Америка глазами заблудшего туриста. Гл.10. The End. (Повесть)

На следующее утро, в воскресенье, когда нормальное человеческое большинство отсыпалось, мои соседи собирались на работу. Признак того, что их работодатели - евреи-ортодоксы. Отгуляли шабашную субботу, и начали рабочую неделю с воскресенья, игнорируя христианские традиции.
У меня всё было собрано; ключ от квартиры я сдал им ещё вчера. Мы вышли из дома в начале восьмого утра. У меня до отлёта оставалось уйма времени, и брать такси я не счёл нужным. Мы почти молча прошли с Сашей до ближайшей станции сабвэя Avenue P и вместе поехали поездом F. На какой-то остановке он сошёл, а я продолжил свой путь далее до Hoyt St, ближайшей станции, где проходят поезда А и С, следующие в сторону аэропорта.
В это раннее воскресное время пассажиров было совсем мало, а когда я сошёл на замызганной подземной станции Hoyt St, то оказался там и вовсе один. *“In case of emergency. Go to the token-booth. Token-booth clerks have phones to connect emergency medical services the police.”
*В экстренных случаях, идите к билетному киоску. Клерк имеет телефон и обеспечит связь со скорой помощью и полицией.
Спустя несколько минут, до меня окончательно дошло, что сегодня воскресенье и в это время определённые маршруты поездов, чтобы не гонять их попусту, ходят с большими интервалами.
Я стоял со своей сумкой, выдающей меня, как человека, собравшегося в путь-дорогу и, нетерпеливо ожидал поезда. Вокруг - ни единой души. Обшарпанная станция с несмываемыми следами чёрных обитателей освещалась неярким неоновым светом. Телефона-автомата не было, да и карманную мелочь я оставил дома. Мои карманы слегка отвисали, но внешне это не было заметно. Место идеальное для встречи и проводов заблудившегося туриста. Невольно припомнилась история Саши из Ленинграда. Я выбрал один из выходов на улицу, предполагая там возможное присутствие сонного работника метро, и приблизился к выходу. С обременительной сумкой (музобоз с компакт дисками) я уже мысленно расстался, если ситуация того потребует. А пока я упорно поджидал поезда.
Простоял минут 30-40 в этом безлюдном подземелье. Безоружный, без связи с внешним миром и одиннадцатью тысячами в кармах брюк. За это время я мысленно отметил присущее мне свойство влипать в экстремально дурацкие ситуации, последствия которых трудно и жутко предсказуемы. Я вспомнил о мудром совете местных жителей, иметь при себе несколько долларов для грабителей, если уж собрался побывать в местах возможного нападения. Я не собирался сегодня посещать такие места, но мелкие деньги под рукой у меня были, и это единственный аргумент, которым я располагал в своём уязвимом положении под землей.
Наконец, появился нужный мне поезд. Я вполне искренне помолился, чтобы он сделал здесь остановку, ибо расписание в определенное время и дни предполагает и пропуск некоторых станций. Мои молитвы совпали с расписанием поезда, и я радостно впрыгнул в вагон.
Ситуация в вагоне мало чем отличалась от станции. Здесь дремал единственный чёрный пассажир, который не обратил на меня внимание. Я занял место у стоп-крана и стал отсчитывать остановки. Ехать предстояло долго. В этом направлении я никогда не ездил и теперь отмечал по станциям, что районы эти преимущественно заселены чёрной братией. На последующих остановках в вагон стали заходить пассажиры, по мере их прибавления, я оказывался в окружении чёрных бродяг, по виду которых можно было предположить, что они ночевали на станциях метро. Некоторые были ещё сонными и не обращали на меня никакого внимания, а некоторые откровенно поглядывали на меня и мою сумку, как на некое недоразумение, провоцирующее их. Я сидел на своем месте, внешне не проявляя каких-либо признаков беспокойства и с надеждой ожидал, что на следующей остановке в наш вагон подсядут пассажиры и поприличней. Однако, контингент не менялся. В раннее воскресное время на этом маршруте катались только чёрные бродяги. Не будь я обременён материальной ответственностью, в обычных туристических условиях такая поездка мне показалась бы даже интересной, ибо я впервые ехал этим бесконечным афроамериканским маршрутом, и для меня это оказалась совершенно неизвестная сторона Бруклина. Станции сабвэя были отмечены колоритными следами обитателей, каждая остановка подобно иллюстрированной странице, показывала мне подземный мир черного Бруклина. Пролистав два десятка остановок, я так и остался единственным, случайным, белым пассажиром. Кроме чувства дискомфорта, временами граничащего с паническим страхом, я ещё раз познакомился с африканским наследием в Америке, и лишний раз убедился, насколько это другой мир.
