено: Марк помылся и переоделся, Халим принял доспехи и запер помещения, а Кай собрал проценты с выигрышей и принял плату за победный лот, компания из трех при-ятелей прямиком направилась в корчму "Корабль пус-тыни".

глава VII
Жамбо - стреляющий на скаку из лука

По тропе в растопленных драконом ледниках в ту равнину пробрались звери, в их числе и люди. Последние сделали
дракона своим божеством и взяли в обычай всякий день
возносить ему хвалу и молить, как о милости, чтобы тот обращал свое дыханье мимо их жилищ.  С тем чтобы
задобрить бога, люди стали подносить дары: зверей, кото-рых удавалось добыть на охоте и плоды, те, что земля,
согретая богом, дарила людям. А по большим праздникам люди отправляли к дракону своих дочерей. Те, пожив с ним некоторое время, возвращались назад и родили детей, в  чьей крови полыхало драконье пламя. Эти-то, от драконова
семени (на их языке это звучит как "фу-ань", иначе "фаун") и правили той равниной, именуемой по-фаунски Срединной равниной, пока дракон оставался жив. Но, как только тот издох, страну наводнили волки и воцарились  в ней. Те волки называли себя хиданями, а династии своих царей дали имя "Син". Хидани были каплей в море своих подданных. И капля растворилась в море.  
Гэсер Татори. История от начала времен.

     Этим прозвищем Жамбо из рода Тома был награжден на войне с жуанами. В сущности, вся та война для Жамбо свелась к единственному сражению, но именно оно принесло  бывшему вертопраху и прожигателю жизни славу непревзойденного стрелка из лука.
      Шаньюй  Айян уводил свой народ на запад. На хво-сте у него сидели жуаны. В арьергардных схватках с ними погибали лучшие бойцы. И к тому же терялось время. Надо было пересечь равнину и достичь вечнозе-леных пастбищ у отрогов Драконьей гряды до начала чиля .
      "Надо принести жертву, - объявил колдун Саке. - Белорожденную лошадь и или светло-соловой масти". То что там, в потустороннем мире, где властвует ночь, и куда люди попадают после смерти, предпочтительно все, что близко по цвету к ночному светилу, всем хоро-шо известно. Не вызывало сомнений и то, что необхо-димо задобрить духов предков. Но на беду во всем вой-ске нашлось только две лошади подходящей масти. Од-на - молочно-белая принадлежала матери шаньюя, а другая, соловая - Жамбо.
     Эта кобыла восьмилетка являлась предметом особой гордости своего хозяина. Животное изумительной кра-соты. Туловище цвета сливочного масла, хвост и грива белоснежные, на запястных суставах белые манжеты. Кожа - розовая, глаза - голубые, и рыжий фонарь вокруг морды. Жамбо выиграл ее в карты еще до войны, у од-ного фауна и ни за что не желал с ней расставаться.
     "Коль уж ты не желаешь жертвовать на общее благо, - сказал шаньюй Жамбо, - я готов заплатить за нее лю-бые деньги". - "Тогда заодно заплати и за мою жизнь", - ответил упрямец. Пришлось шаньюю упрашивать мать.
     В сумерках белорожденную зарезали. Колдун Саке провел кровью на земле черту, переступить которую преследователям не позволят духи предков. Мясо сва-рили и съели. И легли спать.
     Утром разведчики доложили, что преследователи отстали.
      Эта новость всех очень ободрила, однако не на дол-го. Уже на следующие сутки из бокового охранения до-несли другое: враг числом втрое больше прежнего дви-жется на перерез с севера. Вестовой, доложивший об этом, обрисовал ситуацию в красках. Мол, весь гори-зонт, от края и до края затянут облаком пыли. Мол, от ударов копыт вражеского войска сотрясается земля.
      Люди и животные были утомлены переходом через безводный участок, и местность была такой, что хуже не придумать - кругом сопки да овраги, но деваться было некуда. шаньюй Айян решил принять бой.
     Единственным ровным местом, где можно было по-строить войско, был берег пересохшего ручья.
     Центр составили из тяжеловооруженных конников и выставили клином, а оба крыла - так, что бойцы, более других вымотавшиеся в предыдущих схватках, и юнцы, еще не успевшие набраться опыта, оказались поближе к центру, а на флангах - самые надежные жигиты . Жен-щин, детей и обоз с припасами отвели за холм.
     Пока ставили отряды и прятали резерв, с востока ус-пело примчаться еще несколько дозорных. Первый со-общил, что враг надвигается числом более ста тысяч, а те что прибыли за ним уточнили, что это орда жуанов, и что воинов в ней от силы сорок тысяч, а остальное - на-род.
     Передовые отряды жуанов показались, когда солнце было на полпути к зениту. А ближе к полудню на поле сражения вышло и все их войско.
     Жуаны ударили с марша, без подготовки. Пересели на заводных и во весь опор в атаку.
     Хиданьские стрелы начали доставать жуанских всад-ников только с восьмидесяти шагов. А много ли време-ни надо наступающей на полном скаку кавалерии, что-бы сократить восемьдесят шагов, отделяющих ее от вра-га, до длины руки и меча в ее захвате? И сколько стрел успеют выпустить лучники за это время? Одним словом, жуаны достигли передней линии хиданьского войска почти без всякого для себя урона и ударили всей мощью.
     Следует иметь ввиду еще и то, что хидани по старин-ке были вооружены бронзовыми мечами, а у жуанов имелось железо.
     Однако первый удар воины Айяна выдержали. Да еще и жуанов немало положили. Но с каждой новой атакой врага их стойкость ослабевала и в конце концов иссякла.
     Когда солнце село на макушку самой высокой сопки, хидани начали пятиться к ручью.
      Высохшее русло его было усыпано валунами, зава-лено корягами. Лошади, вступив в ручей, неминуемо покалечили бы ноги. Чтобы избежать беды, шаньюй Айян вывел из резерва пятьсот конных лучников, поста-вил над ними Жамбо и приказал: тайком обойти враже-ское войско и атаковать лагерь врага, который по доне-сениям разведчиков расположился в распадке за даль-ними холмами. "Мы все страдаем из-за тебя одного, - сказал шаньюй при этом. - Духи предков желали полу-чить твою кобылу, а ты пожадничал. Так что тебе те-перь исправлять положение. Справишься с делом - про-си чего хочешь. Тебе известно - у меня щедрая рука".
     Жамбо повел свой отряд оврагом. Прошел по нему двести иней . А потом вышел на ровное место и поска-кал на виду у врага.
     В лагере жуанов укрывались их жены, старики и де-ти. Охраняла его горстка раненных и необученных юн-цов, расправиться с которыми ничего не стоило. Надо было только добраться до него. И тогда в руки Жамбо, попали бы и семьи врага и все их имущество. Понятно, что жуаны не могли допустить такого. Им пришлось ослабить натиск у ручья, снять часть своих сил и пустить в погоню за лучниками Жамбо.
     Таким образом войско шаньюя Айяна сумело отбить-ся от врага и с малыми потерями выйти из сражения.
     Жамбо преследовали до глубоких сумерек. Уходя от погони, он и показал свое искусство. Когда жуаны сели его кобыле на хвост, он на полном скаку, отпустив по-водья, стал пускать стрелы за спину. Расстрелял полный колчан, но снял с седла пятерых жуанов, а у остальных отбил охоту продолжать преследование.
     В этом деле Жамбо потерял половину своих бойцов, но те, что уцелели, на следующий день, когда отряд со-единился с остальным войском, поведали людям о под-виге своего командира. Преувеличили все страшно, а число убитых Жамбо врагов округлили до пятидесяти. Но это неудивительно, ведь люди не могут прожить, чтобы не соврать. Удивительно другое: как это хидани смогли настолько измельчать, что в поступке Жамбо им увиделось особое геройство, достойное того, чтобы на-речь героя почетным прозвищем.
      В прежние времена, когда народ хиданей еще оста-вался в силе, умение стрелять из лука считалось самым обычным делом. Всякий мужчина клал стрелы точно в цель с трехсот и даже с четырехсот шагов. Взять хотя бы деда Жамбо батора Коляна. На охоте он бил  косулю с восьмидесяти бу . И при этом считался обыкновен-ным лучником. Представляете, как тогда судили? Сра-зить пуганную, дерганную косулю с такого расстояния - обыкновенно!
     В прежние времена хидани выпускали стрелу за вдох и выдох, а нынче только из колчана достанут. Прежде натягивали тетиву от уха, теперь же - от груди. Раньше использовалась черевная тетива, а нынче ее заменила нитяная. В детстве Жамбо пробовал дедовский лук - сил не хватило, чтобы оттянуть тетиву хотя бы на вей . А в юношестве черевой дедовского лука ему срезало на спуске пальцы.
     Деду и прадеды приучались к своему оружию с ма-лолетства. А заодно с молодых ногтей и верховую вы-учку осваивали. К десяти годам, если верить старикам, всякий хиданьский мальчишка был уже заправским на-ездником. Выделывал на лошади все, что ему заблаго-рассудится. Мог во весь опор проскакать, сидя в седле бочком, на одной ляжке. Мог, не сбрасывая скорость, пролезть под брюхо животному. Мог встать на спину лошади и сплясать на ней.
     Разве в прежние годы, могла существовать кличка подобная той, которой наградили Жамбо? Стреляющий на скаку из лука! В те времена она показалась нелепой и смешной, как, допустим, прозвище "владеющий речью и внемлющий", или и того бессмысленней "ходящий о двух ногах" или "имеющий два глаза" и "два уха". Кого можно удивить наличием пары ушей и пары глаз? Никого. Так же и в старину, никого нельзя было удивить умением скакать на лошади, отпустив поводья, и пускать стрелы за спину.
      Да измельчали хидани в последние годы, и это бес-спорно. Утратили былую сноровку, и перевелись у них богатыри. И случилось такое всего за три поколения. Батор Колян пришел в стану фаунов с мечом в руках. А уже отец Жамбо сделался наполовину фауном. В поко-лении Жамбо и вовсе позабыли, что хидани изначально - это степные волки.
      Раньше такое вообразить было невозможно, чтобы фауны, будь их хоть целая толпа, осмелились напасть на хиданьского воина, хотя бы даже самого никчемного. А минуло чуть больше полувека и фауны погнали хида-ней, как затравленную дичь и рвали на части отстаю-щих. Во всей Срединной равнине не осталось ни одного хиданя. Уцелели только те, у кого оказались быстрые ноги. Разбежались кто куда. Кто на юг, в надежде найти приют в Драконьих горах, кто на север в привольные степи предков.
     Да только на севере оказалось не так уж привольно. Всюду кто-то жил и пас свои стада, и никто не хотел тесниться ради битых фаунами хиданей. Чтобы выжить хиданям пришлось сплотиться и припомнить малость из того, что прежде отличало их славных предков.
     Шаньюй Айян на берегу Змеиного озера собрал под свою руку большую часть беглецов и выиграл к ряду несколько сражений. Загнал лютарей в чащобы зимнего леса, отвоевал у Высоких телег прекрасные пастбища, те, что тянутся на запад от Змеиного озера до Драконьей гряды, согнал с насиженных мест ремесленников серов, и даже волков Серой стаи сумел отогнать на восток к берегам рассветного моря.
     В какой-то момент могло показаться, что хидани до-бились победы, что вся Волчья степь подпала к их но-гам. Но появились жуаны - не народ, не племя, а в чис-том виде сброд  - и все пошло наперекосяк. Вышли из зимнего леса все на добрых конях, да еще и с железом, и надавали хиданям так, что они мигом позабыли о видах на владычество. Шаньюй Айян повел уцелевших после первой схватки к Драконьей гряде в надежде, что там его народ оставят в покое. Но не тут-то было. Жуаны сели на хвост, а потом из зимнего леса вышло их основное войско и навязало сражение, в котором хидани неминуемо должны были бы погибнуть, если бы не удачная вылазка Жамбо. Хидани спаслись, а Жамбо сделался героем.
     Шаньюй Айян предложил ему стать командиром лучников. Да только Жамбо отказался. Он напомнил об обещании и потребовал плату в пять тысяч лянов золо-та. Шаньюй заплатил. А Жамбо той же ночью, когда в лагере отошли ко сну, снял часового и покинул войско.
     Он объяснял свой поступок просто - надоело. Во-первых, надоело воевать. Война дело слишком утоми-тельное, да и рискованное. Умереть на войне проще простого. В последнем бою стрела жуана просвистела у самого уха. Оцарапала шею, щеку и срезала мочку. Еще бы немного и угодила бы в затылок. И что бы тогда? Во-вторых, надоело подчиняться. В войске всегда найдется кто-то, считающий себя вправе распоряжаться твоей жизнью, отдавать глупые приказы и требовать по-виновения, а ты и пикнуть не смей. Такое Жамбо не по нутру. Вот он и оставил войско. Направился на юг. Ре-шил поселиться в Тонге, где можно было укрыться и от своих, и от жуанов, и не попасться фаунам. Для этого надо было достичь Ящерки - студеной реки, берущей свое начало от ледников Небесных. От Ящерки до Тонга рукой подать.
     Пробирался ночами, а днями таился, опасаясь пого-ни. Находил какой-нибудь укромный распадок, где тра-ва посочнее, стреноживал лошадей, стягивал ремешком в половину морду, чтоб не ржали, и выпускал попас-тись, а сам, подкрепившись ложился спать.

     Вечером третьего дня, отойдя от сна, Жамбо обнару-жил, что его заводная пропала. Вышел из распадка, ог-ляделся и никого не обнаружил. Куда могла деться стреноженная лошадь? Порыскал кругом и даже путы не нашел. А значит лошадь ушла стреноженной, и зна-чит она поблизости. Побрел по следу и вышел к ложби-не. Том к лошадиным следам примешались волчьи. Те-ло заводной, а вернее то, что от него осталось, нашлось в пятистах шагах - шкура, кости и обглоданная со всех сторон голова. А еще путы по одной передней и обоим задним ногам и ремешок поверх обкусанных губ. Дос-талось несчастному животному, что ни говори: ни от-биться, ни сбежать, ни на помощь позвать.
     Двумя днями позже в безлунную ночь его соловая угодила копытом в барсучью нору. Жамбо гнал ее круп-ной рысью, и лошадь, спотыкнувшись, не сумела удер-жать равновесие. Упала и сломала ногу. Как обидно то-гда сделалось Жамбо, и как больно было смотреть на соловую. Жамбо не оставалось ничего другого, как по-кончить со своей красавицей. Во-первых, чтобы изба-вить ее от мучений, а во вторых, чтобы принести жерт-ву. "Получайте, - обратился Жамбо к духам предков, перерезав горло. - Если вам без моей соловушки никак, то мне не жалко. Жертвую". Жертвенной кровью он об-мазал носки сапог, чтобы дорога для них оставалась от-крытой, и пошел пешком.
     Да только, чем ни обмажь сапоги, а на своих двоих в степи далеко не уйдешь, особенно в середине лета. В эту пору мелкие ручьи пересыхают, и не всегда за один переход удается достичь следующего источника. А по-тому приходится запасаться водой и нести на себе. А много ли унесешь? К тому же в чиль и ночи делаются жаркими. Вода из путника выходит потом, и ему посто-янно хочется пить.
     Но Жамбо не падал духом, держался, как и подобает мужчине. Не выдержали его сапоги. На десятый день путешествия на правом отлетела подметка, а днем поз-же и левый запросил поесть.
     Вот это было худо - без обуви беда. За три ночи Жамбо истер ноги в кровь. На пятках лопнула кожа, об-разовались нарывы. В общем, не ходок стал Жамбо. И нужно было на что-нибудь решаться. К тому же голова, ушибленная при падении с соловушки, сделалась тяже-лой. Будто свинцом ее залили. И в глазах от этого поя-вилась муть.
     Перед чилем все уходят из степи. Кто поближе к ле-су, кто к отрогам гор. Встретиться с кем-нибудь в эту пору не задача. Надо только встать у ручья и дожидать-ся. Жамбо так и поступил. Прежде только зарыл в ук-ромном месте свои сокровища, да припрятал меч из кричного железа. Оставил при себе лишь лук и стрелы.

     На вторые сутки с востока показался аил. "Высокие телеги", - понял Жамбо по огромным двуколкам, на ко-торых кочевники перевозили свои жилища. На высоком копье он поднял в небо кусок холстины и помахал им, обозначая мирный характер своих намерений.
     От аила отделился десяток наездников и помчался в его сторону.
     Убить Жамбо не могли, потому что он был под мир-ным стягом. Но этого было мало. Жамбо требовалось, чтобы его взяли под защиту. Стояла бы тут юрта, он бы вошел в ее круг и тут же оказался бы под защитой зако-на гостеприимства. Но когда аил находится в движении, и когда не очерчен круг, закон не работает. Войти в аил можно лишь по приглашению. Жамбо решил притво-риться умирающим, авось сжалятся и заберут к себе.
     Когда всадники приблизились на двадцать бу, у Жамбо подогнулись ноги, и он повалился на землю.
     -  Без чувств, - сказал бородатый всадник - видно, старший над другими - первым подведя лошадь к Жам-бо. Кольнул его копьем и проговорил. - Живой, нет?
     Двое молодцов спрыгнули с коней, склонились над Жамбо, и один из них прикоснулся к нему.
     -  Живой. Да только ненадолго - сгорает человек.
     Другой оглядел исхудавшее тело Жамбо, остановил взгляд на его разбитых ногах и сказал:
     -  Грешно бросать такого посреди степи. Не по-человечьи.
     -  Это хидань, - напомнил старший.
     -  Все равно.
     Старший засомневался:
     -  Может быть, он заразный?
     -  Нет, - ответил первый молодец. - Просто обесси-лен, - он порылся в карманах Жамбо и извлек оттуда пару золотых. - Это будет платой за гостеприимство.
     Жалость возобладала над неприязнью - Жамбо дали приют.
     Притворившись умирающим, Жамбо и сам не знал, насколько он был близок к истине.
     -  Тебе повезло, добрый человек, - сказал колдун взявшийся осмотреть его раны.
     Сковырнул коросту на пятке, он понюхал рану.
     -  Еще несколько дней, и ты бы умер. Но теперь ты в безопасности. Самый прославленный целитель Хинда гуру Рампрасад Чандра Навин вылечит тебя, - колдун сунул кость в зубы Жамбо. - Прикуси, будет больно.
     Он подозвал дюжего молодца, и тот сел верхом на Жамбо.
     Показалось, что целый кантар  опустился на грудь. Жамбо сделалось худо. Он огляделся по сторонам, не зная на что ему рассчитывать.
     Он лежал на траве, а вокруг него расположились ста-рики со старухами и ребятня и с любопытством ждали, что будет делать их колдун. Остальные люди были за-няты делами. Шустрая девчушка наполняла водой ко-тел, под которым полыхало пламя. Кто-то расседлывал лошадей. Несколько мужчин ставили на чурбаки дву-колки, другие распрягали волов. Молодежь гнала на во-допой скотину. А женщины принялись за стряпню. И все при этом поглядывали туда, где колдун колдовал над умирающим хиданем.
     Жамбо зарычал и дернулся, когда колдун больно на-давил ему на пятку.
     -  Фу, от него воняет, - сказала чумазая девочка и по-морщилась.
     -  Нет, - возразил колдун, - не от него. Это пешачи . Я изгоню из него все тлетворное и верну его телу перво-зданную чистоту. Ведь все, что исходит от творца, не может быть зловонным.
     "Что за пешачи? - подумалось Жамбо. - Кто этот кол-дун? Он не из Высоких телег. И говорит так, словно ди-тя лопочет".
     Жамбо хорошо знал диалект Высоких телег. Они го-ворили так, будто дрова рубили - короткими, обрыви-стыми фразами. А этот не говорил, а пел, и при этом вворачивал непонятные словечки. Жамбо сразу угадал в нем пришельца, только колдун открыл рот. "Откуда он? И где могут жить такие вот красавцы?"
     А внешность у колдуна и вправду была необычная. Глаза большие, как у серов, только с черными зрачками. Нос тоже огромный. Но серский нос высокий, и у этого - сливой. А лицо вытянутое, как у лошади и волосатое, как у обезьяны. И грудь, и руки в волосах. Ну, честное слово, разве не красавец?
     Новая вспышка боли в ноге отвлекла Жамбо от до-сужих размышлений. Колдун схватился за пятку и не отпускал. Жамбо захотелось вынуть кость изо рта, стук-нуть ею промеж глаз молодцу, устроившемуся на нем, скинуть с себя, затем вздохнуть полной грудью, крик-нуть во весь голос и разорвать колдуна части.
     -  Пешачи, асуры и ракшасы составляют триаду де-монов. Она противостоит триаде благих существ - де-вов, людей и питаров, - вещал колдун, не выпуская жамбиной ноги. - Пешачи обитают в местах кремации покойников. Кроме того местами их жительства бывают пустые дома и дороги. Передвигаются эти демоны в су-мерках и по ночам. Кто увидит их, в течении девяти ме-сяцев умрет, если только не задобрит духов приноше-ниями. Добрый человек повстречался с пешачи. Он пу-тешествовал в темное время?
     Жамбо захотелось спросить: "Значит, я умру?", но он только крепче стиснул зубы, чтобы не закричать, и, оп-рокинув голову, уставился на огонь, над которым заки-пал котел, и увидел пару грязных ног девчушки в стоп-танных калошах. Она сидела, обхватив колени руками, и смотрела не на колдуна, как все, а на Жамбо - ждала, когда же он заплачет.
     Выдавив гной из одной ноги, колдун принялся за вторую.
     -  Пешачи отвратительные существа. Они питаются мясом и кровью людей, а гной есть их испражнения. От того он такой зловонный, - разъяснил он девочке. - Пе-шачи пляшут на полях сражений, там для них истинное пиршество. Они сотворены творцом из его гнева. А еще пешачи это проклятие петаров. Что такое петар, девоч-ка? - обратился колдун к чумазой.
     -  Это дух предков, - ответила та.
     -  Правильно. Чем добрый человек не угодил пета-рам?
     Жамбо молчал и разглядывал грязные ноги девчуш-ки. Та поднялась, когда в котле закипела вода. Зачерп-нула деревянной миской и поднесла колдуну.
     -  Пешачи могут становиться крохотными, меньше, чем букашка, могут делаться совсем невидимыми, когда на них идет охота. Но гной выдает их присутствие. Мы выгоняем испражнения демонов, но сами они остаются в теле. И водой их не смыть, - сказал колдун и полил из миски на раны.
     У Жамбо судорога прошла по телу от боли.
     -  И то, что от огня не изгонит мелких демонов, - со-общил колдун. - Но мы все равно присыплем, так как пепел горек, и он испортит вкус мяса для прожорливых демонов.
     Девчушка в ответ на эти слова вернулась к костру и набрала из него пепла.
    Колдун, получив того, чего желал, как и обещал, при-сыпал. Да еще втер горячую золу в раны.
     Пот выступил на лбу у Жамбо, молния, вспыхнувшая в голове, изнутри ослепила глаза, а рот наполнился крошками, толи от зубов, толи от кости.
     -  Но есть одно средство, которое способно изгнать пешачи. Я ее называю драконьей, - колдун, порывшись в вещах, извлек на свет горшочек. Снял крышку, и воздух наполнился пряным запахом крапивы. - В ней суть огня. Драконьего. Она жжет, и чем сильнее, тем лучше.
     Колдун зачерпнул из горшочка и обмазал снадобьем раны.
     Если бы на них полили расплавленным свинцом, и тогда бы было не так мучительно. Жамбо захотелось лягнуть колдуна. Но сил на это не осталось. Все они ушли на то, чтобы сдержать родившийся в груди вопль.
     Когда колдун стал накладывать повязки, к нему по-дошел мужчина - по виду старший над людьми аила, - и сказал со всем почтением:
     -  Гуру, напрасно ты так стараешься. Если хидань помрет, никто горевать не будет.
     -  Я буду.
     Жамбо заморгал, чтобы вернуть зрению ясность - очень захотелось увидеть того, кто это сказал. Все смот-рели на девчушку, а предводитель аила всем своим ви-дом выражал удивление.
     -  Я хочу стать хиданю женой.
     "Кто? Чумазая девчушка?"
     -  Он нам враг, - напомнил предводитель.
     -  Пусть, - упрямо заявила чумазая. - Он тот, кто мне нужен. Хидань не проронил ни звука, пока гуру ковырял в его ногах. Легко ли это, всякому по силу? Ты бы смог так, хогн ?
     Хогн не дал ответа.

