Наконец-то подошла моя очередь и я, испытывая определённые неудобства, проследовал в Капсулу Очищенных. Монотонно мигающий, где-то в глубине салона, ярко-голубой посадочный плафон указывал местонахождение моей ячейки. Достигнув её, я осторожно расположился на своём законном, двадцатом месте. Должен признаться, передвижение в биополярных коридорах – это сущий ад. Пусть и временная, но – адская мука. К счастью, эти временные мучения в новой, также временной ипостаси, опять же временно, прекратились. Вздох облегчения покинул мои натруженные недра. Мысль о том, что всё это в самом ближайшем будущем закончится навсегда, согрела, но стоило подумать о том, что этот кошмар реально может повториться, ощущение бесконечного дискомфорта вновь овладело мной.
Сразу после очищения я вспомнил всё – кто я, откуда и как сюда попал, но совершенно необъяснимым образом забыл как называли меня здесь. Гадость, которой меня нашпиговали час назад, наверное, начала действовать. Много лет назад, после депортации со Снейка и прибытия сюда, нас фаршировали чем-то подобным. Правда, эффект был несколько иным - я чувствовал себя новорождённым. Впрочем, это вполне соответствовало истине – амнезия была полной, мир и себя пришлось познавать заново. Я и мне подобные нарушили закон и это было платой за преступление. А тех, кто получает срок условно, тоже отправляют сюда, но только для проформы. Обычно после девяти месяцев пребывания в биокамере, в исключительных случаях – и того меньше, их, всё-таки очищенных, везут обратно на Снейк…
Плафон уже мигал где-то в кормовой части салона. Посадка близилась к завершению, когда у меня вдруг возник неожиданный интерес – очень захотелось понаблюдать за теми, кто скорее всего также неуклюже, как и я десятью минутами ранее, сейчас перемещались по пролёту к своим ячейкам, но в состоянии частично изолированного астрала это было невозможным, о чём можно было только сожалеть.
Слегка загрустив, я не заметил как ход моих мыслей переместился в иное русло. «Интересно – как я выгляжу сейчас: без терпимо кривоватых ног; рук, лишённых всякого намека на бицепсы; головы со слегка оттопыренными ушами и аккуратно подстриженными усами? Там, в Чистилище, или Тюрьме, что фактически равнозначно, говорили, что весьма недурно. А теперь? Ну даже очень интересно!… Кстати, после очищения и возвращения, там на Снэйке мне положено новое обличье. Опять же интересно – что это будет?» – копошилось у меня в голове… Стоп! В какой голове?! Тогда в чём же? Чёрт побери! Н-да…
Иллюминаторы в салоне капсулы отсутствовали и, если бы не селекторное объявление кибер-пилота о том, что мы уже в открытом космосе, на расстоянии трёхсот тридцати трёх световых лет от Чистилища, я был бы уверен в том, что мы ещё на стартовой площадке. Никакой вибрационно-гравитационной ломки, обычной при взлётах, и вообще – признаков какого-либо движения я не ощутил. Теперь появилось другое желание – посмотреть на левую руку, в то место, где должен находится циферблат часов, но увы… Пришлось довольствоваться многолетним опытом накопленным в Тюрьме, который, кстати, жителям Снэйка почему-то совершенно недоступен, и приблизительно определить, что с того момента, когда я занял своё место, прошло всего-то минут тридцать – тридцать пять. «Минус время на посадку остальных», - прикинул я, произвёл примитивные расчёты и просиял - «Ничего себе! Совсем скоро, относительно конечно, мы прибудем на родной Снэйк! На планету Z-19-65 в XXI кольце Содружества, как принято называть Снейк официально!» Эта патетическая мысль как-то сразу сбила неприятную оскомину от вдруг нахлынувших мерзких ощущений, приобретённых за время отсидки. И тут же вспомнилось что, в Тюрьме мне пришлось пережить такие яркие моменты, какие моим незапятнанным и пока ещё далеким «землякам», даже не приснятся. Никогда и даже в самых радужных снах! Например – любовь! И объяснения будут бесполезны – никто из них, в полной мере не сможет вообразить что это такое. Да какой там полной мере! Просто – не сможет!!!
