Америка глазами заблудшего туриста. Гл.5 (Повесть)

   Решил я пойти на восток и посетить трудовую панель. Тем более, что был я совсем неподалёку. Подряжаться на работу я не собирался. Хотел лишь повидать некоторых ребят и поспрашивать: не пожелает ли кто подселиться в нашу квартиру.
   На перекрёсток я прибыл в самое время, когда все в полном сборе. Кроме уже знакомых мне лиц, я заметил там и новеньких. Движение не иссякло.
В самой гуще собрания, я встретил там скучающего товарища из Киева. Разок мы работали вместе с ним полдня, и он немало рассказал нам о себе.
   Звали его Влад. Нашел я его затруженным и озабоченным. Подгоревшая на солнце залысина воспалённо красно блестела, давно нестриженые, выгоревшие остатки волос нуждались в уходе. Оправа очков, подремонтированная в нескольких местах, постоянно сползала набок, и он, уже машинально, поправлял её. Свисающие на рот украинские усы и трехдневная щетина… Что же до внутреннего содержания и состояния, то я бы охарактеризовал его словом "усталость".
Влад, с приличным английским языком, и вообще, неглупый парень, заслуживал лучшего, чем сниматься на улице. И усилия он прилагал немалые, чтобы изменить своё положение. Но на данный момент я нашёл его на этом месте и в таком состоянии.
Я знал, с его слов, что виза у него была не туристическая. Как он рассказывал мне, до этого он какое-то время пробывал в Канаде и предпринимал там какие-то попытки добиться статуса политбеженца. Получив отказ, перебрался в США.
Здесь, как он заметил, в сравнении с Канадой - бардак, особенно, в Нью-Йорке. Но зато, в этом американском беспорядке всегда можно как-то подрабатывать и выживать, даже нелегально. В Канаде - таковое невозможно. Там либо ты имеешь какой-то официальный статус и получаешь соответствующие социальные блага, либо ты просто визитёр с правом лишь пребывать в стране, и твои возможности ограничены твоими деньгами. Подрабатывать, открывать счёт в банке, получать какие-то документы и тому подобные действия - там для туристов крайне осложнены.
В Киев ему возвращаться очень не хотелось, и он переехал из Канады в Бруклин.
   Здесь вступил в тайный сговор с каким-то старожилом поляком, который по своему гражданскому и материальному статусу формально мог выступить в качестве его спонсора. Договорились о цене. Влад уплатил какую-то часть вознаграждения, и они подали в миграционную службу совместную челобитную о предоставлении украинскому горемыке, а также членам его семьи, места под американским солнцем.
   В настоящий момент Влад, задерганный и поиздержавшийся, подрабатывал на всяких случайных работах, и большую часть заработков отдавал своему польскому крёстному отцу. Тот же, по мере поступления оплаты, подписывал необходимые бумаги. Эта затея давала Владу какие-то надежды на более определённое американское будущее, но и отнимала последние, тяжким трудом добываемые средства. Его неуютная, во всех отношениях, ситуация, усугублялась ещё и новостями из дома. Экстренный выезд из Киева в экспедицию на неопределенный срок совпал с беременностью молодой жены. Уже барахтаясь на дне Бруклина, он узнал о рождении сына. Восторги по этому случаю быстро иссякли. Теперь, всякий раз, когда он звонил домой, ему задавали одни и те же вопросы: каковы его намерения, как долго его авантюра ещё будет продолжаться и выслал ли он денег???
На вопросы о планах и сроках он затруднялся ответить, а лишь выражал надежду на скорое улучшение. Разумеется, такие ответы мало утешали молодую жену с ребёнком, вынужденную жить у родителей. Одним словом, - история грустная.
Рассказал я ему о нашей квартире на West 9-й, как о месте, куда можно подселиться. Ему не очень-то нравились собственные условия проживания, и он захотел посмотреть нашу квартиру.
Когда мы с Владом приехали, никого из ребят дома не было. Он осмотрел наши две комнаты и кухню, отметил такие удобства, как телефон и количество телевизоров. Вдруг вспомнил, что ему необходимо срочно куда-то позвонить. И прилип к телефону.
Срочных звонков он сделал много. Достав свой список потенциальных работодателей, Влад, обзванивая их, рассказывал о своих многочисленных положительных качествах. Из переговоров я узнал, что он готов работать в условиях английского, польского и японского языков. Я понял, что если этот процесс трудоустройства не остановить, то сам он нескоро закончится. Пригласил Влада покушать. Лишь после многократного приглашения, тот неохотно оторвался от телефона и сделал мне одолжение.
    - Там, где ты сейчас живёшь, телефон есть? - спросил я его.
    - Телефон-то есть. Только кроме меня в той квартире проживают ещё пятеро ребят, и всегда кто-нибудь сидит дома. Мне хотелось бы переговорить без участия своих соседей.
    - Но проживать в такой большой коммуне, наверно, получается очень экономно? - поинтересовался я.
Мой вопрос-замечание Влад не услышал, и обратил всё своё внимание на торт с молоком. Тогда я поинтересовался: действительно ли он владеет японским языком? К моему удивлению, он ответил, что дома самостоятельно изучал японский язык и имеет некоторые навыки. Я обещал познакомить его с одним очень разговорчивым представителем страны восходящего солнца. Влад серьёзно заинтересовался моим японским другом.
По тому, как Влад интенсивно пользовался телефоном, а теперь поглощал мои торты из контейнера, я понял, что парень восстанавливает карманный баланс, нарушенный непредвиденными расходами на поездку ко мне. Понять режим и состояние, в котором он пребывал, мне было нетрудно. Но помочь ему я мог лишь вручением торта и знакомством с японцем Онодой. Что до моего предложения переехать в нашу квартиру, то в этом вопросе он колебался. Ссылался он на отдалённость района от печально известной панели и от Нью-Йорка. Здесь уж я изменить ничего не мог. На этом мы и расстались.
   Вечером к Саше зашёл его приятель Игорь, москвич. Когда-то они с Сашей вдвоем сняли эту квартиру, а позднее, Игорь переехал к подруге. В разговоре с ним, я узнал, что Игорь скоро отъезжает домой в Москву. А работает, уже несколько месяцев, на каком-то складе, подсобником. Договорились, что если ко времени его отъезда меня будет интересовать работа, то он посодействует передаче своего рабочего места. На этом наше знакомство и закончилось. Я оставил их и вышел прогуляться в хозяйственных целях.
   Прошёл на авеню U и убивал время, посещая магазины и закупая всякие мелочи по хозяйству. Выходя из магазина, я столкнулся на тротуаре с компанией пожилых людей, по-приятельски беседующих на русском языке. Сам факт, что кто-то здесь говорит по-русски, неудивителен. Моё внимание привлекла знакомая женщина.
   Когда-то, в начале 80-х, будучи студентом, я проживал один учебный год в старом общежитие на улице Островидова – 64, в Одессе. Тогда это здание делили между собой госуниверситет и институт связи.
Так вот, комендантом университетского общежития была тётя Рита Григорьевна, человек уважаемый среди проживавших там студентов.
С тех пор я не видел её и не слышал о ней. Но, повстречав летом 93-го в Бруклине на авеню U, легко узнал и вспомнил, откуда я знаю её. Я не собирался проверять свою зрительную память на людей и не знал, о чём мог бы заговорить с ней. Проходя рядом, я понял, что они расстаются. Пожилая пара направилась в одну сторону, а Рита Григорьевна - в мою. Я поздоровался с ней. Раньше она любила поговорить, и сейчас откликнулась охотно. Но выразила затруднение:
   - Не могу припомнить, где мы с вами встречались.
   - В Одессе, лет 12 назад, - подсказал я.
   - В Одессе? Дайте-ка припомнить.
   - В общежитии, на улице Островидова. Вы работали комендантом, а я проживал там студентом.
   - Понятно! Вот только имени вашего я не помню.
   - Это неважно. И как вам на новом месте живется? - спросил я.
   - А это уже не новое место, мы здесь давно живем, - пояснила она, - живём, как и все пенсионеры. Пенсионерам и детям здесь - рай, полное обеспечение. Грех жаловаться…
   - Значит, у вас здесь всё хорошо, - подвел я итог и собрался распрощаться.
   - Как вам сказать, без проблем никак не получается, - вздохнула Рита Григорьевн, - с сыном у нас беда. Пристрастился к наркотикам и всё пошло у него набекрень! Потерял работу, семью... Сколько не лечился, никакого толку. Казалось бы, все тебе условия: живи и радуйся. А какая уж тут радость, когда сын пропадает на глазах. А как в Одессе сейчас? - поинтересовалась она.
   - Одессу засрали на суше и в море. А теперь делят со стрельбой.
   - Кто делит? - не поняла меня бывшая одесситка.
   - Бандиты и госчиновники. Сейчас их время на Украине. Возможно, когда они нахапаются и разберутся между собой, тогда наведут какой-то порядок. Но уже нетрудно предвидеть, какой это будет порядок в мафиозно-бюрократической стране.
   - А во всех бедах, как всегда, обвинят евреев, - грустно предсказала Рита Григорьевна.
На этом мы и расстались.
Когда я вернулся домой, Саша сообщил, что звонил какой-то тип: по-русски ни слова, назвался Анод. Хотел Сергея. Я понял, кто меня хотел. На завтра у меня никаких планов не было. Я перезвонил Оноде, и он выдвинул план на завтрашний день. Онода приглашал меня на деловую встречу к десяти утра в ресторане МакДональдс, что на 8-й авеню, напротив гостиницы Нью-Йоркер. Обещал, что и Виталий будет с нами.
Утром, когда я приехал на встречу, мои товарищи по будущему бизнесу уже сидели за столиком и пили кофе. Онода был, как всегда улыбчив и многословен. Кроме обычных приветствий он сделал мне замечание по поводу моей нерабочей формы одежды. Мои шорты не вписывались в программу нашей деловой встречи, но мероприятие по этой причине не отменили.
Суть бизнес-плана, представленного Онодой на обсуждение, заключался в том, что сегодня он нам покажет, где и как следует продавать картинки. Онода достал из-под стола уже знакомый мне дипломат. Я предложил не тратить времени на осмотр товара и приступить к эксперименту.
Вышли из ресторана МакДональдс и перешли на другую сторону восьмой авеню, дошли до главпочтамта и свернули на узкую West 33-ю улицу. Там у каждой двери Онода рассматривал таблички-указатели в поисках нужной конторы. Офисы теснились на этой улице один на другом. Все входные двери были заперты и снабжены звонками с переговорными устройствами, у некоторых на входе дежурил вахтёр. Перед одной такой дверью Онода уверено остановился, отыскал в списке конкретного адресата и нажал на кнопку звонка. В ответ - ожил динамик переговорного приспособления, и нас спросили: "кто такие?". Онода назвался. После короткой паузы раздумий загудел и лязгнул замок. Мы вошли, и Онода уверенно повёл нас к лифту. Было очевидно, что он здесь уже бывал. На каком-то этаже мы пошли по длинному коридору, по всей длине которого, по обе стороны размещались конторские помещения. Онода разглядывал однотипные двери с разными опознавательными табличками, на которых указывались наименования фирм и прочие почтовые и телефонные координаты. Весь этаж, а возможно, и всё здание были приспособлены под офисы.
В одну из таких дверей без стука, Онода уверенно заглянул, а затем, приглашая и нас, вошел.
Это была просторная комната, сопел кондиционер, вдоль стен до потолка размещались металлические разборные стеллажи с множеством полок-ячеек, два конторских стола с компьютерами и средствами связи. За одним из столов сидел человек, уставившись в монитор компьютера. Двое других мужчин сортировали какие-то пакеты и коробки, забрасывали их по ячейкам, используя раскладную лестницу-стремянку. На нас они лишь взглянули, буркнули свои «Hi», и продолжили конторскую возню. На полу в беспорядке громоздились три кучки пакетов и коробок, вероятно, подлежащих разборке и сортировке. Работникам было не до гостей. Но и Онода долго ждать не мог. После обмена приветствиями, он подозвал одного из них по имени. Тот без особого энтузиазма оторвался от своего занятия и подошёл к нам.
   - Что нового сегодня? - спросил он Оноду.
Онода же, ответил сразу несколькими вопросами; о здоровье, о семье, о жизни вообще, и о работе. При этом он, конечно же, включил свою хорошо отрепетированную улыбку. Его метод "своего парня-добряка" сработал. Остальные работники тоже оторвались от работы и обратили внимание на весёлого гостя. Им уже было интересно, что же последует далее?
А далее, Онода, бормоча о том, что у него есть нечто удивительное для них и сейчас он это покажет, открыл свой дипломат и стал раскладывать картинки. Возможных покупателей он ничем не удивил, но всех отвлёк от работы, и они стали просматривать картинки. Онода нахваливал свой товар, указывал места на стене над рабочими столами, куда следует повесить картинки, и просил всего лишь по пять долларов за штуку.
Как мне показалось, этих людей не интересовала цена, так как они не собирались ничего покупать. Им просто было любопытно посмотреть и немного отвлечься от работы. Онода, видя полное отсутствие их покупательского интереса, не настаивал на немедленном принятии решения. Он оставил им несколько экземпляров и рекомендовал подумать над его выгодным предложением. Обещал вскоре навестить их. Либо вместо него, зайдет кто-нибудь из его ребят. Онода показал на нас.
Покупатели вежливо согласились с его планами, но ничего не обещали, вернулись к своему занятию, давая понять, что им надо работать. Мы распрощались и вышли.
В коридоре Онода провёл с нами короткий инструктаж о методах охмурения потребителя и приступил к поискам следующей конторы.
В других местах он проделывал то же самое. Нигде не настаивал на немедленном приобретении, а предлагал выбрать, подумать и решить. Всем обещал вскоре вернуться.
По всему было видно, что Оноду многие знают в этом доме. И, как он утверждал, в Нью-Йорке, в Бруклине и Квинсе много таких мест, где с ним успешно сотрудничают уже много лет.
Из инструкций следовало, что если мы серьёзно возьмёмся за эту перспективную работу, то он готов передать все навыки и секреты своего бизнеса. «Door Тo Door Selling» называется.
   Покончив с этим домом, мы решили, что на сегодня достаточно. На вопросы Оноды о нашем решении, мы уклончиво отвечали, что будем посмотреть на результаты сегодняшнего "посева".
Онода не унимался, уверял нас, что результаты ему уже давно известны. Нечего сомневаться, надо одеться должным образом (камень в мои шорты) - и вперёд… С улыбкой, от двери к двери!
   На этом мы и расстались, пообещав Оноде позвонить на днях. Онода убежал в гостиницу заступать на дежурство, а мы с Виталием побрели по 8-й авеню вверх, гадая, сколько же можно таким способом заработать, если с каждой проданной картинки оставлять себе по 2-3 доллара? Мне вообще с трудом верилось, что кто-то захочет это покупать. Разве что, какой-нибудь случайный чудак посочувствует бедолаге торговцу. Или, чтобы отвязаться от назойливого продавца. Мне это не нравилось.
По пути Виталий зашёл в какую-то специализированную лавку, в которой торговали различными витаминами и через несколько минут вышел с объёмистым пластиковым пузырьком. На мой вопросительный взгляд пожаловался, что последнее время с его головушки уж слишком обильно осыпается растительность. Действительно, его прическа не по годам, отличалась глубокими залысинами. В связи с этим, кто-то рекомендовал ему витамины.
Я тоже прикупил с передвижного уличного лотка пару бананов.
Виталий вспомнил, что ему надо позвонить в Россию и пригласил меня составить ему компанию, пройтись на 42-ю улицу.
В то время, это был общеизвестный способ телефонной связи, которым пользовались многие туристы.
Дойдя по 8-й авеню до 42-й улицы, кишащей разноцветными охламонами у порно магазинов, мы свернули и прошли до 7-й авеню. На углу, возле уличных телефонных автоматов отирались несколько чёрных жуков. Это и были те, кто обеспечивал международную связь.
Виталий заранее написал на клочке бумаги полный телефонный номер со всеми кодами, и мы приблизились к чёрной группке. Те профессионально оценили нас своими липкими взглядами и монотонно забубнили: "Ребята, куда хотите позвонить?" Мы приостановились, и Виталий коротко ответил: Россия. Услышав заказ, из бригады вынырнул специалист по СНГ и попросил следовать за ним. Шахтёр-телефонист торопливо шагал вниз по 7-й авеню, а мы, соблюдая дистанцию, следовали за ним.
   Суть этой уличной услуги заключалась в том, что прохвосты дозванивались по указанному вами номеру, получали от заказчика свои десять долларов за услугу, и оставляли вас в контакте с вашим абонентом. Как долго вы будете эксплуатировать предоставленную вам связь, это их не интересовало, говори сколько душе угодно. Надо полагать, счёт за эти услуги, телефонная компания кому-то предъявляла. Не знаю, как реагировали абоненты, получая счета за переговоры с абсолютно неизвестным номером где-то в России или Украине? Особенно любопытна их реакция на факт продолжительности таких переговоров, исчисляющихся, порою, не минутами.
Кстати, последнее время в эти места стала наведываться и полиция, доставляя уличным телефонным операторам дополнительные неудобства. В целях конспирации, они вынуждены были переходить с угла на угол в районе 42-й улицы, где их находили клиенты. Подобно уличным торговцам наркотиками и проституткам, они круглые сутки готовы предоставить вам свои услуги.
   Между тем, наш телефонный гид, приближаясь к телефону-автомату, замедлил ход и жестом просил дать ему номер. Виталий вручил ему шпаргалку с номером. Тот, получив заказ, прилип к телефону, снял трубку и стал ловко перебирать кнопки телефона. Мы стояли на расстоянии нескольких шагов и не могли разглядеть порядок набора. Да и делал он это очень быстро. Затем, подглядывая в шпаргалку Виталия, он набрал коды страны, города и номер телефона. Закончив основную работу, прижал трубку к своей чёрной голове и замер в ожидании ответа. Через несколько секунд он оторвал трубку от уха и жестом пригласил Виталия. Передавая ему ожившую трубку, оператор протянул свободную руку, рапортуя заказчику: готово, давай десятку.
Виталий просил потерпеть секундочку, взял трубку и ответил.
Однако, к удивлению нетерпеливо ожидавшего свой гонорар оператора, Виталий, вдруг, повесил трубку.
   - В чём дело!? - с досадой в голосе спросил его телефонист.
   - Неверно набран номер, - ответил ему Виталий.
Оператор выругался, выразил удивление и предложил набрать номер повторно.
Виталий же, остановил его и пожелал оставить эту затею. Обещал обратиться к нему позднее. Оператор пожал плечами, мол, как вам будет угодно, и поспешил обратно на дежурство.
   Оставшись одни, Виталий объяснил мне, что соединили его верно, но там ответила мать его приятеля, с которым ему надо было переговорить. Услышав Виталия, она сразу ответила, что сына нет дома, будет позже. Вот он и отказался от разговора.
   До того, как расстаться, мы ещё какое-то время поговорили. Он упомянул о намерении зацепиться здесь, добившись студенческой визы. Но на мои расспросы о деталях такой возможности он как-то неуклюже замкнулся и уклонился от темы.
К тому времени, я уже сделал для себя вывод, что подобная позиция среди наших соотечественников - явление достаточно распространенное. Упёртое нежелание поделиться полезной информацией порой принимало комичные формы.
   Вычитав из какой-нибудь русскоязычной газеты об "адвокатской" конторе в Бруклине, которая гарантирует выхлопотать для вас быстро и недорого вид на жительство, а то и гражданство США, турист втихую посещает этих "адвокатов" и они начинают работать. От клиента требуется лишь своевременная оплата и терпение.
Будущий гражданин США, уже с надутыми щеками, демонстрирует своим недалеким землякам первый американский документ - карточку соцобеспечения, на которую достаточно взглянуть, чтобы догадаться об её изготовлении в той же "адвокатской" конторе. Но попробуй спросить его, где можно такой "документ" получить, и ваш соотечественник придаст этому вопросу такую важность, что захочется остаться просто туристом.
   Но общие проблемы вынуждают многих соотечественников вариться в одном котле. Арендовать вместе жильё в целях экономии, работать у одних работодателей, там, где их принимают. Так или иначе, а им приходится быть вместе часто и густо. Но при всей этой внешней близости, нередко очевидна внутренняя разобщенность и состязательность. В процессе такого соцсоревнования, у соседа могут пропасть трудовые сбережения, хранящиеся под матрацем. Возможны и прочие коммунальные недоразумения.
Расставшись, наконец, с Виталием, я решил ехать обратно в Бруклин. По 7-й авеню я прошёл вниз до 34-й улицы и там нырнул в сабвэй.
*"The cost of ride. A subway ride costs 1.25. You'll need a token to enter, and you can perchase them at token booths in every subway station. Token-booth clerks cannot accept bills larger then 20 doll. And we ask you don't pay with pennies."
*Стоимость проезда. Проезд в метро стоит 1,25 доллара. Вам понадобится жетон для входа. Его можно купить на любой станции метро в кабинке торговца жетонами. Клерк не может принимать купюры крупнее 20 долларов. Также, просим вас не применять при оплате 1-пенсовые монетки.