Все эти люди, лежащие, сидящие, бродящие по станциям и вагонам, говорящие на каком-то своём языке, сами того не осознавая, представляли свой мир, культуру, мораль, ценности. Я со своими трудовыми сбережениями, билетом на самолет и планами на смутное украинское будущее, чувствовал себя в их окружении неким пришельцем с другой планеты.
Со стороны я наблюдал этот мир, отсчитывал остановки, желая поскорее вырваться на безопасную поверхность и добраться до своего финского самолёта. И в то же время, я осознавал, что убегаю хотя и от чужого и опасного, но любопытного и непознанного, о чём, возможно, буду вспоминать ещё много раз.
Наконец, моя остановка Howard Beach - JFK Airoport. Слово Бич в названии этой остановки было очень уместно. Здесь оказалось некое паломничество бичей, и по-прежнему, - ни единого белого человека. Выйдя на платформу, я попал в их активное окружение. Задержись я здесь на несколько минут - мне неизбежно уделили бы внимание.
Мне нужен был маршрутный автобус шаттл, курсирующий от этой остановки метро до аэропорта. Выход из подземки был не один, и я не имел понятия, который из них мне нужен. Огляделся в поисках указателей и заметил двух полицейских. Таких же чёрных, как и всё здесь, только в форме и при полной амуниции. Они были заняты тем, что ходили вдоль платформы и с помощью дубинок будили спящих на скамейках собратьев. На их команды подниматься и выметаться из станции обитатели реагировали вяло и недовольно. Полицейские нервно покрикивали на особенно упёртых, и слегка применяли дубинки.
Я направился к одному из них. Это был огромный увалень метра два ростом и центнера полтора весом. Вокруг его необъятной талии на поясе располагался полный арсенал воспитательных средств: кобура с пистолетом, наручники, подсумок с запасными обоймами, рация и прочая дребедень. В данный момент он пользовался дубинкой, постукивая ею по скамейкам, беспокоя залежавшихся бродяг.
Приблизившись к нему сзади, я вежливо окликнул его, как меня когда-то учили.
- Excuse me, Sir!
В ответ на мое робкое обращение, тот излишне резко повернулся назад и красноречивым жестом руки дал мне понять, чтобы я оставался на месте. Я поспешил внести ясность в свои намерения по отношению к нему, и выплеснул свой вопрос:
- Сэр, как мне пройти к автобусу на аэропорт JFK?
Тот обмяк, и лениво указал мне своей дубинкой направление к выходу. Я искренне поблагодарил его и поспешил к указанному выходу.
Присутствие на этой станции двух полицейских было уместным. Нетрудно представить, какой здесь был бы зверинец без их участия. Это единственный случай за всё время пребывания в стране, когда я искренне обрадовался полицейскому, и его незначительное содействие так поддержало меня.
Поднявшись по ступенькам, я вышел на улицу и сразу увидел автобусную остановку, на которой, подобно островку, кучковались несколько белых человек с дорожными сумками. Я, не раздумывая, влился в их кружок, и, расслабившись, стал ожидать автобуса.
Насколько я мог определить, некоторые белые пассажиры общественного транспорта были европейцами. Это заметно по тому, как они наблюдали за всем происходящим вокруг. А вокруг нас, на этой же остановке ожидали автобуса и местные жители, только здесь уже были и обычные чёрные обыватели, не только ярко выраженные бродяги.
