На пороге стоял Николай Цыбин. Он широко и торжественно улыбался, а в руках его, не без заведомой и тщательной упаковки, располагался продолговатый газетный свёрток.
Чирсков посторонился и Цыбин прошёл внутрь. Он прошёл, поставил свёрток на пол и во избежание случайного падения заботливо прислонил его к стене.
- Что это? - спросил Чирсков.
- Это, - ответил Цыбин, - и голос его сделался проникновенным и елейным одновременно. - Это, брат, нечто концептуальное. Это фетиш! Это чёрт знает что!.. Это артефакт!..
- Да? - сказал Чирсков, - А судя по твоему виду, это опять какая-нибудь... гадость.
- Ну да, - рассмеялся Цыбин, - Именно! Гадость! Гадость как провокация! Помнишь?
- Угу, помню, - кивает Чирсков, - помню.
Цыбин скидывает с себя ботинки, куртку, шапку, проталкивает Чирскова в комнату и заботливо интересуется:
- Твои дома?
- Нет, - говорит Чирсков.
- А дед?
- Тоже ушёл.
- По бабам? Ха-ха-ха!..
- Ага. Может и по бабам. От него всего можно ожидать.
- Отлично, отлично, отлично! - голосит Цыбин тихим напевом и мелким шагом вальсирует по комнате.
- Может чаю? – предлагает Чирсков.
- Нет, спасибо, - отвечает Цыбин и во весь рост валится на диван.
- А я буду, - сказал Чирсков и ушёл на кухню.
- Да-да, конечно, - бормочет Цыбин и тут же громко добавляет:
- А, кстати, что там у вас за грохот этажом ниже? Неужели какой-то неугомонный горняк взял халтурку на дом? Ха-ха-ха!..
- Ага, - отозвался Чирсков, - Что-то в этом роде.
- Не повезло, не повезло…
- Да нет, это у Выгодских ремонт.
- Ах, у Выго-о-одских…
- Ага, у них.
- Это у которых дочурка, да? Вредная такая. Которая всё никак знакомиться со мной не хочет, кобыла стрёмная.
- Ты путаешь. Кобыла это у Шпалянских.
- Да?
- Да. У Выгодских уже внуки.
- А-а… ну да. Внуки, внуки, все безруки. А что же кобылка наша… всё ручищи свои клавишами тренирует, да?
Чирсков с кружкой в руке проходит в комнату и садится в кресло:
- Ну ещё бы. Покой нам только снится!
- Да, молодчина она. Хотя и вздорная, конечно, каланча…
Чирсков и Цыби давние приятели. Вот уже три года как на одном факультете, в одной группе будущих дизайнеров – внемлют и познают, что-то творят сами, что-то насасывают от великих.
Познакомились они ещё на вступительных. Как раз экзамен по рисунку был. За мольбертами стояли рядом. И запросто как-то сошлись, сразу. Поглядели в форматы друг другу, перекинулись тихонько парой фраз, сошлись во мнениях на счёт штриха и композиции, и вот уже совершенно не разлей вода.
Чирсков – скуластый блондин среднего роста, с добротной лепниной ушных раковин по бокам лобастой головы, с ноздрястым носом и глазами, в которые совершенно не за что плюнуть. В общем, ему с такой внешностью мужицкой в грузчики бы пойти, или на завод какой металлургический податься, а у него, видишь ли, - талант и тяга к утончённым атмосферам.
А Цыбин, Цыбин против Чирскова - хлыщ смугловатого происхождения. Неуловимая помесь - кровей, эмоций, выпадов. В его портрете главное - глаза и нос. Глаза лисьи, цепкие, а нос - с горбинкой и всегда по ветру. Да, он хлыщ, но не без искры подлинного обаяния.
- Ну, в общем, так, - сказал Цыбин и встал с дивана, - Я весь в нетерпении и спешу кое-что тебе продемонстрировать. Готов?
- Может не стоит? - сказал Чирсков.
- Ещё как стоит! - сверкнул глазами Цыбин, - Эта штуковина сшибёт тебя с ног, усадит на самый копчик, и я буду этому свидетель!.. А потом, когда наш проект будет завершён, этой самой штуковиной мы отвесим хороших пинков всем прелым академическим жопам нашей шаткой богадельни!.. Фигурально я имею в виду… фи-гу-раль-но… Ну? Готов?!