Возвращаясь к теме о нью-йоркском метро, надо сказать, что расходы на транспортные услуги, особенно, в связи с подобными пустыми поездками, естественно, вызывали чувство досады. Поэтому, я от случая к случаю прибегал к методу, который мне рекомендовали соотечественники.
Суть его заключалась в бесплатном прохождении на платформы метро. Такое не на всякой станции возможно, но там, где можно, это срабатывало.
   В отличие от наших хлопушек-затворок, срабатывающих от светового реле, в нью-йоркском сабвэе используются более простые конструкции механических вертушек.
В обычном состоянии такая вертушка застопорена и перекрывает проход, хотя многие чёрные пассажиры пролазят под или прыгают над таким препятствием.
Опустив в щель специальный жетон, эта вертушка разблокируется и позволяет провернуть её на пол-оборота. Этого достаточно, чтобы пройти.
На некоторых станциях, такие пропускники используются одновременно и на вход, и на выход. Только в направлении входа на платформы, вертушку возможно провернуть лишь с помощью жетона, а в направлении выхода, то есть в обратную сторону, эта штука проворачивается свободно.
Это свойство, - свободно проворачиваться в направлении выхода, и позволяет пассажиру средних габаритов пройти к платформам, не используя жетон.
Для этого, подойдя к контрольному проходу, приостанавливаешься, имитируешь жест опускания жетона в щель, а затем, не толкаешь вертушку вперёд, а наоборот, тянешь и проворачиваешь её на себя. Между секциями вертушки, той, что вы тянете на себя и следующей, поступающей на её место, образуется проём, достаточный для прохода, если вы нормальных габаритов.
Наблюдая за такими действиями, конечно же, этот трюк заметен. Но в общем, пассажирском движении всё выглядит вполне сносно, и не привлекает внимания. На многих станциях, особенно в вечернее время, дежурит полиция. Иногда, полицейский стоит у входа, как на посту. В таких случаях лучше воздержаться от недозволенного метода прохождения.
Станция на 34-й улице была вполне подходящей для упомянутого трюка. Движение пассажиров в то время было интенсивным. Пропускные вертушки работали в оба направления, каких-либо наблюдателей я не заметил.
Я чётко и быстро проделал это простое упражнение, и оказался на стороне платформ. Но, пройдя лишь несколько шагов, я был невежливо остановлен огромным чёрным верзилой с полицейским жетоном в руке. Сунув мне под нос свой значок NYPD, он, не спрашивая моего согласия, взял меня за локоть и предложил пройти с ним. На всякий случай, я поинтересовался, куда и почему? Тот коротко ответил, что я и сам знаю почему, а остальное обещал разъяснить. Пришлось подчиниться.
На этой же станции у них было какое-то подсобное помещение, куда мы и вошли. В комнате уже сидели человек десять, разных цветов и возрастов. Чёрные цвета преобладали. По их невесёлому виду я понял, что все они, кроме одного полицейского, - мои товарищи по неудаче.
Мне предоставили место и предложили присесть, подождать дальнейших указаний.
Я уселся. Моей соседкой оказалась белая женщина, среднего возраста, вполне приличной внешности и с чемоданом. Рядом с ней, с другой стороны, понуро сидел её муж, как я понял из её сумбурного рассказа. С первых минут моего появления в этой компании, женщина проявила ко мне какое-то нездоровое внимание. Оглядевшись, я отметил, что кроме нас троих, все остальные товарищи - других цветов. Мы же здесь представляли унизительное меньшинство.
Женщина, похоже, искренне сожалела о случившемся. Она почему-то решила, что именно со мной может поговорить об этом.
   - Вы тоже? - робко обратилась она ко мне.
   - Да. Спешил, очень хотел успеть на подходящий поезд, а за жетонами стояла очередь, вот я… Теперь и жетон готов купить, только бы поскорее освободиться, - рассказывал я свою историю женщине, надеясь, что охраняющий нас полицейский тоже слушает. Но полицейский никак не реагировал на мою готовность купить жетон.
Зато женщина сочувственно выслушала мою историю. А затем, всхлипывая, стала уверять меня, что они с мужем впервые в Нью-Йорке. Заблудились, не разобрались, как и что, а их задержали и сюда препроводили…
   - Оочень печальная история! - прокомментировал кто-то из чёрных товарищей.
От такого циничного замечания, моя соседка ещё более привязалась ко мне, как к единственному человеку, готовому выслушать и понять её.
Разглядев компанию, в которой я оказался, понял, что остальные товарищи не были так уж огорчены и не пытались оправдываться. Они просто скучали. Приставали к полицейскому с вопросом: как долго им ещё ожидать? Просили разрешения закурить, куда-то позвонить… Полицейский просто не обращал на них внимание.
Мне долго ждать не пришлось. Спустя минут десять, тот же чёрный полицейский и ещё двое его коллег, привели чёрную полупьяную ханыжку, и решили, что этого достаточно.
Командовать нами взялся тот, что задержал меня. Одет он был в джинсы и кроссовки. Жетон, которым он представлялся, был единственным предметом, подтверждающим его принадлежность к полиции. Из басистого объявления, я понял, что сейчас мы все пройдём в участок, и там с каждым из нас разберутся. Собрание ожило. Посыпались глупые вопросы о курении, посещении туалета и прочих правах человека. Но чёрный полицейский топнул ногой, приказал всем заткнуться и сидеть на своих местах. Бригада притихла, только нетрезвые продолжали что-то невнятно ворнякать.
   Тем временем, полицейские доставали из стола наручники и наряжали всех гостей в эти украшения. Моя соседка, со слезами в голосе, просила сделать для неё исключение. Но чёрный, важно надув щеки, пробубнил, что таковое недопустимо! Затем, посмеиваясь, всё же сделал маленькое послабление для дамы. Если ей удобней, то можно оставить руки спереди. Нам же всем, надели наручники, сведя руки за спиной.
   После этих процедур, нас вывели из помещения, построили в колону по одному и повели местами достаточно людными. Даже сознавая, что здесь никто тебя не знает, и что подобные явления в Нью-Йорке – не редкость, всё же шагать среди дня по одной из наиболее людных станций метро, с наручниками на руках было неуютно. Я замечал, что наше позорное шествие привлекает внимание отдельных ротозеев. Мысленно, я благодарил случай, что в этой колоне арестантов, кроме меня, есть ещё и эта пара нормальных, белых товарищей. Оказаться одному в таком чёрном деклассированном окружении было бы совсем паршиво. Случайные прохожие, обратившие своё внимание на конвоированное шествие, вероятно, принимали нас за тех типов, которые обсыкают углы и стены на станциях сабвэя. И мне не хотелось бы, чтобы кто-то подумал обо мне таковое.
Между тем, наш пеший переход оказался унизительно продолжительным. Нас вели в полицейский участок куда-то на Penn Station. Полицейские достаточно бдительно пасли нас, хотя мы и были в наручниках. Тем временем, я освоился в своём новом положении и почувствовал, что одно кольцо наручников несколько посвободней. Я сложил кисть руки и стал другой рукой потихоньку стаскивать кольцо с запястья на кисть. Народу вокруг было очень много, наши конвоиры перемещались вдоль нашей растянувшейся колоны. Иногда шествие сливалось с общей толчеей. Я думал, что, освободив одну руку, бы мог незаметно вынырнуть из колоны, и благополучно раствориться в общей массе прохожих. Кольцо наручников застряло на самом широком месте кисти, но я чувствовал, что с некоторым усилием и лёгкими царапинами, смогу стянуть это с руки. Я лишь поджидал подходящую для ухода ситуацию. Послабленное кольцо оставалось на моей плотно сложенной кисти, а правой рукой я придерживал это кольцо в готовности стянуть его. Я уже планировал себе, как уложу эти кандалы в карман своих шорт и с одной рукой в кармане доберусь до дома. А там уже, дело техники. Пилите, Шура!
Но в мои планы грубо ворвался всё тот же чёрный, который задерживал меня. Он заметил мои ручные потуги, разгадал намерения и незамедлительно принял меры. Подскочив ко мне сзади, он схватил меня за локоть, стащил послабленное кольцо с кисти обратно на запястье и сжал кольцо наручников, обхватив запястье плотно, до боли. Свои оперативные действия он сопровождал ругательствами и угрозами в мой адрес. Остаток пути этот горилл шагал строго за моей спиной и доставал меня монотонным пением какой-то каннибальской песенки. Он был явно доволен собой. Его песенное бормотание мне в затылок и болезненно зажатое запястье раздражали. Меня просто выводил из себя факт моего бессилия и хронических проигрышей. Чьё-либо постороннее любопытное внимание меня уже не трогало. Мне было достаточно пристального внимания чёрноликого вождя.
   Весь наш не короткий переход прошёл через тоннели между двумя станциями метро. Помещение, которое служило в качестве полицейского участка, находилось где-то на Penn Station, если я правильно ориентировался в подземном пространстве.
Обычная казённая, прокуренная комната с жёстко закрепленной скамьёй вдоль стены. В стене, над скамьёй, вмонтированы металлические перила. Всем задержанным освободили от наручников по одной руке, и свободные кольца пристегнули к перилам. Теперь мы могли присесть, но были на привязи. Как велосипеды, припаркованные под стенкой.
Наши воспитатели не торопились. Из шуточек своих чёрных соседей по скамье, я понял, что многие из них уже бывали здесь. Я спросил одного: что будет далее? Из его консультации понял лишь то, что мы потеряем сегодня полдня.
Пока полицейские суетились в подготовке, чёрные арестанты расслабились, выпросили разрешение закурить и начали хохмить. Из всей нашей компании, по-настоящему огорчена была только белая супружеская пара. Мне же было просто любопытно.
Наконец, служивые приготовили всё необходимое и занялись нами. Двое принялись выполнять чисто техническую работу по идентификации задержанных. Двое других полицейских расположились за столами и приготовились оформлять бумаги. Один из них был мой чёрный вождь.
Он, более других своих коллег, вступал в переговоры с арестантами. Демонстрировал казарменный юмор и корчил из себя крутого копа. Его собратья по цвету, пристегнутые к перилам, подыгрывали ему в этом шоу. Обе стороны были довольны собой. Им удавалось воспроизводить сценки из дешевых американских телесериалов о трудяге полицейском, который всех насквозь видит и со всеми находит общий язык.
Кстати, его язык я понимал с большим трудом. Другие его коллеги возились с бумагами и не обращали внимания на происходящее, словно, ничего не слышали. Когда они занимались кем-то из задержанных, а тот пытался шутить и с ними не по делу, те, едва скрывая свою брезгливость, просили просто помолчать. Этим, в отличие от своего чёрного коллеги полицейского-клоуна, хотелось поскорее покончить с нашей бригадой и умыть руки.
   Сначала нас по очереди отстёгивали (велосипеды) от перил и подводили к столу, где один полицейский с поляроидом фотографировал нас, а другой фиксировал на специальных бланках отпечатки наших пальцев. Чтобы дело двигалось быстрее, они старались действовать одновременно. Один занимался твоими пальцами, а другой снимал физиономию, фас и профиль.
   У меня снимок фас не вышел, так как я в этот момент взглянул вниз на процедуру с моими пальцами. Фотография получилась с закрытыми глазами. Фотограф отдал её мне на память и сделал новую. Затем, нас возвращали на скамью ожидания и, на всякий случай, пристёгивали. А бланки с отпечатками пальцев и фото складывали на столах, где двое других приступали к оформлению прочих процедур.
   Начали с супругов. Женщина снова захныкала и стала просить о чём-то. Но полицейские устало отвечали ей, что они выполняют лишь необходимые формальности и советовали ей рассказать историю своей невинности в суде, где ей предоставят слово.
Услышав о суде, я снова обратился к бывалому соседу и спросил его: будут ли нас после этого ещё и судить?
   - Да, мэн, если хочешь, можешь ещё и туда сходить, - ответил тот иронично.
   - Когда и где это будет?
   - О мэн! Эти всё тебе разъяснят, расслабься и не волнуйся по пустякам.
Я снова вернулся к наблюдению за допросом. Но там, в основном задавали вопросы, направленные на установление личности и месте проживания. После всего, предлагали подписать бумаги, в которых, как я понял, приводилось короткое описание совершенного нарушения.
Женщина снова стала сомневаться в правомерности происходящего по отношению к ней. Стала задавать бестолковые вопросы и о чём-то просить. Полицейский советовал ей подписать это и уходить на все четыре стороны, а со всеми своими комментариями обращаться туда. Он указал на копию, которую ей вручили и рекомендовал ознакомиться на досуге, коль у неё так много вопросов и возражений. Супруги вняли советам полицейского, и под грязные шуточки чёрных арестантов, быстренько исчезли, прихватив свой чемодан и путёвки в суд.
К моему неудовольствию, меня захотел оформлять, задержавший и придержавший меня чёрный полицейский.
Начал он с того, что поведал всем присутствующим, как он предотвратил мою коварную попытку побега. Если послушать, так я пытался вырваться из его сильных рук и чуть ли не оказывал ему сопротивление! Никто не воспринял эту историю всерьёз. Только сидящие на скамье ожидания, дружно и наигранно восхищенно загудели, поглядывая на меня - злодея.
Чёрный полицейский, не дождавшись от меня какой-либо ответной реакции, резко перешёл на строго официальный тон. Грозно рекомендовал мне отказаться от всяких попыток обмануть его.
И снова не получив ожидаемого ответа, взглянул на меня повнимательней, и спросил,
   - Тебе всё понятно?
   - Понятно, - неохотно ответил я, пожав плечами.
Такой ответ не удовлетворил его, и он назидательно разъяснил мне:
   - Ты должен отвечать: Yes, sir или No, sir. Понятно!?
   - Понятно. Я же сказал, что мне всё понятно, - с легким раздражением выразил я своё согласие с его условиями, и приготовился отвечать на вопросы.
Но тот снова прервал заполнение бумаг и выразительно взглянул на меня.
   - Я тебя спросил, ты понял меня?! - повторил он.
Мой сосед захихикал, а занятый им белый полицейский улыбнулся чему-то и тоже взглянул на меня.
   - Yes, sir, - послушно ответил я, сообразив, чего от меня ожидают.
   - *Much better! - довольно прокомментировал мой ответ, чёрный супер - полицейский, и вернулся к бумагам. *Гораздо лучше!
Заполнив какие-то пункты, он просил назвать имя и фамилию.
   - Давайте я лучше сам напишу, - предложил я и протянул руку к анкете.
Чёрный покосился на мою руку со следами от наручников, потом медленно, по киношному, поднял голову и возмущённо вытаращил на меня свои глазища.
   - А ну, убери свою руку и отвечай на вопрос, мать твою! - зарычал он на меня.
Другие полицейские с улыбками поглядывали за ходом нашего диалога. Чёрные на скамье начали хохмить. Мой шеф рявкнул в адрес арестантов, чтобы те заткнулись. Они притихли. Затем, он отвлёкся от меня, и с жуткой серьёзностью поведал своему улыбающемуся коллеге о том, как я его достал ещё при задержании и конвоировании.
   -Уж кто кого достал? - подумал я про себя.
   - Итак, говори по буквам своё имя, - вернулся он к моему делу.
Я послушно продиктовал ему по буквам. Он записал и сморщился от возникшего затруднения. Затем, неуверенно прочитал это по-своему вслух: «Серджий», и переспросил:
   - Верно?
   - Да, сэр, - согласился я.
   - Давай фамилию, - буркнул он, не глядя на меня.
Я выдал все буквы фамилии. Он записал и прочитал написанное, беззвучно шевеля своими увесистыми губами. Потренировавшись, он прочитал это вслух: “Айванов”?
   - Так точно, сэр! - подтвердил я.
Довольный собой и моим поведением, он перешёл к следующему пункту:    
   - Номер социального обеспечения?
   - Не имею такового, сэр.
   - Не понял!? - снова уставился он на меня. - Тогда давай номер водительской лицензии или удостоверения личности.
   - У меня нет этих документов, - ответил я, к всеобщему удивлению.
Мой исследователь снова с хмурым любопытством воззрился на меня.
- Послушай-ка, парень, ты же не хочешь здесь задерживаться. Кончай дурачить нас, и отвечай на вопросы.
Я подумал и начал.
   - Послушайте меня…
Но босс сердито прервал моё, некорректно начатое объяснение громким хлопком ладони по столу. Словно цирковой дрессировщик.
   - Я же предупреждал тебя! Когда разговариваешь с полицейским, следует обращаться “Excuse me, sir” “Yes, sir,” или “No, sir”. Никаких “послушай”!
Судя по всеобщему веселью, замечания сэра рассмешило присутствующих. Чёрные ханыги снова начали отпускать свои шуточки.
   - Итак, я жду ответа на мой вопрос, - вернулся к делу сэр.
   - Простите, сэр, но я не могу ответить на ваш вопрос, потому что у меня, действительно, нет этих документов. Я в этой стране всего два месяца и нахожусь здесь, как турист.
Мое объяснение вызвало всеобщую паузу и внимание ко мне. Насколько я понял, все восприняли это как новый, неожиданный трюк в целях сокрытия своей личности.
   - Ты слышал!? Как тебе это нравится? - с наигранным возмущением обратился чёрный сэр к своему коллеге за соседним столом. - Я же говорил!.. Я сразу понял, что это опасный тип!
   - А какие документы у тебя есть, - спросил меня другой полицейский.
   - Только паспорт, - ответил я.
   - Паспорт какой страны? Откуда ты?
   - Я русский… - начал я, и собирался сразу же пояснить им о своем украинском гражданстве, о туристической визе, предоставленной американским посольством. Но меня прервали всеобщим шумом аплодисментов и подбадривающих окриков.
   - Come on, Russian! Давай, парень! Гони программу! - шумели арестанты.
На этот раз к порядку всех призвал другой полицейский, взявший инициативу в свои руки.
Призвав всех успокоиться, он снова обратился ко мне:
   - Послушай, мы не отпустим тебя, пока не установим, кто ты есть. Подумай серьёзно об этом и заканчивай свой спектакль.
Я задумался. Все ожидали, что нового я им выдам. Сначала я хотел назвать им Оноду с его рабочим телефоном, как человека, который может подтвердить мою историю. Но представив контакт с ним, его путанные показания, со ссылками на Всеобщую Любовь и Преподобного Отца, я отказался от этого пути.
   - Мой паспорт сейчас дома, в Бруклине. Мы могли бы поехать за ним. А если вы можете проверить, то запишите паспортные данные, - неуверенно предложил я.
   - Давай, - коротко и охотно согласился полицейский и приготовился записывать.
Мой непосредственный чёрный воспитатель временно оказался на вторых ролях в этом шоу. Он театрально вздыхал, закатывал глаза и укоризненно покачивал головой, глядя на меня, как на человека, роющего себе яму.
Я смог сообщить им, кроме своего полного имени, место и дату выдачи въездной визы, её категорию, а также, дату и место прибытия в страну.
   - Всё? - спросил полицейский.
   - Да, это всё, что у меня есть.
Полицейский, молча, удалился в другую комнату, прихватив свой конспект.
Чёрный сэр сразу же вернулся к своей роли. Из всего, что он шлёпал мне своими губами, я больше догадывался по его угрожающей интонации: Что я допрыгался… И теперь получу сполна за всё это враньё и комедию.
Зато, сидящей у меня за спиной братве, всё происходящее вокруг моей истории очень нравилось.
Недопоняв, что сэр обещает сделать со мной, когда меня разоблачат, я переспросил его приятельским тоном:
   - Что, что?
Он же воспринял такое обращение, как очередное намеренное неуважения к нему. Или он действительно оскорбился, или так уж в роль вошёл? Он начал серьёзно рычать на меня, о том, что ему надоело терпеть моё наглое поведение и неуважение к нему - офицеру полиции.
В том, что он офицер, я очень сомневался. Но этого я не сказал ему. Удивляла его неадекватная реакция на моё поведение, и я решил, что он действительно сердится, а не играет. Вероятно, потому, что я – белый. Чтобы как-то утешить его офицерское самолюбие, я подгадал паузу в его гневной речи и от всей души заявил:
   - Сэр, я вас уважаю, только не волнуйтесь вы так…
Все зрители дружно заржали и восторженно затопали несвязанными ногами.
   - Уважаешь!? Тогда повтори мне, как ты должен обращаться к офицеру полиции, если что-то не понял или хочешь его спросить?
Я сообразил, что он решил вернуться к дрессировке, и как на уроке, ответил:
   - Я должен сказать: “Excuse me, sir.”
   - Much better! - подытожил мой воспитатель. А зрители довольно загудели.
Но тут, вернулся улыбчивый полицейский с исписанным листом бумаги и весело объявил для всех:
   - Этот парень, действительно, прилетел сюда в мае рейсом Москва – Нью-Йорк. Виза действительна. Никаких документов в стране не получал. Кино окончено!
Арестанты загудели и стали обращаться ко мне “русский брат” и “русский шпион”.
Мой чёрный воспитатель встал из-за стола и предложил полицейскому самому и закончить со мной. Но тот шутливо отказался, сослался на то, что у него свой клиент, а русский турист, наверняка, хочет иметь дело только с ним.
