Однако ухитрился он как-то углядеть по телевизору сюжет про Японию. А там, в сюжете, чего только не было. Особенно запомнились рыбки. На вроде нашенского карпа, только небольшие и разноцветные – желтые, белые, розовые. Одним словом – красота.
И так эта красота запала в Васькину душу, что даже сны стал видеть цветные. И все про рыбок. А уж как весна пришла – совсем покоя бедному не стало. Все грезил и мечтал. Да так размечтался, что и друзей своих – соседей – Кольку и Мишку заразил японским дивом.
На майские мечта обрела плоть. Друзья договорились с начальством и пригнали на Васькин участок свою технику. Колька экскаватор, а Мишка самосвал. Хозяин тоже хотел прибыть на своем тракторе, но был назначен прорабом и вообще главным архитектором и, потому остался безлошадным.
Участок будущей стройки совместными усилиями обозначили колышками, не торопясь покурили и работа закипела.
К вечеру котлован был готов. Яма получилась хорошая, аккуратная и большая. Метров этак пятнадцать на двадцать и глубиной больше человеческого роста, да еще и с вытянутыми руками.
Потом, как водится, присели обмыть начало стройки и Василий в очередной раз разложил перед друзьями чертеж. На бумаге все было подробно нарисовано. Даже с размерами.
Эскиз нравился всем. Не зря Ваську архитектором назначили. Соображает парень.
И тут возник вопрос – как же вся эта красота называться станет? Ну, потом, когда все построят.
Сам Васька знал несколько японских слов. Самое красивое было – якудза. Однако Колька выступил решительно против. Сам он точного перевода не знал, но однажды смотрел какой-то боевик и понял – слово нехорошее.
Выручил Мишка. Прежде чем предложить свой вариант, он клятвенно заверил подельников, что ничего криминального в его названии нет, и как раз для такого случая очень подходит. На том и порешили. Отныне весь проект и все, что за ним последует, будет называться икебаной.
Пили недолго и на следующий день продолжили стройку. Василий замыслил небольшой мосток от ближнего к дому берега, а к мостку пристроить помост - площадку, так чтобы на ней можно было поставить стол со стульями, и чтобы вокруг была вода. Все это на сваях и тоже по-японски.
Друзья идею одобрили, обозвали площадку сценой и приступили к воплощению.
Васька все стройматериалы заготовил заранее – настоящий архитектор и работа шла без остановок.
К вечеру управились и во время обмыва сооружения проверили его на прочность. Побегали, попрыгали и даже сплясали. После чего единодушно решили, что объект госприемку прошел и стали пытать автора – что будет дальше?
А вот дальше Васька представлял себе будущую красоту с трудом. То, что рыбки должны быть разноцветные, это он точно запомнил. А как сам пруд должен выглядеть совсем забыл.
Друзья обещали помочь. И теперь каждый таскал Ваське всякие картинки. Без особого разбора. Лишь бы пруд и лишь бы рыбки.
Архитектор дружескую помощь принимал с благодарностью, но пользовался ею исходя из возможностей.
То поедет на своем тракторе за десять верст к ближайшему болоту за камышом и кувшинками. То притащит иву плакучую.
Так или иначе, но к концу июня обустроил свою икебану Василий по полной программе.
Хорошо, что насос сдюжил, и колодец бездонным оказался. Иначе не было бы никакого пруда, и закончилась бы вся история ничем.
Теперь дело стало за главной деталью. За рыбками то есть. Оказалось, что ближе Москвы, нет такого места, где этих рыбок можно было не только найти, но и купить за приемлемые деньги.
Следующую неделю Василий приводил в чувство старенький, еще отцовский москвич, и однажды с восходом тронулся в путь.
Подготовился он хорошо и без труда нашел этот птичий рынок.
Голова поначалу закружилась от обилия незнакомых представителей животного мира, но Вася взял себя в руки и почти уже не отвлекался от главной задачи.
В конце концов, он поверил одному из торговцев и за сходную цену приобрел десяток мелких рыбешек. Были они не такие красивые, как в телевизоре, но торговец утверждал, что исключительно по молодости, а с другой стороны значительно симпатичнее местных карасей и плотвичек. Заодно пришлось прикупить и корма для этого чуда японской природы. Тут Вася даже не торговался. Понятно ведь, что к нашенской еде заморская рыба не приучена.