Вскоре подошёл автобус. Маршрут от станции метро до аэропорта был бесплатным, то есть плата за проезд в метро включала в себя и эту транспортную услугу.
Автобус достаточно плотно заполнился, в большинстве это были местные жители, следующие не в аэропорт. Автобусный маршрут проходил через какой-то окраинный жилой район с многоэтажными жилыми домами и пустырями между кварталами. На остановках пассажиры больше выходили, и скоро в автобусе остались одни туристы. На территорию аэропорта автобус привёз всего несколько пассажиров.
Автобус объезжал аэропорт и делал остановки у отдельных секторов, обозначенных названиями авиакомпаний. Я спросил у водителя о Finnair, и тот обещал просигналить мне, когда доберется.
Нужный сектор я и сам заметил, ибо эта авиакомпания достаточно броско отметила своё расположение в аэропорту. Я и ещё несколько пассажиров сошли на этой остановке и направились к зданию аэровокзала.
Указатели привели меня на второй этаж. Там я нашёл места регистраций, но мой рейс пока не упоминался, у меня оставалось ещё несколько часов. Я взял возок для багажа и освободил себя от сумки. Прошёлся по вокзальному пространству, огляделся и выбрал себе место за столиком кафе. Людей в это время было совсем мало. Теперь, я оказался один среди работников аэропорта и одиноких пассажиров. Но это была совершенно иная атмосфера, в сравнении с той, - в полуосвещённом подземелье сабвэе.
Кафе ещё не начало работать, но я присел за крайний столик. Просто сидеть я не мог: сначала подумал позвонить кому-нибудь. Перебрал всех, но не остановился ни на одном телефонном собеседнике. Достал радио. Рассеянно проверил эфир, и остановился на радиостанции Classic Jazz. Длинная, сонная композиция Колтрэйна проникла через наушники в душу и положительно успокоила меня. Затем, я решил написать кому-нибудь письмо. Это лучшее, что я смог придумать в условиях возникшего многочасового ожидания рейса и в состоянии остаточного стресса. Хотя, можно было бы додуматься до сдачи билета и возвращения. А можно было оставить сумку на хранение, а самому, теперь уже налегке, покататься в метро, так как в будущем мне не скоро такая возможность представится. Времени для экспериментов хватало.
Но ничего подобного я не сделал. Достал бумагу и стал строчить письмо кому-нибудь. Скоро меня отвлекли сильным запахом кофе, я отреагировал. Далее продолжал своё дело, стимулируя себя чистым колумбийским. Какое-то время я был единственным клиентом кафе. Часок спустя, в зале стало поживее, у некоторых стоек начались регистрации на рейсы, людей прибавилось.
К тому времени, когда на информационном табло появилось упоминание о моём рейсе, я исписал уже несколько листов, и всё это едва можно было упаковать в стандартный почтовый конверт. Я адресовал эту писанину Вовочке, надеясь, что подобная весточка скрасит его ресторанное бытие и личную жизнь вообще. Здесь же был и почтовый ящик, куда я забросил свою бутылку с посланием.
Как только объявили о начале регистрации на мой рейс, я занялся этим. Меня больше интересовали процедуры паспортного и таможенного контроля. Надеялся, что чиновников не очень рассердит тот факт, что, вместо шести отпущенных мне месяцев, я пробыл здесь шестнадцать и везу с собой в штанах какую-то сумму их денег.
Когда я прибыл на паспортный контроль, там ещё не было ни одного пассажира. Служащий, пожилой мужчина попросил меня предъявить паспорт. Я вручил ему таковой. Прикреплённую к странице с визой карточку въезда-выезда, в которой указывалась дата моего прибытия и рекомендуемого отбытия, я давно отстегнул и держал отдельно от паспорта.
Изучив мой документ, служащий обратился ко мне с вопросом.
- У вас имеется зелёная карта?
- Нет.
- Тогда должна быть карточка…
- Эта? - показал я контрольную карточку прибытия.
- Точно! - Мужчина взял её и, не задавая больше вопросов, уткнулся в свой компьютер.