К тому времени, освободились двое других полицейских, фотограф и печатных дел мастер. Процесс оформления задержанных пошёл быстрее.
Мой чёрный учитель заполнил бумаги. Небрежно что-то разъяснил мне. Я почти ничего не понял, но вежливо ответил ему:
    - Yes, sir! Thank you, sir!
Подписал бумаги и получил копию, которую он советовал почитать. Я освободил место для следующего…
   - Могу ли я уйти? - спросил у полицейских.
   - Давай, парень, поторопись, пока мы не передумали! - ответил один из них.
Мой чёрный наставник оторвался от своего дела и назидательно обещал мне, что если я ещё раз попадусь, то он сам, лично отвезет меня в аэропорт JFK и проследит за моим отлётом обратно в Россию.
   - Thank You, sir! - поблагодарил я его за участие, и удалился под хохмы оставшихся товарищей по несчастью.
Очень содержательный и поучительный денёк получился.
Вечером к нам зашел Игорь, который когда-то жил в нашей квартире.
Его работодатели просили привлечь на завтра одного дополнительного работника, чтобы закончить кое-какие срочные работы. От него я узнал, что сам он работает на этом складе несколько месяцев и уже не один раз, по просьбе работодателей, привлекал на временные работы знакомых ребят. Но сегодня никто не изъявил желания.
Он предложил мне поработать с ним денёк, а заодно и посмотреть, что это за работа. И если мне понравится, то, возможно, я смогу занять это постоянное место после его скорого отъезда.
Особого интереса его предложение у меня не вызвало, тем более, что работа эта начинается с семи утра. Но, обсудив некоторые детали, мы всё же договорились, что встретимся завтра в 6:40 на остановке сабвэя Smith 9-я St.
На следующее утро, я немного запоздал. В условленном месте Игоря уже не было. Пришлось позвонить домой, разбудить кого-то из ребят и расспросить: как найти эту контору. Все ребята, проживавшие в нашей квартире, уже побывали на этом складе в качестве временных работников, и я получил полное разъяснение о месте нахождения такового.
Весь квартал, куда меня направили, состоял из складов, гаражей и мастерских. Нужное мне место должно быть обозначено вывеской “Plumbing”.
Я несколько раз прошёл мимо этого места, пока не разглядел запыленный, выгоревший на солнце рекламный щит. Войдя туда, я встретил пузатого, бородатого, в грязном чёрном сюртуке Карабаса Барабаса. Не дожидаясь его расспросов, я первый спросил, как мне найти Игоря? В ответ, тот приветливо указал мне на соседнюю дверь. Заглянув туда, я нашёл его копающимся в ящике, полном каких-то бронзовых штуцеров. Вид у Игоря был таким же мрачным, как и вся эта кладовка, в которой я его нашёл.
Без предварительных переговоров он повёл меня к боссу.
Вернулись мы к тому же Карабасу. Игорь одним словом и пальцем, указывающим на меня, представил нового работника. Карабас взглянул на меня повнимательней, спросил: как меня звать, русский ли я из Москвы, как и Игорь?
Я ответил на его вопросы, и он предложил мне переодеться и приступать к работе.
Игорь завёл меня в классическую заводскую раздевалку с металлическими шкафчиками и замызганными скамейками.
   - Здравствуй, Грусть, - подумал я и принял от него старенькие, но относительно чистые штаны и рубашку.
Переодевшись, мы вернулись с ним в ту кладовку, где я нашёл его. Игорь невесело объяснил мне, что надо делать. А надо было, просто навести технический прядок. Перед нами стоял ящик, полный штуцеров, разных форм и размеров, и мы должны были рассортировать их по видам и разложить по отдельным ячейкам.
В общем, если есть о чем поговорить, то можно как-то стерпеть это занятие. Кстати, платить обещали за это тоскливое дело по пять долларов в час.
Спустя полтора часа я уже знал, что Игорь стабильно работает здесь по пять дней в неделю с семи до пяти и за это, в конце каждого дня ему выдают 50 долларов. Работодатели ещё не знают о его намерении съехать вскоре домой, и в этой связи у него было предложение ко мне.
Закончив с ящиком, мы перешли в другой сектор и приступили к сортировке новых видов краников. Ближе к обеду, стало душно. Воздух в этом складе был плотно насыщен специфическим запахом красок, пластика, смазки, металла и пыли. Затхлый воздух и сумерки в узких проходах между стеллажами действовали на меня угнетающе. Стеллажи с бесчисленными полочками и ячейками, были забиты всевозможными кранами, патрубками, штуцерами… Короче говоря, этот склад - мечта ЖЭКовского сантехника. Говорить нам было не о чем. Время остановилось…
Я загрустил.
В 12 часов Игорь объявил перерыв на 30 минут. Мы вышли с ним из склада на пыльную, солнечную улицу. Посетили ближайшую бакалейную лавку, прикупили молока и булочек.
Вдоль улицы, на которой находился наш склад, на два-три квартала тянулась железобетонная конструкция, по верху которой проходили железнодорожные пути сабвэя. А внизу, под этим инженерным сооружением, в тени, между бетонными сваями, царило социальное дно Америки. В сторонке, на замызганном диване отдыхали двое бродяг неопределенного возраста и пола. Вокруг валялось полно всякого бытового хлама, стасканного сюда обитателями. По всему было видно, что под этой “крышей” кто-то находит себе укрытие от дождей и солнца.
Мы с Игорем присели на ящиках, и молчаливо выпили обеденное молоко.
Остаток дня на складе тянулся невыносимо медленно. Стало душно. Хотелось спать. Между тем, там делались какие-то дела.
В конторке с кондиционером, где безвылазно заседали двое пожилых ортодоксов-хасидов, постоянно звонил телефон. Приказчик, с которым я встречался утром, лишь изредка посещал нас, чтобы дать новое задание. Большую часть времени он носился по всему складу и раздавал указания двум другим работникам. Один из них - маленький, сутулый мексиканец неопределенного возраста. Другой - молодой, огненно рыжий парниша, остриженный и одетый, как хасид. Наверняка, - обрезанный.
К складу регулярно подкатывали клиенты. Им и отгружали складскую продукцию. Нас всё это абсолютно не интересовало. Всё наше сонное, пролетарское внимание было сосредоточено на оставшемся времени. Краники мы продолжали сортировать уже в каком-то, отупевшем от духоты и однообразия, состоянии. Доработав до пяти часов, мы ушли переодеваться.
Игорь показал мне, где можно помыть руки. Туалет с умывальником оказался неописуемо грязным. Похоже, за всё время существования этого склада, здесь никто никогда не убирал и не чистил. Вспомнилась жемчужина у моря - Одесса.
Умывальник и унитаз грязно-чёрного цвета, покрыт мыльно-масляным слоем. Стараясь ни к чему не прикасаться, я ополоснул руки и выскочил из этой ужасной кабинки.
В раздевалке я встретил приказчика, который дружелюбно выдал нам дневную зарплату. Он поблагодарил за экстренное участие в их складском деле. Я получил свои 45 долларов, так как начал работать на час позднее. Согласно кивнул шефу, поблагодарил, распрощался, и поспешил на свободу.
На станции метро мы расстались с Игорем. Он поехал в другую сторону, искать какой-то магазин детских игрушек, а я в направлении станции King’s HWY.
Добравшись до W 9-й улицы, более всего мне хотелось принять душ. Ребята встретили меня на удивление весело, и стали терзать расспросами о моих впечатлениях о складе.
Я честно ответил им, что едва не погиб там, в постоянной борьбе со сном и грустью.
Пока я раздевался, и после душа, мне наперебой рассказывали как они когда-то, также по приглашению Игоря, работали несколько дней на этом складе-могильнике.
Оказалось, они, используя преимущества бригадного метода, умудрялись по очереди спать в рабочее время, не прекращая процесса сортировки деталей.
А также, они дали мне исчерпывающие характеристики на всех кадровых работников склада и сообщили клички, присвоенные им. Я запомнил, что молодой рыжий ортодокс получил от них кличку “Опарыш”. Больше мне не хотелось ничего слышать об этом складе.
Вечером я встретил на крыльце нашего дома супервайзера Эрика, дымящего своей сигареткой.
Тот, с обычной флегматичностью, поинтересовался: как я поживаю в Америке. Я, под впечатлением событий последних двух дней, ответил на его вопрос, применяя ругательства, почерпнутые мною из общения с полицейскими и задержанными. В ответ Эрик лишь грустно улыбался. Вероятно, это означало - “растёт турист!”
Лишь бы о чем-то поговорить, он спросил меня, забрал ли я свои вещи из полуподвальной комнаты, в которой жил ранее? Этим он напомнил мне о кое-каких забытых ценностях. Я уточнил у него, в которой квартире проживает мексиканец, говорящий по-английски.
Позвонил в соседнюю квартиру на первом этаже. Двери открыла молодая, слегка одетая мексиканка. Я спросил её о муже. В ответ она дружелюбно закивала головой и, улыбаясь, затараторила; - No English, no English. Затем, сообразила, что в доме есть муж с инглиш, чуть прикрыла дверь и исчезла в квартире. Через минутку на её месте появился муж. В трусах и с английским. Я спросил его, знает ли он своего земляка, который живёт внизу? Мой собеседник настороженно ответил, что знает его совсем немного. Я ответил, что этого достаточно и объяснил ему, что я хочу от него. Тот повеселел и проявил готовность помочь мне. Мы вместе спустились в подвальное пространство.
Дверь комнаты была раскрыта. Оттуда доносились звуки мексиканской музыки и запахи той же кухни. Жилец лежал на матраце в ожидании булькающей и пахнущей кастрюльки на электроплитке. Рядом с ним на полу стоял и успешно функционировал, маленький, слегка травмированный кассетный магнитофон с радиоприемником, некогда заботливо подобранный мною на улице. Мой гид-переводчик деловито представил меня испуганно вскочившему амиго и объяснил, зачем я пришел. Тот согласно закивал головой, поспешно выключил магнитофон и стал вынимать из него свою кассету. Я просил перевести, что он может оставить себе магнитофон, если он ему нравится. А сам, выдвинул ящик из вещевого шкафа и нашёл там свой транзисторный приёмник и кассетную деку “Fisher”. Тоже, из уличных трофеев. Кроме этого, я отобрал наиболее сочные экземпляры, из сохранившейся коллекции порнографических журналов.
Сложив всё к выносу, я объяснил мексиканцу, что всё остальное - в его полном распоряжении. Особенно рекомендовал обратить внимание на порно журналы.
Моё замечание было принято с веселой благодарностью. Расстались мы по-добрососедски.
Этой ночью я сладко дремал, наслаждаясь тихими звуками ночной музыкальной программы “Smooth Jazz”. Мой транзистор вновь вернулся к моей подушке и ощутимо скрасил мою неприкаянную туристическую бытность.
Проснулся я поздновато. На кухне работал телевизор и пахло кофе. Кто-то из ребят был дома.
Взбодрившись под душем, я зашёл на кухню. Там, сидя за кофе, убивал время Саша-староста.
   - Решил отдохнуть? - спросил я, лишь бы что-то сказать соседу.
   - Да, а ты? - подозрительно охотно подхватил он эту тему.
   - И я, также.
   - Какие у тебя планы на сегодня? - перешел Саша к делу.
   - Пока не решил, а что?
   - Та у меня тут… Помнишь, я тебе рассказывал про мои водительские права… Через два дня истекает срок, надо что-то предпринять. Как ты смотришь, если вместе посетить эту контору, сегодня? Я плачу за проезд, разумеется.
   - Можно, - согласился я.
Саша обрадовался. Предложил выпить кофе и принёс свою штрафную квитанцию.
Из этой казенной бумажки я понял, что надо или платить штраф, или, в случае несогласия, оспорить в суде это административное наказание. Срок, установленный для этого, подходил к концу. Судиться Саша не собирался. Он лишь просил поехать с ним в контору, где он получал водительское удостоверение, и помочь ему утрясти проблему.
Как я понял, Саша хотел посетить бруклинское управление ГАИ, то бишь, их Department Of Motor Vehicle. Я полагал, что уплатить штраф можно и с любого почтового отделения, но не стал гадать, а просто согласился на предложенную экскурсию.
Место это находилось далеко от нас в сторону Мэнхэттэна. На первом этаже мы по указателю отыскали нужное направление и поднялись на лифте. Контора оказалась очень казённой. Подобные заведения я терпеть не мог. Озабоченный народ шнырял по коридорам, люди что-то искали и ожидали. Обстановка усугублялась ещё и летней жарой. Саша полностью положился на меня, а я сам толком не знал, куда обратиться с этим вопросом. Наконец, я отыскал службу информации. К этим окошкам тянулись живые очереди таких же, как мы. Долго ожидать не пришлось. За стеклянным окошком заседала молодая, чёрная, девушка в форме и с уставшими глазами. На её вопросительный жест, означавший готовность выслушать нас, я подал ей в окошко Сашино водительское удостоверение и попросил проверить, действителен ли документ? Квитанцию пока придержал при себе. Саша стоял рядом.
Барышня, молча, приняла удостоверение и обратилась к своему компьютеру. Получив ответ, она пробубнила низким голосом диагноз, из которого я понял, что сегодня и завтра эта лицензия ещё действительна…
   - Завтра суббота, никто не работает, поэтому вам следует сегодня подать заявление в административную комиссию и оспорить наказание, если вы не согласны с ним.
Она указала нам, где мы можем найти адвокатов, занимающихся такими делами.
Я коротко передал всё это Саше. Мы дружно решили, что спорить не о чем. Адвокаты, какие-нибудь хлыщи, конечно же, возьмутся за наше безнадёжное дело и тогда Саша потеряет значительно больше. Саша хотел просто уплатить этот злополучный штраф и быть уверенным, что сохранил свою водительскую лицензию.
   - Мы бы хотели просто заплатить штраф, - снова обратился я к барышне.
   - Тогда, какие проблемы? Платите 60 долларов и вопрос закрыт, - ответила она.
   - Где мы можем это сделать?
   - Можно и здесь.
Саша протянул ей в окошко заготовленные 60 долларов. Она приняла их и снова обратилась к компьютеру.
Спустя несколько секунд, она вернула нам карточку водительского удостоверения с квитанцией об оплате штрафа.
   - Готово, - подвела она итог Сашиному делу.
Покидали мы это место с радостью. Саша вышел оттуда с чувством облегчения, в прямом и переносном смысле.
Разрешенная проблема улучшила его настроение, и он поделился со мной новой затеей.
Он давно хотел приобрести себе фотоаппарат. Но не пластмассовую мыльницу-автомат, а полноценный, с хорошим объективом. Кое-что он уже присмотрел, но хотел бы, чтобы я помог ему в переговорах с торговцами. И место это, оказалось, рядом. Это был район сплошных магазинов, среди которых, действительно, многие торговали фото-видео и аудиоаппаратурой. Не выходя из квартала, мы посетили несколько магазинов. Саша показал, что и по какой цене ему хотелось бы купить. Судя по реакции продавцов, торг здесь был вполне уместен. Сашина фото-мечта оценивалась не менее 200 долларов. Так как необходимой суммы он при себе не имел, то покупку отложили до следующего раза.
Мы сами не заметили, как дошли до края Бруклина к East речке и направились к ближайшему мосту, чтобы перейти в Нью-Йорк. На этом мосту нам не приходилось раньше бывать. По карте мы определили, что это Manhattan Bridge, который находится между Williamsburg и Brooklyn мостами, ближе к Бруклинскому.
(Манхэ́ттенский мост (англ. Manhattan Bridge) — висячий мост, пересекающий Ист-Ривер и соединяющий районы Нью-Йорка Манхэттен и Бруклин. Он расположен между Бруклинским и Вильямсбургским мостами. Построен в 1909 году и 31 декабря того же года был открыт для движения. Спроектирован Манхэттенский мост Леоном Мойсейфом, который позже спроектировал неудачный мост Такома-Нэрроуз (англ. Tacoma Narrows Bridge), открытый и развалившийся в 1940 году. Манхэттенский мост — двухъярусный. На верхнем ярусе находится проезжая часть для легкового транспорта. По нижнему уровню проходят ветки B, D, N и Q нью-йоркского метро (4 железнодорожных пути), а также имеются тротуары для пешеходов и велосипедные дорожки.)
Уже шагая по мосту, мы заметили, что кроме нас здесь никого нет. Ни автомобильного, ни пешеходного движения. Мост казался не функционирующим. Пройдя далее, мы обнаружили все признаки реконструкции, возникло сомнение, что мы сможем перейти по этому мосту на остров Мэнхэттэн. Скоро всё выяснилось. Приблизившись к передвижному вагончику, мы увидели отдыхающих в тени рабочих-строителей. Те выразили удивление, тому, что мы не знаем о реконструкции моста.
В ответ на мои намерения всё же воспользоваться аварийным мостом, в виде исключения, они стали, в разных формах объяснять нам, что таковое невозможно. Я это уже и сам понял, но уж больно неохота было возвращаться, и затем ещё шагать к ближайшему Бруклинскому мосту.
Я начал задавать дурацкие вопросы о том, как же нам теперь попасть в Нью-Йорк, надеясь, что нас пропустят. Один, вероятно старший, стал серьёзно объяснять нам, как лучше пройти к ближайшему мосту. Другие рабочие шутили, типа “нам бы ваши проблемы”, при этом, частенько применяя глагол “fuck”.
Расположение Бруклинского моста мне было известно, и в подробных разъяснениях я не нуждался. Оставалось поворачивать обратно и уходить. Расставаясь с бригадой рабочих, я спросил их, что означает, так часто применяемое ими слово “fuck”? Мой вопрос, заданный им вполне серьёзно, на какой-то момент озадачил бригаду. Затем, бригадир, посмеиваясь, ответил, что находит мою шутку забавной, но мост этот всё же следует покинуть. Кто-то из рабочих советовал мне спросить об этом у своих родителей. Я поблагодарил их и обещал так и сделать.
Пришлось возвращаться.
Добравшись до Бруклинского моста, мы влились в праздный пешеходно-велосипедный поток.
Мне чаще приходилось переходить через East River по Вильямсбургскому мосту. Сооружение мрачноватое, соединяющее пыльный торгово-промышленный район Бруклина с нижним восточным Нью-Йорком (Low East Side). Обе стороны этого моста с отталкивающими следами местных обитателей. Иными словами, туристической достопримечательностью Вильямсбургский мост не назовёшь.
Другое дело, мост Бруклинский. Его строительство начали ещё в 1869 году, а закончили в 1883. И возраст этого сооружения, и вид Нью-Йорка, открывающийся с этого моста, - всё это привлекает туристов и прочих праздных бездельников, фотографов, художников.
(Бру́клинский мост (англ. Brooklyn Bridge) — один из старейших висячих мостов в США, его длина составляет 1825 метров, он пересекает пролив Ист-Ривер и соединяет Бруклин и Манхэттен в городе Нью-Йорк. На момент окончания строительства он являлся самым большим подвесным мостом в мире и первым мостом, в конструкции которого использовались стальные прутья. Первоначальное название — Мост Нью-Йорка и Бруклина (англ. New York and Brooklyn Bridge). По мосту осуществляется как автомобильное, так и пешеходное движение — вдоль он разделен на три части. Боковые полосы используются автомобилями, а средняя, на значительном возвышении, пешеходами и велосипедистами. В 1964 году мост попал в список Национальных Исторических достопримечательностей.)
С Бруклинского моста в Нью-Йорк спускаешься к внушительному зданию суда. А, пройдя немного выше, попадаешь в суету China Town. Не задерживаясь в китайских торговых кварталах, мы, без определенной цели, прошли далее вглубь острова.
По пути Саша поведал мне об ещё одной проблеме. Оказывается, где-то здесь неподалеку, есть контора по трудоустройству. Когда-то, он вступил в договорные отношения с одним из агентов и тот, получив предоплату (что любят везде), обещал найти для Саши работу. Так как, в настоящее время Саша уже не нуждался в его запоздалой услуге, то хотел бы поинтересоваться о своих деньгах, и если можно, получить их обратно. У Саше даже квитанция об оплате оказалась при себе. Мне было любопытно посмотреть эту контору, а заодно, встретиться и поговорить с посредником.
Место это находилось где-то в районе 14-й улицы. Войдя в это здание, я сразу заметил признаки биржи труда. Поднялись на 2-й этаж. Там размещались множество офисов. По количеству и содержанию объявлений, вывешенных везде, нетрудно догадаться, что все эти конторы промышляют посреднической деятельностью между работодателями и работниками. Объявления содержали списки вакантных рабочих мест, с кратким описанием условий работы и координаты посредника, к которому следует обращаться. Среди этих объявлений мы нашли имя Сашиного агента. Время было уже далеко за полдень. Рабочий день здесь фактически закончился. Продолжалась лишь кое-какая возня отдельных клерков и запоздалых посетителей, подобных нам.
Но по всему было видно, что с утра здесь собирается немало народа.
Нужный нам офис был ещё открыт. Я заглянул туда и спросил, где могу найти такого-то кадра. Но мне ответили, что сегодня его уже не будет здесь. Советовали подойти с утра.
