Если вы в начале девяностых годов в темное время суток не спеша, при определенном запасе хладнокровия, захотели бы без всякой задней мысли прогуляться в городе Одессе вниз по улице Средней где-то вблизи от таксопарка, то вашему желанию никто бы не поверил. Потому что в начале девяностых люди просто так не гуляли в городе Одессе вниз по Средней, и тем более в районе таксопарка, разве что небольшая горстка местных жителей.
Но что были они по сравнению с потоком страждущих, которые с умыслом мчались сюда через весь город! Местных жителей можно было отличить по уверенной походке и спокойному, ничего не ищущему взгляду, привычно скользящему по группе других местных жителей, которые в любую погоду сидели на старых стульях или деревянных ящика возле одного из типичных двориков Молдаванки. Не местные жители, наоборот, неуверенно топтались, рыскали глазами и пытались войти в контакт с местными жителями, но не теми, кто проходил мимо, стараясь сделать это как можно быстрее, а с теми, кто в любую погоду, днем и ночью, несли нелегкое боевое дежурство.
Цель этих не местных была очевидна. В существовавшей тогда стране, согласно песенному фольклору, было много лесов, полей и рек. Согласно рапортам партии и правительства – горы угля, медного колчедана и еще бог знает чего. Металл плавился миллионами тонн, урожай зерновых, невзирая на погодные условия и происки зарвавшихся империалистов, бил все рекорды. Даже шагающих экскаваторов достаточно было, и совсем не ощущалось дефицита в тракторах «Беларусь». Но зато вечно не хватало всяких милых сердцу мелочей, как то: туалетной бумаги, ваты, сахара, легковых автомобилей, соковыжималок, приличных штанов, модельной, как тогда говорили, обуви и прочего ширпотреба. Человек с ареалом проживания, равным одной шестой части Земли, умел многое. Мог прожить без туалетной бумаги и соковыжималки очень долгое время. Хоть всю жизнь. Газет тогда столько разных печаталось и такими тиражами, что они компенсировали не только недостаток туалетной, но и упаковочной бумаги. А в советских жилищах ими были обклеены стены, общей площадью сравнимой с площадью Великобритании вместе с доминионами. Или без доминионов, но неважно... От одной только мысли о том, что жители Нью Гемпшира или Ланкашира обклеят под обоями стены своих гостиных и спален лондонским «Таймс», у ее главного редактора вспотели бы ладошки и по телу пошли пятна, а если его американскому коллеге из «Вашингтон пост» приснилась бы эта респектабельная газета, нарезанная на восьмушки и нанизанная на ржавые гвозди всех деревенских нужников от Атлантического до Тихого океанов, он подал бы в отставку или записался на прием к психиатру. Вышеупомянутые джентльмены многое бы отдали за советские тиражи и веру печатному слову. Неизвестно, отказались бы они от туалетной бумаги и приличных штанов, известно лишь одно – массовость печатных изданий и доверие к ним населения стоит и не таких жертв.
Наш человек выбора особого не имел и жил без туалетной бумаги, нормальной обуви и спелых бананов. Но без водки, согласитесь, в таких условиях жить было бы невыносимо трудно. Особенно после небезуспешной антиалкогольной компании, когда победили и водочную торговлю, и производство, но не желание у населения эту водку пить.
Так вот, посетители улицы Средняя приезжали к таксопарку как раз за водкой, так как магазины работали до семи, в крайнем случае до восьми, не беря в расчет алкогольную жажду населения в нерабочее время. Жажда эта, что греха таить, всегда являлась одной из основных движущих сил этого самого населения. Стоила поллитровка у предприимчивых жителей улицы Средняя (не тех, что старались прошмыгнуть, а которые и в ночь, и в стужу, и в жару) двадцать пять рублей. А это одна четвертая зарплаты обычного советского человека с высшим образованием или одна пятая жалованья вместе с прогрессивкой. Сложно сказать, пили ли эту водку за двадцать пять рублей советские инженеры, разве что главные, и то только крупных предприятий. Все же, судя по лицам посетителей, как раз инженеров среди них было раз-два и обчелся.
Но что мы все о водке, да о водке! Не только водкой жив человек. Отдадим дань справедливости бутлегерам с Молдаванки – им не было чуждо и чувство прекрасного. При необходимости у колоритных теток можно было приобрести и бутылку шампанского. Сколько это стоило, тактично промолчим, скажем только, что покупателей шампанского тетки одаривали многозначительным взглядом с некоторой долей зависти к той неизвестной даме, которой эта бутылка предназначалась. Представлялась сразу недоступная и волнующая сцена со стеариновыми свечами, тлеющими углями в мраморном камине, белоснежной скатертью, нежным шепотом и, возможно, стихами из когда-то читанной и безнадежно забытой книги. Признаемся, что подпольная торговля шампанским шла довольно туго даже в таком любвеобильном южном городе, как Одесса, и редкие его потребители заслуживали особо трепетного отношения со стороны торговок. Покупатели водки воспринимались прозаично: спрятав сиреневый четвертной в складках платья, бутлегерши грубовато совали «пузырь», привычно оглядываясь по сторонам и равнодушно усаживались на свои деревянные ящики, застеленные протертыми покрывалами с оленями и елями.