глава VIII
Свами Шарма Триведи Агнишатва

Хиндустанцы в большинстве своем держатся престранной религии. Она учит, что душа человека после смерти не от-летает в мир иной, как утверждается во всех других религи-ях, а остается на земле и поселяется в новое тело. Притом не обязательно в человеческое, а в какое угодно, скажем, в дерево, или и того хуже в какую-нибудь отвратительную тварь вроде клопа или таракана. И выходит, если верить их учению, что нет отдельной человеческой души, а есть одна на всех. И эта единая душа есть воплощение божественного начала, изначального пламени, из которого вышло все живое. Души - язычки большого костра, а жизни людей, животных и растений вроде угля или поленьев, питающих костер. Еще хиндустанцы верят, что душа в новой жизни поселяется в то тело, которое она заслужила в прежней. Скажем, про-жил человек гадко, значит возродится гадом, или другое: проработал муравей в своем муравейнике, как надо не отлы-нивая, значит быть ему в новой жизни кем-нибудь получше, допустим птахой или бабочкой, радующей взор. И это на наш взгляд имеет разумное начало, так как побуждает лю-дей к достойной жизни. А еще есть среди хиндустанцев не-кие просветленные, как они себя именуют. Они утвержда-ют, что больше всего огня в драконах. Так много, что он вы-ходит из них дыханием, в своем натуральном виде -
пламенем. И их цель заполучить дракона.

Гэсер Татори. История от начала времен.

          Семья Свами принадлежала к высокой жреческой касте, и на это указывало его второе имя . Одним фак-том рождением ему уготовано было служить в храме Вишну, где он имел полную возможность с годами за-нять место верховного жреца - авторитет семьи способ-ствовал бы этому. Но в еще большей мере тому же со-действовали бы таланты Свами.
     Ему не было и десяти лет, когда он изучил три осно-вополагающие веды, за что и получил свое третье имя . Он знал наизусть упанишаду, и мог процитировать с любого места, куда ни ткни пальцем. Но что поистине было замечательным в Свами Шарма Триведи, так это умение выносить огонь и не бояться жара.
     Впервые этот дар в нем был замечен в пятилетнем возрасте. Тогда Свами упал в очаг, и мать бросилась спасать его. В результате мать обожгла обе руки - они навсегда сделались уродливыми, а Свами отделался пустячными ожогами, да еще опалил волосы на голове, ресницы и брови.
     С того самого дня отец и взялся за сына в серьез. Пригласил в дом знаменитого отшельника, знатока ду-ховной гимнастики, и под его наставничеством за шесть лет необычайный задаток Свами развился в уникальную способность. Он научился входить в огонь и выходить из него невредимым, каким сильным ни был жар.
     Для того, чтобы проделывать такое, необходима бы-ла тщательная и в некотором роде изощренная подго-товка. Месяц требовалось сидеть на особой диете: есть, как можно больше острого и как можно меньше пить, а в два последних дня совершенно отказаться от напит-ков. И конечно, необходимой была каждодневная и многочасовая медитация.
     Второе чему обучился Свами под наставничеством отшельника - самому рождать огонь. Для этого фокуса главным было умение концентрировать агни.  На свя-щенном языке вед агни - это огонь, дух, энергия первого и второго. Чтобы родить огонь, надо было уметь в нуж-ное время освободиться от мыслей и забыть о чувствах, надо было на время разучиться видеть и слышать и помнить только о кончиках пальцев. И тогда в какой-то миг вся огненная энергия, что есть, соберется в них, и из рук полыхнет жаром, будто из жерла вулкана.
     Впервые свои способности Свами продемонстриро-вал прилюдно на похоронах одного бродяги. У того не было родни, чтобы достойно провести обряд освобож-дения атмана , и поэтому погребение проводилось за счет храма. Собрались только жрецы, и они с сомнени-ем смотрели на мальчика, который взялся их чем-то удивить. Им пришлось прождать с четверть часа, и они начали проявлять нетерпение, когда вдруг от рук Свами вспыхнула солома, а от соломы огнем занялись дрова. Жрецы, в силу своих занятий привычные ко всякому, в тот день были полном смысле ошеломлены. Они смот-рели на Свами, на пламя, которое языками подбиралось к телу покойника, и не верили своим глазам. Но самое удивительное началось позже.
     Поленницу для погребального костра нищих и не-имущих собирают бедную. Костер на скудном топливе угасает прежде, чем тело успевает сгореть и превра-титься в пепел. По сути, такой костер не может считать-ся погребальным, потому что атман освобождается для нового рождения только в жарком пламени. От недого-ревшего тела избавляются, бросая в реку, чтобы рыбы доделали то, что недоделал огонь. И это тоже плохо, так как чаще всего рыбы отказываются есть горелое мясо, и нетронутая плоть покойников разлагается и отравляет воду. От этого происходят болезни.
     В тот день поленница была не только мала, но еще и собрана из сырых дров. Костер сжег саван, опалил рас-тительность на теле бродяги и пошел на убыль. Тогда Свами к изумлению присутствующих взял и вошел в огонь. Сырые дрова его жаром вспыхнули, как хворост, и пламя заплясало жадными языками.
     Свами простоял в огне ровно столько, сколько было надо, и вышел из него без одежды, без волос, ресниц и бровей, и без единого ожога. А от тела бродяги остался только пепел.
     После этого Свами получил свое четвертое имя Аг-нишатва, что значит "неопалимый" или "суть огня", и слава о нем разнеслась по всей стране.  Посмотреть на него приезжали люди из самых отдаленных мест, а знатные и богатые горожане, к удовольствию отца, при-нялись приглашать Свами для проведения обрядов, в особенности погребальных.
     Одним словом, Свами Шарма Триведи Агнишатва был необычным юношей и подавал большие надежды. Да что там, ему был уготован трон роскоши и славы. Но к удивленью многих и к разочарованию семьи он пред-почел трону путь. Он избрал срединный путь просвет-ленных. Кто это такие, и что это за путь?
     Первым на кого нашло просветление, был Сиддхарта Гаутама. Он происходил из касты царей, и его отец пра-вил богатым княжеством на юге. До шестнадцати лет он рос во дворце и не знал о том, как живут простые люди. Дни Сиддхарта Гаутамы проходили в празднествах и развлечениях. Его окружали друзья, гораздые на вы-думки, и подруги, готовые удовлетворить любую при-хоть. Но однажды ему наскучила такая жизнь, и он тай-ком выбрался в город. То, что он увидел, поразило его до глубины души. Мир за пределами дворца оказался наполнен горестями и бедами. Впервые он увидел ка-лек, больных, покрытых гнойными язвами, попрошаек, голодных детей, безобразных женщин. Он понял, что жизнь не так прекрасна, как он привык думать, и что дни большинства людей наполнены страданиями. Под глубоким впечатлением от увиденного он возвратился во дворец, где полным ходом шла обычная пирушка. Он безучастно наблюдал за весельем друзей и размышлял о бренности бытия. Глубокой ночью, когда пирующие угомонились, он поднялся и мучимый бессонницей принялся бродить по комнатам. Его друзья и подруги спали вповалку, прямо на полу, порой в собственной блевотине. У одной танцовщицы во сне изо рта стекала слюна. Безобразие этой картины подтолкнуло его к ре-шению. Той же ночью он покинул родительский дом и стал скитальцем, каких немало было в те времена на землях Хинда.
     Он начал заниматься аскетическими практиками под руководством просвещенных отшельников, а также ды-хательными упражнениями, голодал, спал то на холод-ных камнях, то на углях, медитировал  месяцами, жил в джунглях. Но спокойствия духа так и не обрел.
     Однажды он медитировал под деревом, и рядом ос-тановилось двое музыкантов. Сиддхарта Гаутама услы-шал, как один взялся поучать другого: "Для того, чтобы ситар выдавал мелодичные звуки, надо научиться пра-вильно натягивать струны. Если натянуть слишком сла-бо, они будут болтаться, и ты не добудешь приятных звуков. А если перетянуть, струны не выдержат и лоп-нут". От этих слов Сиддхарту Гаутаму словно молнией пронзило. Он понял всю ошибочность своей жизни. Он постоянно находился в двух крайностях: сначала жил в роскоши и праздности, потом предался суровой аскезе. А истина всегда была посередине. Так Сиддхарта Гау-тама стал просветленным, и так появилось учение о срединном пути.
     С этим учением Свами Шарма познакомил один бро-дячий монах. Свами тогда только провел погребальный обряд и, устроившись под тенистым деревом, собрался перекусить свининой, которой ему заплатили родствен-ники покойного. В эту самую минуту к нему подошел монах и спросил: не находит ли он несправедливым то, что одни объедаются, когда другие голодают?
     -  Боги создали людей непохожими друг на друга, и каждому уготовили свою жизнь, - ответил юный Свами. - Мне жаль голодных, но не отказываться же из-за этого от мяса, которое досталось мне по праву.
     -  Верно, - согласился монах. - Это было бы ошибкой. Но есть срединный путь. Ты мог бы поделиться. На этом блюде я вижу достаточно мяса, чтобы наелись двое.
     Свами ничего не оставалось, как пригласить монаха к своему столу, и тот за трапезой рассказал об учителе просветленных - Саддхарте Гаутаме - и его необычай-ной жизни.
     При этом монах был столь красноречив и излагал с таким воодушевлением, что слова его запали Свами в сердце. Монах сообщил, что направляется в город Чен-наи, правитель которого избрал срединный путь и ока-зывает поддержку просветленным.
     Напоследок монах сказал еще одно:
     -  С каждым годом несправедливость мира будет все больше угнетать тебя. Настанет день, когда кусок не полезет в горло, когда прохладные одежды перестанут доставлять удобство, а прекрасные наложницы - ра-дость. Тот, кто пользуется благами жизни - нищ душой, тот, кто лишен их, но жаждет - нищ вдвойне. Спокойст-вие обретает лишь тот, кто встает посередине. Жизнь устроена так, что благ в ней ровно столько, чтобы каж-дому хватило по кусочку. Если кто-то забирает два, то кто-то остается ни с чем.
     -  В этом ваше учение? - спросил Свами Шарма. - Ес-ли так, то это примитивная проповедь преимуществ ас-кезы.
     Монах ответил вопросом на вопрос:
     -  Что есть реинкарнация?
     -  Переселение бессмертной сущности, - дал верный ответ Свами Триведи, - цепь перерождений.
     -  Верно, - согласился монах. - В Рик-веди сказано: "Кто его создал, тот его не ведает; он спрятан от того, кто его не видит, скрытый в лоне матери; родившийся многократно он пришел к страданиям". А в Яджур-веди говорится: "О бессмертная сущность, сверкающая по-добно солнцу после кремации, смешавшись с огнем и землей для нового рождения и найдя прибежище в ма-теринском чреве, ты рождаешься вновь; как человек, снимая старые одежды, надевает новые, так и атман входит в новые тела, оставляя старые и бесполезные; но как утомительно это бесконечное переодевание!" Люди такими, какими мы привыкли их видеть, произошли от драконьего огня. Именно поэтому мы сжигаем отжив-шие тела с тем, чтобы освободить души для нового ро-ждения, - монах указал на догорающий костер. - Опа-ленная душа не ведает покоя, следуя в бесконечность по пути перерождений, и тяготы мира обрекают ее на бес-конечные страдания. Опалившись однажды драконьим огнем, душа человека побывала в волчьих и львиных шкурах, носила оперение орла, обзаводилась хвостом и гривой лошадиной, и вместе с одеянием зверей переня-ла звериные привычки. Прежде все звери и человек по-мещались в одном саду и довольствовались плодами деревьев. Потом, когда тот сад сгорел, душа человека, побывав в волчьих и львиных шкурах, приучилась к вкусу мяса, побывав в лошадином теле, полюбила про-стор, а, поносила орлиное оперение, и ей стало мало суши и потребовалось небо. Человек сделался требова-тельным и жадным до всего. Стремясь испытать, как можно больше наслаждений мира, душа человека нау-чилась рождаться вновь и вновь. А ведь сказано в Упа-нишадах, что мир подобен сну и по природе своей пре-ходящ и иллюзорен, а пребывание в плену сансары  - результат невежества и непонимания истинной сути вещей. После многих рождений душа, в конце концов, разочаруется в ограниченных и мимолетных наслажде-ниях и начнет поиск высших удовольствий, возможных только при наличии духовного опыта. Однако послед-нее является достоянием лишь немногих, а лучше ска-зать единиц. Приучить все человечество к духовной практике, как показал опыт, невозможно - люди слиш-ком привязаны к иллюзорному миру. А поэтому наши-ми мыслителями был изобретен новый путь. Суть его сводится к следующему: чтобы душа человека верну-лась к изначальному совершенству, надо чтобы ее во второй раз опалил драконий огонь!
     Свами Шарма удивился.
     -  Но ведь это невыполнимо, - воскликнул он и на-помнил. - Драконы померли, давно.
     -  Верно, померли, - опять согласился монах. - Скажи,  где хранятся останки последнего дракона?
     Свами Триведи ответил с уверенностью:
     -  Последний помер в Поднебесной. Значит его ос-танки там.
     -  Дракон сдох, но секрет его огня достался жителям Поднебесной. Чтобы вернуть душу в прежнее гармо-ничное состояние, необходимо, чтобы она во второй раз опалилась драконьим огнем. А для этого надо добыть огонь или возродить драконов. И наши подвижники по-лагают, что легче всего добиться последнего там, где погиб последний дракон и, где людям в наследство дос-талась часть его секретов. Иными словами надо попасть в Поднебесную.  Нашими подвижниками предпринима-лось несколько попыток найти дорогу в ту страну, но все безрезультатно. Ни кто из тех, кто ушел на поиски драконьего огня и Поднебесной, назад не возвратился. Однако мы не отчаиваемся и верим, что однажды оты-щем дорогу и добудем огонь. Надо только идти своим путем, который мы называем срединным. Кстати, сре-динным он называется еще и потому, что второе назва-ние Поднебесной, куда мы стремимся - Срединная равнина. Если хочешь, присоединяйся к нам - нашему братству нужны образованные люди. К тому же, кому искать драконий огонь, если не Агнишатве, тому, кто по определению имени есть суть огня.
     Того монаха звали Браговат Асора, и он умел обра-щать людей в свою веру. Свами Шарма Триведи, оста-вив прощальное письмо родителям, покинул отчий дом и направился со странствующим монахом, сначала в город Ченнаи, а оттуда год спустя пустился на поиски Срединной равнины и драконьего огня. Но дорога ока-залась недолгой. Свами и его товарищи даже не успели выйти за пределы Хинда.  Неведомый народ, оседлав-ший перевал в горах, захватил просветленных братьев и сделал пленниками, чего прежде не случалось.
     И еще, и это печальней всего, Свами Шарма Триведи утратил свой великий дар. Он разучился держать огонь и растратил большую часть агни. На первое недвусмыс-ленно указывали волдыри на ладонях, а на второе - то, что здесь в горах он познал, что такое холод. Он замер-зал каждую ночь и с головы до пят покрывался гусиной кожей, чего прежде не бывало. Конечно, там, в низине не было и морозов, и не с чего было мерзнуть. Но разве огонь внутри Свами не должен был согревать его даже в самую лютую стужу? Снег под его ногами должен был бы превращаться в лужи и паром подниматься к небу, мерзлая земля оттаивать и покрываться травами в том месте, где он ступил. Но этого не происходило. Свами мерз, а это означало, что огонь внутри Свами Шармы Триведи угас или его осталось мало.
     В этих чертовых горах он взял привычку лязгать зу-бами по ночам, да так громко, что порою пробуждался ото сна из-за собственного шума. В этих горах он впер-вые увидел снег, увидел льдины, о которых прежде знал только по книгам. Здесь он отощал, оброс волосами и даже внешне перестал походить на Агнишатву.
     Возможно, причина утраты дара заключалась в дур-ном питании? Ведь агни надо поддерживать, как всякий огонь подкармливается дровами. А что это за топливо - просяная болтушка, тем более, когда ее мало? Для жар-кого огня нужен уголь, а для сильного агни - перец. Много перца! А где его взять? Свами не видел перца с того самого дня, как угодил в плен.
     И еще для агни нужна мокша . Чтобы огонь был жарким, в горн мехами подается воздух. А чтобы агни оставался сильным, а пуще того разрастался, необходи-мы медитация и мокша. Мокша для агни то же, что воз-дух для огня. А медитация, считай, те же меха. И откуда было взяться мокше, раздувающей агни, если не было мехов, подающих ее в горн? Свами не знал медитации ровно столько, сколько не видел перца.
     Однако в чем бы ни была причина, а факт оставался фактом - Свами Шарма Триведи утратил дар, и огня в нем стало мало. Он сделался обычным человеком, пере-став быть Агнишатвой.
      -  Слон плачет, - раздался голос девочки.
     Для Свами он прозвучал, словно, из другого мира. Невнятным напоминанием о ничтожной сущности бы-тия, посланием из глубин космоса. Но он отвлек Свами от его печальных мыслей. Он высунулся из-под днища повозки и посмотрел на девочку.
     С неба сыпал снег, а она стояла в шаге от него и по-сылала с высоты своего роста печальную улыбку. В вышине в свете луны колыхались белыми прядями ее волосы, такие необычные, что казалось, это не они тре-плются ветром, туман клубится в черном небе. И еще необычно, просто ослепительно смотрелись ее глаза. Зеленые, как изумруды они сверкали в ночи, точно, звезды. Да, эта девочка была, пожалуй, самой необыч-ной и самой некрасивой из всех людей, каких Свами видел. Она было уникальна.
     -  Мне один человек говорил про слонов, - девочка мило улыбалась. - Он сказал, что у них вместо носа хо-бот, и будто бы он такой большой, что достает до земли. И еще он сказал, что они ушасты. А я теперь вижу, что глаза у них на мокром месте.
     Ее дари был не на много лучше, чем дари шада, так  что Свами опять усомнился, правильно ли он понимает. Но, если он понял правильно, то девочка говорила прав-ду - он снова плакал.
      -  Почему это я слон? - спросил Свами, утирая слезы.
      -  Потому что у тебя не нос, а хобот. И уши такие, каких я не видала, - девочка улыбнулась шире. - Или ты обезьяна? Говорят в ваших краях и обезьяны водятся.
     "Причем здесь обезьяны?" - подумал Свами.
     -  Ты такой же волосатый, - объяснила девчонка. - Да только твоя шерсть не греет. Ты ведь мерзнешь?
     Опять правда! Свами не просто мерз, а умирал от хо-лода. В вырезе его порванного красно-желтого хитона виднелась волосатая грудь, а из коротких рукавов тор-чали столь же волосатые руки (волосатость была у них в роду). Но под волосами кожа имела цвет индиго. Он был синюшный от холода.
     -  Если бы я на самом деле обладал, как обезьяна шерстью, - заявил Свами, выбравшись из-под повозки, - то был бы только счастлив этим. Но у меня волосы... как у всех людей.
     -  На, получай, - девочка сняла со своих плеч козли-ную шкуру и бросила Свами.
     -  Спасибо, - сказал Свами, подбирая ее с земли. - За доброту твою тебе воздастся сторицей, - пообещал он, желая подольститься. - Как тебя зовут, красавица?
     Девочка не ответила. Развернулась и побежала. Как нелепо она вымахивала своими журавлиными ногами, растворяясь в ночи. И как чарующе колыхались ее воло-сы на ветру, отливая лунным светом.
     Заворачиваясь в шкуру, Свами пришел к заключе-нию, что и среди дикарей попадаются отзывчивые ду-ши.
     "Но как же она несуразна, - промелькнуло у него в голове, - маха-аватар ! Как несправедливо с ней посту-пили боги".
     В ту ночь впервые за два месяца Свами уснул в теп-ле. Его согревали подаренная шкура и умиротворяющее чувство сострадания к несчастной девочке.
     На следующий день с утра пораньше, как и обещал шад, его люди покинули лагерь - все пешие воины и пленники. Сам шад, его дочь и двадцать всадников - ос-тались.
     -  Мы догоним вас в пути, - пообещала девочка, про-водив Свами до дороги.
     Она подсунула ему кусок сыра и сказала: я не люблю козий. А Свами подумал: "Все-таки женщины и дети лучшие из людей. Они не так суровы, как мужчины". Его очень тронуло то, как девочка помахала ему рукой на прощанье.  "Она, конечно, груба и неотесанна, но, - признался себе Свами, когда караван тронулся в путь, направляясь на север, - только потому, что живет среди своего народа. И еще потому, что ее окружают горы". Какие они суровые и бесприютные, подумал он - серые замшелые камни, скалистые утесы, снег в ложбинах и ледники. Эти горы молодые, они растут и рушатся, и от этого кругом так много щебня, так много, что под ним вовсе не видно земли. Деревья тут диковинка и ред-кость. И чем выше в горы, тем печальней и безжизнен-ной будет делаться картина.
     На второй день пути деревья вообще исчезли. Изред-ка еще попадались на глаза кустарники - в ущелье, по берегам ручья. Да иногда трава зеленью чуть скрашива-ла пейзаж, пробиваясь по низменностям сквозь камни.
     В высокогорье сделалось еще холоднее. Снега стало больше. Он лежал в распадках тяжелыми сугробами, стянутый поверху ледяным настом. Ко всему прочему ветра обрели нешуточную силу. Они внезапными поры-вами налетали из расположенных в возвышенностях за-снеженных ущелий и ударяли в лицо снежной крошкой. От их  пронзительных ударов не могла спасти и козья шкура.
     Свами с тоской смотрел на двуглавую гору в выши-не, сверкающую на солнце ледниками. Два ее заснежен-ных склона, сходясь внизу, образовывали проход. Он назывался "Гиндыкуш". Он вел с юга на север, из Хинда в Согд. "Что нас ждет там - неминуемая гибель? - спра-шивал сам у себя Свами. - Они-то все, положим, сумеют выжить. У одних шкуры, у других шерстяные накидки. А как выжить мне, там в снежном плену. Как выжить мне, когда я утратил агни?" Пленники выглядели угрю-мыми, но не было страха в их лицах. А воины вышаги-вали так бодро, будто вышли на прогулку.
     Плетясь на привязи за повозкой, Свами смотрел на этих людей, и ему представлялось, что внутри них пус-то, и нет у них души. Их лица не выражали никаких пе-реживаний, и казалось, что они сделаны из камня. Эти люди редко когда смеялись и мало говорили. Переки-нутся парой слов и снова замолкнут. Правда, они люби-ли попеть. Да только песни их все больше напоминали завыванье, и навевали тревогу, да тоску. Еще эти люди любили перебранки и ссорились из-за всяких пустяков, к примеру, из-за дров, места у костра или из-за кости, выуженной из общего котла. И в целом создавалось впечатление, что они больше звери, нежели люди, хотя и называют себя "серы".
      За два месяца, прислушиваясь к речи серов, Свами сумел выучить несколько их слов. Он знал, как по их-нему будет солнце, и как по-серски называется вода. Они часто произносили слово "соз", отдавая приказы, и это означало "быстро!" Шад и девочка, переговариваясь друг с другом, называли его капа, и этим хотели сказать, что он колдун. А вот слов "слон" и "обезьяна" они не знали, девочка произносила то и другое по-дарийски. "Надо же какое прозвище выдумала дурацкое, - вспомнил о ней Свами и вздохнул. - Она, конечно, не особенно умна, но с ней сейчас было бы куда лучше. Хотя бы словом перекинулись. А то, глядишь, и угостила бы чем-нибудь опять. Она пообещала, что нагонит. Когда?"
     Шад, девочка и двадцать всадников нагнали отряд к полудню четвертого дня. Лошади под ними шли круп-ной рысью. От них отлетала пена, пар из ноздрей валил, как дым из печной трубы. Чувствовалось, что животные устали. Но вся кавалькада проскакала мимо, не сбавляя хода. Задержались только девочка и шад. Шад придер-жал лошадь у головы колонны. А девочка подъехала к Свами.
      -  Здравствуй, слон, - сказала она и, перегнувшись в седле, взялась распутывать ремни, которыми он был привязан к повозке. - Улыбнись и не вешай хобот, - она и сама улыбнулась, будто подавая пример. - Теперь все твои печали остались в прошлом.
     -  Меня освобождают? - обрадовался Свами.
     -  Не совсем. Ты остаешься с нами. Отец тебе сам это разъяснит, - девочка глянула на шада.
     Тот заканчивал разговор с командиром колонны. "Соз!" - было последним, что он сказал. И, развернув-шись к Свами, крикнул:
     -  Колдун, ты ездишь на верхах?
     Свами Шарма, который никогда не садился на ло-шадь, в ответ мотнул головой.
     -  Придется начать.
     Девочка покончила с узлами и подвинулась в седле.
     -  Прыгай, - скомандовала она.
     Лошадь под ней была рослая, как и она сама - в холке не меньше дхануса - вороной масти, нервная - косила на Свами глазом и сопела.
     -  Ну же, - поторопила девочка.
     А шад прикрикнул:
     -  У нас мало времени!
     Свами ничего не оставалось, как подчиниться. Он вдел одну ногу в стремя, другой оттолкнулся от земли и запрыгнул в седло позади наездницы.
     -  Держись, - повелела та и огрела плеткой лошадь.
     Вороная взяла с места галопом.
     Свами впервые смотрел мир с высоты коня. Пешие воины и пленники глядели на него снизу вверх и выгля-дели меньше, чем были на самом деле. "Вот почему у всадников всегда такой надменный и гордый вид, - по-думал Свами. - Легко привыкнуть к такому, когда на тебя взирают, задрав голову".
     -  Почему ты сразу не сказал, кто ты на самом деле? - обратился шад к Свами, когда вороная девочки порав-нялись с его лошадью.
     Голос у него был строгий, а лицо суровое. Но Свами сообразил, что суровость маска. "Не важно, какой у него голос и какое лицо. Главное, какие у него глаза, - сказал себе Свами. - Три корзины учат: все, что таится в голове, выдают глаза. У этого они умные. А с умным человеком, как утверждают знающие люди, можно иметь дело".
     -  Я бы рассказал обо всем, если б только знал, что вас интересует.
     Шад хмыкнул и заявил:
     -  Меня интересует все. И в первую очередь люди высокого положения. Ты должен был назвать свое зва-ние, чтобы я мог оказать тебе должное обхождение. Как мне было разгадать, кто ты есть, видя эдакого оборван-ца?
     Свами счел нужным напомнить:
     -  Я сразу признался, что я монах.
     -  "Монах"? Что это такое?
     -  Это колдун, - разъяснила девочка.
     -  Я тебе кое-что расскажу, парень, - объявил шад, меняя тон, - а ты послушай. Когда человек затевает большое дело, то первое о чем ему следует позаботить-ся, так это о том, чтобы завести союзников. Причем ис-кренних. А когда возможен искренний союз? - спросил шад и сам ответил. - Только когда совпадают интересы. Мой интерес закрепиться на этих землях. А чего жела-ешь ты?
     Свами больше всего желал, возвратиться домой, но не стал в этом признаваться.
     -  Все красные колдуны, я знаю, желают отыскать дорогу к фаунам. Верно?
     Про "фаунов" Свами впервые слышал. Люди это или звери, а может быть какая-то святыня?
     - И еще вы спите и видите то, как весь мир обратится в вашу веру. Угадал?
     -  Мы стремимся донести до всех людей истинность нашего учения и указать цели срединного пути.
     Шад недовольно поморщился.
     -  Выражайся ясно, и не виляй хвостом. Скажи, ты хочешь, чтобы в Бактриане и в этом... в Согде стояли ваши храмы? И побольше, чем сейчас?
     Свами чуть выждал и сказал:
     - Это было бы желательно.
     -  Желательно, - шад крякнул. - Скажи замечательно!
     -  Это было бы настолько замечательно, - признался Свами, - что даже боязно мечтать.
     -  Красный монах, - заявил шад с торжественностью в голосе, - считай, что мы нашли друг друга. Мне нужны новые подданные в Согде, тебе - приверженцы. Наши интересы совпадают, и между нами может установиться искренний союз. Скажи для начала, в чем заключается смысл вашей религии? Только по-простому, без лишних слов.
     Говорить на скаку о санатане-дхарме  и карме было неразумно. Вряд ли этот человек, который, как успел заметить Свами, всегда куда-то спешит, станет вникать в премудрости духовной практики и разбираться в раз-личиях между тремя устремлениями: артхой, камой и мокшей . Поэтому Свами ограничился тем, что сказал:
     -  Смысл нашей религии заключается в том, чтобы приучить людей обходиться без излишеств. Мир только тогда обретет гармонию, проповедуем мы, когда люди научатся делиться.
     -  Делиться, говоришь. Чем?
     -  Благами.
     Шад ухмыльнулся.
     -  Богачей такому вряд ли научишь. Но это, без со-мнения, понравится беднякам. А их в любой стране больше, чем богатых. В этой части ваша религия разум-на. Хош-хош, - подбодрил шад рассказчика. - С этим понятно. А теперь про огонь.
     "Зачем ему это знать? - спросил себя Свами. - Пого-ворить больше не о чем?"
     -  Ну, - поторопил нетерпеливо шад.
     -  Вы, полагаю, хотите услышать об агни?
     -  Говори уже.
     Свами вздохнул и начал проповедь:
     -  Огонь есть энергия и божественная сущность. Он разбросан малыми частями во всем сущем. Он в теле людей, зверей, растений. Тела приходят в негодность, отмирают, а бессмертная сущность всякий раз находит новое вместилище. И при этом всегда стремится вы-рваться из плена сансары и слиться частями в целое. И это мы называем нирваной.
     - Проще, проще! - потребовал шад.
     Свами возразил с искренним недоумением:
     -  Куда уж проще?
     -  Расскажи про то, что у некоторых людей огня бы-вает больше. Как вы таких называете?
     Свами ответил:
     -  Агнишатва.
     -  Агни... агни... - попробовал повторить за Свами шад. - Вот же слово какое заковыристое, язык слома-ешь. А трудно стать этим самым - агни... шатвой?
     -  Для этого требуется длительная практика.
     Шад поморщился, отчего шрам наполз на щеку.
     -  Как это?
     -  В двух словах не объяснишь. В первую очередь это подразумевает медитацию.
     -  Трудно с тобой говорить, - признался шад. - Дру-гих я отлично понимаю, будь то бактрийцы или твои соотечественники. А вот тебя с трудом. Ну да ладно. Об этом поговорим позже, а сейчас я хочу познакомить те-бя с сыном.
     В эту минуту они нагнали конный отряд, и шад подозвал молодого воина, скакавшего на буланой кобыле. Когда он, откликнувшись на зов, подъехал к шаду, тот сказал:
     -  Это мой наследник - тегин  Шамона Рох. Он всту-пил в тот возраст, когда пора обзаводиться семейством. Мы серы предпочитаем находить невест среди своих, но с ними у нас сейчас не густо. Так что для моего сына сделано исключение. За него сосватана дочь одного бактрийского князя, из тех, кто примкнул  к нам после Арахозии. Обычно за сватовством следует долгая кани-тель, но  ввиду того, что впереди поход, и неизвестно, что кого ожидает, мы сочли нужным сыграть свадьбу немедленно. Сватья и невеста прибудут в наш лагерь завтра утром. Так вот я хочу знать, сумеешь ли ты об-ставить свадьбу моего сына по всем вашим правилам, да так, чтобы комар носа не подточил?
     -  По всем нашим правилам? - переспросил Свами, не вполне уяснив, чего от него хочет собеседник.
     Шад взялся разъяснить:
     -  Невеста и ее родня держатся бактрийской веры, это верно. А мы - своей. Однако свадьба, как всем известно, должна проводиться по тому обряду, какой принят сто-роной жениха. Мы серы чтим своих героев и духов предков. Но я, поразмыслив, пришел к выводу: там, где серы хотят построить новую Сероку, и вера должна быть новой. Из всех известных мне религий вера крас-ных колдунов показалась мне самой подходящей. Так что я решил, что мы отныне будем держаться вашей ве-ры - красных колдунов. Что ты на меня так смотришь?
     -  Вы желаете вступить в наше братство? - изумился Свами.
     -  Ну, да, - подтвердил шад. - Что такого? Или мы не годимся для этого?
     -  Всякий годится, - ответил Свами, - всякий, кто оп-ределил для себя срединный путь.
     -  Не знаю, что это за путь, и почему он срединный, - шад отмахнулся. - Да, это и не важно. Важно другое. Нас серов мало, а в Согде и Бактриане много тех, кто принял вашу веру. Если собрать их всех под одним зна-менем, выйдет необоримая сила. Под красно-желтым знаменем. У меня даже есть для него подходящая тря-пица. Шамона, - повелел он сыну, - покажи.
     Юноша достал из-за пазухи свернутый вчетверо ку-сок ткани, развернул и распустил на ветру полотнищем. Оно заколыхалось сверкающими красно-желтыми вол-нами.
     Ничего поразительней этого Свами не видел. Ткань была тонкая, невесомая, как воздух, и чем больше Сва-ми смотрел на нее, тем больше ему казалось, что это огонь красно-желтыми язычками выплясывает на ее по-верхности.
     -  Это шелк, - с гордым видом заявил шад.
     -  Его выращивают фауны, - добавил его наследник, довольный произведенным впечатлением. - Если из та-кого пошить штаны, в них никогда не заведутся блошки.
     Шад поморщился.
     -  Сложи, - повелел он сыну и затем обратился к Сва-ми. - Согласись, что лучшего знамени для красных мо-нахов не придумать. В нем видится огонь. И я верю, оно принесет победу. Лоло, - сказал он дочери, - сколько еще у нас осталось фаунского шелка?
     Девочка ответила:
     -  Девять кусков.
     -  Значит, я соберу еще девять отрядов, - заявил шад. -  Из жителей Согда, Бактрианы и Хинда. Я пошью еще девять огненных стягов, и все приверженцы веры крас-ных колдунов соберутся под ними.
     -  Отец, ты обещал оставить кое-что для свадьбы, - напомнил наследник шада. - Кое-что для жениха и не-весты.
     Шад поморщился еще сильнее.
     -  Когда я говорю - молчи. Ты понял?
     Пристыженный наследник виновато склонил голову и смущенно исподлобья глянул на сестру и Свами. Та ответила ему приветливой улыбкой, мол, не расстраи-вайся, все в порядке. Видно она любила брата. Они бы-ли во всем похожи. Оба долговязые, глазастые, носа-стые. Но их сходство меньше всего в эту минуту волно-вало Свами. Его обеспокоило другое.
     -  Вы сказали, что хотите собрать отряды из жителей Хинда, - обратился он к шаду. - Каким образом вы на-мереваетесь сделать это? Вы вторгнитесь в Хинд?
     Шад покачал головой.
     -  Нет. Есть другой способ. Приверженцев вашей ве-ры под мои знамена приведут сами красные монахи, - и разъяснил. - В тот день, когда ты оставил лагерь, вер-нулся твой товарищ - тот, кого мы считали клятвопре-ступником. Он, как обещал, доставил золото и привел с собой десять знатных вельмож вашего города. Все дос-тойного вида и без сомнения влиятельные люди. Я имел беседу с ними и уяснил, чего они хотят. Их цель распространить свою религию по всем странам. А моя цель завладеть этими странами. Я призвал их помочь мне людьми и золотом, а в награду пообещал десятую долю от добычи и второе по величине и богатству здание во всяком городе, который я добуду. Твои единоверцы верно поняли меня и поехали к себе снаряжать отряды.
     -  А проводника вы дали? - спросил Свами.
     -  Какого проводника?
     -  Ваши люди обещали проводника за золото, кото-рый покажет дорогу в Срединную равнину.
     -  Будет и проводник, - заверил шад. - Покончим с Согдом, и тогда, может быть, возьмемся за хиданей и фаунов. У меня, если честно, руки чешутся - пройти во второй раз через Эмоды и наказать своих врагов.
     Свами опять засомневался, правильно ли он понима-ет. "Что за Эмоды? Какие фауны, хидани?"
     Шад крякнул и по-военному громко крикнул что-то своим людям. Те, получив приказ, взгрели лошадей, и конница с крупной рыси перешла на галоп.
     -  Мы пойдем вперед. Надо засветло прибыть на ме-сто, чтобы обустроить лагерь и подготовиться к свадьбе. А ты, агни... как тебя там... шатва, припоминай все, что касается обряда. Чтобы вышло, как положено. Дочь бу-дет держать лошадь на ровном ходу, чтобы не загнать ее, так что твои мысли не растрясутся. Припоминай, монах, - повелел шад и, прокричав "Хай", пустился вдо-гонку за отрядом.
     -  Хай! - повторил наследник и последовал за отцом.
     "Хай" - это слово, которым серы приветствуют друг друга и которое говорят на прощанье. Сын шада, вы-крикнув его, дал петуха, голос прозвучал фальцетом, совсем по-мальчишески. Он, в сущности, и был маль-чишкой, младше Свами. Шад погорячился, назвав его юношей.
     "Куда такому жениться?" - подумал Свами.

