Ровно в десять утра раздался звонок. «Антуан», – догадался Борис Борисович. Гостя он встретил, сидя за столом, не спеша, поднялся навстречу.
– Профессор, академик Антуан Моракс–Аксенфельд, – представился тот.
– Прошу, – указал рукой Борис Борисович на кресла, подле книжных шкафов, где обычно принимал гостей. Просителей он встречал по другую сторону своего письменного стола.
– Благодарю, – ответил Антуан, вальяжно прошествовал к креслу, опустился в него, – я узнал, что вы желали бы проконсультироваться у меня?
– Не совсем так, как можно более мило улыбнувшись, ответил Борис Борисович, – мне нужно сделать кое–какую работу. И мне предложили вашу кандидатуру.
– Слушаю вас, – наклонил голову Антуан.
«Уже надоел, дешевка! – мелькнуло в голове Сухотина, – да ладно, пусть повыдергивается!»
– Мне говорили, что вы известный историк. Так вот, я бы хотел, чтобы вы поискали материалы по апостолу Павлу.
– Какие?
– Неизвестные материалы.
– Это очень сложно…, – начал Антуан, предварительно сделав вид, что напряженно подумал.
– Да, – прервал его Борис Борисович. «Хватит», – подумал он, – давай говорить прямо. Мне нужны так называемые «неизвестные материалы», мне нужно восстановить свое княжеское звание. Все это нужно сделать быстро!
– Но…, – начал Антуан, явно ошарашенный резкой переменой тона собеседника и внезапным переходом на «ты».
– Расходы, ты скажешь? Так вот – взамен я опубликую твою родословную, как открытие, иначе сказать – поддержу. Кроме того, не думаю, что кто–то в будущем решит тебе мешать. Кроме этого, еще, подыщу пару людей, что годятся, иначе сказать, имеют бабки, и будут желать их тебе передать. Опять же за звание князя или графа. По таксе.
– Титул, – поправил Антуан, лишь для того, чтобы хоть что–то сказать. Он не ожидал такого резкого поворота разговора и чувствовал, что потерял уверенность.
– Пусть титул, – поморщился Борис Борисович, – Договорились? Если нет, то советую больше никому ничего не предлагать. Не успеешь. Посадят.
В комнате повисло молчание. Нарушил его Борис Борисович:
– Значит так: Сначала разберешься, как составить мне родословную. Деревня, в которой жил мой дед, принадлежала князю Суховскому. Моя фамилия – Сухотин. Улавливаешь сходство? Да и дед мой, явно не прост был: знал много языков.
– Правда?
– Правда. Как напьется, то бормочет не по–нашему. Думаю, что по–французски или по какому еще.
– Это очень важно, – проговорил Антуан, поняв, что лучше принять предложенные правила.
– Вот–вот. Это все учти.
Антуан кивнул.
– По материалам, то это чуть позже. Я тут, еще не обдумал кое–что. Но пока, напиши перечень хранилищ или там, библиотек, подальше отсюда. Да, Ватикан не забудь! Как какое называется и прочее, где находятся. Чем древнее – тем лучше. Все это надо сделать за неделю.
Антуан кивнул.
– А я, – продолжил Борис Борисович, – пока подыщу тебе человечка, чтоб бабки внес за работу. Так договорились?
– Хорошо.
– Ну, тогда пока все. Через три дня встретимся. Я подготовлю материалы, на которые можно будет опереться. Так сказать, – воспоминания. Через три дня позвони. А пока – до встречи, увы – работать надо, – Борис Борисович тяжело вздохнул, – сутками работаю. Да еще отвлекают: то тому надо помочь, то другому. А встречи? Вот завтра гулянка будет. Опять надо быть. А что интересного? Бегом мчатся все – напиться. А потом удивляются, почему у меня работа идет, а у них – кот наплакал. Да и то, одно повидло размазанное, а не книги. Да что говорить, – он махнул рукой, встал, давая этим понять, что разговор окончен.
Проводив гостя, Борис Борисович заглянул в комнату жены. Ее не было. «А, да, она же говорила, что пойдет на закрытие конференции!» Он хотел ей сказать, чтоб никого сегодня не пускала к нему, но, увидев, что комната пуста, прошел к себе.