Всю обратную дорогу он сильно переживал – довезет ли ценный груз в сохранности, но обошлось.
На следующий день друзья устроили презентацию икебаны. Народу собралось десятка полтора. Рыбок почти не было видно. Да и приглядываться никто особенно не стремился. А вот сцена понравилась. Только местные бабы, те, кто помоложе остались недовольны.
- Нет, чтобы дурню жениться, наконец – ерунду, какую выдумал. Точно - непутевый.
Ну, насчет путевый или нет – дело вкуса, а жизнь Васькина переменилась. Это вам не свиньи да куры. Это красота. А за красотой особый уход нужен.
Перво-наперво постановил Василий – на сцене не пить. Только чай. И тоже по-японски. Правда, в тонкости чайной церемонии никто не вникал, но обувь перед сценой снимали все. Ругаться по матушке престали сами – без приказов и полюбили постепенно умные разговоры разговаривать. Про искусство и философию. Про философию особенно.
Бабы после этого поставили на Ваське окончательный и безоговорочный крест, а мужикам понравилось. В любой погожий вечер человек по пять собиралось на сцене и засиживалось за разговорами допоздна.
Лето пролетело незаметно. Рыбки освоились, перестали пугаться и всей стайкой подплывали на ежеутренюю кормежку.
Осенью Василий начал беспокоиться – зима на носу, а рыбки нежные, заморские – как-то переживут? Однако ничего путного на ум не пришло и всю подготовку пришлось свести к двойному запасу корма.
Всю зиму он сверлил лунки, очищал их от свежего льда и кормил своих питомцев.
Весной, когда пруд оттаял, с замиранием сердца пересчитал весь выводок – не пропало ни одной и начал предвкушать новый сезон.
Все строения стояли как новые, растительность дала обильные побеги и мужской философский салон возобновил свою деятельность. Рыбки подросли, каждая с ладонь, не меньше, и играли теперь в свои рыбьи игры прямо на поверхности пруда, чем приводили в умиление завсегдатаев.
Беда пришла, откуда не ждали. Никто из местных не мог объяснить, каким образом в икебане завелись лягушки, но факт оставался фактом. И теперь каждый вечер оглашался громкоголосым хором сексуально озабоченных земноводных. Эти твари орали настолько громко и самозабвенно, что просто заглушали неторопливую спокойную беседу, заставляли повышать голос и напрочь изничтожили всю задушевность.
Однажды икебана осталась без гостей.
На следующий день, весь в расстроенных чувствах, Василий принял приглашение друзей и отправился с ними вниз, по косогору на рыбалку.
Рыбаком он не был, пить уже почти отвык, но слушать лягушачьи надругательства над любимым детищем уже просто не мог.
День протекал неторопливо, как речушка, на берегу которой расположились рыболовы, пили не так, чтобы много, но голова у Васьки быстро потяжелела и он рассеяно выслушивал немногословные, но искренние утешения.
Мишка с Колькой нет нет, да и вытаскивали из воды то одну, то другую рыбешку, а Васька так и сидел понурясь на берегу, пристроив между ног бесполезный спиннинг.
Потом он решил прилечь и подремать, взялся за удилище, чтобы отложить в сторонку, но снасть затрепетала, напряглась и рыбак, вскочив на ноги приглушенным шепотом позвал на помощь.
Втроем кое-как справились и вытащили добычу – небольшого, но упрямого сома.
После такого неожиданного напряжения моральных и физических сил Василий совсем устал и отпросился домой. Замотав сома в мокрую тряпку, он побрел, запинаясь на каждом шагу и размышляя по дороге: надо ли ему переться в гору с этой ненужной поклажей.
Сом совсем затих, готовясь к трагическому завершению своей еще такой короткой жизни, а рыбак снова сбился на грустные размышления о неправильном устройстве мира вообще и проклятых лягушках в частности.
Так они и поднялись вдвоем на горку, а там их встретило радостное кваканье брачующихся пар и Васька рассвирепел.
С криком: - А вот нашел я на вас управу, он схватил рыбину за хвост и швырнул в пруд, потом зло сплюнул и нетвердой походкой пошел к своей избе.
Спал Василий крепко, без сновидений, но проснулся с ощущением невосполнимой утраты и теперь лежал с открытыми глазами не решаясь подняться навстречу неизбежной правде.