Отметив факт моего выезда из их страны, он вернул мне паспорт и доброжелательно пожелал счастливого отлета. Карточку въезда-выезда он оставил у себя.
Таможенной декларации мне никто не вручил и я никого не спрашивал об этом. На следующем контрольном пункте меня прозвонили на металл, взвесили сумку и отправили её в багажный отсек. Сам я оказался в зоне, из которой вернуться в Бруклин с моим советским паспортом было уже непросто. Указатели направляли только к месту посадки. Времени до отлета ещё оставалось немало, но пространство уже значительно сократилось.
Оставшееся время я мог наблюдать, как прибывают к месту посадки мои попутчики. В большинстве это были финны и американцы, наших - лишь считанные пассажиры.
Далее всё происходило согласно расписанию. Нас провели на самолет, все расселись по местам, о чём-то объявили и двигатели загудели.
Дело сделано, полёт над гнездом кукушки окончен, - подумал я и пристегнулся ремнём.
Последнее, что я увидел в иллюминатор, пока самолет делал вираж над окраинами, это вид Квинса и Бруклина с верху.
В Хельсинки прилетели среди дня. В зале аэропорта было многолюдно и суетно. Рейс на Киев, на который у меня был билет, предполагался через часок. Я нашёл место регистрации на этот рейс, но решил не торопиться. Побродил по залу вокзала, понаблюдал вокруг.
Здесь было много всяких магазинчиков, торгующих сувенирами и прочими мелочами; кафе, бары. Цены в финских марках ничего мне не говорили. Всё внешне выглядело изящней, чем в Америке, но масштабы помельче. Даже в основном зале было тесновато.
На мой рейс уже шла регистрация, я тоже подошёл туда и стал в очередь.
Когда нас повели на самолет, то оказалось, что пассажиров совсем немного. Насколько я мог определить, все они были моими соотечественниками.
До Киева летели в полупустом самолете часа два-три.
Сквозь шум двигателей доносились обрывки разговоров на украинском и русском языке. Как я понял, какая-то делегация возвращалась домой. Украинские государственные деятели энергично обсуждали какие-то державные проблемы. Внешне все они выглядели очень важно. В этом самолёте я почувствовал себя не в своей тарелке. Пока летел, перечитал какую-то украинскую газетку, попавшуюся мне. Из неё узнал, что в Украине народ избрал нового президента. Для меня это была новость. Из этой же газеты я узнал, что вместо бывшего компартийного бонзы масштаба ЦК компартии Украины, народ выбрал функционера-парторга, который, как они надеялись, поближе к народу. Этот обещал восстановить, и в дальнейшем развивать экономические и гуманитарные связи с Россией, предоставить русскому языку в Украине статус второго государственного, а также, возможность двойного украинско-российского гражданства. Стелил хорошо…
В Киеве, пока самолёт выруливал, я увидел проезжающий по бетонной дорожке служебный “Москвич 412”. Там “Москвичей” я не встречал.
К трапу подкатил обычный автобус для перевозки пассажиров и какой-то новенький микроавтобус. Из микроавтобуса, обозначенного как VIP, то бишь, для Очень Важных Персон, выскочили двое парней комсомольской внешности и с серьёзными лицами развернули плакат с надписью “Г-жа Градэнко”. Я подумал, что они встречают кого-то из делегации. Однако, когда все пассажиры сошли по трапу на землю, к этим холуям в костюмах, кокетливо подошла молодая особа с внешностью профессиональной проститутки средних тарифов.
Встречающие парни, пригласили госпожу Градэнко в автобус, по-киношному хлопнули дверцами и не в меру энергично отъехали. Сценка показалась мне комично-нелепой.
Аэропорт Борисполь реконструировали. Группа пассажиров из нашего самолета подошла к пункту паспортного контроля, образовалось подобие очереди. Я оказался в середине. Пока проходили эти процедуры, я невольно мог слышать важные разговоры державных дiячей. Госпожа Градэнко стояла в этой же очереди, чуть впереди меня.
