Странно, но меня всегда любили старые люди. И дети. И всегда мне что-то хотели рассказать: с упоением и такой искренностью, словно только меня и ждали для этого. И советуются о жизненных вопросах, сразу без предисловия начинают «Вот Вы же мне посоветуете, я знаю...», и жалуются, и радостью делятся. И в очереди, и в транспорте ко мне пересаживаются, или на остановке подходят, как так и надо!
Вспомнился забавный случай. Тридцать лет назад мне проишлось ехать в прагородном автобусе. Ко мне обернулась, неудобно для своего усталого тела изогнулась чистенькая бабулечка:
- Ой! В мене така радiсть! Така радiсть! Менi радиву провели!!! И така це краса, шо Бозна як! В мене там такi люди сидять! Усе як е менi расповiдають: I за полiтику, I за все зiкаве. А яку вони менi гарну музыку грають, та таких гарних пiсень спiвають... Таки там менi люди на сторiсть зустрiлись!..
Особенно же меня любили зрелые мужчины знака Огня: дедушка – Стрелец, папа – Лев, свекор – Лев, моя первая любовь - Овен, вот уже тринадцатый год я живу под одной крышей и в добром союзе с Овном...
А любовь, она, пожалуй, всегда «с первого взгляда». И в отношениях, сколько бы они не длились, яркими всполохами, россыпями искр огромного костра – мелкие, но очень живописные кадры.
Дедушка первым прочел текст телеграммы, прилетевшей в Сумскую область из Приморского края с известием о моем рождении. Вбежал он с этим клочком бумаги в хату, и тут же бабушке категорически заявил, что больше не будет оказываться пьяным до таких степеней, как прежде иногда себе позволял, пока не был он дедом! Еще не зная и не увидев меня, он знал, что я буду его любимой внучкой.
- Дідова кістка!!! - представлял он меня каждому знакомому встречному, когда на летние каникулы меня привозили к ним.
Таких холериков поискать!
Что бы не делал по двору, всегда звал меня, сердясь совершенно серьезно, что бвбушка своими глупостями, то есть обучением меня иголку держать в руках, тесто на пирожки месить, вареники лепить и прочей несустверной ерундой меня от него отвлекает. Вот траву на зиму для коровы косой косить или серпом траву для кролей с ним, пока он косой забавляется, да в мешки ее собирать или в стог — это для девочки нужное занятие! Или возле пчелиных ульев с ним вместе делом заниматься. Опять же, на дерево забраться на самый верх, ненужную ветку спилить ножовкой, больше и доверить некому, кроме меня. Да и разговоры у него со мной куда как толковее, чем у бабушки, которая, кстати, обладала феноменальной памятью и знала, и мне все время, чем бы мы с ней не занимались, читала всего Пушкина, Лермонтова, Франко, Лесю Украинку... А сколько песен она мне спела, и, поскольку все мои предки по всем веткам, были родом из одного места, перессказала мне родословные, все, до глубоких корней и историю всей советской власти в округе... Но дедушка очень ревновал меня к бабушке и перетягивал к себе.
Мало кому вообще выпадает в жизни столько любви, любви солнечно щедрой и изумительно мудрой, сколько подарено мне папой, бабушкой и дедушкой.
Моя бабушка по отцу в войну осталась вдовой с двумя маленькими сыновьями, и когда я уже пошла в школу, вышла замуж за овдовевшего мужа своей лучшей подруги детства. Его дочь и мой папа в первом классе сидели за одной партой, потому и дети, ее и моего папы, оказались ровесниками. Но и у нашего с ними общего уже дедушки любимой внучкой, из всех четверых оказалась я, на мое счастье: искреннее, большое и восторженное .
Когда мы оказывались все вместе у них в гостях, то, как и мои папа и дедушка, он, чтобы не делал по хозяйству, всегда звал меня для помощи, а еще больше, для компании и неторопливой беседы.