Больше мне не пришлось бывать здесь. Но как рассказал мне Саша, рабочих мест здесь предлагается немало. Но надо иметь разрешение на работу, да и английский язык очень даже желателен. Условия трудоустройства различны. В одних случаях, посредники хотят получить оплату за свои услуги с работника, в других случаях, - с работодателя. Но, вероятно, стараются получить с обеих сторон.
Ближайшие несколько дней я не предпринимал никаких трудовых усилий. Погода стояла жаркая. Засыпал я поздно. По ночам смотрел телевизор, компенсируя недопонимание американского языка обильным потреблением прохладительных комбикормов.
Телевизионные зрелища лучше воспринимались в сочетании с объёмной миской, наполненной кормами собственного приготовления. Основными пищевыми компонентами были: молоко, мороженое, кукурузные хлопья, изюм, виноград, бананы, арахис. Внешне мои блюда выглядели неприглядно, но по содержанию и вкусовым качествам, как говорится, спор о вкусах неуместен.
Я только успевал прикупать галлоновые ёмкости с молоком и упаковки различных видов недорогого мороженого. Цены на кукурузные хлопья меня глубоко возмущали. Зато, с бананами и прочими фруктами вопрос был решен положительно.
Раза два в неделю я посещал известную пекарню и, на радость себе и своим соседям, заполнял треть холодильника кондитерскими изделиями.
Валентин и Саша показали мне фруктовые лавки, где в определенное время вечером можно за символическую цену затовариваться критически созревшими бананами, персиками и рассыпным виноградом.
По ночам я полу спал, полу слушал - тихо мурлычущий транзистор. А утром просыпался поздновато и вяло. И вообще, настроение было нетрудоспособное. Я связывался с себе подобными - Славкой или Юрой и убивал день где-нибудь на Брайтон пляже или в каменных джунглях Нью-Йорка.
В один из таких дней, я привёл Влада к Оноде в гостиницу, и был свидетелем того, как хохол разговаривал с японцем на его языке.
Онода был удивлён не менее моего. Я спросил: как он оценивает такой японский, и Онода уважительно заметил, что для европейца это вполне приличные знания японского языка.
Но Онода долго не задержал своё внимание на украинском чуде в центре Н-Йорка, а перешел к вопросам бизнеса. Для начала, он предложил перейти на другую сторону 8-й авеню и занять столик в ресторане МакДональдс. С собой Онода прихватил, уже знакомый мне дипломат с картинками. Заседая в ресторане, на этот раз, Онода охмурял Влада, а я радовался жареному картофелю с кетчупом и созерцал уличную суету. Я был искренне рад, что они нашли общий язык (японский) и, что деловые предложения Оноды заинтересовали Влада. Это избавляло меня от участия в обсуждении. Но расслабился я преждевременно. Для меня было неожиданностью, что они решили ехать прямо сейчас в Квинс, где у Оноды, якобы, давнишние, надёжные точки по реализации картинок. Я ссылался на занятость и сопротивлялся, как мог. Но Влад, поверивший в этот бред, уж очень просил поехать с ним. Учитывая их просьбы, взятые Онодой на себя транспортные расходы и некоторое любопытство к Квинсу, в котором я толком не бывал, - я согласился. Что будет далее, я уже знал наперед. Поэтому мне хотелось лишь одного, - чтобы Онода как можно побыстрей провёл свой бизнес урок и оставил нас “подумать об этом”.
Заехали мы в какой-то безликий район. Онода стал водить нас по всяким заведениям: магазины, парикмахерские, ресторанчики и прочие конторы. Там он демонстрировал скучающим работникам свои картинки. В нескольких местах ему повезло. Встретились знакомые, и он уговорил их что-то купить. Ему сделали одолжение. Он советовал нам продолжать в том же духе, а сам же, убежал на остановку сабвэя, сославшись на необходимость возвращения на работу.
К моему сожалению, Оноде удалось увлечь этим делом Влада, и тот, поверив в перспективы быстрого обогащения, пошёл “в народ”. Однако вялая реакция потенциальных покупателей быстро охладила коммерческий энтузиазм Влада.
Мы сидели в прохладном вагоне и катили в свою Бруклин-зону. Влад не оставлял надежду на успех и уже строил какие-то прожекты на этот счет. На какой-то станции мы расстались с ним.
В другой, такой же бездельный день, мне позвонил Славка и чуть позже подъехал. Он приглашал меня посетить колледж где-то по соседству с Брайтон Бич. Хотел выяснить условия приема туда таких глухонемых беженцев, каким был сам. Учиться там, как я понял, он не собирался. Кто-то из соотечественников подсказал ему, что в случае поступления на учёбу и предъявления об этом справки в соцобес, он может рассчитывать на какие-то дополнительные дотации. Его участие в израильском ковровом бизнесе закончилось на днях, о чём он сожалел. И теперь, Славка искал другие дополнительные источники существования.
Не могу припомнить название этого колледжа. От Брайтон Бич мы прошли в сторону соседнего района Sheepshead Bay. Где-то там, на берегу, мы нашли модерновое здание. Вокруг суетилась молодёжь. Это был период приема документов. Мы изучили информационные объявления, и присели в столовой. Коротая время за столиком, мы поклёвывали необычный, в моем понимании, студенческий обед и лениво соображали, что можно предпринять. Слава нещадно ругал дурацкие правила в этой столовой. При расчёте на кассе у него отказались принять его беженские продуктовые карточки (food stamps), и пришлось платить наличными, которые у него предназначены строго для покупки пива, бензина и сигарет. Возмущаясь этим фактом, он поведал мне, что уже знает немало продовольственных точек в Бруклине, где можно на продовольственные карточки покупать не только продукты, но и пиво, сигареты. С некоторыми, конечно, поправками в расчётах, в пользу продавца. А в этой студенческой столовке ещё выпендриваются, как будто они не Бруклине, а где-то в Принстоне.
Из столовой вышли в сторону берега и оказались на тихом, уютном пляже. Людей было мало. Мы (в своих спальных трусах) с удовольствием искупались, а затем присели на горячую скамейку и часок грелись-сушились.
Когда мы вернулись в учебную канцелярию, я уже смутно помнил, что мы хотели здесь узнать.
Нужный нам офис был открыт.
В разговоре с женщиной я узнал, каковые условия поступления и обучения в этом колледже для лиц, не владеющих английским языком. Коротко говоря, Слава мог бы пройти предварительное тестирование уровня (умственного) и за какую-то плату его зачислили бы в группу ему подобных, и обучили языку. Проблема лишь в том, что оплату за учёбу там, продовольственными карточками не принимали. Хотели обычные деньги. С таким условием Славка был категорически не согласен.
Зато мне очень понравилось разговаривать с этой тётей. Её речь была правильной и понятной. Она отвечала на мои вопросы без киношного выпендрёжа и модных ругательств. Я даже поверил в существование другой, здравой Америки.
Вернувшись, домой вечером, я застал на кухне компанию.
Пришел Игорь со своей подругой. Они посетили Сашу по случаю их завтрашнего отлёта в Москву. Все они были уже тёплыми. И разговоры их сводились к воспоминаниям о том, как год назад они осваивали новую, туристическую жизнь. Случайно присутствуя на этих проводах, я почерпнул для себя то, что зимой здесь нежарко. Если же нет постоянной работы в помещении, то на пляже или на теннисных кортах время не убьешь. Режим был спартанский. Щедрым отоплением зимой в этом доме не баловали.
Послушав их, я вспомнил басню о стрекозе, которая лето красное пропела, оглянуться не успела. Здесь же на кухне, с банкой холодного пива, я решил для себя, что зимой мне здесь делать нечего и до наступления холодов следует сбежать в тёплые края. Возникли тягостные думы о моих более чем скромных сбережениях. Настроение приопустилось. Вспомнил, что уже несколько дней я даже не предпринимал попыток подработать. Мне захотелось оставить их компанию и пойти прогуляться, обдумать план на ближайшее будущее.
Я распрощался с Игорем и собрался уходить, но он спросил: интересует ли меня его предложение?
   - Какое ещё предложение? - не понял я.
   - А помнишь, я предлагал тебе зайти на склад, где мы работали, сообщить боссу о моём экстренном отъезде и занять моё постоянное рабочее место?
Напоминание об этом складе ухудшило моё, и без того кислое, настроение.
   - Будь другом, сделай это завтра, если сможешь, - просил меня Игорь. Расскажи им какую-нибудь уважительную, семейную историю, в связи с которой, я был вынужден так поспешно вылететь.
   - Но почему бы тебе самому не объясниться со своими боссами? - поинтересовался я.
    - Я до последнего дня точно не знал, когда вылетаю, и не хотел морочить им голову со своими способностями изъясняться, - пудрил мне мозги Игорь.
   - А телефон ты их знаешь?
   - Телефон где-то у меня записан, но я никогда не звонил им. Да и не думаю, что это будет удобно. Лучше, если бы ты заехал туда и объяснил им. Кто знает, может быть тебе это место понравится, и ты поработаешь у них.
   - Хорошо, я всё сделаю, как ты просишь, - неохотно обещал я Игорю.
Мысль о поездке туда и посещении склада-душегубки была мне глубоко противна. Получалось, что завтра я должен проснуться пораньше, прибыть на тот вонючий склад, сообщить хозяевам об отъезде Игоря и предложить себя на его место. В конце концов, это не смертельно, недельку можно потерпеть. Если меня ещё возьмут на эту должность, - думал я.
С этой мыслью я и переспал ночь.
Рано утром, в потоке себе подобных, я переехал сабвэем в тот пыльный промышленный район.
К складу я пришёл в начале восьмого, въездные ворота были уже открыты. Как и в тот раз, первый, кого я там встретил, был приказчик. Он показался мне добрым и неглупым товарищем. Я решил, что мне следует вести переговоры именно с ним. Я заметил удивление на его бородатой физиономии, когда он увидел меня, вместо запаздывавшего Игоря. Мы поздоровались, и я передал ему легенду исчезнувшего работника. Он выслушал и спросил меня, насовсем ли тот уехал, или ещё вернется? Я выразил своё предположение, что он больше не вернется. Я уже всё рассказал. Нового вопроса не последовало, возникла пауза. Приказчик о чём-то соображал, он был озадачен.
   - Тогда я пошёл, - заполнил я паузу. - Если вам нужен будет работник, я могу оставить свой телефон.
   - Погоди-ка минутку, - наконец, что-то придумал приказчик и ушёл в контору к старшим партнёрам-единоверцам.
Там они в срочном порядке обсудили возникшую ситуацию. В процессе решения этой проблемы они украдкой поглядывали на меня. Вернулся он с готовым ответом.
   - О.К. если ты согласен поработать у нас, тогда завтра подходи сюда к 7 утра. Работать будешь до 17. Платить мы будем по 50 за полный день. Суббота и воскресенье - выходные. О.К? А если можешь начать уже сегодня, - будет ещё лучше.
Я задумался относительно сегодняшнего дня. Планов у меня никаких не было, но и желания остаться здесь до вечера, тоже не было. Мне стоило немалых усилий убедить себя в том, что раньше начну - раньше закончу, и заставить себя сдаться на месте и сейчас же. Я дал согласия приступить к работе. Меня провели в уже знакомую мне раздевалку, предоставили шкафчик для одёжки и познакомили с коллегами.
Это были кадровые, то бишь, постоянные работники. Мексиканец, который за восемь лет работы на этом складе, кроме профессиональных навыков, обрёл ещё и специфическую внешность. Неисправимая сутулость и мутно-сонные глаза, мне кажется, были следствием его длительного пребывания в складском помещении.
И молодой, рыжий хасид, который работал там первый год.
Кроме уже знакомого мне, рутинного дела - сортировки деталей, меня начали привлекать и к прочим функциональным обязанностям.
Суть их бизнеса заключалась в оптовой и розничной торговле техническими комплектующими. Это требовало постоянного учёта прихода и расхода, чем и занимались двое старшин в офисе с кондиционером и компьютером. Приёмом поступлений, выдачей товара покупателям, а также, текущей организацией хранения, заправлял приказчик, в распоряжении которого мы и суетились.
Теперь меня привлекали к разгрузке доставленных на склад труб, кранов и прочих сантехнических деталей. После разгрузки, всё должно быть разложено по соответствующим полкам и ячейкам, количество которых мне казалось умопомрачительным. Основными гидами в этих дебрях наименований и размеров были приказчик и мексиканец. Если возникали какие-либо сомнения или сбои в их профессиональной памяти, тогда приказчик доставал из внутреннего кармана сюртука свою электронную записную книжку и извлекал из её памяти данные о местонахождении нужной детали. Надо отметить, что отвечал он на наши служебные вопросы очень дружелюбно. Охотно делился своими складскими знаниями и был искренне рад, когда именно с его помощью разрешалась какая-то задача. Справедливости ради, надо заметить, что и мексиканец ориентировался в складских лабиринтах не хуже приказчика и без электронной шпаргалки.
Но было очевидным, что выше должности складского работника-подсобника мексиканцу не прыгнуть. Тому были серьёзные причины.
Он не соответствовал их компании по национальным и религиозным признакам. При добром отношении к нему работодателей, нетрудно было заметить тщательно соблюдаемую дистанцию и субординацию. Его место в их семейном бизнесе было строго определено. Образовательный уровень мексиканца и его разговорный “Pidgin English”, также были недостаточны для управленческой работы. Я полагаю, быть ему на этом складе “хорошим работником” до конца дней своих. Знания, которыми он располагает, применимы и имеют какую-то профессиональную ценность, только на этом конкретном складе. Ибо, в условиях другого, подобного торгового предприятия, порядок и организация хранения будут иными. И чтобы заслужить на новом месте такого статуса и жалования, какие он уже имел на этом складе, ему придётся долго потеть. Он понимал это и ценил то, что есть. Понимали и его, более образованные бородатые хозяева.
Второй подсобный работник пока едва ориентировался в этом деле и хозяйстве. Но он имел ряд преимуществ перед ветераном труда - мексиканцем. Он был, как говорят в Одессе, своим человеком. О чём свидетельствовали его рыжая остриженная голова с прилежно завитыми пэйсами, стандартные чёрный сюртук, брюки, башмаки и шляпа. И так при любой погоде.
Этот мог не знать, где что лежит и путаться в наименованиях, но он был вхож в офис. Да, что там в офис. Если они каждую субботу шабаши вместе празднуют, молятся одному Богу, говорят на своем языке и, наверняка, состоят в каком-то родстве.
Если хозяева решат расширить дело и потребуются дополнительные партнёры, то в долю предложат войти не “хорошему работнику”, ветерану мексиканцу, а своему соплеменнику и единоверцу. Мексиканец останется на своём месте, среди стеллажей.
Опарыш, как его ласково окрестил Саша, тоже всё понимал и очень хотел освоить складское дело. Я мог наблюдать за ним, когда мы работали в паре.
Если он не знал где находится нужная деталь и не находил подсказку в своём блокноте-шпаргалке, то обращался за помощью к приказчику, либо бежал прямо в офис к паханам, где и получал их отеческое наставление из памяти главного компьютера. К мексиканцу с вопросами такого рода он никогда не обращался.
По мере сотрудничества с Опарышем, мы познавали друг друга всё больше. В отличие от мексиканца, с его специфическим английским, вялой замкнутостью и сосредоточенностью на работе, рыжебородый Опарыш активно проявлял своё любопытство к русскому атеисту, и скупо рассказывал о себе. Оказалось, он лишь несколько лет живёт в Америке, а прибыл сюда из Шотландии. Свои впечатления об Америке он высказывал очень осторожно, зато очень охотно и внимательно слушал меня. Он соглашался и горячо поддерживал мнение о том, что Нью-Йорк медленно, но верно превращается в джунгли. Анти социальное поведение определённой категории жителей, этого города-монстра глубоко возмущала моего коллегу. Он откровенно признался мне, что некоторых, особо опасных, он и людьми не считает. Оспаривать его мнение я не стал.
Каждый день по десять часов мне приходилось заниматься одним и тем же. Разгрузка и сортировка по местам хранения. И в обратном направлении: поиски по списку-заказу и отгрузка покупателю. Эти десять часов казались мне вечностью. Я больше уставал не физически, а от ожидания окончания рабочего дня. В конце каждого такого дня, управляющий вручал мне, как кость, мои договорные 50 долларов. И я, переодетый в свои шорты (символ независимого туризма), выскакивал из склада, подобно, выпущенной на выгул собаке. Иногда, я даже отказывался от услуг общественного транспорта и шагал домой пешком.
Остаток дня пролетал быстро и незаметно, а на следующее утро, к семи часам, я должен снова быть на складе. И так, пять дней в неделю. Суббота и воскресенье были моими!
Особого рвения в освоении складского дела я не проявлял. Моей программой максимум было продержаться на этих само принудительных работах пару недель, чтобы подсобрать сумму, достаточную для переезда в другие места. Приказчик же, постоянно расширял круг моих обязанностей и вводил меня в курс дела. Между делом, он иногда “заезжал” с вопросами не по работе. Где и как я живу, чем занимаюсь в свободное время? Спрашивал он аккуратно, тактично.
В общем, этот толстый, бородатый парниша мне всё больше нравился, и как мой непосредственный начальник, и как человек. Но мне следовало помнить, что для них я всегда буду русским атеистом, инородцем, одним из тех, кто у себя на коммунистической родине “преследовал” их единоверцев. Мне даже показалось, что обо всех наших разговорах, Опарыш докладывает ему, а он уже восполняет своё представление обо мне дополнительными расспросами.
Если верить Саше, то этот толстый интеллигентный приказчик, сам-то с немалыми моральными усилиями адаптировался в этом складе. Якобы, раньше он выучился и уже начал практиковать, как стоматолог. Но получил от какого-то родственника долю в этом трубном деле. Дело было хорошо налажено, и родственники рекомендовали отнестись серьёзно к участию в нём. В конце концов, решили, что ему следует оставить начатую им практику дантиста и посвятить себя продолжению семейного бизнеса.
Теперь он с карманным компьютером у сердца, в грязном сюртуке и очках, поддерживаемых резиночкой, управляет на складе, двумя постоянными и одним случайным работниками. Надо признать, делал он это толково. Без лишней суеты и шума, всегда тактично и дружелюбно.
Я полагал, он имел достаточно верное представление о каждом из нас, о наших мотивах и целях на этом складе. Соответственно этому представлению, каждому работнику отводилось место, жалование и возможные перспективы.
Мои перспективы на этом складе я определил себе сам: пару недель, если выдержу.
Мой режим стабилизировался. С 7 до 17 я отбывал десятичасовой срок на складе, а оставшиеся часов 5-6 были в моем распоряжении. Посетить спорт - парк на East 14-й и поиграть с кем-нибудь в теннис - это уже было роскошным развлечением. Ракетку я себе так и не приобрел, но подумывал об этом. Обычно, таковую предоставлял мне мой польский партнёр.
Однажды я нашёл его на кортах уже играющим с другим игроком, и я удалился с его ракеткой поупражняться против стены. Там обычно страдали начинающие теннисисты-физкультурники, а они нуждались в пространстве. В этот вечер моей соседкой по упражнению оказалась женщина средних лет, склонная к полноте. Мяч упрямо не слушался её, но она настойчиво боролась с ним, и со своей полнотой. Делить с ней стенку было неудобно, ибо ей одной не хватало места. Она это поняла и тихо отошла в сторонку, чтобы не мешать. Я оценил её тактичность, да и особого интереса к этому теннисному самоистязанию у меня не было. Дал ей понять, что уступаю ей всю стенку. И был удивлен её полным невосприятием русского языка.
Я подбодрил её тем, что все неизбежно проходят через этот начальный, рутинный этап освоения тенниса. По её просьбе, поделился с ней любительским опытом и показал, как ей лучше справиться с этим безрадостным упражнением. Опробовав мои бесценные советы на стенке, уже минут через десять, она захотела испытать свои навыки на кортах. Просила поиграть с ней, пока не стемнело.
Представляя себе нашу “игру”, я напомнил ей, что освободившиеся корты без сеток. Но её это не смущало, она хотела меня и без сетки. Я не смог отказать. Похоже, я был первый, с кем она познакомилась в этом парке. Её наивный энтузиазм с намерением принести в следующий раз веревочку, вместо сетки, выглядел забавно в условиях советско-китайского теннисного движения.
Долго она не терзала меня своим партнёрством, так как, скоро сама признала, что ей уже трудно разглядеть мяч в сумерках. Да и мне пора было возвращать ракетку. Но она осталась довольна этой случайной тренировкой. Ей хотелось и в будущем продолжать наши занятия. Оставила мне свой телефон. Я тоже записал ей свой, предупредив, что, вероятно, на её звонки там не всегда смогут ответить на вопросы. Её это не смущало.
Все мои соседи были дома. Меня встретили с новостями.
Костя, который и так-то, последнее время почти не жил с нами, пришёл за своими вещами, с намерением переехать на другое место жительства. А Валентин сегодня уже выкупил билет на 2 августа. Нам было о чём подумать с Сашей.