глава IX
Коро Чубин

Конфедерация Массагето занимала обширную территорию - от понтийских берегов до земель вокруг Соленого озера. Это те степи, которые летом выгорают. Поэтому массагеты, основным занятием которых являлось скотоводство, выну-ждены были в засуху уходить на горные пастбища. По этой причине их народ всегда кочевал и жил раздробленно - родами и куреня. У каждого рода и куреня имелись свои пастбища, из-за которых люди без конца вели войны. Массагеты были лошадиного корня и говорили на одном языке с дарийцами, только речь массагетов звучала грубее, из-за чего жители Дарианы называли его варварским или вульгарным дари. Свой язык они называли высоким. Следует еще сказать о сарматах. Они делили степь с массагетами и занимали ее восточную часть, там, где она граничит с драконьей пус-тыней. Сарматы тоже были лошадниками и также говори-ли на дари, только еще более вульгарном, чем массагеты. Все они, что сарматы, что массагеты считались славными наездники и отчаянными рубаками. По части избранной веры массагеты поклонялись огню, а сарматы чтили героев и молились чему попало, кто дереву, кто камню, а некоторые, говорят, лошадиному помету. Очень может быть. Так об-стояли дела от начала времен до тех пор, пока не началось переселение народов.

Гэсер Татори. История от начала времен.

