Три невестки Верховного Правителя (Сказки / детские сказки)

Было у одного крестьянина три дочери. Все трое уродились такими красавицами, что сватов от соседей отец и на порог не пускал. Сватали же их и купцы, и графы, и князья, но и им отказывал спесивый крестьянин. Красота дочерей была столь ослепительна, что им не было равных ни среди морских принцесс, ни среди земных, ни среди небесных. Поэтому крестьянин считал, что и в мужья им нужны не обычные люди, а правители самых огромных царств на земле. Вот и пошел он к Верховному Правителю. Показал ему портреты своих дочерей и рассказал о своем желании выдать замуж за достойных царей. Верховный Правитель был ослеплен увиденным на портретах:
– Коли твои дочери на самом деле так же хороши, как их изображения, то им нет равных ни на земле, ни на воде, ни на небе.
– Мои дочери еще краше, чем их портреты, – гордо улыбнулся крестьянин, – поэтому я и прошу тебя помочь подыскать им мужей.
– Что ж, мужей им искать долго не нужно. Есть у меня три сына. Лучших жен для них я не найду. Согласен ты породниться со мной, Верховным Правителем?
– На это я и рассчитывал, Ваше Верховное Величество.
– Тогда слушай. Первый из моих сыновей – Царь Гор. Он придет и выберет себе ту, которая ему более остальных придется по нраву. Его жена, как и он, будет жить тысячу лет, и во владении их будут все горы, все низины, все холмы и все равнины, а подданными их станут все жители этих мест. Второй мой сын – Царь Птиц. Все небесные просторы и все крылатые жители будут зависеть от их милости. Его жена, как и он, будет жить триста лет. Ты доволен?
– Конечно, доволен.
– Это хорошо. Потому что одной из твоих дочерей придется принести себя в жертву, и если она откажется, страшные бедствия обрушатся на всю твою семью и весь твой род.
– Что же это за жертва? – побледнел крестьянин. – И кто из дочерей должен ее принести?
– Та из дочерей, которая достанется моему третьему сыну. А жертва вот какая. Третий мой сын – Царь Зверей. Все леса на земле – его дом, а все живущие в них поклоняются ему. Они охотно преклонят колени и перед его женой. Только его жена, как и муж, проживет короткий львиный век в шкуре львицы, которую не сможет снять после свадьбы ни на один час. Что скажешь ты, старик? Так ли ты счастлив породниться со мной, как раньше?
– Сначала скажи, что ждет меня и мою жену после того, как дочери выйдут замуж? – задумчиво спросил крестьянин.
– Вы вольны поселиться у любой из трех дочерей и прожить их век, – усмехнулся Верховный Правитель. – Но не раньше чем через год после того, как проведаете всех троих.
– В таком случае даю слово, что одна из моих дочерей станет женой вашего третьего сына, – твердо пообещал крестьянин. Он был уверен, что дочери любят его и мать очень сильно, чтобы позволить им умереть бесславной смертью вместо того, чтобы дать возможность прожить долгий век правителя гор или птиц.
Придя домой, крестьянин первым делом позвал жену в горенку и все ей рассказал. Та заплакала:
– Какую же дочь ты готов отдать этому зверюге?
– Какую Царь Зверей себе выберет в жены.
– Ты с ума сошел, старик. Какую выберет! Младшую Олюшку я ему не отдам. Хучь схороню, хучь лицо спрячу, а не отдам.
– Думаешь, мне кровиночку свою не жалко? Да ить лучше прожить короткий звериный век да побыть правительницей всего живого, чем коротать года женой какого-нибудь лесоруба.
– Что хошь мне говори, а Олюшку не отдам, – заупрямилась старуха.
Весь этот разговор слушали сестры, тихонько стоя под дверью. Убежав вечером в сад, они заспорили, кому быть женой Царя Зверей.
