Ты свинцовая гладь, висишь на хребте, как плеть;
Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать
Или отболеть?
(Вера Полозкова, «Никогда-нибудь»)
Вспоминаешь с ухмылкой: когда-то давал советы:
Съездить в горы, заняться спортом, найти другую,
А коснулось: сидишь, живое ку-ку с приветом.
Вот, привет, кукую.
Мысли атакуют.
(Лия Киргетова, «Атакуют мысли без правил и без уступок»)
И ещё раз — глубокий вдох. И последний стих.
Эти драмы — сплошное месиво из страстей.
Я знаю: их много — тех, не таких, других,
но нет никого, кто был бы родней, честней,
обильнее, ближе, просто они — не ты же.
И это точно уже — навечно. Ты обесточен.
Давай доедем с тобой, пожалуйста, до Парижа.
И в горы, и в любые географические точки.
Так ведь много людей, тот — маятник, тот — злодей,
Тот — ангел. Устанавливай свою планку.
Почему же клинит всегда на одном, будто нет родней,
и честнее, и обильнее, выше рангом?
Вот она — твоя зазноба, твоя война,
в переводе имя твоё ведь — «божия благодать».
Было ль когда-нибудь, чтобы вот так нужна,
чтобы бросить всё и всё за неё отдать?
Вдруг думаешь: «Вот пойду и возьму себе
самую лучшую, самую ту попутчицу»,
а внутри так чётко грохочет: «Какой же бред!
Ничего у тебя, лазутчица, не получится.
Вот сиди и удаляй его из груди,
Вычищай, вытравливай, выжигай.
А как вычистишь, тогда вот уже иди.
Вот тогда ты можешь попробовать строить рай».
И вот сижу, и до боли смешно, потому что помню
свои же советы, мол «незаменимых нету»,
мол «что ты тут устроила эту ломку?»,
мол «надо заняться собой и пойти по свету —
искать приключений, дышать, покорять вершины,
отправиться в горы, найти пару кладов, взлететь повыше,
стать независимой, купить, наконец, машину,
красивое платье, тонну полезных книжек…».
И я же ведь верила в это, а тут сижу вот
и ничего с собой не могу поделать.
И кроме суммы — глаз его и парфюма,
рук его, улыбки его и тела,
смеха его, объятий и слов, головы и воли,
идей его, предложений, любви и мыслей,
ничего не нужно. Весело аж до колик.
Вот и моя пришла агония — я зависла.
И вроде всё также, и вроде могу всё это —
и встать, и идти — и жизнь продолжает литься:
и куча успехов, и куча былых приветов,
и куча улыбок всё в те же родные лица,
и стать, и всё получается, и проекты,
и даже смелость, свобода, огонь и сила,
но нету весомой части — чего-то нету.
И как-то всё голо, пусто, не так красиво.
Теряется смысл жизни — вот то, глубинный,
та самая мотивация изнутри.
И я вот сижу, пишу для неё картины,
рисую её совершенный прекрасный лик.
И хочется крикнуть: «Карету сюда, карету!»,
и передай, что «без неё жизнь равна нулю».
И сижу вот, и рисую её портреты,
и пишу стихи ей, и просто её люблю.