Борис Борисович, получив или наметив сам, что было реже, план действий, уже не смотрел по сторонам, сосредотачивая все внимание на цели, которую нужно было достичь. Вот и сейчас, он сел к столу, бросил быстрый взгляд на исписанные вчера, листы бумаги, взял новый лист и принялся быстро покрывать его строчками:
«Посещая заседания синедриона, Савл внимательно присматривался и вскоре определил, что там существует несколько партий, которые борются за власть. Впрочем, об этом с неудовольствием говорил ему и ранее Гамалиил. «Конечно, он будет недоволен, – думал Савл, – он как раз и в партии, которая была и будет в меньшинстве. Но такие люди, как раз нужны. Именно они и были теми представителями, глядя на которых, народ преисполняется уважением к своим правителям».
Но такая роль претила Савлу. Он больше присматривался к той партии, из среды которой и был первосвященник.
Тем не менее, он с большим неудовольствием вскоре понял, что именно его знакомство с Гамалиилом и его протекция, изначально предполагали ему место в партии, которая, как говорил сам Савл, является «бесполезными правдолюбцами». И больше всего мучило Савла то, что его попытки примкнуть к правящей партии отвергались и, именно потому, что он там был не нужен, а нужен был, как раз, в партии Гамалиила, на роли, уготовленной ему Гамалиилом. Такое положение устраивало всех, кроме одного только Савла. Он проводил ночи без сна, придумывая способы, как бы войти в число избранных.
В конце концов, он понял, что, только совершив какое–либо эффектное действие, которое будет угодно партии власти, его заметят и примут в свои ряды. Но какое действие он мог бы совершить»?
Борис Борисович с удовлетворением откинулся на спинку кресла, даже не отложив ручку. Он был доволен собой. Все шло так, как обычно. И новый план, что он надумал, конечно, будет реализован.
Зазвонил телефон. Сухотин взял трубку.
– Да. Да, я. А, это ты, Витя. Что у тебя? У нас нет фондов. Что? В отдел культуры? Ну, иди, иди, там тебя знают. А какой хочешь тираж? Да ты что, три тысячи? Да никто не даст бабок таких. Ищи спонсоров. Нет? Ну, знаешь, тут тебе никто не поможет. Ты с ума сошел? Забудь. Тут даже хорошим писателям и то не просто. Что? Да выкинь из головы. Твоя книга никому не нужна! Понял? Что я? Читать? Да ты что? Я занят. И запомни: я не могу тратить время попусту. А у тебя есть наличные? Вот когда будут, тогда поговорим. Привет! У меня нет времени, – с этими словами он выключил телефон.
Звонил писатель, просил помочь с изданием. Сколько этих просьб уже было! Ну не понимают люди, что они никому не нужны. Все думают, что пишут что–то стоящее. Да что они могут написать?
Борис Борисович усмехнулся и поднялся. «Дрянь пишут и все: издать!», – мелькнуло у него в голове. Он прошелся по комнате, подошел к окну. Привычный вид нисколько не привлек его внимание.
«Вот черт! Забыла взять рукопись, – он вспомнил вдруг, что жена обещала забрать уже готовую часть и дать кому–то набрать на компьютере, – ни черта не делает никто! Все сам! Ну, появится, сразу погоню отнести рукопись! Только время тянет»!
Вновь зазвонил телефон. Борис Борисович шагнул к столу, взял трубку.
– Что? Да, я. Стихи смотреть? Кто вам дал мой телефон? В Союзе? Скажите секретарю, чтоб он вам дал телефон литобъединения. Вы не ко мне. Что? Нет, я не занимаюсь таким чтением, нет времени, – он выключил телефон. Подумал. Набрал номер.
– Коля? Да, я, Сухотин. Кто тебе разрешил давать всякой дряни мой телефон? Нет, ты поменьше думай! Еще раз дашь какому–то идиоту–графоману мой телефон, можешь сдавать дела. Я повторяю: понял, что я сказал? Да, так, – он выключил и раздраженно бросил трубку.
Борис Борисович вовсе не был раздосадован. Время от времени все равно ему звонили с глупой надеждой, что работы их оценят, похвалят и дадут «путевку в жизнь». Это, он хорошо понимал, – неизбежно. Другое дело, когда к нему направляли. Тут уже зависело от того, кто направил. Но именно в последнюю очередь он мог воспринять звонок с подобной просьбой через «писак», как он называл тех, кто вместе с ним состоял в Союзе писателей.
