Я один из тех рядовых солдат, которые участвовали в первых боях с мятежниками, так называемыми душманами.
Помню, как мы собирались на первую операцию: выстроились длинными рядами на выжженном плато, на самом краю которого была выстроена крепость, ее штурм был назначен на завтра; вглядывались в темноту; осторожно переговаривались, страшась лишний раз спугнуть тишину. Было жутко от навалившихся обязательств.
Встали рано, в четыре утра. Старший лейтенант собрал нас перед проходной колонной машин. Похоже, он мало отдыхал ночью – слегка растерял свою строгость. Начал напутственную речь, говорил долго и невнятно, но последние его слова запали мне глубоко в душу:
«Самая главная задача – не потерять ни одного из наших солдат. Лучше упустить десять душманов, чем лишиться хотя бы одного парня из роты…»
Тем временем артдивизион уже начал огневую подготовку. Странно было думать, что это не учебные стрельбы, а уже настоящие, боевые, и нам вскоре предстоит сражаться с врагом, убивать. Я был в ожидании, в страхе: моя первая операция, но может быть, потом эти ощущения пройдут?
Первыми начали атаку с воздуха вертолеты. Был отдан приказ: «По машинам! Вперед!» - и мы двинулись на штурм. Когда мы подъехали к крепости, я увидел огромную брешь в стене, но душманы явно уже успели оставить укрепление. Поэтому мы двинулись в долину, там, между заболоченным лугом и обрывистым склоном, раскинулся сад, где росли небольшие деревья с необычными красными плодами. Все было как на картинке: так живописно, ярко. Я даже и помыслить не мог, что скоро от этой хрустальной красоты останутся одни осколки, которые не под силу будет собрать ни одному мастеру.
Наша маленькая группа растянулась и двинулась вперед. Каждую секунду мы ожидали появления врага; вот куст, вот валун, и за любым может притаиться он.
Я помню, что оглушительный грохот накрыл нас взрывной волной. Стало страшно: послышались крики, призывы о помощи. Все бросились туда. И я за ними…
А потом - глухая тьма.
***
- Срочно! Ему нужна госпитализация, - первые слова, которые я услышал, когда очнулся. Все тело знобило, и адская боль пронзала до мозга костей…
- Воды. Воды, – мне ужасно хотелось пить. Голос мой был очень хриплым и наотрез отказывался слушаться: стоило неимоверных усилий вымолвить эти простые слова.
Я лежал на носилках, а передо мной мелькали товарищи с автоматами наперевес, постоянно прицеливались и открывали огонь по врагам. Не забыть эти невероятные ощущения: вроде ты тут, а вроде и нет; и пошевелиться сил не хватает.
Все что помню из того времени: меня принесли на носилках к санитарной машине, медики сновали из стороны в сторону; я никак не мог понять, что произошло. Тело горело, мысли путались, даже поднять голову было невозможно. А потом пришло забытье.
***
- Ну, Степ, как его здоровье? Скоро он очнется? – незнакомые голоса резали тишину, это было ужасно неприятно. А потом яркий свет ударил по глазам, голова почти раскололась, и ужасно хотелось пить:
-Воды… - прохрипел я, - воды…
Человек в белом халате кинулся ко мне с горящими глазами, весь взволнованный, возбужденный.
-Как вы себя чувствуете? – спросил он, поднося стакан с живительной водой к моему рту.
Наконец, я сделал глоток и выдохнул:
-Отвратительно. Как будто по мне пробежался табун лошадей.
И тогда я осекся, вдруг заметив, что мое тело меня не слушается, но приподняться был не в состоянии.
- Я не чувствую своего тела… - меня охватила паника. – Что произошло? Не молчите!
- Спокойствие, вам нельзя напрягаться!
- Мать вашу, я имею право знать, что случилось!
Показалось, врач замялся…
- Друг, тебе отняли ногу… - послышался другой голос, полный спокойствия и смирения.- Граната, ты оказался рядом, когда она взорвалась. Просто повезло, что ты остался жив.
Шок – первое, помимо дикой боли, что я почувствовал, когда до меня дошел смысл этих слов. Я пытался щипать себя: вдруг все приснилось. Нет. Ужасно. Я был зол, очень зол. На себя, на этого глупого врача, на этих мятежников, черт бы их побрал! Я думал, моя жизнь обрушилась в один миг.
Тот человек, который назвал меня другом, присел на край моей кровати:
- Не все потеряно; есть возможность поставить протез…
- Какой, к черту, протез! Оставьте меня!
- Я думаю, ему следует отдохнуть… - обратился санитар не ко мне.
- Оставьте меня! – мой голос уже был подобен раскатам грома: столь же грозный и пугающий.
Спокойным шагом, врач, Степан, кажется, направился к выходу. А тот, второй, посидел еще с секунду рядом и медленно пошел к двери. Но, уже открыв ее, обернулся.