Мысленно перенесясь в родной девятый сектор Снэйка, я представил туповатые физиономии соседей по кварталу, беспомощно пытающихся понять это неведомое им чувство, когда рядом раздалось лёгкое покашливание. Воскрешая в памяти биологические особенности временно утерянных соседей, я совсем забыл о существовании соседей по капсуле.
- Прошу прощения, - послышалось справа, - Это из девятнадцатой ячейки. У меня возникли некоторые проблемы. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
Ровный и напрочь рафинированный речитатив вопрошающего исключал всякую возможность определения его пола, но это не послужило препятствием для немедленного согласия:
- Да, конечно.
- Я всегда испытывала проблемы с математическими исчислениями, а тут возникают такие немыслимые цифры и, к тому же, такие расплывчатые… Пытаюсь вычислить хотя бы приблизительную продолжительность перелёта, но ничего не получается.
То, что это была женщина, было, пусть и не неожиданной, но очень приятной новостью.
- Не хочу вас огорчать, но точно сказать не могу. А приблизительно – пять, ну от силы – шесть месяцев.
- Даже не знаю как вас благодарить. Честно говоря, вы меня очень обрадовали. Полгода! Да это же пустяк!
- Исходя из моего срока очищения – это действительно пустяк.
- Вот и я о том же…
Прошло два месяца. Беседы с пассажиркой из девятнадцатой ячейки носили регулярный и дружеский характер. По известной причине, она до сих пор не знала моего имени, впрочем также, как и я её. Блок памяти, отвечающий за имена личные и всех тех, кого и о ком мы знали или, даже, просто слышали во время заключения, у всех пассажиров Капсулы Очищенных был уничтожен в первую очередь. Конечно же, это было ужасно, но с реальностью приходилось мириться, поэтому свою соседку я так и называл – Девятнадцатая, а она меня – Двадцатый.
Как выяснилось, у нас было много общих интересов. Мы могли часами говорить о всём том, что ещё «разрешалось» помнить нам нашими экзекуторами или просто трепаться. Иногда мы так увлекались, что просто терялись во времени. Но самое интересное заключалось в другом – за весь срок нашего знакомства мы ни разу не поспорили и не переступили черту за которой начинается раздор.
К моему превеликому ужасу, несколько дней назад, я понял, что в очередной раз окончательно и бесповоротно влюбился. И не важно, что я не мог лицезреть свою возлюбленную. Во всех отношениях и проявлениях она была «моей» женщиной! Неожиданное счастье овладело мной, но жестокая мысль о том, что это неожиданное счастье скоро закончится и забудется навсегда, сказать что угнетала, значит ничего не сказать. А то, что всё именно так и случится ещё до прибытия на Снэйк не вызвало никаких мало-мальских сомнений. Ежедневно я с удивлением обнаруживал, что совершенно забыл какой-нибудь очередной очень важный фрагмент из моего тюремного прошлого. Это чувство приходило интуитивно. Программа поэтапной стерилизации отдельных блоков памяти, сформировавшихся во время отсидки, работала безотказно. После возвращения мы должны будем помнить только самое главное – ТАМ плохо! А ещё знать – повторное очищение будет ещё ужасней. В сложившейся ситуации, вдруг нагрянувшая любовь только усиливала душевные страдания. Порою казалось, что очищение всё ещё продолжается. Что-то подобное происходило и с моей новой музой, с которой, кстати, я вчера всё же объяснился, и она, к моей неописуемой радости, разбавленной горечью реальной перспективы, ответила взаимностью.
Несколько минут назад я попытался прочесть ей своё любимое стихотворение, теперь уже бесконечно неизвестного мне автора, и вспомнил только его начало. Но когда Девятнадцатая услышала эти завораживающие строки: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…», впервые за время перелёта я почувствовал её энергетику. Жар заполнил меня всего.
Она долго молчала, а потом сказала:
- Я люблю тебя, Двадцатый!
- И я тебя люблю!
- Я тебя очень люблю!
- И я тебя – очень!
- Двадцатый!… Милый мой!… Родной мой!… Ну почему!?… Ответь мне почему!... Почему мы с тобой не встретились ТАМ – на ЗЕМЛЕ?!!!…