Удивительный был человек, поэтической чистой и очень творческой души. Пасечник, как и мой дедушка. Потому меня, знающую уже кое-что о пчелах и добыче меда, всегда брал к своим ульям. Он каждое утро будил меня тихонько на заре. Мы вдвоем, когда еще все спали, выходили в сад, и попадали в дивную сказку!!!
Много лет он выращивал розы, и не просто выращивал, а выводил новые сорта! Более двадцати разных кустов выведенных им сортов роз занимали особый уголок сада, среди них стояли аккуратно окрашенные в разные цвета ульи.
Ёжась от утренней прохлады, с первыми лучами восходящего солнца устремлялись мы туда, за чудом !!!
Листья, цветы и бутоны розовых кустов были покрыты росой, и каждая капелька превращалась в волшебное крошечное зеркальце для солнечных лучей.
Лучи отражались в каплях росы и отскакивали, чудесно преобразовывая капли-зеркала в капли-фонарики...
А потом случилась суровая зима. Розы вымерзли. Садовник заболел и умер... Просто у него уже не было в запасе стольких лет, чтобы успеть восстановить выведенные им сорта роз.
Человеком стихии огня был и мой папа. Я — папина дочь. Когда кго не стало, со мной хотел познакомиться мужчина в военной форме, чтобы остановить его напор, я сказала о том, что не люблю военных. Его слащавая улыбка, которую он для себя, безусловно, определял, как очаровывающую всех женщин сразу, сменилась яростным гневом. Он дернул шеей так, что голова откинулась резко назад, глаза расширились:
- Вы не правы! У нас был один офицер — удивительный человек! Мы его все боготворили, и его потерю все переживаем очень тяжело.
Прерывая перечисляемые им достоинства, я с болью сказала, что того офицера я тоже почитаю превыше всех, с кем была знакома, я его дочь.
Таких похорон то кладбище, где он сейчас, не видело и не увидет больше. Мы за несколько лет до того в пригороде купили дом, достраивали... Поминали в саду, в три или четыре смены, больше трехсот человек, как посчитали люди. А сколько народа с кладбища тихо разошлись... Люди сами друг другу сообщали, давали телеграммы.
Я до сих пор явно слышу его, спасительную для меня с самого детства, команду в самых сложных ситуациях: «Глубже дышать!».
Прошло больше двадцати лет, может, когда-то попустит — много расскажу.
На его пятидесятилетний юбилей в прекрасную погоду конца июля за огромным столом в саду собралось человек шестьдесят! Но папа, весельчак и балагур, огромный красавец с постоянным заразительным удивительным смехом был тихим и погруженным в жуткую грусть. Все перегляжывались, впервые видя его таким. Видно было, что он старается себя пересилить... Только все сели за стол, тут же встал мой тогдашний муж, которого все знали как непревзойденного молчуна:
- У меня тут поручение от того, кто нашего юбиляра любит больше всех, - вынимая самодельную сложенную вдвое открытку.
- А я-то думаю! Как же... ни письма, ни телеграмы!.. - радостно подскочил мой папочка.
Все радостно заапплодировали, загалдели, смеясь. Все знали, что я работаю в пионерском лагере на море, потому меня нет за столом.
- А мы-то думаеем, чего вдруг тебя не узнать!
- Теперь понятно, чего ты не в себе...
Все приготовили слушать текст. В абсолютной тишине. Многие прослезились...
Поднялся папин товарищь, старший и по званию и по возрасту, вытирая слезы:
- Я вспомнил, как, когда дочка поступала в университет, мы все советовали ему «позвонить, куда надо» и вопрос бы решился сам. А ты сказал: «Я свою дочь уважаю» и устраивать ее не стал. Теперь я понял смысл сказанного тогда. Такие длинные стихи она тебе сама сочинила и все - только из слов о тебе и о вашей дружбе, ни каких дежурных слов и шаблонов. Какое родство душ и какое уважение. Я сначала хотел переписать. Но ведь это — только о тебе!
И началось веселье.
- Знайомтеся, шановні колеги, це моя любима невістка!!! - представил меня возглавляемому им педколлективу школы, мой свекор, едва мы с его сыном приоткрыли дверь в учительскую.
