Иногда шторм поднимает со дна дымящиеся клубы песка, они растираются об кожу, уносясь за тем прочь - достать своей пастью кого-нибудь ещё. Те, кто не может выжить, будут обглоданы сначала им, примяты ко дну массой потока, обрушивающегося с разных сторон, и лишь после того отданы в пищу кому-нибудь другому. Мы не можем на это злиться. По идее, каждый из нас, от крошечного криля до огромного кита, знает, что рано или поздно каждому придётся биться с вихревым течением и, может быть, проиграть ему в итоге. Наша концепция смерти проста: ни одно существо её не страшится, ни одно существо ей не перечит, но борется с ней всю свою жизнь. Любой среди нас - храбрец, вне зависимости от собственного происхождения. Даже пища в моём желудке, некогда бывшая чем-то тёплым и движущимся – своевременный подарок природы, остаточная инерция от её могучих созидающих движений. Так энергия жизни перетекает из одних красных тканей в другие. Нет нас, есть только плоть, живая или мёртвая. Мёртвая постепенно становится живой, живая - мёртвой. Огромные плавники жизни обнимают морскую колыбель для всех - родившихся и ушедших.
***
Батискаф погрузился ещё на сотню метров. Железные клешни вгрызлись в остаточную породу, сметая в заржавелый сачок всё награбленное - мокриц, кусочки водорослей и крошево из минералов. Человек за стеклом перевёл дыхание: наводить аппаратуру и сложные механизмы - дело, требующее особого внимания.
- Осталось два. Потом вынырну.
Мысль о доме была густой и навязчивой. Вспышки из обыкновенных моментов жизни затмевали разум - вот дочка играет в саду, вот жена собирает обед в дорогу, вот посторонний зевака вперил свой взгляд в корму исследовательского судна.
Когда сознание просветлилось, глаза не смогли увидеть ничего - за стеклом была тьма. И многотонное давление на продолговатый островок воздуха утроилось мгновенно - фары, где фары?
Большие глазницы батискафа потухли. Тешимый своей значимостью в человеческом деле Левиафан не выдержал, сбился с пути - то ли что-то вышло из сбоя, то ли это временно, то ли морской дьявол не терпит над собой издевательств.
Человек изогнулся, хрустя шейными позвонками, рукой попробовал пошарить на панели управления, потыкать в разноцветные кнопки запасного питания. Но тщетно. Скорее всего точно какой-нибудь провод отошёл. Видят сирены, в следующий раз стоит высказать свою пристрастную благодарность механикам! Ладно, это ещё не всё. Для такого рода ЧП всегда существует ручное освещение. Где же вы, родные светлячки-бубенцы? Человек на ощупь провалился в глубь хранилища под управлением - кажется здесь.
- А-а-а, проклятье. Что бы черти вас всех побрали!!!
От неожиданности и испуга голова дёрнулась и вломилась с силой в какую-то выступающую деталь. Это потух свет. Уже внутри. Батискаф, лимонный плод зависший в пустоте, теперь и сам стал ею. Тело, лелеющее пульсацию боли, замерло.
Винты снаружи мерно перемалывали водную гущу. Пение морского дна пронизывало как металл, так и сердце. Теперь даже открывать глаза не надо - разница не ощущалась.
Человек опустил спинку сиденья и осторожно лёг. Ещё минут пятнадцать можно прикидываться мёртвым.
Лёгкие выдохнули накопившуюся напряжённость. Он попытался представить, как погружается ещё дальше. Сначала за синюю черту, потом за красную. Если только батискаф смог бы выдержать такое чудовищное давление... И хотя машина висела на отметке всего лишь в 3150 метров, сознание уже уплывало вглубь своих древних страхов, манящих, ужасающих и впечатляющих. Фантазия выуживала из потаённых уголков разума бредовые образы - невиданных созданий, разумных курильщиков и сонмы органического вещества непонятной породы, которое покрывает собой километр за километром. Это тот мир, в который он стремился со дня выпуска из университета. И наконец-то почти достиг.