В холодное время суток картина нелегальной торговли приобретала загадочный и таинственный оттенок благодаря горящим в бочках кострам, возле которых грелись торговки неопределенного возраста, одетые в лучших традициях наполеоновской армии, потерпевшей поражение от русских морозов. Красноватые отблески огня придавали их обветренным и замерзшим лицам героические черты. Ночь перед взятием Бастилии, если бы взятие происходило зимой и в Одессе, выглядела бы именно так, но так как сквозь дым и треск дров пробивалась речь, очень похожая на русскую, то более уместно было бы вспомнить штурм Зимнего дворца. Часовые на ответственном посту стратегического значения, враг не дремлет и наблюдает за бойцами сквозь зимнюю мглу... Но вот темнота отступает под светом фар подъехавшего такси с оранжевым фонарем на крыше. Не выходя из машины, очередной ночной посетитель совершает сделку, едва слышны шелест купюр и слабое бульканье. Такси, резко развернувшись поперек дороги, так же быстро исчезает, как появилось за три минуты до этого. Опять сырой ветер, холодная ночь и потрескивание поленьев в железной бочке.
Коля жил как раз в том дворе, где у входа по ночам костры, люди и вечная суета. Окна его комнаты выходили на торговое место, откуда день и ночь слышались шум и возня подпольной торговли. А Коле по вечерам после изнурительного дня, полного трудовых подвигов и рекордов, просто необходимы были тишина и отдых. Измученный Колин организм протестовал против гула, шуршания шин и скрипа тормозов непрестанно подъезжавших машин, звона стеклотары и криков соседок. Положение дел усугубляло то, что соседки-бутлегерши не давали в долг Коле ни деньги, ни готовую продукцию. Он был должен каждой серьезную сумму, выраженную как в рублях, так и в литрах. Его кредит доверия был исчерпан давным-давно и восстановлению не подлежал. Противостояние приняло затяжной характер и изрядно изматывало обе стороны конфликта. Растущие объемы продаж у соседок и Колина жажда к халявной водке и тишине во время отдыха только увеличивали пропасть непонимания и взаимной неприязни.
В один из холодных осенних вечеров, когда после активных возлияний Колино тело требовало релаксации, а помутненное сознание отказывалось отвечать на элементарные вопросы о координатах его физической оболочки в пространстве, у двора зазывно звенели и булькали бутылки, слышался громкий смех соседок. Коля несколько раз стучал кулаком в окно и в неоднозначных выражениях предлагал соседкам помолчать. Те на пару минут затихали, но потом после очередного сального анекдота или рассказа «за Раю, что живет за углом», вечернюю тишину раскалывал новый взрыв смеха. Вместе с тишиной раскалывалась и бедная Колина голова.
В конце концов, когда жизнь полностью утратила смысл, он не выдержал, выбежал во двор, схватил какой-то дрын и аки богатырь из популярной былины орлом быстрокрылым вылетел на место дислокации противника. Орлом не орлом, но теткам вдруг стало страшно. Коля огрел ближайшую торговку своим орудием по спине и принялся ногами пинать торбы с бутылками и выбивать ящики из-под пышных задов торговок. Послышался звон разбитой посуды и треск ломающихся деревянных реек. Секунд десять все это происходило в полной тишине – так опешили соседки, хотя были не из робкого десятка. Потом Колюня стал колотить бочку с горящим костром то ногами, то дрыном. Переведя дух, тетки пришли в себя, сгруппировались и подняли большой хай. С опаской поглядывая на суковатую палку в Колиных руках, они понимали, что сейчас не время открытых боевых действий. В данной ситуации только женские чары, нежность и ласка способны угомонить буйного соседа.
– Коля, успокойся!
– Колюня, шо ты делаешь?
– Колечка, пошли домой баиньки.
– Хочешь беленькой? Так возьми, зачем устраивать этот цирк?
В ответ Коля продолжал угрюмо бить бочку и, опять же возвращаясь к языку милицейского протокола, дабы не оскорбить читателя слишком откровенными и натуралистическими высказываниями возмутителя спокойствия, «предлагал соседкам быстро разойтись». Те, осторожно подобрав и спрятав пострадавшие торбы с товаром, терпеливо продолжали увещевания:
– Колюсик, хочешь борщика принесу?
– Давай мы тебя домой отведем...
– Ну возьми бутылочку и успокойся!
– Не хочу!!! – Коля повернулся к торговкам.
– Коленька, да шо же ты хочешь?!
Тут Коля на мгновение задумался и единственно возможный в данной ситуации ответ осенил его мутное сознание. Он неожиданно для всех опустил руки, выронил палку и глядя на темное небо, истошно заорал:
– Покоя!!! Покоя!
Все удрученно замолкли и с жалостью смотрели на сникшего Колюню. Очередное такси с монотонно тикающим счетчиком одиноко стояло у двора, но к нему никто не спешил подходить. Коля в изнеможении присел на корточки возле так и не капитулировавшей бочки. Он на самом деле не хотел ни водки, ни баиньки, ни есть, ни что-либо еще. Страшно даже сказать, но Коле показалось, что он не хочет больше жить...
…Еще долго над улицей Средней слышался крик измученной души, то затихая, то возобновляясь с новой силой, и холодный ветер разносил его за несколько кварталов, как разносит опавшие грязные листья.
– Покоя!!! Покоя! Покоя...
Колю можно было понять. В те времена покой надолго исчез из жизни Одессы и одесситов, а когда ему было суждено возвратиться, не знал ни Коля, ни торговки, ни таксист с покупателем, сидевшие в машине, ни жители улицы Средней и, наверное, ни сам господь Бог...