В этот вечер, в разговорах обо всём, возникла тема о транспортных расходах. Кто-то из ребят показал на карте остановку I Ave. на линии поезда F, и объяснил, что один из входов на платформы временно закрыт. Но закрыли лишь металлические решетчатые ворота, над которыми достаточное пространство, чтобы перемахнуть через эти ворота.
Вход этот расположен на безлюдном перекрёстке, поэтому его и закрыли, что пользовались им крайне редко. Неудобство заключалось лишь в том, что через этот вход попадаешь на платформу, перед которой останавливаются поезда, следующие в нижний Бруклин, то есть, в сторону нашего жилья и далее до Брайтон Бич. Нас же, больше интересовало противоположное направление, а для этого надо было перейти на другую сторону. Сделать это можно через переход, мимо застекленной конторки, в которой скучает служащий метрополитена, со своими бронзовыми шайбами по доллару с четвертью. Остановка эта тихая, и служащий просиживает там без дела. Поэтому, появление одинокого пассажира, преходящего на другое направление, может вызвать у него нездоровое любопытство. Во избежание лишних вопросов, рекомендовалось; проникнув через закрытые ворота на платформу и, желая ехать в противоположном направлении, следовало дождаться поезда. А после его остановки перейти на платформы другого направления, как пассажир, сошедший с этого поезда и пожелавший ехать обратно.
Хорошо помня предупреждения чёрного полицейского, мне очень не хотелось бы попасть в капкан повторно, но местонахождение этой остановки и рекомендации соотечественников я запомнил, на всякий случай.
Спустя пару дней, мы с Сашей вернулись к вопросу о том, как нам жить дальше. Я поделился с ним своими соображениями о переезде во Флориду, с наступлением осени. Сашу это заинтересовало. Он признался, что ему крайне не хотелось бы зимовать в Бруклине, но в плане переезда в другие места, он чувствовал себя неуверенно. Я успокоил его, заверив, что при наличии средств, беспокоиться здесь не о чем.
На данный момент, нам необходимо было срочно реорганизовать нашу жилищную коммуну, ибо оставаться проживать здесь лишь вдвоем - материально обременительно. Саша согласился с моим замечанием и выдвинул конкретный план. Суть которого, в следующем. Более года назад, когда Саша с Игорем арендовали эту квартиру, они внесли хозяину, в качестве залога, одномесячную рентную плату за последний месяц. Эта рентная плата так и находится у хозяина и позволяет нам прожить её, заявив об освобождении этой квартиры по истечении месяца.
В течение года, другие сожители, подселявшиеся в эту квартиру, частично компенсировали им этот взнос за последний месяц. Если первого августа, вместо очередной рентной платы, за которой явится хозяин, заявить ему, что август будет нашим последним месяцем проживания, то в качестве оплаты ему останется изначально внесенная одномесячная рентная плата. Но первого сентября мы должны будем освободить эту квартиру. Меня такой план вполне устраивал.
Первого августа, Саша сообщил мне, что он уже огорчил хозяина-грека этой новостью.
В нашей квартире стало просторно и тихо. Возвращаясь со склада, я купался под душем и залегал со своим транзистором на диване. Иногда, кто-нибудь звонил или заходил ко мне и тогда я возвращался домой поздно вечером.
Регулярно, после работы, меня вычисляла по телефону моя теннисная подруга - Мэгги, с веревочкой вместо теннисной сетки и очках на подслеповатых глазах. Благодаря её не очень-то острому зрению, наши, вернее её, теннисные тренировки с каждым днём становились короче, по мере заметно сокращавшегося светового дня.
Старалась она во время наших свиданий от души! Но мячи непредсказуемо разлетались от её усердия, а мне приходилось реагировать на них. Тем не менее, она высоко ценила моё дружеское участие и содействие её спортивным устремлениям. Как она заметила, я лучший партнёр и учитель из всех, кого она знала. Вероятно, потому что со мной она играла через веревочку, а не через сетку, и бесплатно.
Она уже знала о моём текущем профессиональном занятии трубопроводным бизнесом. И, по-моему, достаточно верно представляла себе, как я “люблю” свою работу на складе.
Как и большинство американцев, она подбадривала меня, мол, не падай духом и не задерживайся на месте, которое тебе не нравится. Ищи и постоянно продвигайся к своей цели. Участие американцев в подобных вопросах, ведающих об иммиграционных проблемах лишь понаслышке и из фильмов, всегда отличалось каким-то наивным оптимизмом. Мэгги была ярким представителем таковых.
Я вежливо слушал её советы, а утром сонный, поругивая весь Бруклин и самого себя, ехал на склад. Большую часть времени мне приходилось работать с Опарышем. Я понемногу осваивал пространство склада и запоминал многочисленные технические наименования и прочие данные.
Мой напарник с трудом скрывал досаду, когда в поисках нужного крана или колена, я находил искомую полку на стеллажах раньше, чем он, отыскивал нужную запись в своей шпаргалке.
Когда мы не могли отыскать что-то, то обращались за помощью. Опарыш бежал в офис к своим старшим наставникам, а я отвлекал, молчаливо копающегося где-нибудь по близости, мексиканца. Мексиканец, услышав лишь наименование и размер, сходу указывал мне, на какой полке это находится. Когда возвращался Опарыш, а задача была уже решена, он очень переживал. Особенно расстраивался, когда он возвращался в сопровождении приказчика, готового помочь ему, а в этом уже не было необходимости. Дело было сделано. Приказчик, в таких случаях, добродушно посмеивался, мол, ему скоро здесь нечего будет делать. Только Опарышу было не до шуток! К своей службе он относился ревниво, и подобные ситуации серьёзно огорчали его. Он становился молчаливым и мрачно серьезным.
В конце одного из таких рабочих дней, когда мы загружали грузовой микроавтобус, вероятно, уже последнего в этот день клиента, вопрос о моей дальнейшей “карьере” в этом бизнесе решился быстро и болезненно. Мы должны были отгрузить несколько чугунных труб разного диаметра.
Делали мы это всегда в определенном порядке. Сначала загружали трубы большего размера, а затем, трубы поменьше задвигали внутрь первых. Тот, кто заносил передний конец трубы, вставлял его в большую трубу, а который сзади, задвигал.
Когда я оказался спереди, я брался правой рукой в перчатке за край трубы, пальцами вовнутрь. Затем, вставлял меньшую трубу в большую, убирал свою руку, а мой напарник сзади, заталкивал трубу вовнутрь. Делали мы это быстро, почти машинально, меняясь местами. Я не думаю, что мой коллега сделал это умышленно, скорее, в спешке по неосторожности. Но при погрузке очередной чугунной трубы, не успел я полностью убрать свою руку, как тот сзади, на какую-то долю секунды, преждевременно двинул её вперед. Один палец моей правой руки оказался между торцами двух труб. Угодило по кончику безымянного пальца, точно по ногтю! Одновременно с горячей болью, я мысленно поблагодарил себя за перчатку и пожелал себе, чтобы повреждение не было серьёзным. Я от всей души выругался в адрес Опарыша, труб и всего этого вонючего склада, к которому у меня изначально не лежала душа. Ушёл в грязный туалет, где был умывальник. Место ушиба так пекло, что мне хотелось охладить свой раненый палец холодной водой. Зашибленное место быстро темнело, а боль усиливаться. Мякоть была повреждена не сильно, однако, боль беспокоила. Я надеялся, что кость не была повреждена, а уж боль и ноготь можно зализать.
Мои коллеги, мексиканец и Опарыш интересовались, как я там со своей травмой? Вместе осмотрели мой посиневший и припухший палец, но никто из нас не мог точно определить степень повреждения, особенно кости.
Пока мы вымыли руки и переоделись, о случившемся, узнали наши работодатели. Они оперативно проанализировали ситуацию, и спрогнозировали возможные осложнения, которые могу возникнуть, обратись я за медицинской помощью и укажи: где и как это случилось. Приказчику было поручено уладить отношения со мной. Тот смущенно посочувствовал мне и выразил надежду на благополучное и скорое выздоровление.
Затем, он неловко объяснил мне, что коль в ближайшие дни, работы ожидается значительно меньше, то я могу завтра не выходить на работу. А спустя какое-то время, когда заживёт мой палец и оживится их бизнес, они позвонят мне и пригласят на работу. О моём телефонном номере он не спросил. Меня это не удивило. Мне вручили традиционный полтинник за отбытый рабочий день и распрощались со мной. Мои работодатели очень надеялись, что наши трудовые отношения не получат скандального продолжения.
Я ушёл от них с большим внутренним облегчением, с пульсирующей болью в травмированном пальце и языческой фигой, спрятанной в кармане моих шорт – символ свободы от доктрины еврейского превосходства. Знал, что не вернусь сюда, и эту маленькую травму воспринимал как естественный и своевременный сигнал к бегству из противной мне среды. Замахнись я на продолжение работы здесь до сентября, я мог бы потерять больше чем ноготь на одном пальце. Живым примером тому был мексиканец, заживо похоронивший себя на складе.
Каждый вечер после работы был маленьким праздником. Я просто наслаждался, смывая под душем складскую пыль и грязь и прочищая мозги и душу радио-джазом! А потная беготня за теннисным мячом, была подтверждением того, что я всё ещё жив, здоров, и остаюсь самим собой.
Однако, в этот вечер, на звонок Мэгги я ответил, что могу лишь подойти на площадку, но вряд ли смогу поиграть с ней.
Мы встретились в тот вечер и много говорили. Она рассказала мне, как важно для неё играть со мной в нашу теннисноподобную игру через верёвочку, после сидячей счётной работы за компьютером. А я рассказал ей, как я по-своему рад этой маленькой травме, послужившей мне уважительной причиной для прекращения этого ежедневного 10-ти часового мазохизма.
Она успокаивала меня тем, что в Америке масса людей, которые большую часть своей жизни вынуждены безрадостно проводить на нелюбимых службах-работах.
А если ещё учесть, что многие вынуждены не только терпеть свою работу, как горькую необходимость, а и жить в окружении чужих людей, потому что это их семья! То я могу считать себя вполне счастливым человеком, хотя и с раненным пальцем.
Утром, как компенсация за разбитый палец и утраченную трудоспособность, я мог позволить себе выспаться, принять душ и спокойно угостить себя завтраком. Добавив к этому звуки музыки, я бодро соображал: чем полезным можно заняться, пока заживает палец.
Я давно собирался посетить (Social Security Office) контору социального обеспечения. В это утро я не видел никаких препятствий этому мероприятию. Прихватил свой паспорт и пошёл пешком.
Как мне объяснял Саша, эта контора находилась на углу 13-й авеню и 59-й улицы. Найти нужное место было нетрудно. На безликой, пыльной 13-й авеню, рядом с указанным перекрёстком, я сразу заметил на тротуаре скопление людей, похожее на очередь. Приблизившись к ним, я убедился, что они здесь с той же целью, что и я. Занял очередь и стал покорно ждать.
Серое, одноэтажное здание, похожее на ангар, было огорожено металлической сеткой-забором. Входная калитка заперта. Только по скромной вывеске у входной двери и можно было определить, что это контора социального обеспечения. Жестяная табличка на воротах ограждения напоминала визитерам, что ломиться без приглашения чиновника не следует. По мере выхода посетителей из конторы, служащий впускал небольшими группами людей из очереди.
Место было неудобное и неприятное. Пространство для ожидающих приходилось на тротуар, между сеткой-ограждением и проезжей частью улицы. Солнце начинало припекать, движение транспорта становилось интенсивнее. Люди разных возрастов и национальностей терпеливо ожидали. Многие пришли с друзьями-переводчиками. Деваться было некуда. Я также терпеливо топтался под солнцем на пыльном тротуаре и медленно продвигался к входу.
Наконец, и я попал в офис. Внутри, прохладный кондиционированный воздух и полная звуковая изоляция. После шумной, пыльной улицы эта контора не могла не понравиться. При входе стоял указатель, куда рекомендовалось пройти посетителям. Проходя к месту ожидания, каждый получал от клерка номерок и анкету. Почти всё пространство было заставлено канцелярскими столами, за которыми заседали чиновники, занятые приёмом посетителей. Когда кто-то из служащих освобождался, дежурный на входе выпускал посетителя и объявлял очередной номер. Ожидающий с объявленным номером, проходил к освободившемуся чиновнику и решал с ним свои вопросы.
Большинство посетителей были с переводчиками, значит - иностранцы. Во время ожидания мы должны были изучить анкеты и заполнить их. По содержанию, эта анкета близка к той, что выдаются в посольстве при обращении за въездной визой. Но к этому добавился вопрос о местном адресе проживания.
Объявили мой номер, и я попал к серьёзной женщине среднего возраста, в очках.
Она жестом пригласила меня присесть и предъявить ей паспорт и анкету.
Просмотрела анкету, сравнила указанные данные с паспортными, а затем, едва подняв глаза от своих бумаг, спросила меня:
    - Для чего вам нужна карточка соцобеспечения, ведь вы временно пребываете в нашей стране?
    - Меня везде спрашивают о таковой! Я хотел бы хранить наличные деньги в банке, но, обратившись туда, оказалось, что моего паспорта недостаточно для открытия простого сберегательного счета. Требуют указать социальный номер. Поинтересовался, как можно получить водительскую лицензию? И там нужен какой-нибудь американский документ? Обращался в колледж с вопросом о поступлении, но там так же…
   - Понятно, - остановила моё объяснение служащая соцобеса.
Мой рассказ не вызвал у неё ни дополнительных вопросов, ни каких-либо эмоций. Она лишь что-то помечала в своих бумагах. Затем, подняла голову, включила служебную улыбку и сообщила мне, что я получу ответ почтой в течение десяти дней.
Я вышел оттуда вовсе неуверенный, что получу от них то, зачем приходил.
Вернулся домой. Пообщался на кухне с холодильником, телевизором и вентилятором. Позвонил Славке, Юрию. Никого не было на месте. Не придумав чем заняться, я заехал на Брайтон пляж. Там я окунул себя и свой травмированный палец в солёной воде океана. Сидеть одному на песке под солнцем мне не понравилось, и я поднялся на деревянную прогулочную палубу и пошёл в сторону колледжа. Там я снова посетил пляж и поплавал.
Сидя под солнцем на горячей скамейке, я пытался строить планы на ближайшие дни. Мозги совсем размякли и от солнца, и от работ на складе. Упоминая о складе, справедливости ради, надо отметить и тот факт, что я натаскал оттуда некоторую сумму денег. И хранить эти сбережения - лучше в банке, нежели в нашей квартире. Так, я запланировал себе следующую задачу: открыть счет в банке. И держать наличность на счету, что поможет мне сохранить их.
Когда я вернулся домой, Саша был дома и занимался какими-то приготовлениями. Оказалось, что у него завтра день рождения, и он пригласил пару человек в гости.
На следующее утро, когда я проснулся, Саши уже не было, В холодильнике появилась водка и много пива. Это напомнило мне о его гостях, и я решил скоротать день где-нибудь на стороне.
Поехать в Нью-Йорк я решил с рекомендуемой мне остановки сабвэя на авеню I.
До этого места пришлось прогуляться. Закрытый вход на остановку я сразу узнал и отметил для себя наличие всех условий, о которых упоминали соотечественники. Безлюдное место и достаточно широкое пространство над запертой решеткой. Перемахнуть через неё было делом двух секунд, даже с больным пальцем. Преодолевая препятствие и поднимаясь по ступенькам на платформу (на этом участке линия поезда F проходила поверху), я представил себе, как там меня поджидает мой знакомый чёрный полицейский с наручниками. Это нечто подобно фантазиям Стивена Кинга!
Я осторожненько вынырнул на поверхность платформ. Огляделся. На моей стороне никого не было. Два-три человека, ожидавших поезда на другой стороне путей, не обратили на моё появление из закрытого входа никакого внимания. Действительно, эта остановка была немноголюдна.
Но мне надо было на другую сторону, то есть на поезд, следующий в сторону Мэнхэттэна. Я подождал пока к моей платформе подойдет поезд. К этому времени, ко мне присоединились несколько пассажиров только они вошли через другой, функционирующий, вход. Они-то и запрыгнули в вагоны подошедшего поезда, а я воздержался. Вместо этого, я пошёл на выход вместе с пассажирами, сошедшими с поезда. Сойдя по ступенькам к входу-выходу, я не вышел за пределы турникета - на улицу, как другие приехавшие, а прошёл мимо будки служащего и поднялся на платформу другого направления.
Не имея конкретных планов, я доехал до остановки Rockfeller Center. И по 6-й авеню побрёл вверх к Central Park, надеясь скоротать там время. Войдя на территорию парка, я заметил схему-план парка. Рассмотрев, что где находится, я остановился на теннисных кортах. Так возникло конкретное направление. Следуя по указателям, я шагал по асфальтированной дороге, обгоняемый многочисленными велосипедистами и роликовыми конькобежцами. Где-то в серёдке парка, за озером, в районе 97-й улицы, я переспросил прохожих и свернул на Запад. Снова встретил указатель и по тротуару пришёл к кортам.
Присел на скамейке в тени, у административного здания, огляделся и понял, что это теннисный клуб, а не общественные корты. Порядок пользования кортами строго контролировался. Хотя я и не имел при себе ракетки, но одет был в свои парадно-выходные туристические шорты и вполне подходящие, уже обыгранные кроссовки. Желание поиграть всегда присутствовало.
К моему удивлению, корты здесь оказались грунтовые, что не так уж часто встречается в этой стране. Их было не менее десяти. Все они были открыты солнцу и абсолютно сухие.
Непорядок, - подумал я.
Зато всё это теннисное пространство тщательно обнесено высокой металлической сеткой-оградой. Каких-либо забытых входов, подобно тому, в сабвэе, что на авеню I, я не заметил.
Все входили и выходили через одну, центральную калитку, у которой дежурил контролёр. Этот парниша был очень похож на чёрного полицейского, задержавшего меня в метро. Того же цвета и габаритов, ну а черты лица у них у всех одинаковые.
Наблюдая за входящими на корты, я отметил, что многих вахтёр знает, и они лишь обмениваются приветствиями. Другая категория входящих, предъявляла ему какие-то пропуска. И третья разновидность посетителей,- с обычными билетиками.
Пропуская гостей, вахтёр указывал им номер корта, о чём делал пометку в своей шпаргалке.
С этим мне было всё ясно. Сетки были на всех кортах, но пользование им контролировалось. Сами корты очень нуждались в том, чтобы их увлажнили. Временами поддувал легкий ветерок, и над кортами поднималась сухая песчаная пыль. Вот вам яркий пример примитивной меркантильности в ущерб спортивному удовольствию. Нет, чтобы сделать технический перерыв и полить корты водичкой. Но у них непрерывный коммерческий поток. Как я понял, каждый час звонил звонок, как в школе, это означало смену играющих. Вахтёр запускает новых клиентов, а игравшие, если на их корт пришла смена, освобождают его. И так каждый час. Игроки, в основном, люди среднего возраста и старше, ярко выраженные любители, подобно мне, и похуже.
Люди прибывали. Многие, поиграв часок, не уходили, а посиживали здесь же на скамеечках, вероятно, ожидая следующего захода. На другой стороне, к основным кортам примыкал аппендикс из 2-3 кортов, но не грунтовых, а обычных, твердых, зелёного цвета, тщательно разлинованных. Там никого не было. И мне такие корты уже начинали нравиться. Их не надо поливать. Они всегда в стабильном состоянии.
Я уже почти всё здесь выяснил для себя и собирался уйти, но ко мне обратилась молодая женщина, наряженная для игры.
   - Простите, вы хотите поиграть?
   - Хотел бы, - ответил я, имея в виду её.
   - У вас нет партнера? – продолжала она оценивать меня.
   - Ни партнера, ни ракетки, - ответил я.
   - Это не проблема, - уверенно заявила она, и подозвала кого-то.
К нам подошла бабушка Божий Одуванчик, полностью снаряженная для тенниса. Я понял, что это и есть мой партнёр, которого хотели куда-нибудь пристроить.
Как она меня вычислила? Мне хотелось ответить этой шустрой, улыбчивой организаторше: “Твоя бабуля, и вы обе выряжены и хотите поиграть, так играйте же... Чего ты козла отпущения ищешь?” Но я так не сказал. Постеснялся бабули. Она с такой надеждой взирала на меня и сияла, не веря своему спортивному счастью. Молодая, деловая особа предложила нам познакомиться и в момент церемонии рукопожатий тактично оставила нас наедине.
- Ловкая стерва! - подумал я.
Мне было скучновато, но не до такой же степени, чтобы играть с такой пожилой бабушкой.
Я ещё самоуверенно надеялся тактично избавиться от неё, имея в резерве столь веские аргументы, как отсутствие ракетки и пропуска на корты. Но всё это оказалось действительно “не проблемой”.
В ответ на мои неамериканские жалобы, бабушка деловито повела меня в здание клуба. Там в проходной части, за стойкой размещался пункт проката. На стеллажах были выставлены различные ракетки. Две улыбчивые молодые барышни, готовые услужить пожеланию клиента, приветствовали нас. Бабуля, похоже, являлась ветераном этого клуба, потому что девушки её знали и очень любезно откликнулись на просьбу выдать мне ракетку. На их вопрос: которую? Я указал на Wilson, форма которой мне понравилась. Девушка подала мне эту ракетку. Я взял её в руки, она мне подходила, и я выразил желание опробовать её. Но другая девушка за стойкой положила передо мной карточку с ручкой и просила заполнить. Я взглянул, отметил, что там уже записано о выдаче ракетки на 1 час за 5 долларов.