Мой свекор прошел войну, начиная с финской компании, через всю Великую Отечественную и борьбу с бандеровщиной. Неполных три дня он был в плену, причем держали их немцы недалеко от его родного дома, потом советские войска их вызволили. После увольнения в запас начал учительствовать с воей родной сельской школе, сразу почти став ее директором. До призыва в армию в 1939 году успел окончить учительские курсы, после войны — заочно университет. Но директором школы он был фактически, официально же почти всю жизнь был и.о.директора, то есть, исполняющим обязанности — был в плену, утратил доверие... После трехдневного плена, в котором оказался будучи кантуженым, так и оставался всю войну разведке. Там доверия не утратил! А здесь каждая тварь могла глумиться над такими вот людьми. По всему двору валялись медали, много медалей...
Вся страна жила в один «памятный» промежуток времени только одним событием - 100-летием Ленина и готовилась к нему всемерно и всесильно. «Трудовыми подвигами отметим...», «Отличной учебой учебой ознаменуем...» - на всех углах висели транспоранты вперемежку с совершенно кретинским «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» А что?! Гегемон объединился; экспроприировал; врагов народа выявил и обезвредил; реки перепоганил, пытаясь повернуть их вспять; мичуринскими методами яблони, чтоб на Марсе цвели, пытался развести; осталось только сказку, дивную и светлую на землю перетащить, за глотку взять, жар-птичьи перья повыдирать — былью пресной и серой сделать! «Гуляй, братва, наша воля настала!».
И вот что мой свекор придумал, как не уронить себя и не ломать себя через колено, и быть для всевидящего начальственного окак « в свете новых решений партии и правительства», так сказать... Заказал он в лестничестве саженцы хвойных деревьев. Колхоз распахал по его просьбе большое пространство. И ранним весенним воскресным днем все ученики, кроме самых младших классов, вышли в поле. И каждый посадил длинный ровный рядок маленьких елочек, зеленых и даже голубых и сосенок, тоже каких-то разных сортов и видов!!! Потом многие годы каждый ребенок любовно пропалывал и поливал свой рядок. Подростающие ыпускники школы передавали подоспевшим детям четвертых классов свои рядки, и теперь уже те очень добросовестно ухаживали за подростающими насаждениями. Долго растут хвойные... Но какой лес вырос необыкновенно красивый! Все село туда по грибы ходить начало. И ни разу никто себе елочку там на новогодние праздники тайком не срубил. «Наш лес», называли. Хотя село всегда было окружено лесами, но лиственными, и лестничеством да природой вырощенными. А это — их дети насадили.
Нет уже давно моего свекра. Те, кто посадил елочки, почти все из своего села поразъехались. А лес жил, лес жив, лес будет жить!!! И давно забыто и напрочь в людской памяти быльем поросло, к какой там дате мой свекор эдак хитро обошел спущенные сверку директивы... Свободный был человек.
КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА
Шел не то 1967, не то 1968 год.
В Амурской области на берегу Зеи стояло огромное село Красноярово. Дома – крепкие, основательные, новые еще. Их построили не так давно. Погнала новая власть с Украины мощных грамотных сильных гордых хозяев, обозвав их кулаками и объявив врагами народа. И остановились они на берегу большеводной реки с очень быстрым течением. Обосновались, осмотрелись и обнаружили, что речной песок просто нашпигован золотом. Стали его мыть, да сдавать государству, решившему уничтожить их. И в описываемое время на самом берегу Зеи стоял сбитый из струганых досок, серый от дождей и времени узкий домик. На двери — маленькое окошко с обсыпавшейся местами надписью, сообщавшей день и часы приема золота у насаления.
Школа была в селе большая, десятилетка, по два-три класса в параллели. Здание было чистое и теплое, окруженное взрослыми деревьями, но уже устаревшее. Доживало оно последний год. Невдалеке заканчивалось строительство современной высотной школы.
Третий класс опекал старый уже учитель, Павел Портфирьевич. Поистине, всем своим внешним видом, манерой одеваться, точнее манерой носить серый строгий костюм, настроением и отношением к своему делу и к ученикам, это был учитель той еще, старой школы.