Таможенные декларации мы заполнили ещё в самолете, и мне пришлось честно указать ввозимую сумму. Декларацию госпожи Градэнко украинский чиновник забраковал и потребовал заполнить её должным образом. Она отступила в сторонку и, кокетливо выпендриваясь, делала ему одолжение.
Когда дошла моя очередь, дядька-контролёр выяснил: откуда я прибыл в Украину и как долго я там пробыл. Я почувствовал, как стоящие за мной государственные деятели приостановили обсуждение важных вопросов и приобщились к моему допросу в качестве любопытных наблюдателей.
- В качестве кого вы пребывали почти 17 месяцев в США? - серьёзным тоном спросил меня служивый, прибавив моему сроку почти месяц.
Я оказался неготовым к такому допросу и замешкался с ответом.
- Член экипажа судна, служебная командировка, учёба?.. - нетерпеливо подсказывал он мне.
- Как турист, - честно ответил я.
- Полтора года как турист? - доставал он.
- Турист-гость, - неуверенно поправил я.
- Хорошо, - с некоторым сомнением согласился дядька, - давайте вашу декларацию.
Я подал. Он приготовился по-быстрому оформить её, но, ознакомившись с содержанием, снова посмотрел на меня повнимательней.
- Одиннадцать тысяч сто семьдесят долларов? - неуместно громко и излишне внятно переспросил он меня.
- Там же всё указано, - с досадой ответил я, и услышал за спиной шепот удивления или возмущения моим поведением.  - Приехал! - подумал я.
- Пожалуйста, предъявите указанную сумму, - официально-вежливо приказал чиновник.
Очередь за мной притихла, те, кто стоял поближе, заняли позиции удобные для наблюдения за происходящим. Реакция взрослых, внешне важных мужей в костюмах показалась мне злорадно-любопытной. Мне очень не хотелось выворачивать перед ними свои карманы.
- Прямо здесь? - спросил я служивого.
- Если вам для этого нужно отдельное помещение, тогда следуйте за мной.
Уходя, я расслышал вслед возмущённые замечания своих попутчиков о том, что из-за какого-то туриста, приходится стоять, ждать.
В служебном помещении, куда меня привели, сидел и кушал свой обед молодой парень в форме таможенного работника.
- Показывай, - торопливо скомандовал дядька.
Я послушно выложил на стол запечатанные банковские пачки, предполагая, что он сейчас начнёт тщательно пересчитывать их.
Однако, дядька профессионально быстро исследовал банковские упаковки, убедился в правильности указанной мною суммы. Сделал свои отметки в декларации и вполне дружелюбно пожелал мне всего доброго. Покидая меня, он рекомендовал сохранить декларацию, которая может понадобиться, как документ, объясняющий происхождение этих денег.
Я раскладывал свою карманную ношу по местам, уповая на то, что меня встречает мой товарищ.
- У Амеріці працював? - поинтересовался молодой служивый.
- Працював, - ответил я.
- Ну як там? - продолжал он.
- Жить можно, только работать надо…
- Вотож! - кратко и мудро прокомментировал он.
Я вышел из служебной комнаты в зал аэровокзала. Шагая обратно к контрольному пункту, чтобы забрать свою сумку, я определился, где выход из контрольной зоны вокзала. Подбирая сумку, я заметил, как оставшиеся в очереди попутчики посмотрели на меня, вернее на мои штаны.
Выйдя за двери на свободную территорию, я попал в цепкие объятия назойливых таксистов. Среди них появился мой спаситель Володя, с которым я вчера договаривался о встрече. Он уверенно подхватил меня под руку, дав понять водилам, что сам позаботится об этом пассажире. Тут же ко мне подошёл ещё один мой приятель с каким-то незнакомым мне товарищем. Мы поприветствовали друг друга. Оказалось, его подрядила встретить меня моя матушка.
Виктор и Вася приехали в аэропорт своей машиной, а Володя автобусом, так что мы все гармонично вписались в “Жигулёнок” и поехали в город. По дороге решили ехать к Володе на Подол.