     Всякому человеку изгнание должно показаться бед-ствием. И бедствием тем худшим, чем резче смена по-ложений. Раньше Коро Чубин жил во дворце и состоял при государе, а теперь его от столицы отделяло больше ста фарсангов . Прежде он общался с людьми самого высокого происхождения, с теми, кого отличало благо-родное воспитание, изысканные манеры и образован-ность. А нынешнее его окружение это грубые, невеже-ственные пограничники, из тех, кто за всю жизнь не прочитал ни единой книги, и от кого за сто шагов разит кислым молоком, овчиной и конским потом.
     Раньше он находился у самого сосредоточения вла-сти и пользовался всеми благами, которыми верховная власть награждает своих приближенных. Он жил в рос-кошных покоях - летом прохладных, а зимой теплых, ходил по коврам, сидел на ватных подушках, спал на пуху, ел с серебра и золота. А ныне его жилище - пере-носной шатер, сидение - кожаное седло, ложе - сложен-ный вдвое войлок, и ест он теперь  из общего котла со своими командирами.
     Одним словом всякому сколько-нибудь честолюби-вому человеку, оказавшемуся в положении Коро Чуби-на, перемена в жизни, должна была показаться бедстви-ем и крушением надежд. Но сам Коро Чубин к собст-венному удивлению воспринял изгнание иначе.
     Самым замечательным на его взгляд было то, что здесь на краю державы, в пограничье, вдали от трона он сам сделался верховной властью. В столице всегда были больше заняты столичными делами,  и еще войной на западе - с Румом. А на восток никто и не смотрел. По общему мнению, там царило спокойствие. И по этой причине новый пограничный начальник восточного края был предоставлен самому себе. И даже сатрап про-винции - известный пьяница и бездельник - не донимал его мелочной опекой.
     Ставка Коро Чубина находилась в Нишапуре, в горо-де, который являлся городом только по названию. Не-большая крепость, обнесенная валом, с казармами и хо-зяйственными постройками. Население крепости в со-ставляли семьи пограничников, которые несли службу на отдаленных заставах. Таковых насчитывалось пятна-дцать. Сами пограничники в большинстве своем были выходцами из Массагето, которые по разным причинам покинули родные кочевья и нанялись на службу к да-рийцам.
      На заставах общей сложностью служило пять тысяч человек. К ним следует прибавить гарнизон Нишапура - пятьсот человек, еще четыре отряда разведчиков по две-сти всадников, и отряд личной охраны в триста конных мечников. Итого у Коро Чубина в подчинении набиралось больше шести тысяч бойцов.
     Чтобы уследить за всеми, ему приходилось изо дня в день объезжать заставы.  В этих разъездах Коро Чубин хорошо узнал своих подчиненных, познакомился с вождями кочевых племен и составил представление о том, что происходит за восточными пределами державы.
     По первым двум позициям впечатление сложилось благоприятное. Массагеты в большинстве своем лояль-ны к Дариане и не ищут с ней войны. На заставах слу-жат опытные люди, на которых можно положиться, а разведчики и того лучше - ловкий, хваткий, смекали-стый народ, с такими не будет страшно и в самом опас-ном деле. А вот по последнему пункту возникло много сомнений.
     В степи происходило, что-то странное. Что именно объяснить не мог никто, но все в один голос - и кочев-ники и пограничники утверждали, что с востока надви-гается беда.
     -  Какая? - допытывался Коро Чубин у массагетов. - Что конкретно вы знаете об этом?
     Те отвечали:
     -  Может быть, мор, может быть, засуха, а может быть, и враг какой.
     -  Какой? Сарматы?
     -  Мы не знаем. Да только все говорят, что за Соле-ным озером, на севере степь пришла в движение. Люди снимаются с мест и уходят на запад.
      Разведчики передавали те слухи, которые доходили до них от границ с Сарматией: будто бы в тамошних степях появились волки, и люди теперь бегут от них.
     -  Хищники всегда водились в степи, и никто от них не бегал. Что случилось с сарматами? Почему теперь им стало не по силам справиться с обычными волками? Или те волки необычные?
     Разведчики в ответ пожимали плечами, мол, и сами не можем ничего понять.
     - Обычные, необычные, мы не знаем, но говорят, что они вышли из драконьей пустыни и идут большим чис-лом.
     -  Пустынные волки? Разве в пустыне водятся они? Чем им питаться в песках - ящерицами, да змеями?
     -  Да, выглядит глупо, - соглашались пограничники. - Но все твердят одно и то же, и чем дальше на восток и север, тем настойчивей.
     -  Может быть, и вправду там свирепствует болезнь? Какое-то заразное помешательство?
     -  Кто знает. Но люди напуганы, причем повально. А такое без причины не случается. Без сомнения в Сарма-тии, что-то происходит. Что-то неладное.
     Чтобы выяснить, что именно, Коро Чубин решил на-править к сарматским границам отряд разведчиков. Обычные вылазки последних ограничивались берегами Окса . Иногда дозоры переправлялись через реку и до-ходили до Сарта . Но теперь был особый случай. Коро Чубин приказал разведчикам переправиться через Сарт и идти на северо-восток так долго, как того потребует дело. Это ответственное и рискованное задание он по-ручил отряду сотника Сартака - самого опытного и сме-лого из своих командиров.
     Отослав дозор, Коро Чубин вернулся в Нишапур и начал готовиться к поездке на Крышу Мира. Наряду с событиями в степи его очень беспокоили сообщения, поступающие из Согда и Бактрианы. Надо было, нако-нец, разобраться, что это за белокурые пришельцы поя-вились в тамошних горах.
     На утро сорокового дня, когда было намечено высту-пить в поход, дозорный с вала доложил, что с востока движется значительное войско - по меньшей мере пять тысяч всадников и обоз. Коро Чубин только-только за-кончил первую молитву и готовился к первой трапезе. Пришлось отложить завтрак.
     Когда он поднялся на вал, войско приблизилось на-столько, что можно было отличить значки и знамена. Знамен, впрочем, не было, был один единственный стяг - хоругвь его сотника Сартака. Она раскачивалась из стороны в сторону. Это был знак подаваемый знаменос-цем - все в порядке, не о чем беспокоиться. Через неко-торое время Коро Чубин разглядел и самого Сартака. Он двигался в середине войска на своей серой в яблоках кобыле.
     На подходе к крепости Сартак оторвался от войска и поскакал вперед. За ним последовал  незнакомый воин.
     Коро Чубин спустился с вала и встретил сотника у ворот.
     -  Я не ждал тебя так рано, - сказал Коро Чубин, по-приветствовав своего разведчика. - Кого ты ко мне при-вел?
     -  Это сармат Даурон, - представил незнакомца сот-ник. - Он вождь племени роксаланов.
     Вождь был мужчиной в годах - почти старик, с се-дыми волосами и морщинистым лицом. Он хмуро гля-нул на Коро Чубина и сказал:
     -  Приветствую тебя, вордо . Твой человек пообе-щал, что мне будет оказан теплый прием.
     Коро Чубин кивнул головой.
     -  И тебе и твоим людям. Не согласишься ли ты, славный Даурон разделить со мной мой завтрак? Я как раз собирался к столу.
     -  От угощения только дураки отказываются. А я не дурак, - ответил вождь и последовал за Коро Чубином в его жилище.
     Целую неделю Коро Чубин обдумывал то, что услы-шал от разведчика и от гостя. Роксаланы, по словам во-ждя, пользовались в своих краях репутацией храбрых и сильных воинов. Те лошадники, что обитали поблизости от них, сильно боялись роксаланов. И даже свои сарматы старались лишний раз не попадаться им на глаза. А тут погнали, да так, что они помчались сломя голову. Бежали без остановки, пока не повстречались с отрядом сотника Сартака. У вождя и разведчика в этом месте выходила неувязочка. И тот и другой в один голос утверждали, что роксаланы издревле были сильнее всех своих соседей. Так почему они бежали?
     -  Если бы враг был в единственном числе, мы бы стояли насмерть, - ответил тогда Даурон на вопрос Коро Чубина. - Но в том-то и дело, что их оказалось много.
    "Не то, не то, - думал Коро Чубин слушая вождя. - Причина гораздо глубже". Он знал, догадывался, чем закончится рассказ.
     -  Сначала на нас напали языги. И это было удиви-тельно для нас. Ведь они с нами одной крови, и мы с ними прекрасно ладили. Языги налетели, как взбесив-шиеся буйволы. Порушили, потоптали все, и исчезли. Исчезли так, будто их и вовсе у нас не бывало. А за ни-ми - сквалоны. Эти оказались свирепей первых. Они будто бритвой прошлись по нашей степи. Ничего нам  не оставили. И тоже исчезли. За сквалонами пришли салоны. И тут мы поняли, что эта напасть никогда не закончится. Поразмыслили о том, как нам быть и оставили свои кочевья.
     -  Ты сказал, что языги и... как их там?
     -  Сквалоны, - подсказал Сартак.
     -  Ты сказал, что они исчезли. Куда?
     -  Они ушли на восток, - ответил вождь. - И языги, и сквалоны, и салоны. Все они прошлись по нашим зем-лям и устремились на запад.
     -  Странно, - отметил еще одну неувязку Коро Чубин. - Если они совершали набег, то, пограбив, должны были вернуться в свои кочевья. А если им нужна была земля роксаланов, то зачем же они ее оставили? Выходит и они бежали.
     -  Они бежали так, что сверкали пятки.
     Коро Чубин потерял терпение.
     -  Но от кого? - воскликнул он.
     Старый вождь ответил с невозмутимостью:
     -  Одни говорили про сираков и аорсов. Но эти все нашей, сарматской крови. Они живут на краю степи, там, где начинается пустыня. Другие говорили про на-род со странным именем "телеги". Будто эти телеги вы-сокого роста и пришли в наши степи из-за Драконьей гряды. И еще говорили, что они в свою очередь бегут от неких хидаев... или китаев. И что эти китаи самого, что ни на есть безобразного вида. Будто бы у них изо рта растут клыки, наподобие волчьих.
     Коро Чубин тяжело вздохнул и усмехнулся.
     -  Кто бы сомневался. Кому еще являться из-за гряды, если не оборотням волчьего вида. А верховодит ими, небось, сам Ариман ?
     Даурон неодобрительно покачал головой.
     -  Вордо молод. И не знает жизни. А потому любит посмеяться над старыми людьми. Но если бы он увидел лица языгов, если бы мог заглянуть в глаза сквалонов и салонов и ощутить их страх, он бы забыл о насмешках. Страх, которым были наполнены напавшие на нас сосе-ди, из тех, что утраивает силы. Именно этим страхом они ошеломили нас, да так ошеломили, что мы броси-лись спасаться бросив все свое имущество.
     -  Видимо, не все, - возразил Коро Чубин. - Я видел, вы пришли сюда со своими стадами.
     -  Этот скот мы забрали у массагетов, - разъяснил Даурон, - когда проходили через их кочевья. Не поми-рать же нам было с голоду, - он с чувством сплюнул. - Но речь не об этом. Не о том думает молодой вордо. Ему следовало бы направить мысли в другую сторону.
     -  В какую именно?
     Даурон ответил пространно:
     -  Все знают, что наши степи богаты. Они намного богаче массагетских. У нас трава зеленеет круглый год. Это оттого, что на севере у нас больше выпадает осад-ков. На наших трава бычки набирают вес быстрее, чем где бы то ни было. Кони наши резвее и выносливее мас-сагетских. И бараны у нас всем на зависть, дают при-плод вдвое больше против ваших. Мы были самыми сильными из всех, рожденных от коня, и потому нам достались самые лучшие пастбища. А теперь мы броса-ем свое добро. Почему?
     -  Вождь прав, - вступился за старого Даурона раз-ведчик Сартак. - Такого еще не бывало, я уж точно не припомню, чтобы сарматы покидали свои кочевья. Нет лучших пастбищ во всей степи, чем те, что они бросают. В низовьях Атола, -  сообщил он доверительным тоном, - и на берегах Абескурана появились варги, туры и сайгаки. И поговаривают, что у них по пятам идут сарматы. Ведь это странно, когда люди бросают лучшие земли ради худших. Разве можно сравнить пастбища вокруг Абескурана и по Атолу с сарматскими? Нет.
     Старый вождь закивал головой, мол, все верно, никто не спорит. Но слова разведчика ни коим образом не вносили ясность.
     Коро Чубин наполнили чаши кобыльим молоком и предложил гостям.
     - И то верно, - одобрил здоровяк Сартак, известный больше под прозвищем Бездонная утроба, - надо вы-пить. Обычно я воздерживаюсь до заката солнца, но се-годня уж больно сухо в горле.
     -  Если сарматы бегут на запад, - взялся за рассужде-ние Коро Чубин, - значит, их гонят с востока. Но за сар-матскими землями пустыня, а за ней Драконья гряда, а за грядою - бездна.
     Осушив свою чашу, Даурон проворчал:
     - Кумыс у вас тоже никуда не годится. От наших ко-былиц он гораздо лучше.
     -  Кто вас гонит? - спросил Коро Чубин. - Откуда явился в ваши земли враг?
     -  Я человек не ученый и не знаю, что там за Дра-коньей грядой, - ответил вождь, - преисподняя или оби-таемые земли. Но тот, кто явился оттуда, без сомнения, должен быть пострашнее дэвов . Иначе бы ни языги, ни сираки, ни аорсы не бросились от них бежать. Уж это верно.
     Коро Чубин  схватился за голову: концы не желали сходиться с концами. Даурон заскучал и зевнул. Сартак не столь привередливый по части напитков, приналег на кумыс, сам себе наполняя чашу.
     Коро Чубин прервал размышления, когда с кумысом было покончено, а старый вождь, перестав зевать, за-клевал носом.
     -  Во что они были одеты? - спросил он у роксалана.
     Тот стряхнул с себя сонливость и уточнил:
     -  Ты про кого? Про телег?
     -  Про телег, про китаев, про всех, кто идет из-за гря-ды.
     Вождь зевнул еще раз и сказал:
     -  Вордо опять будет смеяться. Да только все, кто ви-дел их, говорят одно: телеги носят шкуры.
     -  Какие шкуры?
     -  Волчьи, - ответил за вождя Коро Чубин. - Верно?
     -  Так говорят.
     В книгах, которые читал царь Ануширван, было на-писано о том, что на востоке, за Драконьей грядой, там, где заканчивается пустыня, простирается степь, по-меньше нашей, но богатая травой, и будто населяют ее волки, племя свирепое и кровожадное. Было написано еще и то, что пониже той степи стоит держава Син, бо-гаче которой нет во всем свете, и будто бы волки грабят ту страну и живут в беспечности добычей. Коро Чубин всегда считал, что это сказки, и надсмехался над всеми, кто верил им. Выходит, что напрасно надсмехался. Вы-ходит, что за Драконьей грядой совсем не бездна. Вы-ходит и степь та есть, и волки, возможно, и держава Син.
     Размышляя об этом, Коро Чубин не мог отыскать от-вет на один вопрос: если за Драконьей грядой обитае-мые земли, почему никто прежде оттуда не являлся? Ломал голову несколько дней и додумался. В книгах написано все верно, за грядой есть и степь и держава Син, и наверняка она богата. Ее богатствами все это время жили тамошние люди, как сказано об этом в кни-гах. А кто без нужды оставляет сытую жизнь и ищет не-известного? Люди, как бы их не именовали - телегами или волками, - уходят в набеги и идут войной только тогда, когда на своих землях нечем поживиться. Вот волки и сидели, не высовываясь, за грядой, потому что жилось им сытно.
     Найдя ответ на первый вопрос, Коро Чубин задался вторым. Что произошло на далеком востоке, что заста-вило тамошний народ сняться с насиженных мест? Кормилица их оскуднела? Или появилось более сильное племя, отогнавшее телег и волков от кормила? Если так то, что это за племя, прогнавшее тех, кто сумел напугать сарматов?
     Был еще один вопрос, требующий незамедлительно-го решения. Старый вождь и его народ гостили в Ниша-пуре уже неделю и успели наполовину опустошить при-пасы. Чтобы гарнизонные склады совсем не оскудели, нужно было в срочном порядке куда-то приспособить роксаланов.
     На утро восьмого дня Коро Чубин пригласил старого вождя к своему столу и после обильной трапезы сказал:
     -  Достопочтенный Даурон, за то время, что вы у ме-ня гостите, я успел хорошо узнать твой народ. Все вы храбрые воины, прекрасные наездники и удальцы. Ты пришел просить у меня защиты, и я окажу ее тебе. Я наделю вас землями, которых вы заслуживаете.
     -  Вордо говорит то, что приятно слушать.
     -  Так слушай. На склонах Крыши Мира есть пре-красные пастбища, где трава никогда не высыхает. Там твой народ быстро пойдет на поправку и позабудет о тех бедах, которые ему пришлось пережить.
     Старый вождь недовольно покривился.
     -  На Крыше Мира? Я бы предпочел увести свой на-род куда-нибудь подальше, - признался он. - Слышал, есть в вашей стране Голодная степь, где никто не селит-ся. А мне бы она подошла.
      Коро Чубин покачал головой.
      -  Об этом не может быть и речи. Степь та и вправду голодная - там совершенно нечем кормиться. И там ты погубишь свой народ быстрее, чем это сумеют сделать волки и телеги. Но дело в другом. Та степь находится в глубине державы, а мне надо, чтобы ты поселился на границе и охранял ее. Не так просто даруются земли. Тебе это должно быть понятно.
     Старый вождь разочарованно вздохнул.
     -  Хитер ты, вордо. Обижаешь старика.
     -  Я оказываю старику хорошую услугу, причем за малую плату. Когда увидишь свои новые земли, пой-мешь, о чем я говорю, и перестанешь кривить лицо. На Крыше Мира не только прекрасные пастбища, там и охотничьи угодья всем на зависть. Можно совсем не резать скот и обходиться одной дичиной.
     -  Охота это хорошо, - согласился вождь.
     -  Правда там и разбойники завелись с недавних пор. Но твои храбрецы, я думаю, быстро выведут их всех. Верно?
     -   Верно, - снова согласился Даурон.
     -  Ну, так как, по рукам?
     Вождь вздохнул и протянул руку.
     -  Дареному коню в зубы не смотрят, - сказал Даурон при этом.
     На следующий день с утра пораньше Коро Чубин с отрядом в пять сотен всадников и войском роксаланов выступил в поход на запад - к подножью Крыши Мира.

глава X
Марк

Румины знали множество богов и чтили своих героев. Эти герои в их воображении были наполовину боги. А боги сильно походили на людей и единственно, чем отличались от них, так тем, что были бессмертны и всесильны. Они по-человечески любили женщин, отдавали должное  яствам и вину, скучали, когда ничего не происходило. Но потом на восточной окраине империи появился один проповедник, ко-торый принялся внушать, что бог один, и его отличают не только бессмертие и сила, но и благостность. Он уверял, что нехорошо предаваться сладострастию, чревоугодию и пьянству, что предосудительно жить в праздности, и назы-вал все это грехом. Правда, его никто не слушал, кроме ма-лой горстки сподвижников. Но случилось так, что после смерти того проповедника единобожцы неожиданно вошли в силу и каким-то образом откололи от империи восточный край. Таким образом образовалась Восточная Руминская Империя.

Гэсер Татори. История от начала времен.

     Несмотря на поздний час, а было далеко за полночь, в корчме оказалось многолюдно.
     Ромл, и это ни для кого не тайна, самый развратный и гулящей город. Он переполнен бездельниками и туне-ядцами. Не зная дневных трудов, они не ведают и сна ночного. Их бессонница и наполняет ночной Ромл жиз-нью. Их праздной жаждой развлечений и зиждутся злачные заведения столицы. Ночной Ромл бурлит по-рочными страстями до утра и затихает только с восхо-дом солнца.
     Трем приятелям в корчме не нашлось даже самого захудалого места, и им было предложено устроиться под оливой  на заднем дворе. Усевшись там, на затертой кошме, приятели пришли к выводу, что так даже лучше.
     -  По крайней мере, никто не галдит в ухо, - отметил Марк, - и не пускает ветры.
     -  Так я пущу, - предложил Халим и громко пукнул.
     Кай отозвался на это смехом, а Марк проявил снис-ходительность:
     -  Ничего, ему можно.
     Халим разлегся на кошме и блаженно потянулся.
     -  Эх, друзья, - проговорил он задушевным тоном, - как я люблю вот так вот поваляться под небом и погла-зеть на звезды. Это напоминает мне родные края. Там люди не любят прятаться под кровом, и даже спать предпочитают вот так вот, под луной.
     У Кая нашлось объяснение этой на его взгляд стран-ной прихоти.
     -  Все это от того, что у вас нет крова. Вы ведь бродя-ги. А бродяги - бездомны.
     -  Дурак, - набросился на него Халим. - Как можно прожить без дома? То, что наше племя кочевое, это вер-но. Но и кочевники не обходятся без крова - на стоянках ими ставятся шатры. К тому же не все наше племя кочу-ет. Есть у нас и оседлый люд. И он живет в городах. А в городах, как известно, возводятся дома. Где лачуги, а где дворцы. Понятно?
     Кай выразил удивление:
     -  Не вполне. Никогда не слышал про города в пус-тыне. Это для меня новость. Я слышал, что пустыня это, то место, где один песок.
     -  В пустыне имеются оазисы! Там и строят города. Ромлин, - потребовал Халим, обратившись к Марку, - будет лучше, если твой приятель спрячет язык за зуба-ми. Иначе я его отрежу.
     Марк поморщился и проговорил с досадой:
     -  Прежде, чем грозиться, глянул бы ему в рот, стари-на. Видишь, зубы у него с щербинами? И стоят в ряд через один. Разве можно за таким дырявым частоколом хоть что-то спрятать? К тому же, согласись, - предло-жил Марк, перейдя на рассудительный тон, - о вашей пустыне у нас мало, что знают. Все больше россказни, да слухи. Вот Кай и повторяет их. А ты вместо того, чтоб злиться, взял бы и рассказал всю правду о своих краях. Что у вас имеется хорошего?
     -  Что у нас хорошего? - Халим почесал голову. - Будто я знаю.
     -  Ничего?
     -  Ромлин! - Халим снова разозлился. - Мне было меньше десяти, когда меня пленным увели из дома. Много ты помнишь из того, когда тебе было десять?
     -  Маловато.
     -  Вот и я мало. Помню только, что мне было хорошо. И то, что было жарко.
     Халим насупился и замолчал.
     -  Больше ничего?
     -  Отца еще помню, - буркнул верблюжатник. - Он был сильным, очень сильным мужчиной. И меня учил быть таким, как он. Отец говорил: "Правда в силе". И это я хорошо запомнил.
     Марк повторил неторопливо:
     -  "Правда в силе", - и заключил. - Девиз отменный. Если не против, я выведу его на своем щите.
     -  Пользуйся, - великодушно согласился Халим.
     -  Благодарю. Что еще припомнил?
     -  Прием, которым пользовался мой дядя, - сказал Халим, порывшись в памяти. - В нашем роду он лучше других владел мечом. Он участвовал в сорока схватках и из тридцати девяти вышел победителем.
     -  Прекрасная статистика. И что за прием?
     -  В бою мой дядя рукою метил в плоть, а взглядом, не отрываясь, держался за глаза противника.
     -  А в чем подоплека? - спросил Кай, нарушив пред-писанное молчание.
      Халим недовольно покосился на него.
      -  А в том, болтун, что в глазах противника мой дядя читал о его намерениях. Он говорил: человек прежде, чем что-то сделать, подумает об этом, а все о чем чело-век подумает, отражается в глазах; надо только внима-тельно следить за ними. Вот дядя и следил, и узнавал о намерениях противника прежде, чем те успевали вопло-титься.
     -  А что случилось в последний раз, в сороковой схватке?
     -  Дядя моргнул.
     -  Вот как?
     -  И это стоили дяде жизни.
     -  Тем не менее, прием отменный, - заверил Марк.
     А Кай прыснул смешком.
     -  Ну, все, - сказал Халим и взялся за нож, который подают для разделки мяса. - Я предупреждал.
     Марк приподнялся и встал между верблюжатником и Каем.
     -  Брось, старина, - предложил он миролюбиво. - Бы-ло бы из-за чего горячиться. Подумаешь, засмеялся че-ловек не вовремя. Кай он вообще смешливый.
     -  Я не люблю, когда надо мной смеются.
     -  Он больше не будет.
     -  Но он до сих пор ухмыляется!
     Марк обернулся и посмотрел на Кая. И сам хохотнул, увидев его испуганное лицо.
     -  Что? - заревел верблюжатник.
     -  Халим, где ты видишь ухмылку? Кая перекосило от страха. Прошу, старина, брось нож. Иначе ухмылка примерзнет к его лицу навечно.
     -  Ромлин, - проговорил Халим, оставляя нож, - я знаю, что все вы относитесь к нам с высокомерием. Вы привыкли видеть в нас одну лишь дикость и держать нас за своих рабов. Но вы ошибаетесь, мы не дикари и рабы только по случайности. Мы гордый и сильный на-род. И в этом никто не может сомневаться!
     -  Я не сомневаюсь, - заверил Марк.
     -  Нас мало, и мы разобщены. И в этом наша сла-бость. Но однажды мы объединимся и поставим над со-бой своего царя. Царя ифталитов! И тогда всем, кому нравилось смеяться над нами, придется худо. Как вы говорите, "хорошо смеется последний"? Это правильно. мы ифталиты будем смеяться последними.
     -  Ифталиты? Так вы себя называете?
     - Так мы себя называем в честь Ифтали, того, кто первым в незапамятные времена овладел пустынной львицей.
     -  Львицей? - повторил Марк с уважением в голосе.
     И снова совсем не кстати вставил слово Кай, не ина-че, как со страху потерял рассудок:
     -  А я полагал, что вы от верблюдицы.
     Марк досадливо поморщился. А Кай, поняв свою оп-лошность, вместо того, чтобы заткнуться, поспешил ис-править положение и сказал совершеннейшую глупость:
     -  Разве не по этой причине вас называют верблю-жатниками?
     -  Меня не удивляет то, что я слышу, - заявил Халим и зло прищурился, так что наполз на половину его изу-родованного глаза, - я даже не гневлюсь. Я начинаю привыкать, что только глупость и слетает с твоих пога-ных уст. Верблюжатниками нас называют, потому что мы едим верблюжатину, и еще, потому что мы исполь-зуем этих животных, как корабли. Мы грузим на них товары и гоним через пустыню. Мой дядя знал в них толк и был водителем караванов.
     -  Так он был купец? - выразил удивление Марк, же-лая увести разговор более спокойное русло.
     -  Нет! Я же говорю, он водил караваны. Он знал до-роги, и знал, где разбойниками ставятся засады, и умел отбиваться от них! Именно в схватках с разбойниками он добыл тридцать девять побед. Его от рождения на-рекли Абдали, что значит "раб Господа". Он был вели-кий воин!
     -  Так вы единобожцы?
     -  У нас много богов, но старший над ними один.
     -  У нас так же, - заверил Марк.
     А Кай поправил:
     -  Не вполне. У нас не принято нарекать от рождения рабами.
     Взгляд ифталита, брошенный в сторону Кая, не су-лил ему ничего хорошего.
     -  Халим, - воскликнул Марк так громко, чтоб внима-ние ифталита обратилось на него, - и вправду, это уди-вительно. Зачем вам носить такие имена? И вы, кажется, гордитесь ими.
     -  А что плохого? - спросил Халим запальчиво. -Сказано же, что раб Господа! Это получше, чем быть рабом ромлина.
      Марк принюхался и объявил с облегчением:
      -  Об этом поспорим попозже, а сейчас... - он снова принюхался, повернувшись к распахнутым окнам кух-ни, - наступило время трапезы.
      Марк обладал исключительным обонянием. Он раз-личал даже слабые запахи за сто пассов . Сейчас он учуял то, что из кухни выносят зажаренную на вертеле верблюжью ляжку.
     -  Мясо нашпиговано чесноком, базиликом и дарий-ским перцем. И с поджаристой корочкой, как я люблю, - сообщил он приятелям.
     -  А вино достаточно пряное, или нет?
     Марк снова принюхался.
     -  Пальмовая арака с гвоздикой и немного корицы. Сойдет?
     -  Ромлин! - восхитился исмаилит. - Хотел бы и я об-ладать таким собачьим нюхом. Я бы брал след, как твоя легавая, и ни один враг не смог бы от меня уйти. А главное, я знал бы, где меня подстерегает опасность. Ведь опасность пахнет, верно?
     -  Все имеет свой запах, - заверил Марк. - Но я не все различаю. И слава за это богам. Потому что, скажу я вам, да вы это и сами прекрасно знаете, большинство ароматов неприятны.
     -  А мой аромат приятен?
     -  Весьма. Ты благоухаешь, как роза.
     -  Это бабский запах! Пошел ты к черту.
     -  А чем пахну я? - поинтересовался Кай.
     -  Ты пахнешь, как бочка из-под солений. Добротный, стойкий аромат.
     -  А шлюхи? - спросил Халим. - Чем пахнут шлюхи?
     -  О, их аромат это целый букет всевозможных запа-хов. Одни вначале вызывают вожделение, а другие по-следком вызывают разочарование. Не важный, надо за-метить, букет.
     -  Ты не те цветочки нюхал, ромлин. Я вслед за вож-делением всегда испытываю удовлетворение.
     -  А бывает, подмешивается еще один запашок, - за-метил Кай. - От него, как нюхнешь, капает с конца.
     -  А это, как повезет.
     Появились служки и внесли блюдо с верблюжатиной, ячменные лепешки и вино.
     -  Вы спрашивали, что еще замечательного есть в мо-ей стране, - сказал Халим после того, как каждый из приятелей отведал по куску мяса. - Скажите, что эта верблюжья нога на вертеле не чудо?
     -  Это блюдо то, чем вы можете по праву гордиться, - признал достоинство угощения Марк Красс. - В нем ве-ликолепно сочетаются поджаристость, сочность и запах дыма, - добавил он, отрывая себе новый кусок.
     -  И еще оно удваивает силы и очень полезно, когда человек собрался к девкам, - с гордостью сообщил Ха-лим. - У нас дома, я помню, отец, готовя верблюжатину, снимал мясо стружкой по мере созревания. Очень ловко у него выходило, и мясо получалось особенно вкусным. Это блюдо называется "хаш".
     -  А почему в этой корчме так не готовят? - поинтересовался Кай.
     -  Потому что те ифталиты, что держат корчму - с севера, - пояснил Халим. - Там не знают хаша. А моя семья живет в самом сердце пустыни, в городе Макан. Там стоит дом богов, и по большим праздникам и в дни священного месяца люди со всей страны собираются в нашем городе, чтобы принести богам предписанные жертвы. Мой отец служил в доме богов хранителем бо-гов и многого насмотрелся, встречая паломников. И од-нажды увидел то, как южане из мяса жертвенных жи-вотных готовят хаш, и перенял.
     -  У нас жертвы богам давно не приносят, - вставил Кай. Жир сочился у него по щекам и капал на тунику. - Как-то в детстве, помню, отец заклал барана и отнес на гору. Да только мясо того барашка до богов не дошло. Его слопали бродячие собаки.
     -  Глупец, - проговорил Халим, обгладывая кость. - Зачем богам мясо. Они вкушают запах. А мясо следует съедать самим, и не оставлять собакам.
     Кай никак не мог угомониться, будто вожжа под хвост вошла.
     -  А слышал я, что у вас в обиходе есть и человече-ские жертвы.
     -  Это верно, - согласился Халим. - Несколько раз в году обязательно оросят жертвенный камень кровью младенцев.
     -  Младенцев? - изумился Марк.
     -  В основном девочек, - уточнил Халим. - Кому в се-мье нужны девчонки, когда их и так несколько штук? Так что не жалко пожертвовать.
     -  У вас кровожадные боги.
     -  Не все. Кровь младенцев проливается во имя Арзу. Она богиня плодородия, и от нее зависит, будут ли дож-ди. А еще Айяр любит человеческие жертвы - он отве-чает за благополучие. Но наш главный бог довольству-ется дымом, ему не нужны жизни младенцев. Так отец мне говорил.
     -  А как зовут вашего главного бога?
     -  У него девяносто девять имен, - заявил Халим хва-стливым тоном. - Но чаще всего его называют Всевыш-ний, потому что он стоит над всеми.
     Марк поднял чашу и предложил:
     -  Выпьем во славу богов, как бы они ни звались. И во славу героев!
     Приятели ударились и выпили.
     -  И все-таки я не понимаю, - признался Кай, осушив свою чашу наполовину. - Конечно, всякому отцу прият-ней иметь сына, а не дочь, с этим не поспоришь. Но за-чем же избавляться от девочек таким кровавым спосо-бом?
     -  А что ты прикажешь? - спросил Халим. - Что де-лать, когда девочке, чтоб выдать замуж, приходится го-товить приданное? Богачи, они, конечно, жалеют доче-рей и не считают денег. А беднякам откуда деньги взять? Вот они и выкручиваются, как могут.
      Каю, видно, арака ударила в голову. Иначе, как объ-яснить безрассудность заявления, которое он сделал:
     -  И все же это варварство.
     Марк схватился за голову. А Халим протянул:
     -  Та-ак, - и голос его не сулил ничего хорошего. - Твоя правда, ромлин - язык у болтуна не хочет поме-щаться за зубами. Придется подкоротить. У меня оста-лось еще немного вина, выпью и примусь за дело.
     Марк уже устал вступаться за Кая, но делать было нечего.
     -  Стоит ли? - обратился он к Халиму самым друже-любным тоном. - У нас с тобой, старина, языки подхо-дящего размера, у Кая он чуть длиннее. Всегда интерес-но, когда среди двух нормальных людей находится тре-тий, с изъяном.
     -  Ты говоришь глупости, - заявил Халим. - Я не могу оставить это дело. Я обещал.
     -  Твое обещание слышали только я да Кай. Мы гото-вы забыть о нем.
     Халим возмутился.
     -  Ты еще глупее, чем я думал! Забираю свои слова обратно - в твоей башке здравого смысла еще меньше, чем в кошельке монет.
     Марк спохватился:
     -  Кстати! А сколько у нас монет? Кай, вытряхивай мошну!
     Он расчистил место на кошме, и Кай, не заставив ждать, развязал кошель и высыпал туда монеты.
     -  Сто шестьдесят пять квинтариев, - объявил он сумму, сосчитав. - Но пять из них мои.
     Халим пригрозил:
     -  Не надо мелочиться. Я не потерплю, - и подвел итог. - Итак, на всех сто шестьдесят пять серебряных орлов. Сколько из них мои?
     -  Мы договаривались, что ты получишь четверть, - напомнил Марк, - значит, твоя доля восемьдесят квин-тариев.
     -  Правда?
     -  Каю столько же. Значит, мне остается восемьдесят, - высчитал Марк и вздохнул. - Не хватает.
     Кай предложил:
     -  Могу одолжить свои.
     -  Все равно не хватит.
     Халим насторожился. Оба ромлина смотрели на него.
     -  Не надо на меня таращиться, - предупредил он. - Я свои не отдам, - он обвел приятелей глазами. - У меня никогда не было такой кучи серебра! И, наверно, нико-гда уже не будет.  Я хочу приличную куртизанку! Имею я право попробовать хоть раз?
     -  Имеешь, - признал его право Марк. - Но куртизан-ки пахнут так же, как и шлюхи.
     -  Ты будешь разочарован, - заверил Кай.
     -  А это мне судить! - ифталит с досады крякнул. - На что они тебе?
     Марк ответил:
     -  Долг.
     -  Велика важность, - ифталит смачно сплюнул. - От-дашь часть, остальное подождет. Так все поступают.
     -  За мной долг чести, - признался Марк, - я проиг-рался в кости.
     -  В кости? Проигрался? И в этом вся твоя беда? - Халим выдохнул с таким облегчением, что его мигом оставили гнев и досада. - Видно, сегодня день такой, чтобы я учил уму-разуму двух глупых ромлинов. Кто же расстается с деньгами из-за того, что кости легли не так, как надо? Только дураки!
     Марк и сам спрашивал себя, не глупо ли это носиться с игорным долгом, как с писаной торбой, не лучше ли забыть? Этот вопрос крутился в его голове весь вечер.
     -  А что ты предлагаешь? - поинтересовался он у иф-талита.
     -  Всыпать хорошенько тому негодяю, который тебя надул, а затем пойти и потратить деньги в самом доро-гом салоне.
     -  Идея, конечно, заманчивая, - согласился Марк. - Но у негодяя имеются свидетели.
     -  Значит, и им достанется. Ну как?
     "А что я, в самом деле, мучаю сам себя? - удивился собственной нерешительности Марк Красс. - Всыпать, как следует, и дело с концом. Так и деньги останутся целыми, и душу можно будет отвести. И отец, кстати, о том же говорил".
     -  А ты со мной?
     Ифталит нахохлился.
     -  Я друзей не бросаю, знай это!
     -  А ты? - спросил Марк Красс у Кая.
     Тот замялся.
     -  Я не знаю, - промямлил он, - уже поздно. Разумно ли решать денежные вопросы ночью?
     -  Так то денежные, - набросился на него Халим. - А мы говорим о том, что надо бы подраться. Для этого, поверь мне, ночное время самое подходящее. Или ты струсил?
     -  Я? Струсил? - Кай затряс головой. - Как вы такое могли подумать? Я с вами.
     Деньги собрали обратно в кошель, и, выйдя из кор-чмы, друзья направились к подножью холма Авентин. Там располагались самые злачные места столицы.
     -  Надо было бы нож прихватить, - посетовал на за-бывчивость Халим и, проходя мимо палисадника, отло-мил штакетник. - Хотя сойдет и это.
      