И Цыбин, подобно заправскому конферансье, приосанился, развернулся на носочках и умчался в прихожую.
Чирсков поставил кружку на столик и приготовился.
- Вот, - сказал Цыбин, протягивая Чирскову свёрток, - Разверни сам. Я хочу видеть, как ты упадёшь в обморок.
Чирсков принял свёрток, и на вытянутых руках стал придумывать куда удобнее его пристроить, и где было бы лучше развернуть. Решил, что на полу будет удобнее. Положил на пол.
- С завязками гляди аккуратней, - предупредил Цыбин, - это мои шнурки.
- Шнурки?!
- Да. Ветер, понимаешь, на улице... сильный. Газеты в разные стороны, а под рукой ничего подходящего, вот и пришлось шнурки пустить в ход. Так что не понаделай мне там лишних узлов, дружище!..
- А у тебя что ж... на шнурках ещё и нелишние узлы имеются?
- Само собой! От сглаза!
И вот, Чирсков прилежно развязал один шнурок, потом второй, - вручил их Цыбину и прошелестел на разворот газетами.
Чирсков думал, что ко всяким выходкам Цыбина имеет стойкий иммунитет, но ошибся. Он и вскрикнул бы от того, что увидел, да в горле вдруг что-то как будто слиплось, и вместо крика вышло какое-то жалобное бульканье, а потом сами собой медленно выкатились слова:
- Ты же маньяк, Цыбин… Ты форменный маньяк… Ты…
- О, да! - согласился Цыбин. - Да! Я знал, что тебе понравится! Но маньяк не я, а эти ваши Выгодские, которым взбрело в неугомонные их головы посреди выходного дня камня на камне не оставить от вашего жилища.
- Но ведь это же...
- Тебе плохо, дружище? - насмешливо обеспокоился Цыбин, - Может воды тебе?.. Чаю?! Может бутерброд с ветчиной?!
- Нет, ты точно...
- Да ладно, признай, что это то, что нам теперь нужно! А?
- Но это же…
- Вот именно! - сказал Цыбин, поднимая страшную штуковину и устанавливая её на деревянную ступню, - Это, так называемое, подкосоустойчивое стабилизированное колено. Или просто - протез. Как ты уже заметил он на правую ногу, то есть… э-ээ… на правую культю, ха-ха!..
Чирсков хоть и кивал, но, казалось, что он уже совершенно парализован. Он сидел на полу и в обе орбиты испуганных глаз таращился на «подкосоустойчивое колено».
- Вот, гляди, - продолжал Цыбин, - А!.. Колено свободно качается… и это очень важно в процессе ходьбы. Оно качается и в то же время должно прочно фиксироваться под весом калеки. Ты видишь? А?! Здорово, да?..
Чирсков медленно поднялся с пола, тяжело опустился в кресло и сказал:
- Зачем тебе эта хрень?
Цыбин прервал имитацию неполноценной ходьбы:
- Как зачем? А наш проект?.. Фотовыставка провокационного толка!..
- Да, но…
- Я уже и название придумал. Даже два! Как тебе такое: КОЛЕННАЯ ЧАША ПРЕКЛОНЕНИЯ! А? Или вот ещё… Как там?.. А!.. ХРОМОЛОГИЯ НЕВИННОСТИ!
- Хромо… как?! ХромоНОГИЯ?!
- ЛОГИЯ! ХромоЛОГИЯ невинности!
- Нет, ты точно спятил.
Цыбин положил протез обратно на газеты.
- Жуткая мерзость, - сказал Чирсков, - Прямо мурашки от него…
- Да ладно тебе, - отозвался Цыбин.
- Нет, правда, - сказал Чирсков, никак не умея побороть брезгливость, - это с чьей же несчастной култышки ты стянул этот жуткий прибор?
- Вот ещё! - сказал Цыбин, - Ни с кого я его не стягивал. Что я… совсем уже ку-ку по-твоему?.. Я на свалке его нашёл.