- Fuck! - подумал я. Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. В метро проехал бесплатно, так здесь тебя имеют.
Мне надо было целый час на складе париться, чтобы пять долларов заработать. А здесь, мне за эти деньги разрешают ракеткой поиграть. Возмущенный навязанными мне условиями, в графе карточки “имя” я указал просто Sergio Tochini. Адрес проживания - Brooklyn, NY. И всё это было почти правдой. Девушки, очарованные болтовней с моей бабушкой, не вникали в содержание карточки, а просто спросили о главном. И я выдал им свои трудовые пять долларов.
Возвращаясь под дружеским конвоем бабушки к кортам, я примерялся к ракетке и чувствовал, что мой раненый палец, хотя и тщательно забинтован, не позволяет мне держать ракетку без боли.
Всё складывалось как-то паршиво. Словно вдогонку за бесплатный проезд. Договаривался с одной, а она мне подсунула бабушку. Ракетку всучили на часок за пять долларов. Палец болезненно напоминает о складе. Всё это сплошное Shit! Глядя на бабушку, я мысленно пожелал самому себе играть в теннис в её возрасте, или хотя бы дожить до этих лет.
Для этого следует держаться подальше от таких мест, как склад, где я чуть палец не потерял.
К нашему появлению, несколько кортов были свободны, и бабуля уверенно повела меня к входу.
Чёрный вахтёр приветливо поздоровался с ней и вопросительно взглянул на меня, мол, а как на счёт этого товарища?
   - У тебя есть членская книжка? - спросила меня бабушка.
   - Насколько помню, я здесь впервые, - ответил я.
По её натянутой улыбке, я понял, что мой сарказм достиг адресата.
   - Ну, хорошо, тогда мы купим билетик на часок, - примирительно предложила она вахтёру.
Тот не имел ничего против. Он выписал мне талончик, и тоже пожелал получить пять долларов.
- Это уж слишком! - подумал я и выдал ещё одну пятёрку.
Заняв с бабушкой корт, через минуту я понял, что в нагрузку к теннисной ракетке и месту на сухом корте, я получил ещё и непростую задачу. А задача моя заключалась в том, что я должен бегать собирать мячи, которые разлетались от бабушки, и обратно набрасывать ей. Подавать ей следовало очень аккуратно, чтобы бабуле было удобно отбивать, иначе придется бегать по соседним кортам и собирать мячи. Соседи по кортам, с обеих сторон, сочувственно подкидывали мне наши мячи. Тем не менее, бабушка имела кое-какой теннисный опыт. Она предложила мне место против солнца, а сама стала спиной к солнышку, да ещё и надела на головку панамочку. Спустя минут десять я был мокрый. Раненый палец возмущенно и больно пульсировал. Я оказался в роли “платного” танцора для престарелой одинокой дамы. И, похоже, у меня это получалось. Бабушке нравилось играть со мной в мячики. Она, довольная своими успехами, играла, почти не сходя с места. Я уж старался, чтобы у неё получалось как можно лучше, ибо от точности её ударов зависело моё благополучие на ближайший час.
Наконец-то, прозвонили сигнал о новой смене. Бабуля предложила бы мне купить билетик ещё на часок и поиграть с ней, но на наш корт пришла новая пара, чему я был искренне рад. Чтобы на этом прекратить всякие дальнейшие отношения с теннисным вампиром, я не стал возвращаться с ней на скамейки, а шмыгнул на отдельно огороженные твёрдые корты. Мне хотелось побыть одному, обсохнуть, успокоить разболевшийся палец и отдышаться. Я присел в тени под деревянной тренировочной стенкой и расслабился. Как здорово меня поимели сразу несколько человек. Особенно, этот Божий Одуванчик, - подвёл я итог последнего часа.
*“It’s a big enough umbrella, but it’s always me that ends up getting wet!
*Это довольно большой зонтик, только я всегда оказываюсь мокрым!
Я получил хороший урок. И теперь сидел в тени, чувствуя себя как выжатый лимон, и наблюдал за парой игроков на твёрдом корте.
Пожилой дядя старательно овладевал теннисными навыками, помогал ему в этом молодой парень азиатской внешности. В отличие от меня он не потел. Этот поставил рядом с собой возок, полный мячей, напялил солнечные очки, и, пожевывая резинку, накидывал мячи ученику, лениво делая замечания. С первого взгляда было ясно, что отношения их небесплатные.
Отдохнув от бабушки, мне захотелось спокойно опробовать эту ракетку. Подобрав один из закатившихся мячей, я поиграл со стенкой слева, справа. Ракетка определенно нравилась мне.
Вскоре пришла ещё одна пара, и заняли второй корт. Чёрная, как гуталин и наряженная в белую форму, учительница смотрелась подобно негативу. Своё тренерское дело, для робко начинающей белой женщины, она делала уверенно халтурно. Жертва недоброкачественного преподавания делала простые ошибки начинающей теннисистки. А тренер-негатив - ни слова об этом! Лишь поощрительно подбадривала клиентку, да набрасывала ей мячи из корзины.
Меня так и подмывало вмешаться в эту идиллию. Но я, понаблюдав за дешёвым шарлатанством, лишь сделал вывод: если таким учителям ещё и платят за это, то я уж точно заслужил сегодня эту ракетку.
Возвращаясь к зданию клуба, я отметил, что все корты заняты, а на скамейках прибавилось ожидающих. Среди них я заметил и бабушку, поджидающую новую жертву.
В помещении клуба тоже было людно. Я приблизился к пункту проката и заметил, что одну из девушек, обслуживавших меня, уже подменили. Обе девушки были очень заняты. Одна отвечала на непрерывные звонки, другая на вопросы клиентов. Дождавшись, когда она освободится, я тоже спросил её:
   - Где здесь душевая?
В ответ, она лишь указала мне направление, не проявив никакого внимания ни ко мне, ни к ракетке из их пункта, которую я честно держал на виду. Все заняты, нас не признают,- подумал я и прошёл в душевую. Там я решил освежиться. Пока прохлаждался под душем, я окончательно решил, что эта ракетка мне гораздо нужнее, чем процветающему коммерческому клубу.
После душа ещё несколько минут побыл в помещении клуба: осмотрел выставленные на видном месте фотографии почётных гостей клуба. Оказывается, кроме меня, в этом клубе побывали Навратилова, Чанг и другие известные игроки.
Выходя из здания клуба, я пожелал девушкам из пункта проката удачного дня. Они машинально ответили тем же, даже не взглянув на меня с ракеткой в руке.
Из Центрального парка я вышел на западную сторону 96-й улицы и побрел вниз по Central Park West. Спустившись вдоль парка до Columbus Circle, я перешёл на 8-ю авеню. Я устало шагал с не зачехлённой ракеткой в шортах и футболке, ещё не просохших после посещения клуба. Я люблю тебя жизнь! И надеюсь, что это взаимно…
На своём пути я заметил спортивный магазин и свернул туда. Отдел теннисных ракеток там оказался богатый. Увидя неандертальца в мокрых шортах, футболке и с ракеткой в руке, подобно охотничьей дубинке, парниша в костюме с галстуком поспешил узнать: чем он может мне помочь.
   - У вас чехлы для такой ракетки есть? - опережающе спросил я его.
   - У нас есть такие ракетки с чехлами, - ответил тот. Присматриваясь к моей ракетке, как будто собирался спросить, откуда она у меня? Ещё один деловой и шустрый желает пристроиться ко мне, - подумал я, молча, рассматривая выставленные к продаже ракетки. Тогда он снял с полки точно такую - Wilson Hammer - 4, и, нахваливая, её, стал уговаривать купить ещё одну для пары, с чехлом.
   - Показать чехол? - приставал он.
   - Если вы готовы продать чехол без ракетки, тогда приноси, посмотрим, - ответил я.
   - Нет, это невозможно, - улыбнулся он устало. - Но есть различные теннисные сумки, - не унимался парень.
   - А есть у вас простой пластиковый пакетик для моей ракетки? - упростил я задачу.
   - Найдём, - без энтузиазма ответил парень, и пошёл исполнять мою жлобскую просьбу.
Выдавая мне пакет, он уже без служебной улыбки, просто, по-человечески поинтересовался:
   - Потерял чехол?
   - Нет, забыл в одном месте. Спасибо за помощь.
   - Пожалуйста, заходи к нам ещё, - дружелюбно проводил меня парень. Я обещал.
Быть в Мэнхэттэне и не зайти в гостиницу New Yorker я не мог. На Оноду и его смену мне просто везло. Когда ни зайду, он всегда на своём посту. И каждый раз, говорит, что думал и молился обо мне. Я плюхнулся в глубокое кресло, прямо перед его постом, и с удовольствием расслабился.
Онода скучал, и был действительно рад моему неожиданному появлению. Он по дружески - заметил, что я последнее время где-то пропадал и выгляжу устало. Устало я выглядел от танцев с бабушкой. А своё двухнедельное отсутствие, я объяснил ему временной работой, которую уже бросил. Последнее обстоятельство Онода одобрил и сразу же вернулся к вопросам торгового бизнеса.
Он приглашал меня и Влада встретиться завтра днём в Battery Park, обещал удачную торговлю.
Я выразил намерение приехать. Место это хорошее и давно хотелось побывать там. На этом мы и расстались до завтра. В этот вечер Саша принимал гостей. Их было не так много, но и расходиться они не собирались.
На свои именины, Саша пригласил своего приятеля - Илью. Молодой парень из Кировограда переехал сюда с родителями на постоянное место жительства.
Илья, вероятно, по просьбе Саши, привёл двух подружек, таких же соотечественниц, постоянных жителей Бруклина.
Когда я пришёл, они все были хорошо поддатые и сдружившиеся. Пригласили присоединиться, и я посидел в их компании полчасика. Меня, как вновь прибывшего, стали расспрашивать, откуда я пришёл и как поживаю? Я понял, что они засиделись на кухне, и теперь, разнообразия ради, готовы послушать меня. Хотелось принять душ и уйти в комнату на отдых. Да и сам виновник торжества был нетерпеливо внимателен к своей новой подружке. Постоянно держался за неё и поедал глазами. Чтобы не отвлекать людей, и дать им побыстрее дозреть и разойтись, я оставил кухонную идиллию и удалился в ванную принять душ.
Позвонил Владу, передал ему привет и приглашение от нашего японского друга. Влад обрадовался и обещал завтра присоединиться к нам…
Я включил телевизор и завалился на диване. По одному из каналов шёл какой-то фильм, подробно освещающий музыкальную карьеру Paul McCartney. Это были его многочисленные интервью, комментарии очевидцев, сюжеты из разных музыкальных фильмов и шоу. Даже не понимая всего - было интересно. С фильмом мне повезло. Ложиться спать, пока гости не разошлись, было бессмысленно. И я радовался длинному фильму. Между тем, Илья и девушки уже настойчиво порывались куда-то уйти, заминка была в Саше. Ему хотелось иного. Илья пошёл на встречу имениннику, увёл свою подругу, а Сашу оставили на кухне с барышней Катей. После продолжительной возни на кухне Саша появился в комнате вместе со своим объектом обожания. Он был не по-праздничному озабочен и буквально тащил за руку свой “подарок” в комнату. Подаренная ему на день рождения Катя, не проявляла энтузиазма к Сашиной затее. Она всячески пыталась отвлечь внимание от волнующего его вопроса. Стала расспрашивать, что это за фильм такой? Но Саша начал проявлять нетерпение, капризничать… и чуть ли не выключать телевизор. Всем стало ясно, что лучше уважить его, иначе это будет трагедия. Саша и Катя скрылись в другой комнате, а я залёг на диване в компании телевизора.
Прошло часа полтора. Было уже поздно, когда неожиданно вернулись Илья и его подруга. Они спросили о Саше с Катей. Я указал им на закрытую дверь комнаты. Девушка сетовала на то, что не может оставить Катю одну и уехать домой. Илья же уверял, что хорошо знает Сашу, и с её подругой ничего не случится, если она останется здесь. Но девушка, прежде чем уйти, хотела сама убедиться в том, что с подругой всё в порядке, и что та хочет здесь оставаться.
Илья постучал в дверь, но никто не отозвался. Девушка не верила, что они так крепко спят и не слышат, как их зовут. Начала суетиться и требовать, чтобы её впустили. Глухая реакция Саши, всех обеспокоила. Илья попробовал открыть дверь сам, но она не поддалась. Я удивился и объяснил им, что эта дверь никак не закрывается. Тогда Илья подналёг на дверь, и она приоткрылась. Оказалось, Саша подпёр дверь диваном. Мы с Ильей посмеивались над этим обстоятельством, а девушка испуганно стала звать заложницу Катю. В ответ на наши спасательные меры, появился раздосадованный Саша. Он слёзно просил оставить их в покое. Но девушка требовала вернуть Катю. Саша отвечал, что Катя не желает выходить, просил подождать минутку и снова скрылся за закрытой дверью. Мы с Ильей от души смеялись над этим живым кино. Его подруге было не до смеха. Она нетерпеливо ожидала ответа от Кати и расспрашивала нас: нормален ли этот Саша, и чего от него можно ожидать?
Наконец, в едва приоткрытую дверь выглянула Катя и успокоила свою подругу. Подружка мудро посоветовала Кате, в случае чего, звать на помощь. Подружка Ильи не поддавалась на его призывы ехать домой. Она добилась от меня клятвенного обещания, что я вмешаюсь, если её подруга попросит о помощи. Я обещал вмешаться, если помощь потребуется. И заверил, что Саша не представляет никакой опасности. На этом - кино закончилось. О помощи так никто и не попросил.
Мне показалось, что я совсем мало проспал, когда до меня дошло, что кто-то звонит. Открыл двери и удивился: на пороге стоял Влад с велосипедом. До нашей встречи оставалось ещё несколько часов. Да и встретиться мы договаривались в парке, а не у меня. Влад уже затащил свой велосипед и что-то рассказывал о какой-то недавно приехавшей из Киева семье. Ему надо было посетить их где-то здесь неподалеку. Я полусонно пытался сообразить: для чего он приехал в такую рань, и рассказывает мне все это? Мне хотелось ещё поспать, но Влад не уходил и рассказывал какую-то ерунду. Наконец, я расслышал конкретный вопрос:
   - Ты собираешься завтракать?
Я молча провёл его на кухню, выставил перед ним молоко и торт, посоветовал не стесняться и действовать самостоятельно.
   - А ты? - заботливо поинтересовался Влад.
   - А я ещё не проснулся, - ответил я и вернулся на диван.
Когда же проснулся, дома никого не было. Позже позвонил Юра… просто так. Спрашивал, что я собираюсь делать сегодня? Ответил, что намерен побывать в Нью-Йорке. Юра пожелал присоединиться.
У Юрия ничего не изменилось. Как и в прошлый раз, на кухне сидели двое, только теперь в другом составе. С традиционным полу галлоновым бутылем вина. Я стал третьим.
Тема о жизни в Закарпатье была здесь неисчерпаемой. Но вино, всё же закончилось, беседа прервалась, и я напомнил, что мне пора. Юра решил ехать со мной.
В поезде метро Юра всю дорогу разъяснял мне положительные и отрицательные стороны своего пребывания здесь, в отрыве от горячо любимого Закарпатья. Его задушевные излияния были прерваны двумя возникшими обстоятельствами. Нам надо было сходить на следующей станции, и мы оба остро нуждались в туалете.
Сошли где-то в самом нижнем Мэнхэттэне. Станция – по воскресному безлюдна. Кафельные стены подземки настойчиво напоминали общественный туалет. Мы торопливо прошли вдоль путей в конец платформы, укрылись за металлические опоры и уподобились коренным обитателям Нью-йоркского подземелья. Быстро сделать это не получалось. Следы наших неблаговидных деяний неуправляемо и предательски разливались по платформе. Нарастал шум приближающегося поезда. Вот так всегда, когда надо - не дождешься; а когда совсем не кстати, то вот вам поезд! Пришлось поторопиться. Уходили с чувством стыда и облегчения.
Вынырнув из станции на солнечную улицу, я почувствовал, как всё больше мне нравится этот город-монстр. Вспомнилась Одесса с вонючими дворами, подъездами и отчаянно кричащими надписями у входа: “Туалета НЕТ!”.
В парке было полно народу. Я подумал, как же мы сможем найти друг друга? Для начала, решил присесть где-нибудь в сторонке и осмотреться.
Battery Park расположен в нижнем западном Мэнхэттэне на берегу Hudson реки, в нескольких кварталах от World Trade Center.
Мы сидели на скамейке, и я пытался отыскать Влада или Оноду. Длинная, извилистая очередь на паром, напоминала ту, что на Красной площади к мавзолею вождя. Только здесь было повеселей.
На асфальтированной набережной, перед медленно ползущей очередью туристов, выступали чёрные уличные акробаты. Отдельные их номера заслуживали внимание, и невольные зрители аплодировали им. Представитель цирковой бригады не забывал делать обход со шляпой в руке и собирать… не только же аплодисменты. Кроме людей, желающих отправиться паромом на островки Liberty и Ellis, чтобы там сфотографироваться у статуи Свободы, в парке было также полно туристов, просто гуляющих.
Скоро я заметил Оноду, наряженного в форму клерка: брюки и белая рубашка с галстуком. Он улыбчиво приставал к туристам со своими картинками. Прежде чем объявиться, я понаблюдал за ним со стороны. Делал он своё дело ненавязчиво и приветливо. Люди реагировали на него положительно. Что же до товара, то не все желали даже взглянуть на картинки. Онода здесь был не одинок со своим желанием, продать что-то. Кроме него и акробатов, здесь были владельцы фанерной статуи Свободы, которые бойко приглашали людей из очереди на паром: сфотографироваться сначала у бутафорской статуи, чтобы потом сравнить снимки и убедиться - не стоило так долго стоять в очереди на паром. А также, несколько передвижных точек, торгующих мороженым и хот-догами. Выждав, когда Онода не был занят туристами, я вышел к нему. Наш японский брат был рад видеть Юрия. Влад пока не появился.
Я предложил Оноде выставить картинки где-нибудь на проходном месте и не приставать к людям. Кому интересно, тот сам проявится. Онода согласился. Место мы заняли вдоль пешеходной дорожки, на бетонном барьере полуметровой высоты, отделявшем травяной газон. На этом барьере мы и разложили свою картинную галерею, которая никак не могла остаться незамеченной прохожими. Указали цены 3-5 долларов за штуку, а сами присели рядом. Это было совсем другое дело. Никто никого не достаёт, кто хочет лишь посмотреть - пожалуйста, а кто желает что-то купить - обращается к нам. Желающих посмотреть нашу выставку было достаточно. Покупателей значительно меньше. Народ предпочитал хот-доги. Тем не менее, своей выставкой мы украсили парк и сделали это место интересней для посетителей. Нам приятно было видеть положительную реакцию людей на нашу творческо-коммерческую инициативу. Но Онода не мог спокойно ожидать пока кто-то захочет купить. Он оставил нас с картинками, а сам достал из своего дипломата пачку телефонных пластиковых карточек и вернулся в народ. Время от времени, он навещал нас, интересовался успехами, собирал выручку и угощал нас хот-догами.
Среди ротозеев, рассматривающих выставку, хватало и желающих потрепаться о чём угодно. Многие собеседники оказывались не местными, а приехавшие в Нью-Йорк из других штатов на экскурсию, по делам, или в гости. С некоторыми - беседы затягивались. Неугомонный Онода, приметив такое дело, кроме хот-догов, подкинул мне совет бывалого торгаша.
По его мнению, мне следовало бы использовать интерес праздно болтающих со мной, и не ограничиваться одними разговорами о взаимоотношениях между супердержавами. Он рекомендовал мне жаловаться на свою русскую судьбинушку, и уговаривать их помочь гражданину бывшего СССР покупкой хотя бы одной картинки.
Это было уж слишком! Я уклончиво отвечал ему, что такая роль мне не под силу и обнадеживал скорым приходом Влада, который, возможно, и внесёт, свежую струю в наше торговое движение.
Странно, но Влад так и не появился, хотя утром он был твердо намерен присоединиться к нам.
Ещё один день был убит, и не так уж плохо. Расставаясь с Онодой, я подумал, что ещё интересней было бы, вместо торговли, влиться в туристическое движение и прокатиться на пароме, посетить островки Liberty и Ellis. Неподалеку от этого парка было место, откуда ходили регулярные паромы на Staten Island. Из нижнего Бруклина туда можно переехать автотранспортом через Verrazano мост.
(Мост Верразано, или мост Верразано-Нэрроуз (англ. Verrazano-Narrows Bridge) — один из крупнейших в мире висячих мостов, соединяющий районы Нью-Йорка Бруклин и Статен-Айленд. Длина центрального пролёта моста составляет 1298 м, боковых пролетов — по 370,5 м. Пилоны высотой 211 м, на которых подвешены несущие тросы моста, видны из большей части Нью-Йорка. Мост — «двухэтажный», на каждом из «этажей» находится по 6 полос для движения автотранспорта.