Такие звонки и просьбы он рассматривал, как откровенное хамство и всегда «ставил на место», как позвонившего, так и того, кто осмелился дать номер его телефона.
Завтра встреча, вдруг вспомнил он. Презентация книжки Реброва. «Ну, будет, что посмотреть. Напьются, а Ребров – первый. Да, собственно, для этого и собираются, а книжка – повод. Тем более, на халяву», – прокомментировал Сухотин. Он был приглашен, как «свадебный генерал», – Все! – решил он, – Пора поднимать ставки. За сто баксов я больше не пойду глядеть на пьяные рожи. Двести»!
Он вновь прошел к столу, уселся и начал писать:
«Долгое время Савл потратил на то, что изучал взаимоотношения с римской властью. Но прокуратора Иудеи он не мог заинтересовать. Разве что, как римского гражданина, прокуратор мог обязать его стать доносчиком.
В это время он и познакомился с сектой христиан. Дело в том, что он и ранее знал, что такая секта существует. Знал и то, что главаря этой секты казнили. Однако секта не распалась, а продолжала существовать. И Савл убедился в этом, поскольку выяснил, что всего за несколько месяцев после казни, количество людей, принадлежавших к этой секте заметно увеличилось. Савл разговаривал с некоторыми из членов этой секты. Так он узнал о Христе, о его учениках. Узнал он и то, что по правилам этой секты, вступающие в нее, приносили в дар все свое достояние.
Он обратил на это внимание, потому что в разговорах его знакомых и у сестры, в частности, всплывало то одно, то другое имя, носителями которых были состоятельные люди, все отдавшие в эту секту.
Даже беглый подсчет показал Савлу, что секта уже обладает солидными средствами. И вот тут, у Савла созрел долгожданный план, который в случае удачи, позволил бы ему войти в партию избранных и одновременно получить достаточные средства, чтобы ни в чем себе не отказывать.
А сейчас отказывать себе приходилось. Он не мог дарить своей очередной любовнице каждый день подарки, оттого и не мог обзаводиться часто новыми любовницами. А без них ему было скучно».
Борис Борисович встал из–за стола, прошел на кухню, взял из холодильника бутылку воды, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Мельком глянул на часы, висевшие прямо дверце кухонного шкафчика.
«Почти пять. Скоро должна прийти Валя. Сделать кофе? Нет, она, наверное, что–то приготовит сразу. Ладно, подожду, – решил он и от нечего делать, присел за кухонный стол, – А, я же хотел позвонить Эле, – подумал он, – но вставать не хотелось. Однако, он поднялся, – Валя придет, не позвонить. Может подслушать».
Прямо на кухне находился телефон, который был на одной линии с комнатой, где он работал.
Сухотин снял трубку, но тотчас повесил на место, порылся в кармане и вытащил записную книжку. Полистал. Нашел нужный номер, подле которого, однако, было написано: «Налоговая», вновь снял трубку и набрал номер.
– Добрый день. Это Сухотин. Эльза – вы? Да, я. Прочитал, прочитал, как же. Какое? Ну, честно сказать: не помню, много дел. Но общее впечатление очень хорошее. Что? Нет, я думаю, что вам надо будет подумать о Союзе писателей. Ну, что вы! А, издать? Понятно. Ну, пока не знаю, но подумаем. Как–нибудь увидимся, поговорим, чем можно помочь. Когда? – он задумался, – А? Да? Нет, я просто смотрел свое расписание. Знаете что: у меня вот вскоре будет встреча с творческим активом области. Где? В районе. Нет, это всегда два дня. Нет–нет, к сожалению, не могу. И так, разве что вас лично, на свой страх и риск. Нет, не скучно будет, надеюсь. Так соберутся очень и очень творческие люди. Познакомитесь. Думаю, что можно переговорить с издательствами тамошними, – он услыхал, как щелкнул замок в двери и заторопился, – Ну, ладно, я перезвоню через пару дней. Уточню, что и как. Пока имею приглашение, но сам много не знаю. Да. Пока, – он повесил трубку.
– С кем говорил? – спросила Валентина, входя, – что–то интересное?
– Ничего, – ответил Борис Борисович, – с Сергеем говорил о статье, где пристроить. Как конференция?
– Нормально. Только очень устала. Этот ритм меня заездил, – про себя сказала: «Вернее: Сергей».