Учебный день всегда начинался одинаково. После звонка, к приходу учителя все дети замерев, ожидали его на своих местах. Но три девочки, назначенные санитарками, стояли у доски, каждая напротив своего ряда.
Здесь надо уточнить, что если другие дети и бывают толстыми, то они неуклюжие и толстые. Украинские же маленькие толстушки, напротив, крепенькие, пышущие здоровьем, энергичные, крепко стоящие на ножках, как если бы были маленькие рояльчики, то их ножки очень бы походили на те! Чистые, опрятные, отличницы-атаманши уже проверили уши, подворотнички, руки, ногти., и вообще все, что можно было проверить, исполняя доверенные им обязанности санитарок.
И вот учитель учитель вошел, поздоровался, дал слово для доклада. Начинает громко и торжественно Рая Е.: все и про всех, называя фамилии и глядя сурово на провинившихся! За нею рапортует Таня Т.. Длинная, худее подруг, флегматичная, и за ябедничество нередко побиваемая старшим на два года братом. Потому и меньше гнева в ее честных глазах, чем у Райки.
Докладывают подробно, у кого конкретно в каком неправильном состоянии оказались уши левые, руки правые, ноготь указательный. И особенно — шея!.. Учитель со спокойным выражением мудрого лица это выслушивает, хотя видно, что выполнение этих советских традиций трудно переживается его внутренней интеллигентностью. Но деваться некуда – положено…
Теперь наступает моя очередь. Нас, несколько учеников, ежедневно привозят в эту школу за десять километров, из воинской части. Я тоже украинка, то есть там своя, не то, что дети нашего начальника штаба Танька с Сашкой — смесь русских и евреев. Рыжие, худые, расхлябанные, неряшливые, совсем не первые ученики; одним словом – нормальные дети.
- Третий ряд – в полном порядке. – твердым тоном докладываю я, замполитская дочка.
Ни фамилий, ни подробных описаний! То, что Юрка хлюпает носом, у девочки на последней парте мокрые волосы над еще плохо высохшим лбом после умывания, а Колька трет кулаком возле уха, подтверждают, что, и вправду, порядок полный.
- Дети, сегодня мы пишем контрольную работу, будьте очень внимательны и собраны. Откройте тетради, запишите…
И вот уже в полной тишине дети макают перьевые ручки в чернильницы. Сопят, пишут, задумываются, снова пишут. Павел Портфирьевич вдруг говорит тихим заговорщическим голосом:
- Ребята! Только тихо-тихо... Посмотрите в окно... На самом ближнем к нам дереве сидит дятел. С дальних мест, ребята, подойдите тихонько, чтобы рассмотреть получше. Не спугните!
И пять минут урока мудрым старым учителем начальных классов, в ущерб учебной программе, как констатировали бы нынешние педагоги, было подарено своим ученикам.
Подарено на всю жизнь.
КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА
Шел не то 1967, не то 1968 год.
В Амурской области на берегу Зеи стояло огромное село Красноярово. Дома – крепкие, основательные, новые еще. Их построили не так давно. Погнала новая власть с Украины мощных грамотных сильных гордых хозяев, обозвав их кулаками и объявив врагами народа. И остановились они на берегу большеводной реки с очень быстрым течением. Обосновались, осмотрелись и обнаружили, что речной песок просто нашпигован золотом. Стали его мыть, да сдавать государству, решившему уничтожить их. И в описываемое время на самом берегу Зеи стоял сбитый из струганых досок, серый от дождей и времени узкий домик. На двери — маленькое окошко с обсыпавшейся местами надписью, сообщавшей день и часы приема золота у насаления.
Школа была в селе большая, десятилетка, по два-три класса в параллели. Здание было чистое и теплое, окруженное взрослыми деревьями, но уже устаревшее. Доживало оно последний год. Невдалеке заканчивалось строительство современной высотной школы.