-Благодари Бога за благословление. Ты просто счастливчик,- и скрылся.
***
Следующую неделю все врачи шарахались от моего взгляда, стоило только поднять больную тему. Я не мог поверить, что такое могло случиться со мной. Но потом, день на десятый, гнев стал стихать: я уже более трезво смотрел на сложившуюся ситуацию.
Только один человек мог заходить каждый день ко мне в палату и не вызывать особого протеста с моей стороны. Тот, кто назвал меня другом. Я таких людей еще не встречал: прямо пышет отвагой и твердостью, спокойствием и умиротворением. Если бы не он, то, возможно, все закончилось бы печально. Для меня, естественно.
За то время, которое мы проводили наедине, я узнал, что его зовут Герман. Он приехал сюда из какой-то глухой деревеньки – не запомнил название. Он всегда мечтал жить в большом городе, возможно, в столице. Но из-за родителей - им было под шестьдесят - Герман был вынужден жить в глуши, ухаживать за своим скотом и работать в местном совхозе.
В армию его забрали в девятнадцать. А потом началась война в Афганистане. И, вот, он оказался рядом со мной. Тогда мне совсем была не понятна его забота: «Почему он так обо мне печется? Ведь на войне и не такое случается, нечего меня жалеть».... Но теперь я говорю ему: «Спасибо», потому что тогда я как никогда нуждался в таком человеке, с которым можно было бы просто поговорить, поделиться ощущениями, может быть, даже страхами. Он не был разговорчив по пустякам, и это мне в нем нравилось. Человек слова и дела, не пустозвон. Это он уговорил меня поставить железку на место ноги, и врачи говорили: «Это лучшее, что мы можем предложить».
***
Несмотря на столько прошедших лет, я отчетливо помню тот самый разговор, который заставил меня задуматься над ценностью не только собственной жизни.
-Зачем тебе это?
-Что зачем?
-Ну, зачем ты возишься со мной?
Молчание.
-Не хочешь говорить?
-Думаю, как выразить свои мысли… Ты когда-нибудь видел смерть?
-Не довелось, на первом же задании меня подстрелили - посмотри, что со мной теперь.
-Да. А я видел… Видел, как умирают товарищи - почти братья, мы же с ними с самого начала здесь были. Ты не представляешь, насколько жестоки эти душманы! Варвары – не иначе! Они, как звери, бросаются на жертву из засады и терзают ее, разрывают когтями. Я это видел. И я благодарил Бога. Благодарил за то, что еще могу видеть. В окопах атеистов нет, как говорят. Мы все молились: кто-то искренне, а кто-то из страха перед смертью. Мы понимали, что шансов на победу почти нет: как могут необученные, незрелые, трусливые порой, но в то же время с неугасаемой жаждой жить, юнцы сломать этот народ, столь упрямый и непоколебимый. Невозможно, они будут отстаивать свою землю и свободу, пока не падет последний. И я видел смерть - и жизнь для меня стала еще дороже и ценнее. Я видел, что ты еще не потерян для мира, есть шанс на спасение, поэтому не опустил руки. Когда теплится хотя бы малая надежда, то нужно бороться. До конца. До победного конца. И я боролся.
Молчание.
-Спасибо…
-Благодари Бога, я лишь оружие в его руках.
***
Июль 2000г.
-Герман! Герман! Дядя Герман! Проснись! – маленькая девчушка с двумя хвостиками и вьющимися на их концах волосами, нетерпеливо расталкивала сладко похрапывающего в тени дуба мужчину.
-Лиза! Что случилось?!
Лиза, заливаясь веселым ребячьим смехом, побежала прочь от дерева, туда, где собралось, по меньшей мере, человек двенадцать. Все они столпились вокруг чего-то, наверняка, интересного.
-Давай, милый, иди сюда, - улыбаясь звала молодая женщина. – У тебя получится, я верю…
Но малыш только посмотрел в ее сторону; вместо того, чтобы двинуться к матери, повернулся к отцу. И сделал неуверенный, первый шаг… Еще один, и вот, уже сильные руки отца подкидывают его вверх. И ловят. Подкидывают и ловят. И мальчуган беззвучно расплывается в почти беззубой улыбке.
- Теперь за ним нужен глаз да глаз, - знакомый голос вернул в реальность. - Поздравляю! Ты прямо сияешь!
Малыш перекочевал из рук молодого отца в руки матери.
-Да, теперь он задаст нам жару...
Знаешь, Герман, я тут вспоминал наш разговор в той больнице, когда ты рассказывал мне про смерть… Давненько это было… И я понял только теперь, все что происходит - не зря, это «все» учит нас чему-то и заставляет задуматься… И, понимаешь, ради таких моментов, как этот, стоит жить.