– Да, я замечаю, что устаешь.
– Заметно?
– Да. К примеру: спишь, как убитая.
– Да, бывает. Но не для тебя же. Разбуди – и все дела, – Валентина подошла и поцеловала Сухотина в щеку.
– Договорились, – ответил тот.
– Сейчас будем кушать. Иди, поработай, я сейчас соберу.
Сухотин прошел в свою комнату, сел за стол и, секунду подумав, вновь взял ручку и продолжил с того места, на котором прервал недавно работу:
«План заключался в том, что он решил предложить первосвященнику устроить суд над наиболее активным руководителем секты. Но он знал, что первосвященник сам этого делать не будет. И так, в среде этих христиан, смерть их главаря приписывали в первую очередь первосвященнику.
Именно то, что он сам и выступит обвинителем, и должно было подтвердить желание его, Савла, следовать партии власти. А достояние, которое находится в руках этих христиан и перейдет в руки синедриона, как раз и показывает возможности его, Савла.
Решив так, он отправился к первосвященнику. Тот встретил его в саду храма и, выслушав предложение Савла, ответил, что ничего не видит плохого, если будет возвращено то, что должно было бы принадлежать храму. Намеком он дал понять Савлу, что рвение его будет замечено и оценено по заслугам».
Борис Борисович прислушался. Да, его звала Валентина. Он прошел в кухню.
За едой он спросил:
– Видела Антона или, как его? Да, Антуана?
– Видела. Деревня. Даже цветов не догадался взять. Я сразу и ушла. Что на него смотреть? Кусок сала. Да и мозги, верно, такие же: заплывшие.
– Нет, мозги у него в порядке. Дурак, правда, да клюют на его дурь.
– Договорился с ним?
– Конечно. Труслив да жаден. Что еще надо?
– Верно.
– Да, кстати, – вспомнил Борис Борисович, – ты забыла взять материал и передать, чтоб набрали.
– Верно! Ох, я дура старая! Ну, извини. Завтра передам. Быстро сделают. Да и еще сегодня, как раз добавил, я уверена. Нормально?
– Да, куда денется? Обычно. Это не главное. Сделаю. Думаю, надо вот позвать Сергея, статью посмотреть, да сказать, что добавить. Ни фига сделать сам не может, я знаю.
– А чего держишь, тогда?
– Как чего? Пусть ставит под своим именем. Его знают. Зря я, что–ли, в свое время старался посадить его потеплее?
«Знаю я, для кого ты старался, – подумала Валентина, – впрочем, и я стараюсь». Вслух сказала:
– А этот, Сволин, когда будет?
– Что, деньги нужны? – засмеялся Борис Борисович.
– Не помешают. Хочу вот, на даче кое–что сделать.
– Что?
– Бассейн. Надоел душ.
– А что, это идея. А сколько надо?
– Ну, три, может две с половиной штуки долларов, – заметив, что Сухотин слегка поморщился, сбавила сумму Валентина.
– Нет, – самодовольно улыбнулся Борис Борисович, – три? Три, так три. Ладно. Сейчас есть две, да завтра Сволин принесет.
– Ты чудо!
– Стараюсь, – усмехнулся Борис Борисович.
Покончили с едой и, пока жена наливала кофе и прикуривала, Борис Борисович созвонился с Сергеем Афанасьевичем и договорился о встрече на завтра.
– А чего завтра? Сегодня время есть, все равно он дома сидит, ни черта не делает, только свою Машку трет. Здоровый боров! Недавно Машку видела – заметно, что всю измучил.
– Да знаю, что у него никогда ничего не готово. Уверен, что он только сейчас сядет писать, – не поддержав упоминание о Марии, ответил Борис Борисович, и перевел разговор на другую тему, – позвонишь сегодня на телевидение?
– Позвоню. Ну, хорошо, – Валентина затушила сигарету, встала, – сейчас приберусь, пойду, полежу. А ты – работай, ночью полежишь. Я устала.
Борис Борисович ничего не сказал, прошел в комнату, где работал и вдруг подумал: «Не рано ли я начинаю разговор о романе? Вдруг опередят? А кто? – спросил он сам себя, – Некому. Да и хрен с ними! Кому не нравится – может отправиться подальше. Что там еще можно придумать? Хрен вам! Все равно никто не докопается, как было…».