Друзья, однако, не были в курсе душевных метаний соседа и вломились в избу с предложением опохмелиться, а потом и обсудить конкретные способы избавления от не прошеных гостей и очистке икебаны от всей этой порнографии.
Пока выкладывали на стол закуску, искали стаканы, нож и вилки, поинтересовались – что Василий сделал со своей добычей? Услышав про сома, Васька, подскочил и как был в исподнем, вылетел из избы и помчался к пруду.
Икебана встретила хозяина тишиной. Лягушки прятались в траве. Рыбки, заждавшись завтрака, суетились возле сцены, а больше никого не было видно. Подоспевшим соседям через пять минут сбивчивых объяснений стал ясен масштаб бедствия и они все вместе уселись на краю помоста и задумались.
Потом, после бурного обсуждения, постановили:
- Поскольку никаких доказательств, что сом жив, у них нет - кипеш не поднимать, у икебаны организовать дежурство и, наконец, разработать план эвакуации бесценной японской живности.
Однако следующий день внес решительные коррективы в безупречный план.
Василия отправили в командировку, в соседний район, для помощи тамошним трактористам и он взяв с друзей клятвенное обещание не оставлять икебану без пригляда, с тяжелым сердцем покинул родные края. Но не прошло и трех дней, как Мишка и Колька двинулись по схожему маршруту добывать длинный рубль.
Через месяц неудачливый ихтиолог, не занося сумку с вещями в избу, прямиком отправился к пруду.
Там царили пустота и тишина. Через полчаса бесполезного стояния на сцене, он вернулся, открыл дверь и на пороге запнулся за мешок с рыбьей едой. Истерзанная душа не могла перенести очередного напоминания о безвозвратной потере и Василий, засунув ненужную упаковку под мышку, отправился к ближайшей избе. Подозвал к калитке соседскую дочку, объяснил Нюрке, что лучшего корма для кур на свете не бывает, всучил мешок и после недолгого раздумья отправился в сельпо. Вернулся оттуда с батоном хлеба, куском колбасы и бутылкой водки. Заглянул в дом, нашел чистый стакан и поплелся к икебане.
За стол садиться не стал. Расположился на помосте, наполнил стакан наполовину и задумался над прощальной речью.
Вот только выдавить из себя хотя бы слово так и не смог. И к стакану не притронулся.
А на поверхности воды показался плоский серый лоб и черные бусинки глаз. Васька кивнул ему, злобно ощерился и неожиданно, прямо руками оторвал кусок колбасы и кинул его в воду.
Рыбина неторопливо всосала в себя угощение, но не уплыла, а осталась таращиться своими бусинками на человека.
Через полчаса еда закончилась, а с нею закончились и все планы мести.
Как передовику производства Василию полагалась не только премия, но и целых два выходных дня. За все это время он из дома не выходил, кроме как по нужде, а в сторону икебаны даже не смотрел.
На третий день, уже на работе, ощутил какое-то беспокойство и во время обеда, в столовой, понял:
- Как ни крути, но без кормежки и последний обитатель пруда запросто загнется в самое ближайшее время. А тварь - всеж таки живая и, можно сказать, подневольная.
Вернувшись, домой, он быстро соорудил несколько мышеловок, а пока процесс поимки грызунов не отлажен, решил поделиться своими припасами.
Сом не заставил себя долго ждать. Без колебаний схарчил все принесенные
продукты, но опять остался на поверхности, как будто ожидая чего-то еще.
В этот раз слова давались Василию легко. И рыба слушала его не шевелясь, и не уплыла пока хозяин не выговорился полностью.
Теперь уже каждый вечер они коротали вдвоем, а иногда еще и Нюрка прибегала, садилась рядом, обхватив руками коленки и молчала
во все глаза глядя на рыбу.
Сома Васька назвал Жориком, благодаря неуемному аппетиту подопечного, а тот, совсем осмелев, иногда тыкался своим плоским лбом прямо в голые пятки хозяина, болтающиеся над водой. А бывало и хвостом по воде ударит, да так чтобы побольше брызг и чтобы Нюрка завизжала от восторга.
Много всяких мыслей услышал Жорик от Василия и ни разу не поспорил. Ни разу не возразил, потому что умел он молчать как никто другой.
А красота тоже появилась. Приобрел Василий аквариум и запустил туда золотых рыбок.
Но Жорику не сказал. Мало ли что.
