направо наискось вонзаю тонкий меч. Влюбленной гейшей, от любви сгорая,
срываю с Фудзиям я белый шлейф...по утру крик ворон, несносной карой,
за душу тянет из пучины тяжких снов. Капель дождя, студеным, чистым даром
омоет чувства. Мир тревожен, нов. С разбега упираюсь в неба простынь,
там солнце жаворонками слезит, и жить всем сложно, умереть так просто...
на полке, что у печки, Бог сидит. Рязанский нос и рыжая бородка
он любит нас, что хочешь попроси. Раз он святой, конечно же в колодках*.
Ведь мыслью не объять Святой Руси... где тыща* лет не так чтобы и долго.
Орлы степные зоркие следят: по за полями, городами древней Волги
где деревень глазницы не глядят, где окнами темнит густая нежить*
а бездорожье цвета лебеды. В погостах вянет сморщенная нежность.
Качелям лет нет срока и беды...в оврагах и лесах, вдоль быстрых речек,
истлели кости праведных борцов. Им воют ветры, светят с неба свечи-
чтут память наших дедов и отцов. Любимый край разбойными очами
зияет красным, в острия седых столиц, прощенными и скорбными ночами
рыдает и Невой стремится ниц *. Мне снится сон, что пьяненьким матросом
картавым, каторжным:
-О Боже упаси,-
и просит Бог с устатка папиросу,
и молвит:-Ты проси сынок! проси.