Погода в Киеве стояла такая же солнечная и теплая. Ребята спрашивали меня: как там? Я обещал им всё рассказать… Или написать. На мой вопрос, как здесь? - Они конкретно отвечали, что здесь беспросветная жопа! И обещали мне, что скоро я всё и сам узнаю и, особенно, почувствую.
Приехали к Володе. Он пригласил нас на кухню. Появилась бутылка коньяка, мне задавали вопросы, я отвечал.
Закончив с бутылкой, Виктор и Василий распрощались с нами и уехали, а мы с Володей остались. Посовещавшись с ним, я решил сегодня же поездом ехать далее. Пока мы с Володиной женой обсуждали недавние президентские выборы, он привёз мне билет на сегодняшний поезд. Все складывалось хорошо, только на душе всё ещё было как-то неспокойно.
На железнодорожный вокзал мы поехали с Володей. Я заметил, что на улицах и в метро многие одеты в спортивные костюмы. Подумал про себя, что в Бруклине можно встретить людей в строгих костюмах и кроссовках, а здесь, наоборот - блестящие синтетические спортивные костюмы и туфли. Негров вообще не было, а это симптом неблагополучия. Транспорта на улицах было не больше чем в Бруклине, но загазованность и пыль ощущались гораздо сильнее.
На самом железнодорожном вокзале и вокруг него атмосфера была особая. Хаотичное людское движение сочетало в себе шумную торговлю, нелегальный обмен и множество прочих услуг. Везде громко звучали лихие лагерные песни, так торговали аудиокассетами. Многие люди озабоченно перемещались с колясками, гружёнными огромными торбами. Эти возки, в честь первого президента, называли “кравчучками”. (Леонид Кравчук). Обстановка на вокзале внешне соответствовала военному периоду. Глядя на всё это, можно было подумать, что в стране идет затяжная гражданская война, и поэтому, на вокзале полно людей, потерявших жильё и средства существования. Взаиморасчеты велись посредством всё тех же временных купонов, и счёт шёл уже на миллионы.
Однако, поезд подали вовремя и я занял своё место в так называемом СВ вагоне. Купе предполагало два спальных места. Я оставил там сумку и вышел на перрон. Мы постояли ещё несколько минут и распрощались. Володя поехал домой, я вернулся в вагон.
Скоро появился и мой сосед по купе. Это был представительного вида мужчина. Ехал он не один; его попутчики, ему подобные товарищи, расположились в двух соседних купе.
Он оставил свои вещи и ушёл к ним. Оставшись один, я огляделся. В купе оказалось нечто подобное умывальнику, я приподнял крышку, в нос ударил концентрированный запах аммиака. Украинский кокаин! Тоже взбадривает, мелькнула мысль, и я бросил крышку, прикрыв зловонный источник.
Приоткрыл окно и вышел из купе. Руки были грязные, хотя я не пробыл в вагоне и десяти минут, на всём здесь был слой пыли и грязи.
Когда выехали за город, по многочисленным просьбам пассажиров, проводник неохотно открыла туалет. Подождав немного в прокуренном тамбуре, я тоже посетил санузел. Там я помыл руки и окончательно осознал факт своего возвращения на родину. Хорошо в краю родном… Соотечественники нетерпеливо дергали за ручку двери, напоминая мне, что я здесь не один, нас 52 миллиона! (когда-то было.)
Я стоял у окна и созерцал виды. Из приоткрытого соседнего купе слышались шумные сборы ужина. Мужчины выкладывали, что Бог послал, и базарили о своих мужских и бизнесовых справах.
Несколько позже, усугубив алкоголем, они заговорили громче. Их беседу мог слышать весь вагон.
Я не догадался запастись газетами и ещё не слышал ни единой украинской радио или телепрограммы, поэтому о происходящем в стране невольно судил из услышанного в вагоне и увиденного за окном.