глава XI
Жамбо - творящий чудеса

Фауны - народ знающий ремесла и ученный. В их стране много всяческих диковин. К тому же фаунов отличает утонченность. Они искусны в кулинарии, в музыке и том, что касается плотских удовольствий. Человек неподготов-ленный, столкнувшись с ними, подпадает под очарование их культуры и теряет связь с собственной. В этом и заключа-ется главная уловка фаунов. Ведь человек, теряя корни, те-ряет и силу. И таким образом делается легкой добычей. Именно это и произошло с хиданями. Очарованные фаунски-ми диковинами, они забыли о том, кто они есть. Подражая фаунам, состригли богатырские косицы, полюбили их шелка и даже переняли фаунскую речь. Утратив свой прежний об-лик, они утратили и былую доблесть, а позабыв язык, поза-были и о славе. Так хиданьский народ из хищника превратился в жертву, так он сделался легкой добычей фаунов.

Гэсер Татори. История от начала времен.

     Гуру Навин оказался умелым знахарем. Пешачи, как он называл болезнь, оставили больного, и тот мог бы встать на ноги уже через неделю. Но больной этого не сделал.
     -  Всему причиной злобные асуры и ракшасы, - объ-яснил гуру мнимую слабость Жамбо. - Они проникли не только в плоть, но в душу и мысли. Душа болеет, и разум больного терзают сомнения. От этого он не может найти себе места и отличить плохое от хорошего. Но больную душу снадобьями не вылечить, и разум не очистить промыванием. Тут надобна духовная гимнастика. Ты знаешь что-нибудь о медитации?
     Жамбо и слова такого не знал. И гуру взялся обучить.
     Глупее занятия трудно было придумать. Суть меди-тации сводилась к тому, чтобы по нескольку часов к ря-ду сидеть, не двигаясь, глядеть в одну точку и ни о чем не думать. Это было унизительно, но Жамбо готов был исполнить и не такое.
     Свое положение он понимал так. Он - хидань, он на-ходится в руках народа, которому его соплеменники доставили немало бед. И цел он лишь потому, что его оберегает закон гостеприимства. Но стоит ему только шаг ступить за пределы аила, как гостеприимные хозяе-ва набросятся на него и с великой радостью порвут на части. Вот Жамбо и тянул с выздоровлением и готов был медитировать годами, только бы оставаться гостем.
     Вначале Жамбо только делал вид, что занимается гимнастикой. Сидел, как истукан, смотрел перед собой и думал о своем. В первую очередь о том, как ему вы-браться из плена.
     Вариантов имелось несколько. Можно было, к при-меру, выкрасть самую резвую лошадь, снять часового и ускакать куда-нибудь подальше. Но этот способ был малонадежен. Высокие телеги обнаружат его исчезно-вение самое большее через час (его стерегли днем и но-чью проверяли), пустятся по следу и рано или поздно обязательно настигнут. Ведь Жамбо прежде, чем пус-титься в бегство, надо будет прихватить зарытые сокро-вища, а это лишний груз и потеря времени. Хотя от зо-лота можно было бы и отказаться, не велика потеря.
     Другой способ предполагал захват заложника. Хогн Высоких телег приходил взглянуть на больного раз в несколько дней. Наброситься на него, когда он прибли-зится, приставить к горлу нож и вытребовать свободу за его жизнь. Да только хогн, скорее всего, прикажет бить своим жигитам. Ведь он степняк, волчьей крови, и как всякий волк  мало ценит собственную шкуру. Месть для волков дороже.
     Третий  способ - купить Высоких телег. Отрыть клад, отдать золото и получить свободу. Этот способ был са-мым безнадежным. Предложи Жамбо телегам сделку, и те, скорее всего, оскорбятся. Никому не приятно, когда его держат за человека, способного променять честь на золото.
     Были и другие варианты, но ни один из них не гаран-тировал успеха. Жамбо прокручивал их в голове во вре-мя медитаций и никак не мог определиться с выбором. Прокручивал-прокручивал, прокручивал-прокручивал и однажды не заметил, как провалился в пропасть... нет, не в пропасть - в бездну. И растворился, исчез, пропал в ее пустоте, в ее бездонности, в ее пространстве.
     Сколько он пробыл в забытьи, Жамбо не мог опреде-лить, но гуру заверил, что всего несколько мгновений.
     -  Продолжай занятия, - посоветовал колдун, - и каж-дый раз часы нирваны будут накручивать мгновенье.
     Вернувшись из этой самой нирваны, Жамбо ощутил необычайное спокойствие. На сердце сделалось легко, мысли стали невесомыми, и тело будто перестало ве-сить. Казалось, оттолкнись от земли и воспаришь в не-беса, как птица.
     -  Это очищающее действие духовной гимнастики, - дал объяснение его состоянию гуру Навин. - Тебе сде-лалось легко, потому что ты скинул часть бремени пе-реживаний и сомнений. В нирване, где ты пробыл всего несколько мгновений, тебе раскрылась призрачность и иллюзорность мира и то, что вокруг нас майя . А разве иллюзия заслуживает того, чтобы из-за нее переживать?
     -  Какая еще иллюзия? - не поверил Жамбо. - Как мир может быть призрачным, если я вижу и ощущаю его? Вот ты, старик, разве призрак?
     -  Я майя, - ответил старик. - И ты майя. И эта телега, и люди вокруг нас, и все, что нас окружает - майя.
     -  Майя, майя! Что еще за майя?
     Жамбо хотел разозлиться, настолько глупо звучали слова колдуна. Но дальше пошло еще глупее.
     -  Майя это образ. То, что воплощено в твоем вооб-ражении. Все, что ты видишь и ощущаешь, живет толь-ко в твоей голове. Этого мира не существует без твоего воображения. Выключи его, и мир исчезнет. Что ты ви-дел в нирване, что там ощущал?
     -  Там было пусто. Я ничего не видел.
     -  О чем я и толкую. Мир - это пустота.
     -  Чудно.
     Жамбо так и не удалось разозлиться. И это было уди-вительно.
     -  Чудно, - согласился гуру, - и не для твоего понима-ния. В тебе слишком много жизненной силы, чтобы от-носиться к бытию, как к иллюзии. В тебе жизни столь-ко, что хватит на двоих. Скажи, чего ты хочешь?
     -  Я хочу спастись и обрести свободу, - признался Жамбо.
     -  Этого добиться просто.
     -  Как?
     -  Женись на Лейсани.
     Лейсани была та чумазая девчонка, которая прислу-живала гуру и помогала ему в врачебных делах.
     Мысль жениться на девчонке, которая положила на Жамбо глаз, ему и самому приходила в голову. Вариант с женитьбой в отличии от других способов давал сто-процентный шанс на спасение. Ведь женившись, он по-роднится с Высокими телегами и станет для них своим. Но при всей привлекательности этой идеи Жамбо она пришлась не по нутру. Ему совсем не хотелось расста-ваться с привычным холостятским положением.  Тем более ради такой, как эта Лейсани. Девчонка, как на нее не взгляни, была не во вкусе Жамбо. Мелкая, худосоч-ная, с крохотными грудками, с бедрами, как у подростка и вовсе без задницы. На такое сокровище не всякий позарится, и уж точно не Жамбо.
     -  Она еще мала, а рядом со мной просто кроха, - вы-сказал Жамбо свое отношение. - Я придавлю ее своим пузом, точно лягушонка. И кому от этого будет польза?
     -  Она выносливей и живучей, чем может показаться, - вступился за девчонку гуру. - Бери ее и не бояться - она выдержит. Но речь не об этом. Я спрашивал тебя о другом. Я хотел узнать, чего ты желаешь от жизни в це-лом? На что ты собираешься направить свои силы?
      Жамбо никогда не задавался подобными вопросами. Как-то обходился без них. Жил себе, да жил и тратил силы на что придется. В детстве все больше на игры и шалости. В отрочестве увлекся лошадьми и стрельбой из лука, и все свое время проводил на конюшне и стрельбище, пока отец - азартный игрок и пропащая го-лова, - не проиграл в карты все свое имущество. В пору созревания на него напала грусть, а потом он вылечился и сделался соблазнителем богатых женщин. Этим и жил, пока не началась война. И никогда за все прожитые годы он не ставил перед собой вопрос, что ему нужно от жизни в целом. Во всякую пору было нужно, что-то свое.
     И вот что любопытно, если не считать лошадей, он никогда и ничем не увлекался всерьез и надолго. Он со всей страстью набрасывался на новое дело, и вскоре те-рял к нему интерес. Если разложить его жизнь по часам, то выйдет, что большую ее часть он провел в скуке. Взять хотя бы женщин. Первое чувство было сильным. Прошло немного времени, и он укрепился во мнении, что все бабы одинаковы, и победы над ними не могут радовать. После этого он нацелился на то, что, казалось бы, было недоступно. Но когда и самые знаменитые куртизанки Синая и любовницы сановников двора стали выстраиваться в очередь в его покои, ему наскучили и любовные забавы. Женщина, что кость, сказал он тогда, обглодал и выкинул.
     Восторг, по типу любовного он испытал еще и на войне. В первом же бою он понял: ничто не может срав-ниться с тем ощущением, когда удается сбросить себя оковы страха, и что нигде они не бывают такими креп-кими, как на поле боя. Он узнал, как страх, оставляя воина перекидывается на его врага. Какое сильное чув-ство он испытал, когда заглянув в глаза своего первого противника, он увидел страх, вдвое превосходящий его собственный. Кто-то на войне подсчитывает трупы по-верженных врагов, а Жамбо подсчитывал лишь то, сколько раз ему удавалось совладать со страхом. Одна-ко, когда он выучился этому делу, скучно стало жить и на войне.
     Жамбо обдумывал вопрос гуру достаточно долго, но так и не нашел ответа. Тогда гуру задал другой вопрос:
     -  Может быть, ты хочешь что-то изменить?
     "Что менять? - подумал Жамбо. - Я ни о чем не сожа-лею и ни в чем не раскаиваюсь". Если бы время обрати-лось вспять, то он, пожалуй, прожил бы ту же жизнь.
     -  Я не знаю, - признался Жамбо.
     -  Вот видишь, - обрадовался гуру, - ты не знаешь. Ты не знаешь чего хочешь. У тебя полно сил, но ты понятия не имеешь, куда их приложить. Это ирония природы, издевательство творца. Бог-творец всегда так насмеха-ется над своими созданиями. Одним дает силу, но обде-ляет идеями, другим дает второе, но лишает первого. Надо мной, к примеру, тоже надсмеялись. В моей голо-ве множество замыслов, грудь переполнена порывами. А сил во мне - крохи. Почему бы нам с тобой не слить-ся, чтобы каждый из нас за счет другого мог восполнить недостаток. Почему бы не создать из двух ущербных частиц одно полноценное целое.
     -  Каким образом?
     -  Способ есть, - заверил гуру. - Я изольюсь в тебя.
     Жамбо хмыкнул. Он не знал, как поступить: сразу послать колдуна куда-нибудь подальше или просто по-смеяться над глупым стариком.
     -  Ты что вода, - спросил он, - или какая иная жид-кость? Если так, то я, выходит, крынка?
     -  Вот именно, - с жаром заявил колдун. - Я жидкость, а ты - сосуд. Во мне - духовная энергия и знание, в тебе - физическая сила и воля. Жамбо из рода Тома! - потребовал он. - Ты должен довериться Рампрасаду Чандра Навину. Он знает, как делаются такие дела. Он обучался у самых прославленных мастеров духовных практик. Он изучил расположение всех чакр  и нади . Если ты последуешь моему совету, то в скором времени ты станешь сиддхи.
     -  Сиддхи? - от возбужденного вида колдуна Жамбо стало не до смеха. - Что это такое?
     -  Это способность творить чудеса, это сверхъестест-венная сила!
     -  Какая, например?
     -  Ясновидение, предвидение, осведомленность в прошлом и будущем, способность быстро перемещаться на большие расстояния, становиться невидимым по соб-ственному желанию, обходиться без сна, еды и пития, задерживать на долгое время дыхание и сердцебиение, являть себя одновременно в двух и более местах, лечить болезни, воскрешать, направлять события в нужное рус-ло!
     -  И всему этому ты меня обучишь?
     -  Нет. Все это придет к тебе само. Придет после того, как моя прана потечет в твоем нади, когда твои маховые колеса начтут разгонять мою духовную энергию.
     "Странный, очень странный старик, - подумал Жам-бо. - Одно слово - колдун".
     -  То, что ты говоришь удивительно и очень заманчи-во, - признался Жамбо. - Мне бы очень хотелось обла-дать теми свойствами, которые ты перечислил. Творить чудеса - это мечта любого человека. Позволить тебе из-литься в меня - это малая плата за обретение удивитель-ного дара. Но, во-первых, откуда мне знать, что ты не надсмехаешься? Уж больно чудно звучат твои слова. А во-вторых, если все всерьез и без насмешек, откуда мне знать и то, что ты не завладеешь мною, как только изольешься? Я, признаться, не доверяю колдовству и всяческим дьявольским уловкам. Другими словами, я не против обрести чудесные способности, но при этом я хочу остаться самим собой - Жабо из рода Тома, а не превращаться в Чандру Навина. Ты понимаешь, о чем я говорю?
     -  Прекрасно, - горячо заявил старик. - Скажи, Жам-бо, - сказал он уже вкрадчивым тоном, - разве человек перестает быть самим собой, когда в него вливают чу-жую кровь?
     Жамбо мотнул головой.
     -  С праной тоже самое. Кровь питает тело, а прана питает душу и сознание. Когда я изольюсь в тебя, ты останешься прежним Жамбо, с той лишь разницей, что по твоим нади будет течь моя прана. На один вопрос я ответил, а на другой не стану.
     -  Это почему же?
     -  Посмотри на меня, Жамбо, - призвал старик. - Раз-ве я похож на шутника?
     На шутника гуру Навин походил меньше всего, это правда.
     -  Хорошо, - проговорил Жамбо. - Тогда выскажу еще одно сомнение. Если верить твоим слова, в этой сделке я получаю все и ничего не теряю. Ты же отдаешь всего себя без остатка и ничего не получаешь. Зачем тебе это надо?
     -  Кое-что я все-таки получаю, - признался гуру. - Часть моей сущности с моей праной перейдет в тебя.
     -  Какая?
     -  Мои знания и мои устремления. Я странник сре-динного пути, я исповедую веру просветленных. Когда произойдет ротация, ты станешь одним из нас.
     -  Я стану верить в вашего бога?
     -  Да.
     -  В вашего, так в вашего, - согласился Жамбо, - это не страшно. Но мне все равно не понятно, для чего все это? Что ты с этого имеешь?
     -  Не я, моя религия. Она получит сильного человека, того, кто впоследствии сделается сиддхи. Мои устрем-ления направят его усилия в нужное русло. Он сделает для нашей религии то, чего я - бессильный никогда не сумею сделать. Жамбо из рода Тома, ты обретешь то, чего не знал, ты обретешь приложение своим не дюжим силам. Так ты согласен?
     -  В целом, да, - ответил Жамбо. - Только признайся мне еще в одном. Почему я? Почему не кто-то из Высо-ких телег? Ведь ты, как я понял, давно их знаешь?
     -  Я знаю их без малого десять лет. Я знаю их с тех пор, как пересек пустыню и перевалил через гряду.
     -  Опять чудно. Разве за грядой что-то есть? За гря-дой пустыня, а за пустыней пропасть. Там обрывается суша.
     -  За грядой и за пустыней - огромный мир. Его насе-ляет множество народов, говорящих на разных языках. Я пришел оттуда, чтобы найти Поднебесную и угодил в плен к Высоким телегам. Со мной было несколько това-рищей. Они погибли, а мне сохранили жизнь, потому что я умею врачевать. За десять лет я хорошо изучил своих хозяев и сумел распознать их сильные и слабые стороны. И понял, что никто из Высоких телег никогда не решится на ротацию.
     -  Почему?
     -  Потому что они, также как и ты боятся чародейст-ва. Только значительно сильнее.
     -  Я не боюсь, - заявил Жамбо. - Страх мне не ведом.
     -  О чем я и говорю.
     Жамбо раздирали сомнения. Он не знал на решиться.
     -  И когда же состоится эта самая... ротация? - поин-тересовался он.
     -  Еще не скоро, - успокоил гуру. - Прежде твои ма-ховики должны набрать обороты, а нави обрести тре-буемую прочность. Это произойдет тем раньше, чем усердней ты будешь медитировать. Кроме того тебе на-до набраться некоторых знаний и выучить язык, на ко-тором говорят мои единоверцы.
     -  Выучить язык? Сколько же времени на это уйдет?
     -  Год, а может два. А может больше. Все будет зави-сеть от твоего усердия.
     -  Усердия у меня предостаточно. Но хватит ли тер-пения у телег? Как долго они будут оказывать госте-приимство? Мне думается, не сегодня, так завтра меня погонят, а как прогонят, так и убьют.
     -  Я уже говорил тебе, как уберечься. Женись.
     -  Ты что сводник?
     -  Может быть. Лейсан хорошая девушка, кроме того она приняла нашу веру, и я обещал ей помощь. Верь мне, она будет тебе хорошей женой.
     -  Ловок ты, старик, в чистом виде делец, - Жамбо усмехнулся. - Ну, черт с тобой. Почему бы не жениться на девчонке, раз она этого хочет. Надо же когда-нибудь обзаводиться семьей. Только уговор, - предупредил Жамбо, -за свата ты. По рукам?
     Гуру и впрямь, как делец протянул для пожатия руку.
     Тем же вечером, когда чумазая пришла менять по-вязки, Жамбо припомнив прежние навыки, начал жени-ховский разговор.
     -  У тебя ласковые руки, - проговорил он густым грудным голосом (фауны - знатоки любовной интриги - утверждают, что такой голос сильнее всего воздейству-ет на женщин). - Их прикосновения волнуют, - Жамбо посмотрел на чумазую тем пристальным взглядом, ко-торый рекомендуют фауны. - И что особенно ценно, ты заботлива. По моему убеждению, умение проявлять за-боту есть главнейшее женское достоинство. Я ставлю его выше других женских качеств таких, как красота или, скажем, умения вести приятную беседу.
     -  Я умею вести беседу, - заявила девчонка.
     -  Если умеешь, тогда почему молчишь? За все время, что мы знакомы, я не услышал от тебя ни единого слова. Ты меня боишься?
     Чумазая мотнула головой.
     -  Вот, опять язык прикусила.
     Девчонка сняла старые повязки и взялась промывать раны.
     -  Это не я, это ты язык прикусил.
     Жамбо засмеялся.
     -  Я болтаю без остановки, мозоль натер на языке. Кто же тогда, по-твоему, болтун?
     Девчонка закончила с промыванием, отложила воду и глянула на Жамбо снизу вверх.
     -  Все, что надо было, я уже сказала, - ответила она. - А вот ты отмалчиваешься.
     "Ловко", - отметил он про себя и перестал смеяться.
     -  Да, слышал я что-то, - проговорил он будто бы припоминая. - Но я тогда находился в беспамятстве. Так что сомнения у меня, правильно ли я понял?
     -  Если сомневался, мог бы и спросить.
     Жамбо восхитился: "Толи простодыра, толи умница. Сразу не поймешь".
     -  Так ты и вправду хочешь замуж за меня?
     Девчонка кивнула головой.
     -  Но почему?
     -  Ты сильный. Я хочу таких же детей.
     -  Хорошо, - согласился Жамбо, - от меня дети возь-мут силу. А что возьмут от тебя? Умение вести беседу?
     -  Я тебе не подхожу?
     -  Я такого не говорил.
     -  Ты говорил, что я заботлива, - напомнила девчонка. - И еще то, что это ценится тобой превыше всего.
     -  Еще мной ценится преданность, - заявил Жамбо. - Ты станешь преданной женой?
     -  В этом можешь не сомневайся. Мне достаточно будет тебя одного.
     -  Я не про преданность на ложе, - Жамбо склонился, схватил ее за подбородок и повернул к себе. - Мне нуж-на супруга, которая вся без остатка будет моей. Всеми чаяниями и помыслами.
     Девчонка ответила, не отрывая взгляда от его лица:
     -  Я уже вся твоя.
     -  И ты сделаешь все, что я тебе скажу?
     -  Не сомневайся.
     -  Тут в одном месте зарыто то, что мне принадлежит, - Жамбо проговорил это с расстановкой, роняя слова, как камни. - Скоро аил снимется и тронется в путь. Не оставлять же нажитое. Так что ты пойдешь к тому месту, отыщешь клад и принесешь мне в целостности и сохранности. Да так, чтобы никто не знал, и никто не видел. Сумеешь?
     -  Сумею.
     -  И ты не спросишь, что это за клад?
     -  Чтобы там ни было, я тебе его доставлю. Где это место?
     "Пожалуй, все же умница, - подумал Жамбо, - а не простодыра. Глаза смышленые... и преданные, ведь".
     -  Я объясню тебе. Но позже.
     Жамбо потянул ее к себе, привлек к груди и поцело-вал. Прямо в губы. Девчонка отдалась его ласке с дове-рием. Если бы  отстранилась или засомневалась хоть на миг, Жамбо бы понял: она обманет.
    

