Босоногое детство... Мое детство не было босоногим.
Выросли мы на улице, но босоногими не были. Быть босым запрещалось категорически по одной простой причине - всегда можно было напороться на битое стекло. К торцу соседнего дома чуть криво и навечно приклеилась стекляшка виноводочного магазинчика, где отоваривались все окрестные пьянчуги, а распивали они эту драгоценную влагу в нашем дворе, используя вместо столиков металлические шкафы для газовых баллонов. Там же, в порыве раскаяния или просто не удержав, и били бутылки...
Разуться можно было только в подъезде во время игры в пятнашки, чтобы пробежав совсем рядом с водящим, зажимая руками рот от рвущегося смеха, почти задевая его и обдавая волной своего тепла, тихонечко забиться в угол. Или, раскрутив его и разлетевшись в стороны, водить за нос, создавая шум в одном месте и прячась в другом. И, затаившись, с громко стучащем от азарта сердцем ждать, как он идет навстречу с завязанными глазами и растопыренными руками...
Подъезд был огромный, на двух ступеньках площадки перед квартирами все спотыкались, но это только добавляло в наши немудренные развлечения шума и смеха. Из нашей компашки четверо жили в этом подъезде, что, как нам казалось, давало право и на место и на присутствие. В дождливую погоду нам и деваться-то больше было некуда. Мы собирались в подъезде, шалили, плотно рассаживались на ступеньках и рассказывали друг другу страшные истории про черную-черную руку, скатывались с широких перил. Я - с некоторой опаской, боясь быть застуканной папой, который страшно не любил мои проделки, за что раз и поплатилась. Мы собирались в гости. Нарядно одетая и оттого неловкая, я лихо катилась по перилам вниз. Увидя выходящих из дома родителей, я попыталась остановиться, рванула вверх, сползла вниз и располосовала новые штанцы о выступающую железку сверху донизу. Штаны спасти не удалось, но собственная репутация, когда, увернувшись от папиных рук я юркнула в глубь квартиры, не пострадала.
Взрослые довольно снисходительно относились к нашим посягательствам на помещение, и только изредка, когда мы совсем теряли меру и шумели слишком громко, выгоняли нас на улицу. Всю эту малину портила нам злобная старуха с первого этажа. Ее квартира была посередине площадки, видимо, специально для лучшего обзора и прослушивания. Она проводила у дверного глазка или щелки приоткрытой двери все свободное от сидения на улице время. На улице же, где она, единолично расположившись на скамейке для троих, сидя точно посередине и не оставив места ни для кого более, властвовала безоговорочно. К ней слетались все местные старушенции, и по очереди, стоя, докладывали о всех важных или кажущихся им важными событиях.
Знакомые нам взрослые ее сторонились, а мы, безоглядные в своих детских шалостях на грани жестокости, просто не упускали случая отомстить. Тихонько пробегали около ее двери и, выйдя из обзора, громко топали. Дверь тут же приоткрывалась, и через некоторое время закрывалась ей снова. Тем же макаром, мы выбегали обратно. И так по много раз в день, пока сами не уставали.
Мы все время таскали на улицу еду, делясь и пробуя друг у друга. Кому-то пришло в голову "поиграть" - каждый из нас тщательно прожевал хлеб с огурцом, набрал в рот воды и, пробегая мимо нее, делал вид, что его рвало... После этого, мне, наказанной на неделю безвылазного сидения дома, выносить еду на улицу более не разрешали...
Обеденный перерыв. Я работаю совсем рядом с домом, иногда забегая туда и не в перерыв. Захожу в подъезд, у дверей старухи, к тому времени совсем выжившей из ума и никого к себе не допускающей, стоит ее пожилая дочь. Видно, что она уговаривает мать открыть дверь. Изнутри слышится голос: "Иду, иду..."
Вновь спускаюсь, в магазин, дочь все стоит у двери. Возвращаюсь, та же картина. Спрашиваю, что случилось. Она говорит, что уже больше часа уговаривает мать открыть дверь, но безуспешно. Слышит ее голос рядом, но дверь ей не открывают. Удивляюсь, что у нее нет ключа. Поникший виноватый взгляд: "Не дает. Все ей кажется, что ее обкрадут..."
Обхожу дом. Первый этаж, залезаю на подоконник. Старуха, худая, расхристанная, лежит на полу, зажимая в руке ключ, поднимает на голос дочери голову и бормочет: "Иду, иду..."
Поднимаюсь домой за инструментами, выдираю гвозди из решетки и снимаю ее. Вынимаю стекло, чтобы открыть окно. Залезаю вовнутрь. Жуткий, затхлый, пропахший мочой воздух...
Битый час пытаюсь договориться со старухой, объясняя, мол, соседка сверху, ну, Вы ведь помните, такая-то... Старуха согласно качает головой, но ключ держит вмертвую. Дочь продолжает ее уговаривать из-за двери. Наконец, старуха устает, рука разжимается, я открываю дверь, помогаю ее поднять и ухожу ставить на место снятые стекло и решетку.
Вечером, пересказываю случившееся родителям. Папа сердится: "А если она потом обвинит тебя в краже?!.."
Замолкает, немного неловко выдавливает: "Вот вечно ты во что-то вляпаешься..."
Детство... Когда оно успело кончиться?..