– Я за него не пойду, – хмыкнула Ольга. – Не хватало мне еще в звериных шкурах бегать, бока об кусты чесать. Да и маменьку пожалеть надобно. Она ж умрет от горюшка, коли мне такую долю уготовят. Нет уж. Мне в мужья Царь Гор подходит. Хочу жить тысячу лет и всегда оставаться такой, как сейчас.
– Ну, а мне вполне подойдет Царь Птиц, – встала средняя Настасья. – Хоть триста лет, а побуду настоящей царицей, которой подвластны и небесные просторы и земные. Да и батюшка меня слишком любит, чтобы отдать какому-то зверю. Так что, Софья, тебе выходить замуж за это животное.
– Зачем вы так? – тихо спросила Софья. – Он такой же, как и его братья. Неужели его нельзя полюбить только потому, что он проживет 20 лет, а не две тысячи, как его братья?
– Вот ты и полюби, – фыркнула Ольга.
– И полюблю. Если он меня полюбит.
Настасья подобралась к сестре поближе. С другой стороны ее обняла Ольга:
– Софьюшка, голубушка, тебе же все равно за кого, ты и такого любить будешь, а нам никак нельзя. Помоги, век за тебя молиться будем.
– Чем же я могу помочь? – засомневалась Софья. – Выбирать же они будут, а не мы.
– Сестричка, милая, первым приедет мой жених, – зашептала Ольга. – А ты глазки-то опусти, не выскакивай наперед, платьице потемнее подбери, косу через плечо не перекидывай, спросит чего – глупость ответь. А уж я постараюсь себя во всей красе показать.
Так все и вышло. Пришел первым Царь Гор. Ольга разнарядилась: сарафан синий, как небо, очи, как васильки, золотая коса через плечо перекинута. Так и стреляет в него лукавыми глазищами. Да и принц ей под стать: кудри золотые, лоб высокий, глаза прозрачные, как море, нос с горбинкой, тонкую ровную линию губ вообще не видно. Плащ серый, как камни. Каждый его шаг как будто горы передвигает и эхом отдается. Только ступил он на двор, и снег посеребрил крышу дома, иней укрыл траву. Засомневалась Софья, будет ли Ольга счастлива, живя в таком холоде тысячу лет. А как же солнце? Как же цветочки, травушка? В горах, наверное, и весны-то нет. Смотрит на сестру, а та глаз отвести не может от жениха. Протянул он к ней руку – и вместо сарафана на ней царское платье стального цвета, корона, топазы обнимают шею, руки, пальцы, уши. Только и успела сказать: «Прощайте!», и тут же исчезла вместе с принцем со двора. Расстроилась Софья, что не успела даже обнять сестру, а к ней уже Настасья бежит, и глаза у нее горят ярче, чем ночной костер в степи:
– Софья, голубушка, сестрица ты моя любимая, Ольге помогла и мне подсоби. Хочу за Царя Птиц замуж выйти. Если он похож на своего брата, мне другого мужа не надо.
Только успела договорить, а во дворе уже Царь Птиц стоит. Плащ на нем синий, очи голубые, кудри русые, а губы такие тонкие и прозрачные, что и не видно их вовсе, нос на орлиный клюв похож. Настасья русую косу поправила, ресницы опустила, а сама из-под них глаз с него не сводит. А по двору холодным ветром повеяло. Только Настасья ничего не замечает, даже не попрощалась ни с кем. Протянул принц к ней руки, и сгинули они вдвоем. Плачут отец с матерью: любимые дочери улетели. Осталась одна Софья. А на двор ступил третий принц. И показался он Софье краше прежних двух во много раз. Темноволосый, с карими глазами, теплыми, как само солнце, губы трогает несмелая улыбка, и одежда на нем такого нежного оттенка, как песок у моря летом, и руки к ней протягивает, а жаром душевным от них так и пышет. И каждый его шаг траву не пригибает, а как будто зеленеть заставляет еще больше. Вспыхнули щеки Софьи румянцем, теребит она темную косу в руках, и одна мысль в голове бьется: а-ну как не понравилась она ему, что тогда делать, ведь полюбила его с первого взгляда. Но руки принца тянулись к ней, и Софья еле сдержалась, чтоб не положить в них сразу же свои. Вспомнила, что сестры не успели с родителями попрощаться. Подбежала к отцу и к матери, поклонилась:
– Благословите.