глава XII
Свами Шарма Триведи

Когда фауны прогнали из своей страны хиданей, те ушли на север и начали вражду с Волчьей степью. То было противо-стояние не на жизнь, а насмерть. Множество людей тогда, чтобы спастись от бедствий, которые принесли с собой хидани, оставили свои земли и ушли в другие страны в поис-ках убежища. В том числе и серы. Часть их народа ушла на запад, к южным отрогам Драконьей гряды, а большинство на юг, в Срединную равнину. Меньшинство достигло того, чего искало, а большинство нашло новые беды. Фауны, об-ретшие долгожданную свободу, не пожелали терпеть у себя инородцев. Они накинулись на серов и погнали прочь. Не от-ступали  до тех пор, пока не загнали в Драконьи горы. Серы бы неминуемо пропали, если бы не отыскалась в тех горах пещера. В сущности это был длиннющий, подземный ход из одной страны в другую. Серы вошли в пещеру в Поднебесной, а вышли из нее в Хинде. Места там оказались малолюдные, необитаемые, и это предоставило серам время набраться сил и привести себя в порядок.

Гэсер Татори. История от начала времен.

     Пиршественный стол не отличался разнообразием угощений, но зато мяса, проса и вина подавалось вдо-воль. Для такого дела, как свадьба наследника забили десять жеребят и, наверное, до сорока коз. Свами наел-ся, что называется, от пуза. С голодухи умял четыре больших куска отварной конины, залил в себя две миски жирного бульона, сдобренного просом, и сверх этого получил от шада в знак особенной приязни козлиную голову. Принимаясь за нее, он почувствовал, что лопнет, если не остановится.
     Сейчас он лежал на берегу ручья, страдал, окунался поминутно лицом в холодное течение, надеясь этим улучшить положение, и не знал, что с собой поделать.
     "Зачем я съел эту проклятую голову? - укорял он сам себе с запоздалым раскаянием. - Если бы не она, мне бы не было так плохо".
     От тяжести в желудке стало тяжело дышать. Ему ка-залось, что нутро его вскипает и всходит горячей пеной, и разбухает, разбухает что-то в желудке и давит требо-вательно на стенки. Желая помочь своей несчастной утробе, Свами налег животом на камень и надавил, рас-считывая таким образом вытеснить из себя хоть что-то. Но от этого сделалось только хуже. Его пробил обиль-ный пот, и холодок пробежал по телу. "Умираю".
     -  Плохо, слон?
     Это опять был голос девочки. Он прозвучал опять еле слышно. Но Свами догадался: она рядом, стоит над ним и, наверняка усмехается. Он простонал в ответ и не нашел в себе силы, чтобы хотя бы оглянуться.
     Помогла девочка. Опустилась рядышком, обхватила его за плечи и перевернула с живота на спину. И оказа-лось, что вовсе она не усмехалась, а совсем наоборот, смотрела на него с сочувствием и жалостью.
     -  У тебя жар, - сказала она, пощупав Свами лоб. - Не следовало так объедаться. Если бы ты сидел рядом со мной, я бы тебе не позволила.
     На пиру Свами сидел по левую руку от шада. Это было второе по почету место. Самое почетное занимал первый знаменосец шада. У серов так заведено, что гос-ти и хозяева не перемешиваются на свадебном пиру, а рассаживаются друг напротив друга. А жениха и невес-ту сажают во главе стола.
     Сначала все - и гости, и хозяева, - смотрели на Свами скорее с любопытством, чем с осмысленным интересом.
Обряд он провел на совесть, не придраться. Ни разу не сбившись, звучным певучим голосом прочитал три мес-та из Рик-веди, в которых говорится о трех главных уст-ремлениях: артхе, каме и мокше. Потом, связав жениха и невесту длинным кушаком, водил вокруг костра и ис-полнял гимн из упанишады, воспевающий величие бога-творца. В конце прочитал одно место из Яджур-веди, посвященное санатане-дхарме. Длилось все это не меньше часа, но никто не перебивал его, слушали, зата-ив дыхание.
      После обряда, когда Свами сошел с церемониально-го места и устроился за столом, люди уставились на не-го, как на диковину. На нем был красно-желтый хитон из подаренного шадом шелка, и, возможно, их больше заинтересовал хитон, а не Свами. Но так продолжалось лишь до тех пор, пока не подали угощение. После этого все внимание было приковано к самому монаху.
     Свами не заметил, как в него влетел первый кусок мяса. Люди и четверти своего не съели, а Свами уже взялся за второй кусок. У всех присутствующих это вы-звало восхищение. "Ай да колдун! Ловок, ничего не скажешь". После второго куска люди проявили беспо-койство. "А малыш не лопнет? - спрашивали они друг у друга. - Мелкий, тощий, а лопает, как здоровенный де-тина". Это и вправду было удивительно, ведь каждый кусок тянул на мину . После третьего куска все начали смеяться, а громче других шад. "Вот это проглот! - на-перебой загалдели гости. - Вот это обжора! Воистину бездонная утроба!" А шад твердил: "Знай наших! У мое-го колдуна не обычная утроба. У всех людей в животе потроха, а у моего - волшебный горн. Все, что попадает в него, сгорает и выходит жаром. Об него сейчас можно обжечься. Точно, точно!"
     Из присутствующих только один князь Вита Спан-томано не находил ничего забавного в обжорстве Сва-ми. Он был предводителем тысячи бактрийцев, при-бывших на свадьбу, и приходился отцом невесте.
     -  Если парня не остановить, он плохо кончит, - пре-дупредил князь, когда Свами разделавшись с бульоном и кашей, принялся за четвертый кусок. - Это жеребяти-на. От нее закипает кровь. Посмотрите, он сделался све-кольного цвета.
     -  Так он же не простой колдун, а красный, - напом-нил шад. - Какого же еще цвета ему быть? - и всучил Свами козлиную голову.
     Напрасно он это сделал. И напрасно Свами принял.
     Свами не мог понять, что на него нашло. Недоедание в предшествующие дни, безусловно, сыграло свою роль. Но только ли оно? От чего еще он повел себя так глупо, по какой еще причине он, утратив достоинство, сделал-ся посмешищем людей?
     С чего все началось? С красного хитона, который привлек всеобщее внимание. Облачившись в него, Сва-ми встал на высоком месте и принялся читать стихи из вед, и все слушали его. От множества устремленных на него глаз он испытал волнение, и еще ни с чем несрав-нимое блаженство. Там на высоком месте он осознал, чего ему не хватало два последних месяца. Он понял, без чего он тосковал больше всего.
     Свами с детства привык, что к нему относятся, как к одаренному, подающему надежды мальчику. Он при-вык, чтобы на него смотрели с любопытством, чтобы ждали, чем он удивит. Так было, когда он изучил упа-нишады и три основополагающие веды. Так было, когда в нем открылся дар агни, когда его прозвали Неопали-мым и принялись приглашать на погребальные обряды. Привычка к всеобщему вниманию сделалась в нем не-преодолимой. Он уже не мог обходиться без того, чтобы им восхищались, восхищались и ждали от Свами чуда.
     И вот после двух месяцев забвения он вновь очутился в центре внимания. Здесь на самой крыше мира, где можно рукой зацепиться за проплывающие в небе обла-ка, у высокогорного створа, именуемого перевал Гин-дыкуш, он снова испытал то пьянящее, волнующее чув-ство, которое может быть вызвано только всеобщим любопытством. И ему было так досадно, когда закончи-лась брачная церемония. Ему хотелось оставаться в цен-тре внимания как можно дольше. И поэтому, когда лю-ди восхитились его способностью набивать утробу, он согласился удивлять их хотя бы этим. И не мог остано-виться, когда шад заявил, что в его животе волшебный горн - ему захотелось доказать, что и это правда.
     Не голод, а тщеславие явилось причиной его позора. Порочная привычка удивлять и потребность в восхище-нии сыграли с ним злую шутку и ввергли в пучину уни-жения. И только поэтому он терпел теперь страдания, умирал и не знал, как себя спасти.
     -  Тебе поможет чака, - заявила девочка. - Сейчас я принесу.
     У серов есть особый способ обработки молока. Сна-чала оно заквашивается, потом из него сцеживают воду, а из образовавшейся тестообразной массы лепят блины или шарики и сушат. В засушенном виде молоко может храниться сколько угодно долго. Такое вот сухое моло-ко и называется у серов чакой. Чаку можно употреблять как сыр, а можно, предварительно растерев, развести с водой и выпить. Именно питьевую чаку девочка и пред-ложила Свами.
     -  Кислое молоко лечит больной желудок, - заявила она. - Это все знают. Пей.
     Свами замотал головой. От одной мысли, что надо еще что-то принять в желудок, его заколотило. Но де-вочка настояла. А попросту разжала Свами зубы и влила в рот из здоровенной крынки. Половина пролилось, но кое-что попало.
     -  Сейчас станет легче, - пообещала девочка, - сам убедишься. - Она пристроилась возле него и уложила голову Свами себе на ноги. - Мне понравилось, как ты читал стихи. Было непонятно, но красиво. Всем другим тоже понравилось. Удивительно, что в твоей голове по-мещается столько слов. Видно, она у тебя большая.
     "Большая, - согласился Свами. - Такая же, как утро-ба".
     -  Я тоже много чего помню. И особенно песен. Если хочешь, я спою.
     И она запела. Грудным женским голосом. О чем ее песни, Свами было непонятно, ведь он успел узнать те так много серских слов. Но от ее пения ему сделалась грустно, так грустно, что на глазах навернулись слезы.
     Свадебный пир подходил к концу, и люди начали покидать застолье. Кое-кто, услышав песню, пришел к берегу ручья. Слушали девочку и охали под ее печальное пение. Некоторые, расчувствовавшись, подходили к Свами и выражали ему сочувствие.
     Появились на берегу и шад с князем Витой Спанто-мано. Эти слушать песню не стали. Приблизились к  Свами и посмотрели на него с вниманием.
     -  Что-то мне не нравится, как парень выглядит, - сказал шад. - Помирает вроде. Ты давала кислое молоко, - спросил он у дочери, - как я велел?
     Князь Спантомано, встав за спиной у шада, уверенно заявил:
     -  Молоком тут не поможешь. Ему нужна вода.
     -  Князь думает, что в парнишку что-то влезет?
     -  Я говорю не о том, чтобы поить, а том, чтобы вы-купать, - ответил бактриец. - Время для этого, конечно, не совсем подходящее. Но если шад Татори желает спа-сти своего монаха, он должен окунуть его в реку. Толь-ко холодная вода может вернуть мальчугана к жизни.
     К словам князя отнеслись с должным почтением. Свами немедленно раздели и голышом внесли в воду.
     В середине ручья течение было стремительным и хо-лодным. Но и в заводи, где уложили Свами, оказалось не многим теплее. Его обожгло ледяной водой, и на ка-кой-то миг остановилось сердце.
     Но потом пошло на поправку. Вся лишняя тяжесть начала выходить через поры. Выходила потом и засты-вала на поверхности воды жирными кругами. Через не-сколько минут вокруг Свами собралось огромное жир-ное пятно. Кто-то из серов попробовал его на ощупь.
     -  Вроде топленого масла, - сообщил он окружаю-щим. - Интересно, можно на нем готовить?
     -  Как долго колдуну надо отмокать? - поинтересо-вался шад Татори у князя.
     -  Пока все лишнее не выйдет. Думаю, одного часа хватит.
     -  А он не околеет? Вода-то ледяная.
     -  Внутри у него горит. И не потому что он агнишат-ва, а потому что он обжора. Напрасно шад Татори по-зволил монаху объедаться.
     -  Да, в этом деле я сплоховал, - признал справедли-вость слов собеседника шад серов. - Я-то думал как: раз он колдун, то ему все нипочем.
     -  Он монах, - взялся объяснить бактриец. - Он носит имя Агнишатва, и для нас, придерживающихся веры просветленных он - ахура . Пусть даже на поверку окажется, что молокосос ничего не стоит, главное, что люди верят в его дар и чтят в нем божью искру. В пред-стоящем деле шаду Татори этот монах может очень пригодиться, и поэтому монаха необходимо беречь.
     -  Опять истинная правда, - согласился шад. - Отныне монах будет находиться под моей защитой. Я уступлю ему свою палатку.
     -  На ночь приставьте к нему человека. Как только спадет жар, его следует опоить, хотя бы вашим кислым молоком.
     Через час Свами вытащили из воды и перенесли в жарко натопленный шатер шада. Там положили на вой-лок и укутали мехами.
     Свами после всего приключившегося испытывал та-кую слабость, что немедленно уснул. И приснилось ему, что лежит он на лугу под жарким летним солнцем, с гор задувает прохладой ветерок, колышет стебельки трав, и те ласково щекочут щеку. Так приятно было на согретой солнцем земле, так приятно было подставляться ветру, и нестерпимо сладко было выносить щекотку. Единственно, что мешало, так это сухость во рту. Но это была мелочь. Свами согласился бы всю жизнь проваляться вот так вот на лугу, подставляясь солнцу и ветру. Тем более, что земля на том лугу отчего-то была не жесткая, а мягкая, и терлась, терлась об него. Свами аж застонал от удовольствия. И только он выпустил стон, как опять раздался голос девочки.
     -  Что, плохо?
     Голос прозвучал опять едва слышно, но на этот раз у самого уха. Будто девочка нашептывала ему. Он даже ощутил ее дыхание. Открыл глаза и увидел ее лицо.
      

     Девочка лежала рядом с ним, под одним покрывалом. Лежала и прижималась грудью к его спине.
     Девочка приподнялась и потянулась за крынкой.
     -  Ты во сне улыбался.
     Покрывало сползло с ее груди, и Свами увидел два крохотных бугорка с розовыми окружностями на вер-шинах. От вида обнаженной плоти он смутился. Быстро отвернулся и спросил:
     -  Почему ты здесь?
     -  Меня приставили на ночь. Велели опаивать тебя, когда проснешься.
     Она протянула Свами крынку.
     -  Пей.
     Тот прежде, чем сделать это, спросил у нее:
     -  Козье?
     -  Все у нас козье, - уверила девочка.
     Молоко пришлось кстати. Оказывается, ему нестер-пимо хотелось пить.
     -  Почему вы не держите коров? - спросил он, воз-вращая девочке крынку. - Потому что стали держаться нашей веры?
     Девочка дождалась, когда Свами снова уляжется под покрывалом. Пристроилась у него под боком и положи-ла голову на грудь.
     -  Раньше держали, - сообщила она. - Но потом изба-вились. Когда переходили горы. Коровам было трудно идти по скалам, они спотыкались и падали. Пришлось нам зарезать стадо.
     Эти слова покоробили Свами.
     -  Этого нельзя было делать, - сказал он с укором.
     Девочка удивилась.
     -  Почему?
     -  Коровы священны.
     Девочка удивилась еще больше.
     -  Коровы просто коровы, - возразила она рассуди-тельным тоном. - Они дают молоко и мясо. Вот вся их священность.
     -  Коровы олицетворяют изобилие и чистоту. Они благостны и жертвенны. Убивать корову и есть говяди-ну - самые страшные преступления.
     -  Это у вас, у красных колдунов так принято? Глупо, - заявила девочка. - Если бы мы не убили коров, мы бы сами погибли. Их мясом мы продержались весь путь в Эмодах.
     -  Каких Эмодах? Где они?
     Девочка указала рукой на юго-восток.
     Свами представил карту.
     -  Там нет иных гор, кроме Драконьих.
     -  Про драконьи ничего не знаю.  Фауны называют те горы, как-то по-своему. Так чудно, что не выговоришь. Мы же назвали их Эмодами, потому что там много на-ших полегло. Кто замерз, кто свалился в пропасть. Осо-бенно много погибло женщин и детей. "Эмод" - это кладбище по-нашему.
     -  Откуда вы? Кто вы такие?
     -  Мы из Сероки. Мы люди.
     Свами никогда не слышал о Сероке и не представлял, где может находиться такая страна.
     -  Старая Серока находилась между Волчьей степью и страной хиданей. Ты знаешь про хиданей?
     -  Нет.
     -  У вас тут никто не знает про народы, живущие по другую сторону Эмодов. Хидани были царями над фау-нами и правили в их землях. Но потом фауны восстали, и хиданям пришлось бежать. Они пришли в Волчью степь и начали сгонять со своих мест все живущие там племена. Согнали и нас. Часть наших ушла на запад, к Драконьей гряде, а большая часть на юг.
     -  Как ты сказала... к Драконьей гряде?
     -  Ну да. Я думаю, там они пропали. За грядой пус-тыня, а за пустыней обрывается суша. Где им было спа-стись? Но и нам на юге пришлось не сладко. Там за нас взялись фауны. Гнали до самой реки, а когда мы пере-правились, загнали в горы. Много наших утонуло в той реке, и половина стада. Она была широкая-преширокая и желтого цвета от ила. В горах мы проплутали больше года и пропали бы наверняка, если бы наши разведчики не отыскали проход. Мы вошли в него и оказались в этих землях.
     Свами снова представил карту.
     -  Межу Драконьей грядой и Драконьими горами имеется только одна большая река. И она действительно называется Желтой. Выходит, вы вышли из Поднебес-ной? И вы на самом деле знаете туда дорогу!
     -  Знаем.
     От внезапного озарения Свами испытал волнение.
     -  Я знаю, почему судьба уготовила мне все эти ужасные испытания. Я знаю, зачем она свела меня с ва-ми.
     -  Зачем?
     -  Я буду первым из просветленных, кто попадет в Срединную равнину. Я стану тем, кто добудет драконий огонь!
     -  Не думаю, что ты что-нибудь добудешь, - возрази-ла девочка и зевнула. - По ту сторону Эмодов идет вой-на. И лучше там вообще не появляться.
     -  Но ведь и здесь намечается война, - напомнил Сва-ми. - Чем та война хуже этой.
     -  Там воюют волки. Здешним людям далеко до них.
     -  Ты хочешь сказать, что люди здесь слабы? Думаю, ты ошибаешься. Согд и Бактриана сильные государства.
     -  Мы уже овладели Арахозией и половиной бактрий-ских земель. Оставшуюся часть сейчас завоевывается нашим ягбу. Когда он покончит с этим, двинется на Согд. Зайдет с запад, в обход этих гор. А мы в это время ударим с юга. Уже год, как наши разведчики собирают в согдийских горах мятежные отряды. Из беглых рабов, разбойников, всех тех, кому не хватило места на равни-не. И даже князья, как ты видел, примыкают к нам. Нас мало, это верно, но мы не так слабы, как может пока-заться. А знаешь почему?