Мои соседи, судя по их костюмам и разговорам, были жутко деловыми товарищами. Их речь представляла собой любопытный современный замес, сочетающий в себе лексику человека, занимающего административно-распорядительную должность, но в прошлом, отмотавшего немалый срок в местах лишения свободы. Американские слова “бизнес” “бартер” и “бакс”, здесь употреблялись гораздо чаще, чем в Америке. Я понял; эти украинские господа были “круто” заняты “тусовками”, “сходками”, “перетёрками” и “разборками”. Серьёзно озабоченными качеством своих “прикидов” и «тачек”. Глаголы “кинуть”, “поиметь” и “опустить”, применялись во всех смыслах и склонениях. Последний американский делец, с которым мне приходилось беседовать в конторе Ace Record, вспомнился, как воспитанный еврейский мальчик.
На остановках вагон оказывался в окружении торгующих людей. Торговлей промышляли люди, от детского до пенсионного возраста, и делали они это крикливо и назойливо.
Скоро я почувствовал неприятные ощущения расстройства желудка. Отыскав в сумке всякие салфетки и бумагу для писем, я поторопился к туалету. Это место оказалось занятым. Я терпеливо ждал, напоминая о себе робкими постукиваниями в дверь запертого туалета. Наконец, до меня дошло, что там никого нет, а туалет просто закрыт, на всякий санитарный случай.
Моя просьба вызвала у проводницы лёгкое профессиональное раздражение, но мне не отказали.
Свою первую ночь на территории Украины я разделил между страшным вагонным туалетом и купе. Уснуть мне не удавалось, я был далёк от сна. На каждой станции, где мы останавливались, один из деловых мужиков из соседнего купе высовывался в открытое окно и пьяно орал: Вареників з вишнямі хочу! На его шумную просьбу к окошку сбегались бабульки и предлагали ему вареники с картошкой, творогом и прочими начинками. А тот продолжал радостно кричать своё: Вареників з вишнямі хочу!
Пьяных приятелей это забавляло, и они ржали как кони. А тёти и бабушки, перебивая друг дружку, серьёзно объясняли этому типу, что в сентябре вишни нет, зато есть горячие… Они искренне хотели угодить этому типу, и заработать копеечку.
Меня регулярно донимали острые приступы, и я снова бежал к туалету. Проводник уже знала меня, как больного извращенца и снисходительно позволяла мне пользоваться туалетом. Я уединялся в ужасной зловонной кабинке и всё острее и глубже осознавал своё возвращение. Чувства удовлетворения от совершенной мною экспедиции за океан и благополучного возвращения домой я не испытывал. Каких-то признаков патриотизма, после длительного пребывания на чужбине, тоже пока не возникало, скорее, наоборот.
В туалете появились грубо использованные украинские купонно-денежные знаки тысячного достоинства. Кто-то, непатриотично, зато весьма практично, применил их. Реального достоинства этих тысячных купюрок я ещё не осознавал, но теперь уже знал, где они могут быть пригодны. Я начинал осваивать жизнь на родине. Мои часы показывали ещё то, уже далёкое время. Желудок продолжал нещадно терзать меня. Я неустойчиво сидел на корточках над унитазом со спущенными драгоценными штанами и лихорадочно думал себе: “O my God you must be sleeping, wake up it’s much too late…” Господи, ты должно быть спишь. Проснись же, уже слишком поздно. То бишь, господи, неужели это и есть моя вечная поза в моей, формально родной, стране?!
А поезд вез меня, потерянного во времени и пространстве, куда-то на Юг. Периодически доносилась всё та же шутка разгулявшегося украинского бизнесмена о варэныках. Это звучало, как национальный симптом. Мысленно, как доктор, я прописал ему вареников с пластилином, а себе - с кокаином.
“O my God, please take this space between us and fill it up some way…” О Господи, пожалуйста, одолей расстояние между нами и заполни его как-нибудь…
То бишь, я люблю тебя, Жизнь! И надеюсь, что это взаимно…

Конец истории.

1995  - 1998
Новая Каховка, Одесса.

P.S. Надеюсь, что эта история дала ответы на чьи-то вопросы.
А кому-то позволила почувствовать себя праведником и умником, сравнивая себя с неуклюжим героем-туристом.
О дальнейшей судьбе Вовы, оставшегося на островах Флориды, можно узнать из рассказа «Возвращение блудного сына».

С уважением –
Сергей Иванов
serheo@list.ru