Чирсков подскочил с места:
- На свалке?! Ещё лучше!.. Не сдвигай эту дрянь с газеты!.. С него зараза сыпется!
- Да ничего с него не сыпется, - возразил Цыбин, - Ты чего? Я его уже обтряхивал!
- Обтряхивал он! Как же, обтряхивал!..
Чирсков походил взад-вперёд по комнате и снова сел в кресло.
- Ну да, протез, в общем-то, дрянной, - согласился Цыбин, любовно осязая на нём ржавые крепежи и шарниры, - но это же поправимо. И-и... потом… Всё дело именно в его корявости и мерзости!.. Видишь, даже подобие большого пальца у него отколото… Ты только представь, как он шикарно будет смотреться в контрасте с молодой нежной кожей. Из-под крепдешина, или гипюровой рюши… А? Каков будет эффект!.. Тут тебе и эротизм, и мерзость, и сострадание, и надлом, и трепет, и всё что нужно!..
- Мы так не договаривались, - замотал головой Чирсков, - Я думал, что это будет… нечто вроде… деревянных подпорок-костылей… Ну, как у Дали!..
- Но это и есть Дали! - воскликнул Цыбин, - Это ГИПЕР-Дали!!! Это…
- Нет, а как ты собираешься пристраивать его к... Да и какая дура вообще!.. согласиться, чтобы такую вот штуковину как-то там крепили… совали под платье… прислоняли к… живому телу… к... целой ноге!..
- Всё это вздор и предрассудки!
- Неужели?
- Вот именно. У нас на факультете полным-полно девиц, жаждущих острых ощущений и главное - внимания!.. И то и другое мы в избытке сможем предоставить каждой, которая только пожелает принять участие в проекте "Хромология невинности". Чем больше девиц, тем лучше!.. Естественно мы устроим отбор и после которого...
- Отбор?!
- А как же!.. Пробы пройдут все желающие, но снимки мы выставим только со стопроцентным попаданием в образ. Вот, Вика и Ольга…
- Вика и Ольга?!
- Да. Две миленькие девчушки с первого курса. Я с ними не так давно завёл регулярное знакомство и… Что?.. Я разве не говорил тебе про них?
- Представь себе, нет!
- Разве? Ладно-ладно, не пыхти, я завтра же вас познакомлю.
- Нет, я не хочу!.. Я не буду!
- Вздор! Они нам подходят, как нельзя лучше. Что-то в них есть такое... хореографическое. И тебя никто не заставляет делать им признания в любви!.. Это работа!.. Это творчество!..
Цыбин рухнул на диван и погрузился в мечты и размышления.
Чирсков дотянулся до кружки с чаем, залпом употребил содержимое, отдышался и сказал:
- Но ты говоришь - "отбор"…
- Ну да. И? Что?
- И?! Что?! А где этот самый отбор ты намерен устроить?!
- Это хороший вопрос, друг мой! Место должно быть само собой интимное, камерное, неброское, но и не мрачное... Серьёзность. Легальность. Комфорт. Вот три наиважнейших составляющих для воплощения нашей идеи в ощутимую реальность. Короче, лучшего места, чем твоя квартирка нам не сыскать. Это так!.. Не протестуй! Не выпучивай зенки и доверься мне!..
Чирсков подскочил и заходил кругами:
- Нет! Нет!! НЕТ!!!
Цыбин бросился вслед за ним:
- Вовка, но это же будет фурор!
- НЕТ!
- Вовка, я...
- И думать забудь!
- Всё будет в лучшем виде!
- Как же!
- Никакого секса!
- Ха!
- Обещаю!.. Только искусство!..
- Как в прошлый раз?! Мать с отцом до сих пор в шоке! А дед с шуточками да частушками вторую неделю проходу мне не даёт!.. Искусство!.. Как же!.. Трёп, выпивка и бабы!.. Как всегда!.. Вечный твой набор!..
Чирсков и Цыбин ещё долго метались по комнате, сходясь то в клинч, то в портер,- то разом откатываясь, то звонко сшибаясь вспотевшими лбами...
А из мятых газет, символической ясностью предмета виднелась она – мерзкая, старая, бывшая в неопрятном употреблении – подкосоустойчивая конечность.