     -  Почему?
     -  Потому что у нас не осталось слабых. Слабые уто-нули в реке и погибли в горах.  У нас даже стариков и женщин осталось мало. Мой отец говорит, что на пути из старой Сероки в новую мы избавились от обузы.
     Свами было удивительно слышать такие вещи от де-вочки. Она рассуждала о войне, будто была мужчиной.
     -  А тебе не страшно? - поинтересовался он. - Ведь на войне опасно.
     -  Страшно было раньше. Самое опасное осталось позади. Все, кто пережил побоище на желтой реке, и все, кто спасся в Эмодах, думают точно также, - девочка повернулась и глянула на него. - А тебе страшно?
     Ее волосы колыхнулись щеки Свами, пощекотали, и  это вызвало в нем что-то вроде трепета. "Вот от чего во сне мне было так приятно".
     -  Я не знаю, - признался Свами. - Наверно, страшно.
     -  Не бойся, - успокоила девочка. - Я не дам тебя в обиду. Я знаю, - проговорила она, снова положив голову ему на грудь, - отчего ты плакал, когда я пела. Тебе бы-ло грустно, ты скучал по дому, и еще оттого что, ты ос-тался без друзей. Если хочешь, я могу стать твоим дру-гом. Хочешь?
     Слова девочки доставили Свами неожиданную ра-дость, ту радость, которую он привык получать только от матери. Ему захотелось прикоснуться губами к бело-курой головке девочки. Никогда прежде он не целовал-ся. И не лежал в одной постели с девушкой. Не знал, как волосы щекочут щеку, как грудь упругим соском трется об бок. Не ощущал женского дыхания на своей груди. И не догадывался, какое волнение может вызывать ее бли-зость.
     -  Меня зовут Свами. А как тебя?
     -  Лоло, - ответила девушка.
     -  Лоло, - повторил Свами. - Красиво.
     -  Лоло значит "знающая".
     Имя Свами с древнего языка вед переводилось "все-ведающий". Он восхитился совпадением: "Всеведаю-щий и знающая встретили друг друга. Поразительно".
     -  Я буду счастлив, если ты станешь моим другом, - сказал Свами девушке.
     -  Я стану, - пообещала она. - Я уже твой друг. Поце-луй меня.

глава XIII
Тэймур - рожденный жарким летом

"Ашина" в переводе с языка хиданей означает - волк. Род Ашина в прежние времена мало чем выделялся. Были среди них и трусы, и герои. Но в период владычества в отличие от остальных своих соплеменников Ашина сумели сохранить самобытность. Они не стали бездумно принимать культуру фаунов. Взяли только самое ценное, а именно то, что дает наука. Остальное отвергли. Вожди Ашина прикладывали все силы, чтобы старые степные традиции не забывались. Они обучали своих юношей навыкам верховой езды, владения ме-чом и стрельбы из лука. Эти юноши прекрасно себя показали на полях сражений, когда началась война. А после ее завер-шения, когда поверженные хидани бросились бежать на за-пад, сто семейств Ашина отделились от своего народа и нашли приют в заповедных местах Драконьей гряды.

Гэсер Татори. История от начала времен.

     Фауны никогда не имели способности и вкуса к вой-не. Изгнав хиданей со своей территории, они поспешно вернулись к мирной жизни. Однако границы надо было охранять. И надо было добить хиданей, которым в степи неожиданно выпала удача. Генерал Луй, которого фау-ны поставили над собой царем, стал выискивать тех, кто бы выполнит за них военную работу. Свои услуги царю Лую предложили жуаны.
     Происхождение жуанов, надо заметить, своеобразно. У них нет единого корня. В смутные времена всегда на-ходится много людей выбитых из седла и скомпромети-рованных. Немало таких нашлось и тогда, когда фауны восстали против хиданей. Все, кто не мог оставаться в ставке шаньюя и в лагере повстанцев, бежали на север, туда, где степь граничила с зимним лесом. Земли там, что ни говори, были малопривлекательные, но зато там никто не беспокоил. Туда же бежали от господ неволь-ники, дезертиры из армии, из разоренных войной дере-вень - нищие крестьяне. Общим у этого сброда была не кровь, не язык, не вера, а судьба, обрекшая их на нище-ту и прозябание. И она-то властно принуждала их спло-титься и организоваться в силу, способную обеспечить выживание.
     Все эти люди сплотился вокруг дезертира по имени Тобас. Прежде он носил чин офицера в хиданьской ар-мии, но проворовался и бежал, когда его приговорили к смерти. Так что у него были свои счеты с хиданями. Вот этот-то Тобас и предложил царю Лую истребить хи-даньское войско до последнего человека. А в плату за-требовал железо. Драгоценный металл собирали по всем храмам и выковали из него мечи и доспехи для десяти тысяч воинов. У хиданей тогда боеспособных мужчин насчитывалось примерно в пять раз больше. Но хидани преимущественно были вооружены бронзовыми мечами, и только князья их обладали железом. К тому же они действовали разрозненно.
     Тобасу хватило трех лет, чтобы развеять силы про-тивника. Часть хиданей бежала на запад и наверно про-пала в драконьей пустыне, часть подалась на юг и, вы-молив прощение у фаунов, нанялось в их войско охра-нять границу, а большинство погибло.
     Так Тобас завоевал весь север и сделался полновла-стным хозяином степи. Его данниками стали волки Се-рой стаи, Высокие телеги, добытчики пушнины из зим-него леса, лютари и серы, вернее та их часть, которая спасаясь от войны, бежала на запад и расселилась у юж-ных отрогов Драконьей гряды.
     Серы не знали над собой вождей и не имели большо-го войска. Они первыми признали власть жуанов и со-гласились выплачивать дань, сначала скотом, преиму-щественно козами, а потом, когда в горах нашлась руда, стали выплавлять для новых господ железо.
     Однажды несколько серских плавильщиков в поис-ках железняка забрели далеко в горы и наткнулись там на конный дозор. Серы сильно удивились, потому что полагали: кроме них в этих безлюдных горах никто не обитает.
     Внешностью дозорные походили на хиданей: имели приплюснутые носы, короткие веки, были черноволосы, кареглазы и кряжисты по стати. Когда начались перего-воры, оказалось, что это воины из ста семейств Ашина. Спасаясь от преследования жуанов, они забрели в эти горы и уже месяц как живут в облюбованных ими пе-щерах.
     Плавильщики пообещали не выдавать их тайны, и два народа зажили вместе.
     Сто семейств Ашина были той ветвью хиданей, ко-торая, не поддавшись искушениям фаунской культуры, взяла все ценное от их науки. Они сохранили волчий облик , но сумели вооружиться тайными знаниями фа-унских ученых. На основе их письменности, князья Ашина изобрели свою, заменив знаки на клинья, и записали в свои книги все, что удалось разузнать интересного от фаунов. В том числе многое о железе, и об особенном металле - булат.
     Когда Ашина выяснили, чем серы промышляют, князь их Баумен сказал:
     -  У нас есть то, что может вас порадовать, - достал книгу, раскрыл ее на нужной странице и показал рису-нок. - Если вы обучитесь этой хитрости, то сделаете сильными оба наших племени.
     Серы изучили рисунок и приступили к делу. Сначала раздобыли железняк в количестве достаточном для од-ной выплавки. Потом заготовили угли, собрали кости и размололи в муку, как того требовал метод. В конце за-ложили все это в горн в той последовательности и в тех пропорциях, как было указано на рисунке.
     Надобно знать, что чистого железа в мире мало, оно существует только в виде драконьего камня или небес-ного металла. Его плющат или обрабатывают горячей ковкой. Большая же часть железа сокрыта в руде. Для его восстановления используется  сыродутный способ, иначе варка железа. На дно горна кладется горящий уголь, затем попеременно - слои руды и того же угля. В печь подается сырой воздух (отсюда и название спосо-ба). Уголь, сгорая, высвобождает из руды железо, и оно собирается в тестообразном виде на самом дне горна, образуя горновую крицу. В ней много несгоревшего угля и шлака, она пористая, как губка, вся в пустотах. Для того чтобы избавить ее от лишних примесей и придать ей необходимую плотность, горновую крицу подверга-ют горячей ковке - многократно нагревают до белого каления и проковывают тяжелым молотом. В результате получается чистая крица. Из нее в дальнейшем изготав-ливают мечи, доспехи и все необходимое. Процесс этот трудоемкий и крайне длительный. Хотя кричного желе-за добывается значительно больше, чем имеется небес-ного металла, но оно уступает последнему в прочности. И это главный недостаток  кричного железа.
     Метод, предложенный князьями Ашина, имел то от-личие, что предлагал использовать для восстановления не уголь, а размолотую в муку кость. Этой мукой же-лезняк равномерно обсыпался со всех сторон, а уголь же использовать только для создания жара.
     Когда угли в горне прогорели, и серы извлекли из него готовую крицу, то она оказалась плотной и тугой. Мука выгорела, не оставив пустот. Потребовалась толь-ко одна единственная ковка, чтобы выгнать воздух и придать железу требуемую плотность.
     Серские кузнецы взялись выковать полученное желе-зо и очень скоро изготовили клинок такой изумительной гибкости, что им можно было опоясаться. Серы приделали к клинку рукоять, и князь Баумен первым опробовал оружие. Он вызвал на поединок своего самого сильного бойца, и от первого же удара железом бронзовый клинок противника сломался, а меч Баумена уцелел.
     -  Вы посмотрите, - предложил князь окружившим его людям, - от такого удара клинок из кричного железа получил бы на лезвии глубокую зазубрину,  а у этого оно даже слегка не затупилось. Такое же острое, словно им прошлись дважды не по бронзе, а по маслу. Воисти-ну, велико знание фаунских ученых. Они не обманули.
     Князь Баумен поднял клинок высоко над головой и объявил:
     -  По сути, я держу в руках клинок не из железа, а из иного, благородного металла. Это булат. Из него куется оружие победы!
     К вечеру седьмого дня серы из старой крицы выкова-ли еще один меч. Многократно разогревали до красного каления и закаливали в масле. Истратили два бурдюка замечательного льняного масла! Но все без толку. Же-лезный клинок сломался под третьим ударом булата. После этого серы признали Баумена царем над собой, а его родичей - военными вождями.
     В заповедном месте, в ущельях скрытых от любо-пытных глаз серы из огнеупорной глины воздвигли печи и расположили так, чтобы горный ветер задувал в их горны и разжигал огонь. Чтобы запастись углем, вырубили дубовые рощи, сложили из дров поленницы, обложили дерном и запалили. Сложнее оказалось с ко-стью. Собрали все, что было можно. По всем деревням разослали указ, чтобы не выбрасывали, а собирали то, что прежде не представляло ценность. Но даже если бы люди стали бить вдвое больше скота и раз в неделю разживаться дичиной, и все кости сносить в одно место, это все равно не могло бы удовлетворить растущую по-требность.
     -  Люди собирают кости на погостах, - напомнил царь Баумен. - Почему бы нам не воспользоваться тем, что зарыто в землю?
     Вначале серы, которые чтили могилы предков, как святыни, возмутились. Повозмущались, повозмущались и смирились. Деваться-то им было некуда. Один за дру-гим серы перерыли все свои погосты.
     Вскоре каждый князь получил мечи и броню из була-та. Еще через некоторое время - все воины Ашина. По-сле этого серы принялись ковать оружие для своих дру-жинников.
    Жуанам продолжали ковать оружие из кричного же-леза. Царь Тобас заезжал за данью раз в год, в конце ле-та.
       Один из его наездов случился раньше обычного. Серы его не ждали. Царь Тобас застал плавильщиков врасплох.
     -  Что это за дым? - спросил он у серского старейши-ны, вышедшего ему навстречу. Тобас указал на гору, вершина которой была окутана черным облаком. - У вас пожар?
      А надо заметить, что в тот год, и в год предшест-вующий этому и многие лета до того в тех краях стояла жуткая жара. Солнце палило так, что в степи высыхали реки и озера, а в горах выгорала трава. И от этого часто случались пожары.
     - Если горит лес, надо бить тревогу. Почему вы без-действуете?
     Старейшина серов разъяснил:
     - Это поминальные костры. Там, - старейшина мах-нул рукой в сторону вершины, окутанной дымом, - на священной горе Бурхан обитают духи предков. Мы зна-ем, что разжигать костры и окуривать небо есть ничто иное, как невежество и дикость, но ничего не можем поделать с собой - мы слишком привыкли чтить наших предков и героев.
     -  Это не только дикость, - возразил царь Тобас, - но и расточительство. В том лесу должно быть много дичи? Она же вся погибнет.
     -  Духи любят, чтобы попахивало паленным.
     Царь Тобас закатил глаза в знак наивысшего изумле-ния.
     -  Вы мои плавильщики, и я вас ценю. Но какой же вы темный народец!
     Старейшина развел руками.
     -  Темные, как смоль. Ведь мы стоим у горна.
     -  Бог с вами, - смилостивился царь, - жгите свои ле-са, если не жалко. Главное не забывайте выплавлять  железо.
     Когда старейшина ввел Тобаса под кров своего жи-лища и усадил за стол, тот сказал:
     -  Еще одно я не могу взять в толк. Об этом судачат все в округе.
     -  О чем именно?
     -  О кладбищенских войнах. Что это вы затеяли? Ради какой надобности вы разоряете чужие могилы? Неужто опять-таки ради предков?
     -  Совершенно верно, - ответил старейшина. - В за-гробной жизни духи наших предков, оставаясь неото-мщенными, страдают. Мы не знаем поименно всех их врагов, к тому же на многих могилах нет надгробий, поэтому мы разоряем все могилы подряд, все что попадутся. И видно, мы не зря стараемся. Духи предков оценили наши усилия и дали в этом году руды намного больше прежнего. В этот году мы выплавили для своего царя железа на десять даней  больше.
     Тобас был обрадован этой новостью.
     -  Что ж, если за прах лютарей, высоких телег и вол-ков серой стаи ваши духи готовы помогать в добыче железа, тогда я не возражаю, разоряйте могилы, сколько потребуется... Да только все равно, чудно все это.
     Было еще кое-что удивительное, на что царь Тобас обратил внимание. К тому времени хозяева и гости, отобедав, вышли из душной комнаты на свежий воздух и, устроившись под сенью дерева, принялись пить про-хладный кумыс. рядышком носились дети. Их необыч-ная внешность и привлекла внимание Тобаса.
     -  От чего это у белобрысых отцов я вижу столько мальцов буланой масти? Вы что, их красите?
     -  Это не мы, - возразил старейшина. - Это огонь и дым. Ведь мы плавильщики.
     -  Вы и дочерей своих учите стоять у горна?
     -  Верно, и дочери наши сделались чернявы. А все, потому что копоть и сажа у нас уже в крови. Мы пла-вильщики.
     -  Чудно, чудно, - проговорил Тобас, засмотревшись на детей, играющих в войну.
      Что верно, то верно, многие девочки серов, родив-шиеся в последние пять лет были чернявы, а многие мальцы - буланой масти, а еще больше попадалось пе-гих и  русоволосых. Но дым и сажа к темной масти сер-ских детей не имели никакого отношения (тут старей-шина соврал). Объяснение этому явлению имелось не-сколько иное.
     Дело в том, что Ашина, забравшись в эти горы, забы-ли позаботится о том, чтобы привезти с собою своих женщин, а лучше сказать, не привезли совсем. А поэто-му и князья, и воины Ашина были очень обрадованы, когда увидели серских девиц. Они стали брать их в же-ны, и даже царь Баумен женился на дочери старейшины. Черное, как известно, всегда подавляет белое, а потому дети от этих браков пошли в отцов: все больше темноволосые, кареглазые, мордастые, кряжистые. Попадались, правда, длинноногие, как их матери, и высокие. А многие сохранили у себя материнскую волоокость и удлиненность век. И почти всем достались высокие серские носы. По нраву дети были по-волчьи свирепы и, как серы настырны. Они проявляли, как их отцы любовь к воинским забавам, а у матерей взяли усердие, которое всегда отличало серов. Однако наряду с этим они обладали и тем, чего не было у их родителей. Неутомимостью и неиссякаемой силой. Они целыми днями носились по горам, словно земля у них под ногами горела. "Все это от солнца", - говорил старейшина. "Все от солнца, - сказал он и тогда, глядя на заигравшихся детей, - от жаркого солнца, под которым они родились".
     В прежние годы, когда Тобас наведывался в урочный час, Ашина заранее уходили в горы и уводили с собой своих детей. А в этот раз проклятый жуан нагрянул вне-запно. Не оставил серам время убрать с глаз долой, что  показывать не следовало. Они даже угольные поленни-цы не затушили. Царю Баумену и его сородичам при-шлось уходить впопыхах, вот часть детей и не собра-лось. Где их только черти носили.
     -  Вон тот крепыш особенно хорош.
     Царь Тобас указал на мальчика, возвышающегося над другими детьми на целую голову. В игре он верховодил всеми.
     -  Чудной он, но мне нравится. Я его, пожалуй, забе-ру с собой.
     Старейшина нахмурился.
     -  Как это заберешь? Зачем?
     Тобас усмехнулся, глядя на то, как всполошился ста-рик.
     -  Не переживай, - сказал он почти что ласково. - Я заплачу его отцу хороший выкуп. Он сможет выбрать трех барашков в моем стаде. Кто его отец?
     Этот мальчуган был... а впрочем, не важно. Тобас знал, кто этот мальчик.
     -  Его отец плавильщик и кузнец, как и все мы, - от-ветил старейшина. - Но ты должен знать, царь: серы не продают своих детей.
     -  Три барана хорошая цена за сына кузнеца. Но я не покупаю. Я забираю мальчика на воспитание, - Тобас опустил на скатерть перевернутую чашу, давая понять, что насытился угощениями и разговорами. - У меня есть сын, как раз его лет. Они станут друг другу хорошими товарищами. Так что готовь мальца в дорогу.
     Царь поднялся и велел собирать железо. Утром сле-дующего дня он покинул серов и направился к себе.
     "Странный все-таки мальчуган, - думал Тобас доро-гой. - Ведет себя так, будто ничего не случилось".
     Мальчик ехал рядышком на рослой серебристо-гнедой кобыле. Покачивался в седле и с невозмутимым видом насвистывал простецкий мотивчик.
     "Даже слезинки свистун не проронил, прощаясь с родными. Много ли я знаю детей его лет столь же ску-пых на слезы?"
     Прекратив свистеть, мальчик сощурился и устремил-ся взглядом к горизонту.
     -  Здесь недавно прошел косяк сайгаков, - сообщил он с видом знатока.
     -  С чего ты взял? - спросил рябой телохранитель То-бас, шедший позади мальчишки.
     Тот указал в даль, туда, где в лучах заходящего солн-ца оседало облако пыли.
     -  Видал? Большое облако - большой косяк. Сайгаки идут на водопой. Там у нас ручей, который никогда не пересыхает. Можно было бы взять несколько косуль на ужин.
    На поясе у мальчика болталась сабелька, поблески-вающая бронзой, в налучье, притороченном к передней луке седла хранился роговой лук, а за спиной висел колчан со стрелами.
     -  Маленький сер, по всему видать, опытный охотник, - заметил второй телохранитель, усмехаясь в жиденькие, вислые усы своей незамысловатой шутке. - И много ты убил зверей, сопляк?
     Мальчик отреагировал на замечание совсем не так, как мог бы отреагировать обычный ребенок. Оглянулся, заслонился рукой от солнца и посмотрел на воина так, словно прикидывал чего он стоит.
     "Странный, очень странный взгляд, - отметил Тобас, испытывая какое-то необъяснимое волнение. - Серы так на своих господ не смотрят".
     -  Сколько тебе лет, малец?
     -  Восемь.
     "Врет или нет?" - подумал Тобас. Мальчик выглядел, по меньшей мере, на четыре года старше.
     -  Ты рослый малый.
     -  У нас все такие. Но я выше всех.
     И вправду, те дети, которых Тобас видел в серской деревне, были высокого роста, с широкими плечами и грудью навыкат.
     -  Все такие, говоришь? И отчего это?
     -  От жаркого солнца, - ответил мальчик просто. - Мы все родились жарким летом.
     -  И мой сын родился жарким летом. Но он не похож на тебя.
     -  Мы родились в горах, а горы ближе к солнцу.
     -  Так тебе старшие учили говорить?
     -  Старшие всегда чему учат младших.
     "Отвечает он как будто бы вежливо, не придерешься. Но один глаз всегда прищурен. Будто приценивается... или надсмехается. Не поймешь. Странный, чудной ма-лец".
     -  Кто у тебя отец?
     Мальчик вздохнул, будто устал от расспросов, а по-том сказал скучливым тоном:
     -  Отец у меня бог Тенг.
     -  Тенг? - Тобас крякнул от удовольствия. - Тогда объясни другое: когда это серы начали чтить Голубое Небо ?
     Мальчик развел руками, мол, откуда мне знать.
     -  Серы никогда не поклонялись Тенгу, - вставил ря-бой телохранитель. - Они помешаны на своих героях и чтут предков. И вообще, не похож этот мальчуган на сера, он явный полукровка. Скорее всего, мать его легла под лютаря или кого-то из Серой стаи.