Мост построен в 1964 году и назван в честь итальянского мореплавателя Джованни да Веррацано, первого европейца, вошедшего в бухту Нью-Йорк и реку Гудзон. До 1981 года мост был самым большим (по длине центрального пролёта) висячим мостом в мире; на сентябрь 2006 года — является седьмым в мире по этому параметру, и первым в США среди мостов такой конструкции.)
Паромные прогулки я отложил на потом, полагая, что это никуда не денется и ещё не вечер.
Всю следующую неделю, травма моего пальца служила мне уважительной причиной, и я мог не думать о работе. Складские заработки и положительно разрешившийся вопрос о рентной плате за август месяц, позволяли мне радоваться туристическому бытию. Мои вечерние теннисные свидания с Мэгги скрасились постоянной ракеткой - сувениром на долгую и добрую память о Центральном парке Нью-Йорка.
А скоро я получил по почте и карточку с персональным номером соцобеспечения, и это напомнило мне о делах, которые я мог бы сделать даже с больным пальцем. Поинтересовался у Саши, где он хранит свои сбережения, и он рекомендовал мне CitiBank с ближайшим отделением на King’s HWY. (Citibank (Ситибанк) — крупнейший международный банк, основанный в 1812 году как City Bank of New York, затем First National City Bank of New York. Сейчас Citibank — подразделение Citigroup, гигантской международной корпорации в области финансовых услуг. С марта 2007 года это крупнейший банк США среди холдингов.
Citibank действует на территории более чем ста стран по всему миру. В России и странах СНГ Citi представляет ЗАО КБ «Ситибанк».)
По его совету, я собрал паспорт, свежеполученную карточку собеса, почтовый конверт, в котором прислали её, и со всем этим отправился в банк. Там я обратился к женщине, дежурившей на приеме, и доложил ей о цели своего визита. Она указала мне, куда следует обращаться по этому вопросу. Я присоединился к нескольким посетителям, ожидавшим приёма. Свои вопросы они решали быстро. Вскоре пригласили и меня.
Служащий, парень среднего возраста, предложил присесть и приготовился выслушать меня. Я заявил, что хотел бы открыть в их банке обычный, сберегательный счёт. Тот пожелал взглянуть на документы, удостоверяющие мою личность. Я подал ему свой паспорт и карточку собеса.
Сначала он внимательно рассматривал герб на моей паспортине, как будто именно эта деталь имела наиболее важное значение при открытии банковского счёта. Затем, бегло изучил содержание паспорта. Закончив с паспортом, он взял карточку собеса, извинился и просил подождать минутку. Отлучился на несколько минут. Как я полагаю, он обратился за информацией, подтверждающей мою личность. Теперь, с помощью присвоенного мне номера, им достаточно было прибегнуть к своим компьютерным бюрократическим архивам, и они могли установить: кто я и откуда.
Вернувшись, он пояснил мне, что если на моём счету - менее 300 долларов,- из моих сбережений будут ежемесячно высчитывать по три доллара за обслуживание. Если же мой баланс будет от 300 и выше, тогда на этот счет будет начисляться какой-то процент. Я выразил согласие с их условиями и служащий сел за компьютер. Он внёс мои данные, уточнил каков мой сегодняшний вклад, получил от меня 700 долларов и, закончив эти процедуры, снова разъяснил мне.
   - Вот вам квитанция о вашем взносе. В дальнейшем, вклады можно делать, заполняя приходные ордера. При этом следует точно указывать номер счёта. Банковскую карточку для пользования автоматами АТМ мы приготовим и вышлем вам почтой. Для пользования ею, надо будет подойти в любое отделение нашего банка, задумать и запомнить четыре цифры. Остальное, сделают служащие банка. Всё понятно, вопросы есть?
   - Понятно. Спасибо, - ответил я.
   - Тогда, всего хорошего.
Сумма, оставленная на текущие карманные расходы, как-то досадно быстро и незаметно рассеялась на транспортные услуги, продукты и прочие уличные радости. Новый режим хранения сбережений давал мне понять, что, если я не сдамся на галеры, то моё банковское начинание быстро иссякнет. Других путей оздоровления неустойчивого баланса я не находил. Увы…
Последние дни Саша тоже нерегулярно выходил на работу. Как я понял, постоянного места у него не было.
Как-то проснувшись не так уж рано, мы встретились с ним на кухне, и, попивая кофе, выяснили, что ни у одного из нас нет на сегодня никаких планов. День был нежаркий, временами моросил дождик. Пляж исключался. Саша, как человек, проживший здесь целый год, обещал, что теперь таких пасмурных деньков будет всё больше. А осенью дождь станет обычным явлением.
Договорились до того, что сегодня, в прохладный, непыльный день можно немного и поработать. Саша предложил пройтись на панель в Borough Park, и если подвернется что-нибудь подходящее, то сдаться на несколько часиков.
На этом уличном сборище трудовых резервов в последний раз я был пару месяцев назад. Теперь они, вероятно вынужденно, сместились с улицы в тихий, безлюдный переулок, и ожидание работодателей обрело пассивные формы. Время от времени, кто-нибудь заезжал сюда и подбирал по 2-3 работника. Похоже, ещё не все знали о перемещении работников в этот переулок. И движение явно притихло. Несколько ребят сидели на ящиках и убивали время в ожидании. Все они расположились на одной стороне переулка, на тротуаре под металлической сеткой-ограждением. На другой стороне переулка тоже был тротуар, но там размещались всякие складские помещения. Склады наглухо и безжизненно заперты. На всех дверях и воротах вывешены объявления о сдаче в аренду и продаже. Я прихватил ящик и перешёл на другую сторону, там присел и уткнулся в чтение газеты. Не прошло и получаса, как на наш переулок заползла патрульная полицейская машина с двумя служивыми. Вероятно, они знали о местонахождении этого собрания и в качестве профилактики наведывались сюда. Остановившись напротив группы ожидающих, один из полицейских, сидящий рядом с водителем, сделал какое-то замечание для всех. А второй, что сидел за рулем, обратился ко мне, - просил уйти от двери склада. Я не стал спрашивать, почему, молча встал и хотел перейти на другую сторону, но тот скомандовал мне забрать и ящик, на котором я сидел.
Полицейские уехали, а я выбрал себе новое место в нескольких шагах от основной группы и собирался вернуться к чтению газеты. Но заметил, что ко мне направляется один из работников.
Вот уж неожиданность! Последний раз я видел этого товарища ещё в 80-х годах.
Когда-то, учась на втором курсе в Одесском университете, я снимал квартирку на улице Островидова, напротив общежития. Чуть позднее, ко мне подселился ещё один студент с нашего факультета, на курс старше. Звали его Тимур Векуа, сам он из Абхазии. Вскоре после подселения, к нему стали приходить в гости кавказские земляки. Некоторые из них - его сокурсники, один - мой сокурсник. Среди них также частым гостем был и Витя, уже не студент, но живший в Одессе тоже где-то на улице Островидова. Витя, так же, как и эти ребята, когда-то приехал в Одессу из Абхазии и поступил учиться в какой-то институт. Но не доучился, зато женился и остался жить в Одессе.
Так как в арендованной с Тимуром квартирке мы жили без хозяев, то гости к нам приходили слишком часто. Витя, единственный из всех бывавших у нас - не студент и несколько постарше. Чем он занимался, сказать было трудно. Но постоянно чем-то озадаченный, он куда-то спешил на своих “Жигулях”. Когда Витя расслаблялся, то частенько возвращался к одному фрагменту из своей биографии. Это была печальная история о том, как бывшая жена уехала к маме в Америку, а Витя, остался в Одессе…
В конце 70-х годов, когда брежневские власти попустили выезд евреев из СССР на постоянное место жительства, Витина жена решила съехать к маме, которая уже находилась в США. И своего мужа - Витю, приглашала. Уговаривать его не надо было, он откликнулся на её предложение как пионер. Но кроме множества прочих бюрократических препятствий, Вите предстояло преодолеть ещё и отрицательное отношение его родителей к этой затее. Более того, ему необходимо было получить от родителей нотариально заверенное согласие на отъезд сына. С этой целью, он поехал на родину в Абхазию. А там, неожиданно для себя, столкнулся с непреодолимым идеологическим упрямством отца, который при активной поддержке товарищей по партии, категорически отказал сыну. Витя не только не получил согласия родителей, он ещё и рассорился с ними. Вернулся он в Одессу ни с чем.
У его жены всё было готово к выезду. Пройдя утомительное бюрократическое чистилище, она понимала, что настроения и требования престарелых властей к лицам, отъезжающим на ПМЖ, маразматически непредсказуемы. В любой день, их согласие на чей-либо выезд из страны, могло быть заменено на обвинение и приговор. Поэтому, она не стала испытывать судьбу и уехала к маме. Витя же остался в Одессе. В конце концов, не в тюрьме же. Пожалуйста тебе; встречайся с друзьями… кино, театры. Кстати, в русском театре им. Иванова, можно было посмотреть постановку принудительно популярных в то время литературных произведений выжившего из ума генсека “Малая земля” и “Возрождение”. А также, «Загнанная лошадь» Франсуазы Саган. Но Витя больше любил заходить к нам в гости.
Позднее, когда я уже учился на последних курсах и жил в другом районе, то встречался с ним лишь изредка и случайно. От Витиных земляков и своих соучеников, я знал, что у него ничего не изменилось. Якобы, позднее он смог договориться с родителями, но той возможности выехать уже не было.
А в последний раз я встретился с Витей, когда уже работал в другом городе. Это были первые годы всеобщего прозрения, гласности, ускорения и перестройки… Пребывая в Одессе по делам, я совершенно случайно встретил его на улице. Поговорили на месте, вспомнили о наших общих знакомых. Он мало изменился, его безразличное отношение к происходящему вокруг, напоминало человека, досадно опоздавшего на свой поезд и основательно застрявшего на вокзале. После той встречи я его больше не видел, и ничего не слышал о нем.
Прошло лет 7- 8. И вот, на задворках Бруклина, в местах, куда сползаются русскоговорящие работники с целью подрядиться на случайную работёнку, я вижу Витю! Он, конечно же, узнал меня. Не скажу, что он сиял от радости, скорее наоборот: сконфузился…
Одет он был по рабочему, при нём портфель с инструментом. Он как-то неловко начал с того, что зашёл сюда, чтобы забрать какого-то паренька-подсобника. Но это скорее всего были одесские понты… Мои расспросы о нём и наших общих знакомых не вызвали у него положительной реакции. Он лишь коротко и ворчливо упомянул о двух своих земляках, которых я знал. И перешёл к теме о своих бруклинских успехах, как мастера по укладке кафельной плитки…
На благополучного жителя Бруклина он не был похож, поэтому я не стал ни о чём его расспрашивать. Да и он торопился куда-то. Посетовав, что не нашёл здесь своего подсобника, Витя сослался на неотложные дела и распрощался. Невесело, но и не смертельно…
В этот день, мы с Сашей, после утомительных торгов и внутренних колебаний, всё же сдались какому-то латиносу за пять долларов в час на неопределённые работы, где-то в Мэнхэттэне. Когда он привёз нас на объект, то это оказался старый трехэтажный дом где-то в центре района Harlem. Если бы мы знали, что это, и где это - то вряд ли согласились бы на такие условия. Но коль уж приехали, то поинтересовались, что же от нас требуется? А хотел наш работодатель, чтобы мы очистили от хлама второй этаж, где после пожара, собирались делать ремонт. Зрелище этого полу сгоревшего африканского наследия, кроме тошноты, ничего другого у меня не вызывало. Я предложил Саше пошабашить, не начиная. Он колебался. Неуверенно предложил поработать хотя бы часа три. Если бы не его поддержка, я бы не взялся за это дерьмо.
Наш работодатель выдал нам рабочие перчатки и указал на контейнер возле дома, куда следовало складывать весь хлам. Задача была до безобразия простой, грязной и местами невыносимо вонючей. Лишь благодаря взаимной поддержке, чувству юмора и человечному участию работодателя, мы, худо-бедно, подчистили этот зверинец. В этот день Саша пополнил свой словарный запас такими новыми словами, как drudgery, stench… Он вылавливал из моих разговоров с работодателем наиболее сочно звучащие слова, а затем спрашивал их значение. Так он постигал английский язык.
Во время перерывов мы заходили в продовольственную лавку. Похоже, это было единственное функционирующее заведение в этом квартале. Судя по архитектуре, все дома в районе были уважительного возраста и добротного качества. Но на всём наблюдались разрушительные следы современных обитателей. Почти все окна выбиты и задраены фанерой. Стены домов снаружи и внутри расписаны уличными художниками. Ни деревьев… ни цветов. Тротуары, особенно у подъездов и у входа в продовольственную лавку, обильно заплеваны жевательными резинками, которые мерзко подлипают к подошве обуви. Казалось, что пожар был не в одном доме, а во всем Харлеме. Все улицы запущены и безжизненны, словно после недавнего артобстрела.
Однако, к середине дня, из тёмных, казалось бы, нежилых домов, начали выползать, как тараканы, чёрные, чем-то недовольные афроамериканцы. Они сонно и бесцельно слонялись по улицам. На определенных углах, и особенно у продуктовой лавки, собирались группками. Перетирали какие-то свои делишки, исчезали где-то в подворотнях и снова выползали на улицу. Складывалось впечатление, что владельцы этих домов давно махнули рукой на собственность, и жизнь здесь шла по каким-то своим неписаным, чёрным законам, вмешиваться в которые было хлопотно и бесполезно. Чтобы навести элементарный санитарный порядок в этой части острова, необходимо интенсивное “хирургическое” вмешательство по отношению к гражданам, обитающим здесь… запущенный и трудноизлечимый вопрос. Завези меня сюда с закрытыми глазами и дай взглянуть на этот уличный зверинец, я бы и не догадался, что это всего лишь в нескольких остановках метро от Центрального парка. Прогулявшись из одной части острова в другую, можно посетить два разных мира, точнее, две различные Америки.
По окончанию нашей работы, работодатель уплатил нам, как договаривались, добавил на транспортные расходы и мы ушли. Мы шагали по заброшенным улицам и отмечали, что выполненная нами сегодня работа по расчистке одного этажа - всего лишь капля в океане чёрного хаоса. На своём пешем пути мы лишь дважды встретили белых людей. Это были двое поляков, судя по рабочей одежде, оказавшихся здесь с той же целью, что и мы. И трое полицейских, увешанных полными комплектами средств воспитания. Они сами обратили на нас внимание и спросили:
   - Парни, у вас всё в порядке? Возможно, они имели в виду наши головы. А я спросил их, на верном ли мы пути к станции метро?
На станции сабвэя мы почувствовали себя белым недоразумением на чужой территории. По мере продвижения поезда к центру острова, состав пассажиров светлел.
В связи с нашим скорым выездом из квартиры, хозяин начал поиски новых арендаторов. Предупредил нас, чтобы ко дню освобождения квартиры, мы вынесли всю свою мебель.
Весь этот бытовой скарб: диваны, журнальные столики, телевизоры, пылесосы и вентиляторы сносились с улиц Бруклина. Саша жаловался, припоминая, как тяжко они с Игорем обзаводились диванами. Один телевизор сюда притащил я, хотя в комнатах и на кухне уже стояли таковые. Я просто не мог оставить его на улице и допустить, чтобы утром приехали мусорщики и закинули вполне сносный, рабочий телевизор в утробу своего прожорливого специального грузовика.
В Бруклине существовали такие неписаные правила: если выставленный на улицу электробытовой прибор был ещё в рабочем состоянии и пригодный для дальнейшей эксплуатации, то этот факт обозначался наличием сетевого шнура. Если же громоздкий прибор, хотя и целый внешне, но без сетевого шнура - означало его нерабочее состояние и предупреждало от бесполезных перемещений тяжести.
Катаясь со Славкой на его просторном автомобиле по вечернему Бруклину, трудно было оставить без внимания беспризорный телевизор. Некоторые дары улицы можно было бы отправить на Украину, и этим скрасить бытность каким-нибудь пенсионерам, коварно обворованным бандой “народных” слуг. Но, к сожалению, бытовая электросеть в Америке существенно отличается от европейской. Вместо привычных для нас 220 вольт и 50 герц, здесь применяется 120 вольт и 60 герц. А это потребовало бы некоторую реконструкцию трансформатора. Более того, что до теле и видеотехники, то здесь наша бытовая несовместимость усугубляется ещё и разницей систем. Вместо наших европейских систем Secam и Pal, их телевизоры и видео работают в системе NTSC.
Готовясь к отъезду, надо было ограничиться одной сумкой, а со всем остальным имуществом расстаться. Я известил Юру и Славу о раздаче нажитого имущества, и они кое-что выбрали для себя.
Славка жаловался, что чёрные соседи открыли капот его автомобиля и спёрли аккумулятор. Он уже был готов купить новый, но дотащить такую тяжесть ему одному не под силу. Просил меня помочь.
В один из бездельных дней он зафрахтовал нас с Сашей на это дело, и мы подыскали в одной из многочисленных автомастерских на Coney Island, подержанный, но рабочий аккумулятор. Пока мы дотащили его до машины, в адрес тех, кто задал нам эту проблему, было послано столько проклятий, что они должны были почувствовать это, несмотря на разницу в языках.
Когда, наконец, установили аккумулятор, предприняли попытку оживить монстра. Но стоило нам включить общее бортовое питание, как все приборы стали работать в непредсказуемо хаотичном порядке. Включаешь радио, а работают стеклоочистители… Зажигание, - вообще не включается.
Понаблюдав за всем этим техническим хаосом, мы решили, что электронное управление в автомобиле пришло в состояние полного расстройства. Автомобиль обезумел и не поддавался управлению. Вынув из него аккумулятор и ещё кое-что, Славка махнул рукой на свое незаконнорожденное детище.
Жить нам с Сашей на этой квартире оставалось дней десять. Ещё не ведая, куда съедим отсюда, мы доживали август месяц в состоянии чемоданном. Улаживали отношения со своими друзьями-приятелями, прикупили Саше фотоаппарат, который обошёлся ему в 220 долларов, оплатили счета по коммунальным услугам. Занимались чем угодно, лишь бы не работать.
В один из дней я заехал в East River Park и посетил теннисный клуб, который много раз наблюдал с Вильямсбургского моста. Там было кортов восемь, с традиционным твёрдым покрытием, зелёного цвета. Я занял свободный корт и приступил к поискам доступного способа исполнения подачи. Но, спустя минут 15, ко мне обратился пожилой мужчина и спросил, не поиграю ли я с ним?
Отказывать я не умею... Потихоньку приспособились, и, наверное, около часа поиграли в перекидывание мяча. Стало жарко и мы ушли в тень, присели на скамейке. Познакомились и разговорились. Боб пожелал и в будущем играть со мной. Я не стал касаться вопроса своего смутного туристического будущего - просто обменялись телефонами. Пока мы с ним трепались о всяком, к нам присоединилась его знакомая Лаура. После ухода Боба, ей тоже захотелось поиграть. Я не отказал. Подобная партнерша в Бруклине у меня уже была, и я как “танцор” с некоторым опытом, быстро уважил пожилую женщину. Но мы больше разговаривали, чем играли. Это было интересней, чем бегать за непредсказуемыми мячами. Расставаясь, она в знак своего дружеского расположения ко мне, вручила свой номер телефона, по которому я так и не позвонил.
Через недельку во Flushing Meadows Park, Queens должен был начаться теннисный турнир “US Open”, о чём всё чаще можно было услышать по местному радио и телевидению. В качестве участника меня на этот турнир не приглашали. Но я подумывал съездить туда на экскурсию, любопытства ради.
Однако события последней недели изменили мои туристическо-спортивные планы.
В один из будних дней мы с Сашей вышли на панель. Прибыв на исходную позицию, мы нашли там всё ту же грустную картину ожидания. Но долго там не пробыли. Саша вступил в переговоры с двумя поляками, подъехавшими специально, чтобы подрядить подсобных работников. Из беглого предварительного разговора с ними, мы узнали, что им нужны помощники на ремонте крыши. Объект находился где-то в New Jersey, они обещали доставлять нас туда и обратно, и платить по 6 долларов в час. Мы согласились.
По пути к месту, что заняло минут 30-40, узнали: работы много, не на один день. И если мы сработаемся, то возможна кооперация с перспективой на какое-то будущее. Имея некоторое представление о поляках, как партнёрах, я не придавал большого значения тому, что они пшекали нам. Меня больше интересовало, что я мог наблюдать из окна автомобиля. Завезли нас куда-то в глубинку штата Нью Джерси. Объектом оказался жилой кондоминиум.
Это такой жилищный кооператив, в хозяйстве которого не только жилое здание, а и немалый участок земли вокруг. Коммунальная территория обустроена автостоянкой, спортивным комплексом с бассейном, теннисными кортами и просто - ухоженные травяные газоны, и цветочные клумбы.