Третий класс опекал старый уже учитель, Павел Портфирьевич. Поистине, всем своим внешним видом, манерой одеваться, точнее манерой носить серый строгий костюм, настроением и отношением к своему делу и к ученикам, это был учитель той еще, старой школы.
Учебный день всегда начинался одинаково. После звонка, к приходу учителя все дети замерев, ожидали его на своих местах. Но три девочки, назначенные санитарками, стояли у доски, каждая напротив своего ряда.
Здесь надо уточнить, что если другие дети и бывают толстыми, то они неуклюжие и толстые. Украинские же маленькие толстушки, напротив, крепенькие, пышущие здоровьем, энергичные, крепко стоящие на ножках, как если бы были маленькие рояльчики, то их ножки очень бы походили на те! Чистые, опрятные, отличницы-атаманши уже проверили уши, подворотнички, руки, ногти., и вообще все, что можно было проверить, исполняя доверенные им обязанности санитарок.
И вот учитель учитель вошел, поздоровался, дал слово для доклада. Начинает громко и торжественно Рая Е.: все и про всех, называя фамилии и глядя сурово на провинившихся! За нею рапортует Таня Т.. Длинная, худее подруг, флегматичная, и за ябедничество нередко побиваемая старшим на два года братом. Потому и меньше гнева в ее честных глазах, чем у Райки.
Докладывают подробно, у кого конкретно в каком неправильном состоянии оказались уши левые, руки правые, ноготь указательный. И особенно — шея!.. Учитель со спокойным выражением мудрого лица это выслушивает, хотя видно, что выполнение этих советских традиций трудно переживается его внутренней интеллигентностью. Но деваться некуда – положено…
Теперь наступает моя очередь. Нас, несколько учеников, ежедневно привозят в эту школу за десять километров, из воинской части. Я тоже украинка, то есть там своя, не то, что дети нашего начальника штаба Танька с Сашкой — смесь русских и евреев. Рыжие, худые, расхлябанные, неряшливые, совсем не первые ученики; одним словом – нормальные дети.
- Третий ряд – в полном порядке. – твердым тоном докладываю я, замполитская дочка.
Ни фамилий, ни подробных описаний! То, что Юрка хлюпает носом, у девочки на последней парте мокрые волосы над еще плохо высохшим лбом после умывания, а Колька трет кулаком возле уха, подтверждают, что, и вправду, порядок полный.
- Дети, сегодня мы пишем контрольную работу, будьте очень внимательны и собраны. Откройте тетради, запишите…
И вот уже в полной тишине дети макают перьевые ручки в чернильницы. Сопят, пишут, задумываются, снова пишут. Павел Портфирьевич вдруг говорит тихим заговорщическим голосом:
- Ребята! Только тихо-тихо... Посмотрите в окно... На самом ближнем к нам дереве сидит дятел. С дальних мест, ребята, подойдите тихонько, чтобы рассмотреть получше. Не спугните!
И пять минут урока мудрым старым учителем начальных классов, в ущерб учебной программе, как констатировали бы нынешние педагоги, было подарено своим ученикам.
Подарено на всю жизнь.
ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ ВОПРОС
В пригородном автобусе сидит молодая женщина. На ее коленях мальчик лет четырех-пяти, с весьма странным сооружением из маминого большого шарфа на голове.
Ребенок периодически шепотом задает маме какой-то вопрос, на что та сперва мягко, потом все раздраженнее отвечает требованием, чтобы тот помолчал.
Немолодая женщина, наблюдающая мамино крайнее раздражение, назидательно делает той замечание о недозволительном обращении с ребенком.
Мама карапуза в совершеннейшем отчаянии срывает намотанное с головы карапуза. Все ахают!!! На голову ребенка глубоко натянута какая-то хрустальная посудина.
- Скажи тете, о чем ты меня все время спрашиваешь, - едва не плача, обращается мать к сыну.
У того загораются глаза:
- Кто я тепер: прынц или король?!
Оказывается, бедная перепуганная женщина везет эту «коронованную особу» в больницу, поскольку ей в домашних условиях не удалось содрать салатник с головы своего наполеончика.