     -  Тогда половина их девиц побывала под лютарями, - заметил усатый. - Таких, как этот, у серов целый выво-док.
     -  А это легко узнать. Позволь мне, хогн, - обратился к Тобасу за разрешением рябой телохранитель, - и соп-ляк мигом все расскажет.
     -  К чему? - Тобас сделался печальным. - Итак все ясно.
     -  Вы мне не верите?
     -  На счет чего?
     Мальчик громко шмыгнул носом.
     "И вправду сопляк", - подумал Тобас.
     -  Я могу завалить косулю. Взять на копье или прон-зить стрелой. Я уже проделывал такое.
     -  О, тогда малой не врет, - съязвил рябой, - он от Го-лубого Неба! Не понятно только, как это Тенг своим членищем вошел в маленькую щель его мамаши!
     -  У шлюх она большая, - разъяснил усатый. - Не щель, а прорва, сто чертей! Самый подходящий размер для Тенга!
     Оба насмешника загоготали.
     -  А если я добуду косулю? - спросил мальчик. - Что тогда?
     -  Тогда проси чего хочешь, молокосос.
     Мальчик глянул на него своим прищуренным глазом.
     -  Ты отдашь свой меч.
     Усатый восхитился.
     -  Вот это наглость!
     -  Принеси хотя бы тощего козленка, и ты его полу-чишь то, что просишь, - пообещал рябой. - А если нет, будешь вычищать одежду от насекомых до конца пути. Мне и двум своим господам. Хогн, ты не против?
     Тобас отмахнулся. "Кто его знает, этого бычка".
     Утром, когда все встали после сна, мальчика не ока-залось на месте.
     -  Кто стоял в карауле? - спросил Тобас у рябого.
     -  Слава Тенгу, не я, - ответил тот.
     Караульным оказался пожилой фаун из крестьян.
     -  Проспал? - набросился на него Тобас.
     -  Глаз не смыкал.
     По виду караульный был растяпа. Но врать такие не умеют - у фаунов это величайший грех.
      -  Тогда скажи на милость, где мальчишка?
      -  Убег, - предположил растяпа, - прокрался. Я не знаю.
      Конские следы вели на север.
      -  Куда это его понесло? И почему на север?
      -  Хитрит, - догадался рябой. - След путает. Но мы и не таких видали.
     Рябой перерезал горло фауну, и отряд из десяти сле-допытов пустился в погоню.
     Мальчик обнаружился, когда солнце было на полпу-ти к зениту. Он вышел из-за холма и на крупных рысях двинулся навстречу.
     -  Хай! - прокричал мальчик еще издали.
     Он сидел в седле бочком, по-волчьи. Такая посадка удобна тем, что не дает натереть промежность. Но не всякий наездник может использовать ее, когда лошадь чешет рысью. Для этого нужна особая сноровка. У се-ров никогда не было такой сноровки. Какие они наезд-ники, всем известно. Этот же мальчуган даже, когда его кобыла брала бугры и перемахивала через рытвины, не менял посадку. Более того, он ехал, спустив поводья, предоставив лошади полную свободу, и одной рукой удерживал у передней луки тушу, убитой им косули. Забавно было видеть, как восьмилетний мальчик корчит из себя удальца. При всем своем не по годам развитом телосложении он смотрелся на рослой кобыле недомер-ком.
     -  Сто чертей! - прокричал усатый. - Он и не думал убегать!
     -  Здесь из под земли бьет ключ, и в ложбине образо-валась заводь, - сообщил мальчишка, подъехав ближе. - Я знал, что какая-никакая животина обязательно придет сюда напиться. Только вот дожидаться пришлось доль-ше, чем я рассчитывал.
     -  Как ты узнал про заводь? - спросил Тобас.
     -  Это просто, - ответил мальчуган. - Ласточки под-сказали.
     И вправду, над холмом кружила небольшая стая.
     Мальчик подвел лошадь к рябому.
     - Вот косуля, - сказал он и показал на тушу. - Где мой меч?
     Рябой сокрушенно покачал головой.
     -  Ну, малой, потешил, нету слов, - он отстегнул меч от пояса и бросил мальчику. - Держи, если удержишь.
     Меч был тяжелый, с широким клинком, в две трети вэя . Удивительно было видеть, как ловко мальчишка привстал на стременах и поймал его. С лязгом клинок освободился от ножен, и мальчик отметил:
     -  Железный.
     -  А ты какой хотел?
     -  Так бы я тебе и сказал, - мальчик замахнулся мечом и рассек воздух. - Ладно, сойдет, - он вернул клинок в ножны и спрятал приобретение в седельной сумке.
     -  Я в твоем возрасте и мечтать о таком мне мог, - буркнул рябой.
     -  Так это было в незапамятные времена, - мальчик излучал довольство. - Тогда, поди, железо еще не кова-ли?
     - Больно ты скор на язык, малой, - рябой вздохнул. - Ну да ладно, спор есть спор. Выиграл - получай, так я считаю. А я себе другой добуду. А то и свой верну.
     -  Это как же?
     -  Солнце палит, - пожаловался рябой Тобасу. - За-преет косуля. Жалко.
     Тобас посмотрел на солнце, посмотрел на своих всадников, поморщился и махнул рукой.
     -  Ладно. Привал!
     Всадники соскочили с лошадей, быстро натаскали дров, подтащили булыжники и разожгли костер над ни-ми. Рябой освежевал и разделал тушу.
     Когда ломти мяса зашварчали на раскаленных кам-нях, рябой предложил условия нового спора.
     -  Я съем за один присест всю заднюю часть.
     Мальчик скривил лицо.
     -  Этот спор неинтересный.
     -  Почему же?
     -  Я не сомневаюсь, что ты съешь. Но разве это будет справедливо?
     -  О чем ты?
     -  Здесь десять человек, не считая меня. Ты наешься от пуза, а другие что?
     -  Боишься остаться голодным?
     -  Я бы хотел, как следует позавтракать, - признался мальчик.
     -  Годится, - согласился рябой. - Обжирайся. Одна нога твоя! Но если не сожрешь, меч - обратно мой!
     -  А если сожрет? - спросил усатый.
     -  Пусть выбирает!
     Лошадь у рябого была хорошая - сильная и резвая, рыжей масти, со звездой во лбу - но честные люди на лошадь не играют. Седло - дурное, узкое и затертое.  Лук - из тала с костяными вставками, какой используют Высокие телеги. Из вещей равнозначных по ценности мечу, была одна кольчуга - фаунской работы, с двойным сплетением и с толстой чешуей. Но она была явно вели-ка мальчишке.
     -  Если я целиком съем ногу, ты весь остаток пути будешь вычищать мою одежду. Мою и своего господи-на. Хогн, ты не против?
     Усатый загоготал, рябой чертыхнулся, а Тобас про-говорил:
     -  Чудно...
     Мальчик съел всю ногу целиком. Причем довольно быстро. Покончив с ней, рыгнул и отвалился на бок.
     -  Ну, ты даешь, малец! - выразил восхищение уса-тый. - Много я повидал обжор, но ты первый среди них. Как же столько влезло в твое маленькое пузо?
      -  Всегда любил поесть, - признался мальчик.
     -  У него не пузо - прорва, - объявил рябой. - Такая же, как у его шлюхи-матери!
     Никто не обратил на его слова внимание. Все с инте-ресом глядели на мальчишку.
      -  Коз и барашков у нас режут раз в неделю, - затеял тот болтовню, - а в остальное время кормятся молоком, да просом. А все кроме мяса - шоп , так я считаю, и такой пищей не наешься. А потому я с малолетства при-учился отправляться на охоту и добывать себе чего-нибудь.
     -  До последней минуты я думал, что ты бахвал, - сознался усатый, - но теперь я вижу, что ты хоть и мал, но человек серьезный.
     -  Не такой уж серьезный, - сказал мальчик, улыб-нувшись. - Я люблю хорошую шутку. На счет одежды и насекомых, к примеру, я шутил. Я сам о себе отлично позабочусь.
      -  А вот я не признаю шутки подобного рода, - зая-вил рябой. - Спор есть спор! Выиграл - получай. Я буду вычищать твою паршивую одежду, как и было уговоре-но.
     -  Как угодно, - согласился мальчик.
     -  Но я предлагаю сыграть еще раз. Моя лошадь и моя кольчуга против моего меча и последнего обязательства.
     -  На что спорим?
     -  Здесь осталось еще четыре куска, - два куска доз-ревали на камне, а два других рябой вырвал изо рта у своих товарищей. - Не так много для твоей бездонной утробы. Слопай и это, если сумеешь.
     -  Я говорил, что я шутник, - отметил мальчик, - но не говорил, что я дурак. Только дурачье объедается перед дорогой. А я съел достаточно, чтобы не чувствовать себя голодным. К тому же лошадь забирать у товарища бесчестно.
     -  А меч?
     -  Про меч в правилах ничего не говорится.
     -  Ох, малой, - простонал рябой, - ты меня расстроил, - он вскочил на ноги и пнул мальчишку. - Ну, вставай, чего разлегся? Пора в дорогу. Верно, хогн?
     Тобас всю бы жизнь пролежал вот так вот на траве под склоном и дивился бы на мальца, и твердил под нос: "Чудной, чудной". Да только и вправду надо трогаться обратно.
      -  Тебя, как зовут, мальчуган? - спросил усатый.
      -  Тэймур.
      -  А меня Чоло-богатырь. А тот, кого ты оставил в дураках - Змеиный след. Он у нас самый быстрый и ловкий и в поединке может положить любого. Так что ты поступил разумно, отказавшись от его услуг, - шеп-нул усатый, когда они садились на лошадей. - Постарайся сделать так, чтобы он не притрагивался к твоей одежде, и ты избавишь себя от неприятностей.
      -  Спасибо, - шепнул в ответ мальчишка, - я ценю полезный совет.
      -  И все-таки странная у серов завелась привержен-ность ко всему волчьему, - проговорил Чоло-богатырь во всеуслышание, пустив своего чалого рысцой. - Вот и имена себе берут чужие.
     -  "Тэймур" по-хиданьски - "железный", - заявил фаун с козлиной бородкой. На нем была крестьянская одежда, и в целом он мало чем походил на воина. Видно поэтому он считал полезным встревать в разговор со своей фаунской осведомленностью.
     -  И все-таки кто твой отец? - полюбопытствовал Чо-ло.
     -  Мой отец бог Тенг.
     -  Это мы уже слышали. А серьезно: из лютарей или из волчьей стаи?
     -  Я отца не знал, - признался Тэймур и добавил со скорбным видом. - Но каждую ночь в новолуние в день моего рождения я слышу, как матерый серый волк воет на луну. И мать моя при этом плачет.
     -  Ха-ха, - усмехнулся Чоло. - К чему ты клонишь?
     -  Раньше, когда я был маленьким, я плакал вместе с матерью.
     -  А ты теперь большой?
     -  По волчьим меркам я вошел в возраст и уже могу сбивать собственную стаю. Ты хочешь в мою стаю Чо-ло-богатырь?
     Чоло был смешливый, а тут загоготал так, что ло-шадь под ним шарахнулась. Вслед за ним засмеялись другие.
     -  Вы думаете, почему я плакал, когда был малень-ким? - спросил у смеющихся Тэймур. - Потому что у меня прорезались зубы. Наши старики и старухи гово-рили мне, что я роняю слезы из-за страха, что волчий вой пугает меня. А я плакал от боли. Старики говорили, что матерый волк, воющий на луну, слишком огромен, чтобы быть обычным волком. Они говорили, что волк, исторгающий страшные вопли каждое новолуние, это оборотень, и моя человеческая душа страшится его сущности. Но в ночь новолуния моего пятого рождения у меня выросли клыки. Я выскочил из дома и побежал туда, откуда доносился  вой. Никто не пытался меня удержать. Знаете, что сделал волк, когда меня увидел?
     Спутники Тэймура перестали смеяться. Рассказ мальчишки показался им достойным того, чтобы по-слушать.
     -  Волк повернулся и побежал. А я за ним.
     -  Куда вы побежали? - спросил крестьянин с фаун-ской бородкой. Фауны, известно, больше других любят слушать сказки, особенно, когда сказки страшные.
     - Никуда. Просто бежали. Бежали по сопкам, бежали по равнине, спускались в распадки, пересекали ручьи. Итак полночи.
     -  Человек не может угнаться за волком, тем более ребенок.
     -  А кто говорит о человеке? Впереди бежал матерый волчище, это верно, но за ним-то следовал волчонок. Змеиный след, я бежал на четырех ногах, вернее лапах. Я бежал, высунув из пасти черный язык, и шерсть на мне стояла дыбом. Вы верите в оборотней?
     Никто не ответил.
     -  Наш шаман, когда я рассказал ему об этом, долго плясал вокруг меня и бил в бубен. Вы знаете, зачем бьют в бубен? Так изгоняются злые духи. После этого меня держали на хлебе и воде (а это затем, чтобы злой дух во мне проголодался и вышел из меня наружу). По-том попеременно хлестали и окатывали ледяной водой. Замучили до полусмерти. И только тогда шаман угомо-нился и сказал, что злой дух меня оставил. Но в сле-дующий мой день рождения все повторилось. У меня снова выросли клыки, только длинней прошлогодних. Я встал на четыре ноги и побежал туда, где меня поджи-дал волчище. В этот раз он учил меня охоте. Мы загнали серну, и я впервые попробовал сырое мясо. Ел кто-нибудь из вас такое?
     -  Доводилось, - признался Змеиный след.
     -  Ну и как?
     -  Жаренное лучше.
     -  Верно. Чтобы понять вкус сырого мяса, надо очу-титься в шкуре и обзавестись клыками. Для волков нет ничего лучше сырятины, а запах крови так просто пья-нит. Кровь у волков за места пива. Когда я умял поло-вину туши, я наполнился такой силой и злобой, что го-тов был разорвать любого, кто попадется на пути.
     -  Половину туши? - изумился кто-то.
     -  Так я же был в обличие волка. А волкам, известно, и лося целиком умять в брюхо, что людям пирожок со-жрать. Кстати, после этого я разучился наедаться шо-пом.
     -  А что потом?
     -  Потом мы расстались. На год. В мою седьмую го-довщину волчище, как повелось, встретил меня на вер-шине горы и повел туда, где нас поджидала стая. И пока мы шли через горы и леса, по ущельям и долинам волк рассказал мне о моем происхождении.
     -  На волчьем?
     -  А как же. Он рассказал мне о том, как однажды по-встречал девушку изумительной красоты. И это была моя мать. А она, действительно, красавица, так все го-ворят. Волк, чтобы не испугать девушку, обратился прекрасным принцем и сделал все, чтобы ей понравить-ся. В тот день я был зачат. Это случилось на вершине горы в новолуние.
     -  Трогательно, - проговорил чувствительный фаун.
     -  Забавно, - согласился Чоло.
     -  Когда мы прибыли на место, я увидел скопище волков. Истинно говорю, никто и никогда не наблюдал такого столпотворения. Вся равнина от края и до края имела серый цвет от волчьих шкур. Тот волк, что при-вел меня, поднялся на высокое место, и все другие склонили перед ним головы.
     -  Он был их вожаком?
     -  Он оказался их царем. Вожак это когда стая не-большая. А когда волков собирается с целое войско, то старший над ними - царь.
     -  Стало быть, ты тегин ? Раз твой отец царь над волками?
     -  А как же. Знаете, как будет на волчьем "царь"?
     -  Как?
     Мальчик задрал голову к небу и завыл.
     -  А "наследник"? - спросил и в ответ сам же затявкал по-щенячьи.
     -  Так ты шутил?
     -  А то. Я предупреждал, к чему имею склонность.
     -  Ах ты, плут! - воскликнул Чоло. - Вы видели? - об-ратился он к товарищам. - Так задешево купить! - и за-гоготал.
     -  Прохвост, пройдоха, - подхватили другие.
     -  Шутник, затейник!
     -  Сказочник, мать его так и так!
     -  Что может быть лучше бодрой шутки после сытно-го обеда, - сказал в свое оправдание Тэймур. - И что может лучше скоротать долгую дорогу, чем увлекатель-ная сказка.
      -  С этим я не спорю, - согласился Змеиный след. - Шутка и сказка - лучшие товарищи в пути. А еще песня. Спой нам что-нибудь по-волчьи, Тэймур-тегин, если ты умеешь.
     -  Я знаю одну, которая особенно любима волками, - заявил мальчишка. - Это богатырская песня и называет-ся "Не лей по мне понапрасну слезы".
     Тэймур подбоченился в седле, приосанился и, набрав полную грудь воздуха, вытянул долгий протяжный вой. Потом погавкал и после этого снова завыл.
     -  Ну что же вы, подпевайте, - пригласил он спутни-ков. - Слова-то простые. У-у-у-у-у-у...
     "У-у-у-у-у..." - подхватили остальные и в припев за-гавкали хором, кто как умел.
     "Ловок малец, ничего не скажешь, - подумал Тобас, слушая разноголосый хор. - Даже к Рябому сумел по-добраться, а это мало кому удается". Змеиный след был изгоем Высоких телег и долгие годы разбойничал, пока не прибился к шайке Тобаса. Много ли осталось из тех, кто воевал рядом с ним с самого начала? Нет, один только Змеиный след. Он вышел живым из сотни схва-ток только потому, что был недоверчив и насторожен, и никого не подпускал к себе. А сейчас Рябой, дурень дурнем, распевает вместе с мальчишкой, будто и сам не старше его. "А как ловко волчонок ввернул о своем происхождении. Все серы скрытничают, а этот, пусть иносказательно, но вставил. И не боится ведь".
     Степь большая, но в ней невозможно скрыться. Она наполнена слухами. И все, что происходит на ее просторах, от Драконьей гряды до Рассветного моря, рано или поздно становится достоянием гласности. Тобасу уже давно было известно о том, что серы дали приют одному из родов хиданей. Предоставили им своих дочерей и взялись ковать для них железо. Был бы Тобас глупее, то налетел бы всем своим войском на серские земли и расстроил бы заговор в зачатке. Но что бы он получил в итоге? Хидани скрылись бы и нашли приют в новом месте - степь-то большая. А за ними подались бы выжившие серы. И кто бы тогда выплавлял для него железо?
     Тобас пожил немало и знал, что власть, как вода - не схватить ее и не заткнуть за пояс. Она всегда утекает между пальцев. Чтобы всегда оставаться у кормила вла-сти, надо погрузиться в пучину и следовать ее течением. Тобас вместо войны и разорения припас другой - хитрый и более надежный ход.
     Никто и никогда не видел, чтобы от связи волков с другими племенами получалось, что-нибудь путное. Всегда выродки - не волки и не люди. Но в этот раз вы-шло иначе. Видно, и вправду, вмешалось солнце. Целая орава шустрых, сильных, не по годам смышленых и развитых детей подрастала на серских землях. Дай та-ким  в руки лет через пять, когда они созреют, серское железо, и вся степь и все фаунские земли покорятся им. И самый шустрый, сильный и смышленый среди них вот этот Тэймур. Тэймур-тегин.
      Как всякий мужчина Тобас всегда мечтал о наслед-нике. У него было восемь жен, но все они упорно рожа-ли дочек. И только одна из них однажды сподобилась выпустить из чрева синего сморщенного уродца, у кото-рого между ног вместо щели болтался крохотный от-росток. Но Тенг всемогущий, разве о таком Тобас меч-тал? Разве можно было назвать этого недоношенного, хилого ребенка сыном? Доходяга переболел за время младенчества всеми возможными болезнями и едва вы-жил. И сейчас, когда мальчику исполнилось двенадцать лет, отец смотрел на него и думал, что было бы лучше поступить так, как поступали предки: удавить хилый плод в момент рождения и положить конец будущим страданиям.
     Другой бы отчаялся, но не таков был Тобас.  Он умел и в плохом обнаружить хорошее. Все проклинают судь-бу, когда рождаются девочки, а Тобас, глядя на своих славных дочурок, понимал, чем дочь, если она смышле-на и хороша собой, может быть для отца полезней сына. Сына, если он с самого начала не удался, не переделать, воистину, легче удавить. А вот ладная дочь может обес-печить такого сына, какой отцу будет угоден. Нет, не родить, а привести в дом жениха.
     Тобасу был угоден сын, как этот Тэймур. Тобас ре-шил, что воспитает его, как родного. И когда тот войдет в возраст, выдаст за него одну из своих дочерей. Он провозгласит Тэймура наследником, и тот обеспечит покорность своей родни и вернет уплывшее серское же-лезо верными мечами.
     "Так тому и быть! - решился Тобас, глядя на то, как Тэймур оставив волчье пение, огрел кобылу и пустил ее вперед. - Славный малый, - подумал он. - Будет мне хо-рошим сыном. Нынче же, как только возвратимся в ставку, познакомлю его с Асель. Она ему подойдет больше, нежели другие".
     До ставки оставалось еще четыре дневных перехода. Ночь перед последним пришлась на новолуние. Встали на ночлег еще засветло, и наскоро поужинав, отошли ко сну. Среди ночи Тобас встал по малой нужде, и не об-наружил рядом с собой мальчишку. Он прошелся по ла-герю, но Тэймура нигде не было.
     "Куда он мог подеваться?"
     -  Никто не выходил? - спросил Тобас у караульного.
     -  Все дрыхнут, - заверил тот.
     Проснулся Змеиный след. Он всегда отличался чут-ким сном.
     -  Может быть, опять на охоту подался, - предполо-жил он.
     Лагерь располагался на ровном месте, и луна в эту ночь светила ярко - видно было почти, как днем. Но ку-да ни глянь - мальчишки не было.
     Змеиный след обошел лагерь по окружности, изучил следы.
     -  Что-нибудь нашел?
     -  Все следы ведут к нам, - ответил Змеиный след. - От нас только волчьи.
     Тобас поднял лагерь по тревоге. Воины спросонок принялись ловить и седлать лошадей. Когда вскочили на них, то обнаружили неоседланной одну - кобылу Тэймура. Она стреноженной паслась на лугу и безмя-тежно пощипывала травку.
     -  Он что, на своих двоих пустился? - удивился фаун.
     -  Или опять на четырех, - попробовал пошутить Чо-ло.
     В эту минуту ночь огласилась протяжным воем. На вершине дальней сопки находился волк. Вскинув голо-ву, он жалобно выл на луну. Стояло новолуние.