Таких жилых комплексов очень много по всему штату Нью-Джерси. А у главных дорог располагаются торговые центры (mall), где можно найти всё необходимое, от продовольствия до кинотеатра.
Проезжая через территорию штата Нью-Джерси можно видеть непрерывную цепь мелких населённых пунктов, гармонично рассеянных среди лесов и садов. Все пункты объединены сетью автодорог разных масштабов. Большинство жителей штата не представляют себе жизнь без автомобиля. Ибо даже закупка продуктов связана с поездкой в торговый центр, а многие и на работу каждый день ездят в соседние штаты Н-Йорк и Пенсильвания.
Вдоль автотрассы постоянно видишь указатели с названиями населённых пунктов. Но они так малы и незначительны, что местные жители, сообщая свой адрес, больше обращают ваше внимание не на название населённого пункта, а на номер дороги, направление и номер выхода с дороги, который и приведёт к нужному месту. Если, конечно, они хотят чтобы вы отыскали их.
Когда нас доставили на объект, работа там уже шла полным ходом. На крыше и вокруг жилого корпуса суетилось немало рабочих. Ещё и нас из Бруклина сюда притащили.
Ясно было одно, что экскурсия по дорогам штата Нью Джерси окончена и сейчас начнется основная программа… Здравствуй, Грусть! Это снова я.
У меня ещё не зажил палец от прошлого места отбывания, а я прибыл на другое. Место было действительно новое, и это несколько скрашивало ситуацию. Денёк начинался чудный - мечта туриста. Теннисные корты во дворе чётко разлинованы и никем не заняты. К бассейну уже сбежались несколько бегунов-физкультурников. Кто-то плавает, другие выполняют свой комплекс утренних физических упражнений. Меня вернули к реальности представлением ещё одного поляка, постарше. Он-то и оказался нашим работодателем, который поручил своим работникам подрядить ещё двоих подсобников.
Суть дела, с его слов, заключалась в том, что таких жилых комплексов, нуждающихся в различных профилактических ремонтах, здесь много. Но немало и подрядчиков, готовых выполнить эти работы. Отсюда и такая гонка: закончить с одним заказом и поскорей приступить к новому. Наш работодатель получил здесь подряд на ремонт определенного сектора крыши и выполнял его с двумя земляками. Однако, увязнув в подсобных, вспомогательных, работах, они решили, что лучше для этих работ пригласить помощников. Итак, они будут выполнять основную работу, а мы, как подсобники, “куда пошлют”.
Мы переоделись и нас пригласили на крышу. Двухэтажный дом, окруженный травяными газонами и цветочными клумбами, каждое утро обрастал массой всяких технических приспособлений: лестницы, компрессоры, шланги, электрошнуры. Взобравшись на крышу, я почувствовал, что небольшой наклон поверхности крыши создает ощутимое неудобство для ног. А чёрное рубероидное покрытие быстро нагревается и пышет смолянистым, удушливым жаром. С верхушки крыши открывался чудесный вид. Вокруг сочные, подстриженные травяные просторы, теннисные корты, голубое пятно бассейна и здание гимнастического зала и административного управления. Перед домом - асфальтированное пространство для парковки.
Если пропустить эмоциональные и технические подробности, то можно коротко и просто сказать, что с этого погожего августовского денька начался новый период моего пребывания в этой стране, который образно можно обозначить как “кровь, пот и слёзы”.
Насколько я понял поставленную перед подрядчиками задачу, вся эта ремонтная затея была вызвана лишь тем, что некоторые фанерные листы, которыми покрыта крыша, оказались недоброкачественными и начали прогнивать. Их-то и надо было заменить. По моим советским понятиям - не стоило бы, и затевать весь этот ремонт, вполне прочная крыша…
Фанерная поверхность была тщательно покрыта рубероидными листами (shingles). Поэтому, сначала всё это необходимо сорвать, очистить фанеру, а уж затем, как можно оперативно удалить непригодные листы фанеры и на их место поставить новые. После этого, следовало вновь покрыть фанеру рубероидом. Последняя операция считалась наиболее ответственной, требовала соблюдения технологического процесса, и как завершающая, обеспечивала водонепроницаемость и эстетичный вид крыши.
От нас требовалось: сорвать старое покрытие, сбросить весь этот хлам с крыши, очистить фанеру от оставшихся гвоздей и прочего мусора, а затем доставить на крышу необходимый стройматериал. Что ещё об этом можно сказать?
Слава Богу, у них там оказался один на всех - автоподъемник, который по нашим просьбам, подавал всё необходимое на крышу. Но даже перетаскивать весь этот строительный материал с подъемника на определённые участки крыши, таская тяжести по наклонной поверхности под солнцем… Этого было достаточно. К середине дня, когда солнце поднялось и стало уже не ласковым, как было утром, а пришибающим, мое времяпровождение на крыше являло собой убийственный контраст тому, что происходило вокруг бассейна. Жизнь у бассейна тоже активизировалась. Только наибольшей тяжестью, которой люди утруждали себя там, это 300-граммовые банки охлаждённых напитков. У бассейна стоял автомат-холодильник, выдающий за 50 центов банку с Колой. У нас на крыше такого автомата не было, поэтому я отлучился с объекта и сбегал к этому автомату у бассейна. Никогда ещё обычная содовая вода не казалась мне такой вкусной!
Бывали душные дни, когда, гуляя по Нью-Йорку, я носил с собой бутылку с холодным питьём и удивлялся тому, как быстро иссякает содержимое. Но это была иная жажда. Сейчас питьё пожиралось с какой-то полу осознанной животной жадностью.
Перед тем, как сбрасывать с крыши строительные отходы, мы должны были расстелить под домом пластиковое покрытие и прикрыть фанерными щитами окна первого этажа. Эта подготовительная возня на земле, частично в тени, была наиболее лёгкой работой из всего выполняемого нами.
В обеденный перерыв кто-то съездил в супермаркет, привез холодное питьё и чего-то покушать.
Аппетит пропал, зато вода потреблялась не в меру.
В этот день наши коллеги заканчивали участок работы. Покрывали крышу листами рубероида трудно доступный участок крыши. Они расположились на самом краю, и прибивали листы рубероида в строго определённом порядке, используя для этого специальные пневматические пистолеты, которые заряжались короткими алюминиевыми гвоздями с широкими шляпками. Мы же, должны были подтягивать шланги компрессора, когда надо, спуститься на землю и заправить его бензином или переместить в нужное место. А также… вовремя подавать им всё необходимое для непрерывного процесса. Без нашего участия у них была бы не работа, а мартышкин труд.
Вечером стали съезжаться жильцы. На дворовых кортах появились игроки. Вечерело. В окнах замигали телевизоры, а мы продолжали своё дело. Наши польские коллеги в потемках ползали по краю крыши, лезли из кожи вон, чтобы добить сегодня этот участок. Нас же, сослали на землю, убирать всё, что мы сбросили с крыши. Работа была до отупения “интересной”: подбирать строительный мусор и носилками стаскивать в контейнер. Тем не менее, занимаясь этим, мы могли хотя бы поговорить о своих делах. Обсудить было что. Сегодня мы должны были решить что-то относительно нашего дальнейшего участия в этом изнурительном трудовом процессе.
Другие бригады также гнали квадратные метры до наступления полной темноты. Все эти люди казались мне тяжелобольными. Мы, начавшие работать здесь после 9 утра, уже намотали 11 часов; а большинство этих профессионалов молотят с раннего утра, и им всё мало.
Собирали инструмент и оснастку уже в полной темноте. Складывали всё в грузовой микроавтобус нашего польского босса. Он был явно доволен результатами сегодняшнего рабочего дня.
Переоделись, расселись по машинам и выехали. Никто не касался вопросов об оплате нашего сегодняшнего участия и дальнейших отношений. Мы пока тоже ожидали.
Когда уезжали с рабочего места, было около девяти часов и на объекте уже никого не было. Я сомневался в том, что при работе в таком режиме меня надолго хватит.
Босс ехал на своем микроавтобусе впереди, а мы следовали за ним на той же легковой машине, которой нас привезли из Бруклина. Через несколько минут мы заехали на стоянку во дворе такого же кондоминиума, и припарковались. Наше пребывание в этой компании затягивалось. Оказалось, здесь жил босс. И теперь надо было выгрузить из микроавтобуса компрессор, раскладную лестницу и занести всё это в коридор его квартиры. Когда всё было сделано, и мы могли, наконец, ехать домой, они поинтересовались о наших впечатлениях. В ответ, мы тоже спросили, когда можем получить заработанное сегодня? Польский босс дружелюбно предложил нам поработать с ним недельку, после чего и рассчитаемся, и решим вопрос о дальнейшем сотрудничестве. К тому времени, он ожидал получить оплату за оконченный объект, а также определиться с новыми подрядами. Звучало пше-сладко… Но беспокоил один вопрос:
   - А какие гарантии того, что, отработав на вас неделю по 12 часов в день, мы получим свои деньги? - спросили мы почти хором.
   - Хлопаки, я вас понимаю, сам так начинал в этой стране. Теперь вы знаете, где я живу. Я оставлю вам свой телефон. В конце концов, со мной здесь живёт жена и малый ребёнок и у меня полно работы вокруг. Ну, куда я денусь? Сейчас я дома запишу, сколько часов вы сегодня отработали и в дальнейшем буду вести учёт. По мере освоения вами этой работы, буду набавлять вам оплату.
   - Сколько же часов ты запишешь нам сегодня? - поинтересовался я.
Они посовещались на месте и решили, что сегодня мы проработали на них одиннадцать с половиной часов.
Я мысленно прикинул себе, что домой вернусь не ранее 11, и общее время, потраченное на работу и переезды, составит 14 часов. И за весь этот геморрой, предполагается, что нам заплатят около 70 долларов каждому. Я промолчал, решил обсудить свои грустные расчёты с Сашей. Но босс, словно догадался, о чём я подумал, и прокомментировал мои расчёты.
- Конечно, это не дело: ездить каждый день из Бруклина в Нью-Джерси. Путь слишком длинный. Если вы решите работать с нами, то надо снимать жилье поближе к работе.
Остановились на том, что завтра нас также, только к восьми утра, привезут на объект, и мы продолжим работу.
В Бруклин вернулись в одиннадцатом часу. Наши польские сотрудники жили далековато от нас, в минутах 30 хорошей ходьбы. Договорились встретиться завтра в семь утра на этом же месте.
Домой пришли к 11. Сообщения на автоответчике от Мегги, которая, обещает ожидать меня на теннисных кортах, и от Оноды с его экстренными новостями - прозвучали как из иного мира и едва достигли моего отупленного тяжким трудом и жарким солнцем, сознания. Пока помылись-поели… спать легли около полуночи. Будильник завели на шесть часов.
Сон был тяжёлый. Реакция на будильник нервозно-болезненная. Выспавшимся и отдохнувшим я себя не чувствовал. Мы признались друг другу в том, что если бы вчера получили деньги за те 11,5 часов работы, то сейчас бы сладко спали, позабыв свои вчерашние обещания и не слыша будильника.
Наспех собрав себе что-то на обед, мы вышли из дома и молча побрели на место встречи. Улицы ещё тёмные и безлюдные. Состояние такое, будто спал всего час. Ощущение тела, словно меня тяжелым мешком пришибли. Наши польские коллеги приехали с опозданием минут на 20 и на другой машине. Вид у них был такой же сонный и усталый. Ехали молча. Заднее сиденье их пижонской спортивной машины Pontiac, было неудобно тесным. Но Саша смог уснуть. Завидуя ему, я сидел рядом и тупо бодрствовал.
Когда мы приехали, босс был уже на объекте. Некоторые энтузиасты уже работали на крыше. Я с болью и горечью представлял себе предстоящий рабочий день. Босс, вероятно, имел богатый опыт такой жизни и знал, что всем нам сейчас необходимо выпить кофе. Он уже всё заботливо приготовил, и только после приема порции кофе, призвал нас разбирать оснастку.
В этот день он снарядил нас, как полноценных членов его бригады, специальными плотницкими поясами с многочисленными ячейками для инструмента, гвоздей и прочего. Профессиональная амуниция отягощала меня физически и усугубляла и без того мрачное состояние духа.
Я лазил по крыше в этом поясе-ярме с молотком и специальной лопаткой для срыва покрытия. Выполнял и осваивал порученную работу, чувствуя, как эта горячая крыша пожирает мою плоть.
В кроссовках хлюпал пот, вода пилась автоматически, как восполнение пролитого, в мыслях - проклятия и сомнения!
В этот день нам поручили срывать крышу на новом участке, а наши коллеги начали ремонтировать и крыть участок, который мы расчистили вчера. По соседству с нами работали двое ребят из Украины. Один из них - Женя, он приобрёл себе пневматический пистолет и крыл крыши самостоятельно, как субподрядчик. Платили ему сдельно, за конкретно выполненную работу. В качестве помощника-подсобника, с ним работал мальчик ассистент Серёжа из Бруклина. От Жени мы узнали, что работу, которую мы выполняем, можно получить от любого подрядчика. Черновую, подготовительную, - с оплатой по шесть долларов за час, или сдельно за метры квадратные, здесь уступит всякий, ещё и будет благодарен. Кроме того, он рекомендовал нам, в связи с работой здесь, переехать жить поближе. Относительно жилья мы узнали от него же: сейчас можно поселиться в одной из свободных комнат, в доме, где живет он с Серёжкой и другими польскими работниками. На всякий случай, мы взяли у него телефон. Рабочий день закончился также, благодаря наступившей темноте. Иначе бы, эти идиоты ни за что не слезли с крыши.
Домой возвращались по тёмному. Дорога в это время была относительно свободна. Ехали быстро, радиоприёмник принимал станции, которых не было в Нью-Йорке. Периодически, вдоль трассы возникали ярко и разноцветно освещённые торговые центры и заправочные станции. Но мы нигде не останавливались, словно наше жизненное пространство было строго ограничено крышей в дневное время суток, и сном в Бруклине ночью. Всё.
Мы даже ни о чём не разговаривали в течение 30 минут совместной езды. Были опустошены во всех смыслах. Хотелось поскорее добраться домой, принять душ и уснуть. Пустота и отчужденность с трудом заполнялась и скрашивалась радио музыкой и мелькающими вдоль трассы огнями.
На следующее утро всё повторилось. Усталость накапливалась и становилась всё более ощутимой.
Из разговоров с Женей мы черпали всякую информацию о возможных путях нашей адаптации в штате Нью-Джерси. Также, мы всяческими способами старались экономить остатки физических сил. Мы облюбовали некоторые виды работ, позволяющие время убить и себя пощадить. Собирая вокруг дома строительные сбросы, мы оказывались вне видимости для наших коллег на крыше. На земле мы могли отдохнуть от солнца и неудобного скоса крыши. Однако, двое наших сотрудников-попутчиков, заметив это, стали ворчать в наш адрес. Они хотели, чтобы мы поспевали и подчищать на земле, и подсоблять им на крыше. Бригадир, как наш общий босс, и человек постарше возрастом, терпеливо и мудро примирял нас и призывал сохранять добрые отношения.
Но после работы, когда мы оказывались вместе, они впереди, а мы на заднем сиденье, отчуждение между нами плотно заполняло тесный салон их спортивной машины. Ехали молча и расставались до следующего утра с взаимным облегчением.
В субботу, когда наш бригадир куда-то отлучился, и мы работали вчетвером, солнце палило нещадно. Автоподъёмника, на котором работал американец, в этот день не было. Нам пришлось таскать листы фанеры из контейнера к дому, а затем затаскивать их на крышу вручную, с помощью каната. Обвязывали лист фанеры, затем поднимались и вдвоём затягивали его на крышу. Этот мартышкин труд ничего не менял в условиях оплаты, но существенно отягощал нашу работу физически и убивал морально. К тому же, это занимало дополнительное время, и немалое. Наше терпение было переполнено тем, что один из панов плотников, который помоложе, взял на себя полномочия бригадира и начал покрикивать на нас. На его профессиональный взгляд, пока мы сачкуем, а ему, бедному, приходится всю работу тянуть одному. В его замечаниях проявилась накопившиеся неприязнь и раздражение. Мы охотно ответили взаимностью.
Позднее, когда приехал бригадир, у них состоялся разговор о нашем дерзком поведении. Бригадир подозвал нас и пожелал выслушать наши претензии. Я доложил ему об очевидных фактах. О том, что мы физически не можем: одновременно, и доставлять вручную фанеру из контейнера на крышу, и подавать ему всякую мелочь. Дураку должно быть понятно, что без автоподъемника мы тратим больше времени и сил! Да ещё и выслушивать упрёки.
Бригадир, при всём своём искреннем желании сохранить дружеские отношения в бригаде, понял, что стороны настроены неприязненно, и едва терпят друг друга. Порешили на том, что для субботы, этого более чем достаточно. Для всех лучше будет, если на этом закончить и сделать перерыв до понедельника.
Уезжая, мы просили бригадира подготовить к понедельнику нашу зарплату. Тот обещал.
В Бруклин вернулись рано, что было уже приятно. Поляк, который постарше, хотел знать: встречаемся ли мы в понедельник утром? Или как? Мы ответили, что нам предстоит решить некоторые бытовые вопросы, и всё зависит от результатов нашего переезда. Обещали позвонить. Иными словами, мы остро нуждаемся в отдыхе от вас и вашей интересной работы, за которую ещё надо получить деньги.
Я был счастлив, словно меня за примерное поведение условно досрочно освободили. Наконец-то, у меня есть полдня и завтра целый свободный день. Я не знал, что мне делать, отсыпаться или гулять.
Однако, завтра - последний день августа и в понедельник мы должны освободить занимаемую нами квартиру. В запасе у нас было предложение Жени. И мы могли переехать в какой-то город Trenton и подселиться в доме, о котором он рассказывал нам. Там предлагалась отдельная комната на двоих, по 150 долларов с каждого в месяц. Там же можно и подрабатывать на этих крышах, только не в таком самоубийственном режиме.
Дома, автоответчик передал мне физкульт привет от Боба. С некоторым затруднением, я припомнил, кто это такой. И действительно сожалея, о том, что жизнь заносит меня в чуждую мне среду, я перезвонил ему и заявил о своей физической неспособности встретиться в теннисном клубе. Ни сегодня, ни завтра. Увы! После такой рабочей недели я поверил в то, что некоторые работы могут превратить человека в обезьяну, во всяком случае, приблизить его к этому состоянию.
Несколько позже, Саша позвал меня к телефону. Я полагал, что это Онода или Мэгги. Не сразу понял, с кем разговариваю и даже переспросил, ибо не смог узнать по голосу. Оказался - мой земляк, с которым мы расстались ещё в начале июля в хасидском лагере. Его звонок был неожиданностью для меня.
Более двух месяцев назад я отправил ему в лагерь письмо со своим новым адресом и телефоном в Бруклине. Не получив ни звука в ответ, понял, что у него пропал интерес ко мне. Вполне по-американски…
Из короткого телефонного разговора с ним, я узнал, что лагерь закончился и теперь он где-то в другом месте. Он спрашивал, где и как я в Бруклине, а я спрашивал: почему он так запоздало объявился? Оказалось, что моё письмо пришло к нему… лишь пару дней назад.
В настоящий момент, о себе я мог лишь сказать, что завтра мы должны освободить квартиру и, вероятно, переедем в соседний штат. Нового адреса и телефона у меня пока не было. Действительно, он задал мне вопрос, на который трудно было ответить... разговор зашёл в тупик.
В этот день я встретился с Юрием и Славкой, известил их о своих намерениях переехать. Славка заинтересовался и просил позвонить ему с нового места. Я пригласил их зайти к нам и посмотреть наше нажитое имущество. Они кое-что выбрали из бытовой техники и забрали к себе. Затем, просто убивали время потреблением пива и праздными разговорами. После недели проведенной на крыше, такой досуг доставлял мне неописуемое удовольствие. На теннис меня не тянуло. Мутировал в пролетария.
Домой я вернулся поздно вечером. Саша отдыхал. Из его доклада я узнал, что состоялся телефонный разговор с Женей, и тот подтвердил возможность занять отдельную комнату в их доме. Нам было куда переехать.
Кроме этого, он доложил о прочих звонках ко мне. Снова звонил мой земляк, интересовался, не прояснилось ли что-то о моём ближайшем будущем. Саша ответил за меня, что будущее туриста абсолютно непредсказуемо…
По Сашиной просьбе и от его имени, я позвонил оператору телефонной компании и заказал отключить наш номер завтра в полдень. Оператор дотошно уточняла, кто просит об этом. По её требованию, мне пришлось назвать полное имя Саши, номер его карточки соцобеспечения и адрес, где подключён телефон. Проверив данные, она обещала отключение в указанное время, а также спросила, не хотим ли мы оставить какое-либо сообщение о себе для звонящих по нашему номеру. Например, “этот номер отключён, звоните по такому-то номеру”. Нового номера мы указать не могли, так как его у нас пока не было. Поэтому, ограничились обычным автоответом “этот номер отключён”.
Полякам-сотрудникам мы позвонили и сообщили, что в понедельник утром в условленном месте не встречаемся с ними. Но сами подъедем на объект к боссу за своими деньгами.