Хотелось верить, что сейчас, именно сейчас, здесь, в онемевшем подводном агрегате, он сумеет понять всю сущность своей внутренней бездны и слиться с ней. Постичь тайну целого океана, достигнуть его сердца. Застыть там хотя бы на секунду, мёртвым и безвольным...
Диафрагма стискивалась страхом, словно тот старался расколоть её, а дыхание стало почти прерывистым, как на морозе. Не это ли называют состоянием паралича?
Но так нельзя. Надо просыпаться. Нужно ещё починить соковыжималку, проводить дочь в среднюю школу и кинуть мяч домашнему псу.
Человек задержал воздух в лёгких, запечатлевая в памяти единственное в своём роде откровение бездны. И включил обратный ход автопилота...
***
- Сколько нашла?
- Ещё три.
- Тащи их на пристань. Там уже мои лежат.
-----------------------------------------------------------
Девочка и мальчик сидели на потрескавшихся досках. Перед ними, огороженные цветными камушками, лежали истончившиеся медузы.
- Долго нам ещё?
- Не-а, жарко же.
Едва уловимый бриз развевал детские, и без того лохматые волосы, выдувая из них песок. Терпкий запах прибоя доносил последнее дыхание рыб, крабов и морских звёзд, выброшенных на берег после ночного шторма.
- Эй, зверята, что делаете?
Это старый морской волк пришвартовал свою рыбацкую лодку.
- Медуз хороним.
- А зачем это?
- Что бы они испарились и вернулись обратно в море вместе со следующим дождём.
- А не много ли им, медузам? Они же и так растают.
- Если они это сделают на суше, ничего не получится. Половина воды загубит песок. Вот вам бы было приятно, если бы у вас не хватала одного или двух щупальцев?
Морской волк, сощурив простые глаза, душевно рассмеялся.
- Да уж, не хотелось бы...
***
Я хитра, я хитра. Я голодна. Чёрт возьми. Внутренности неприятно сокращаются, напоминая о голоде. Но я продолжаю парить бледной тенью в морской нише. Тело чутко реагирует на приходящие сигналы. Там? Не там. Слишком мало. Там? Не там. Слишком много. Может это? Не это.
После шторма пастбища всегда восстанавливаются так медленно, что ты можешь рыскать километрами в поисках пропитания.
На дне требуха из копошащихся крабов облепила мелкую падаль. Запах возбуждающий. Надо спешить.
Быстрее, быстрее, мягче, мягче. Есть! Поймала! Хвост - ударом в сторону, позвоночник сгибается и выпрямляется, как громоздкая пружина. Я несусь, я уже близко. Я уже..!
Ряды зубов с ликованием врезаются во что-то мягкое и сладостно-приторное. Я даже не понимаю, во что. Но инстинкт не покидает, я лишь глубже проталкиваю в недра пасти свою добычу. Мне вкусно, вкусно!
И я не замечаю, как моё тело силой тянет к поверхности. Я лишь крепко держу своё мясо, или оно держит меня. Меня выносит, меня алебастровой торпедой выносит вверх. Выстреливаю телом против своей воли, изгибаясь, как голожаберный червь. И давлюсь пищей, пока крепкие руки сжимают мои бока, а неровные края железа срезают мои плавники и хвост.
А затем опять вода... Зрачки ловят клубящуюся кровяную муть. Я почему-то испытываю ужасные болевые импульсы и падаю, падаю. И не могу всплыть. Мышцы судорожно сокращаются, я выгибаюсь из стороны в сторону, медленно опускаясь на дно. В горле всё ещё стоит недоеденная пища.
Даже когда я уже на дне, рефлекторно стараюсь плыть. Хотя и начинаю понимать, что бесполезно. Обрубок моего хвоста поднимает илистый вихрь вокруг покалеченного тела.
Скоро сюда стекутся чистильщики дна. И во мне будут копошиться моллюски, крабы. Мою белую плоть станут поедать мелкие рыбёшки, которые всегда плавали ниже меня. О которых я даже никогда не догадывалась.
Резкими глотательными движениями я проталкиваю вглубь себя оставшиеся куски пищи с привкусом крови. На этот раз своей.