Перекрестили их родители, обняли дочь в последний раз, подвели к жениху. А он руки хоть и держит открытыми, не убирает, но говорит ей:
– Коль не люб я тебе, оставайся дома и не бойся. Ничего худого не случится.
Улыбнулась Софья:
– По доброй воле за тебя иду. Пришлось бы, с любым твоим братом жила бы и уважала, как должно жене. Но любить только тебя могу.
Обрадовался принц, укутал ее своим плащом и исчезли и они со двора. Остались старик со старухой вдвоем. Поплакали немного, потому как пусто стало на подворье. А через год крестьянин засобирался в дорогу:
– Пойду я, – говорит жене, – посмотрю, как дочери обжились на новом месте. Пора и нам куда-то перебираться. Тяжело хозяйство-то вдвоем вести.
– И то, муженек, верно. Иди к первой Олюшке. Я ей гостинцев приготовлю.
Собрался старик и пошел потихоньку. Долго он шел, по горам карабкался, пока, наконец, добрался до дворца Царя Гор. Прислужник доложил о нем и только потом провел в палаты к царице. Узелок с гостинцами Ольга приказала в кухню отдать, старика усадили за царский стол, накрыли его лучшими яствами. Сидит он и только головой по сторонам вертит: кругом такая роскошь царит, стены из алмазов, сундуки из серебра. Пол янтарем, яхонтом да опалом выложен. И все камни, камни, камни. Драгоценные, но все-таки камни. Посидел старик да и засобирался домой. Ольга давала ему шкатулку с драгоценностями, да он отказался:
– Зачем они нам нужны с матерью? Только тяжесть нести буду.
С тем и ушел. Возвращается, а жена его еще за воротами встречает, так ей не терпится узнать, как дела у Ольги.
– Хорошо все у нашей младшенькой, – вздыхает старик.
– А чего ж ты вздыхаешь?
– Не знаю, как ты, а я в царстве холодных алмазов жить не хочу хоть и две тысячи лет. Мрачно там, неуютно. Роскошь, а тепла нет. Сутки у дочери провел, а мужа так и не увидел. Дела у него, царство большое, дома появляется редко.
– И что с того? – обиделась старуха за любимую дочь.
– Как детенка заводить будут? – снова вздохнул старик. – Эх, чего-то недоглядел я, чего-то не додумал. Отдавать надо было за простого парня.
– Что ты мелешь? Ольга наша для царских палат рождена да для алмазного трона.
– А счастье как же?
– Она тебе говорила, что несчастна?
– Нет.
– Так и не лезь со своим мужицким умом в государственные заботы. Собирайся к Настасье.
Долго ли, коротко ли бродил старик, а вернулся от своей любимой дочери еще печальнее, чем от Ольги.
– Рассказывай, – не терпится старухе. – Как там Настенька?
– Хорошо. Палаты царскими сапфирами выложены. Слуг не мерено. Настасья сама даже руку не поднимает. Все подают на золоте да на серебре. Сутки у нее гостил. Хвалилась нарядами да богатствами. Всем довольна, счастлива.
– Как зять?
– Не знаю, не видел его. Дел у него много. Дома раз в месяц бывает. Вотчина-то большая, – из глаз старика капнула слеза. – Не дождемся мы внучонка, старая.
– Успеется, – отмахнулась жена. – Я вот что подумала. Я к Ольге жить пойду, ты к Настасье. Стоит ли Софью проведывать? И так понятно, что не хуже сестер живет.
– Ить придет же такое в голову. Я дочь увидеть хочу, убедиться своими глазами, что она счастлива. Да и Верховному Правителю я пообещал через год побывать у всех троих дочерей. А к Настасье я жить не пойду. Коли и Софья так счастлива, как сестры, лучше помру на этом подворье, чем к кому-то из них приду.
– Как хочешь. А я к Ольге пойду. Так что не удивляйся, коли придешь, а меня нет.
Так и разошлись старик и старуха в разные стороны. Нашел старик дом Софьи без труда. Не успел он в лес ступить, как гурьба зайцев бросилась ему под ноги с криками:
– Батюшка нашей царицы идет. Мы вам дорогу покажем. Следуйте за нами.
И вывели его на поляну. После величественных дворцов младших дочерей старик ожидал увидеть что-то такое же грандиозное, но увидел обыкновенную избушку. Во дворе его зять вместе с двумя медведями дрова складывал, неподалеку сидела Софья и что-то шила. Возле нее стояла колыбелька, которую слегка покачивали четыре белки. Бедный старик сначала пытался сдержать слезы, а потом понял тщетность своих усилий и отмахнулся от этой мысли. Софья подняла голову, увидела отца, отложила шитье и бросилась к нему на шею. Ее муж тоже оставил топор, который сразу же подхватил один из мишек и поспешил за ней следом. Поклонился свекру до земли, но старик не стал соблюдать церемонии, обнял дочь и зятя и расцеловал обоих. Вот оно, то, что он так и не увидел у младших дочерей во дворцах: любящий муж, счастливая жена, малыш в колыбельке, тепло, спокойствие, уют и любовь. Ах, как он был не прав, когда искал для своих дочерей небесных зятьев. Хорошо, что хоть старшая счастлива так, как должно быть счастливым человеку:
– Софьюшка, кровинушка моя, хотел узнать, как ты, да и так вижу, что все хорошо. Прости меня, дурака старого, за то, что искал для вас счастье, как сам его разумел.
– Ну, что вы, отец, – возразил принц. – Мы с Софьей вам очень благодарны. И не только мы.
– А кто еще?
Софья подошла к колыбели, достала чудесного малыша и поднесла его к отцу:
– У вас внук, батюшка. Мы с Филиппом назвали его в вашу честь: Дмитрием.
Старик уж так обрадовался внуку, что чуть в пляс не пустился.
Прогостил он у них неделю, а потом загрустил. Спрашивает Софья, в чем дело, а он отвечает, что домой пора. Расстроилась и она:
– Конечно, дома вас матушка ждет.
– Мать к Ольге ушла жить. Один я остался.
– А зачем же вам домой спешить? Или вы к Насте хотите отправиться?
– Нет уж, я лучше один останусь, чем буду замерзать в их царских палатах. Я дома буду жить, к вам приходить, внука нянчить.
– Да зачем же вам уходить? Мы с Филиппом только рады будем, если вы останетесь. Или боитесь, что проживете только двадцать лет?
– Глупости говоришь, дочка. Так, как вы живете, лучше год прожить, чем тысячу с твоими сестрами. Не прав я был, теперь сам вижу. А с вами с радостью останусь, коль не потесню вас.
Только это сказал, как перед ним Верховный Правитель стоит:
– Ну, что, мужик, доволен судьбой своих дочерей?
– Они довольны все трое, чего мне еще, как отцу, надобно? Но я понял, что людям нужно людское счастье, иначе они сами в камни превратятся. Пускай драгоценные, но камни. Спасибо тебе за младшего сына. Я сделал свой выбор. Хочу остаться с Софьей и Филиппом.
– Что ж, мужик, ты хотел жизни вечной, ты не прогадал.
– О какой вечной жизни ты говоришь, коли сам срок своему сыну отмерил в двадцать лет?
– Женил я их, чтобы год за ними понаблюдать и решить, кому свой трон и власть Верховного правителя оставить. По всем выходит, Филиппу и Софье миром править. А мы с тобой, два старика подле них, будем в картишки поигрывать да внуков нянчить.