- Все одно я тебя седня прилажу - произнес Митрич, обращаясь к бревну, лежащему поодаль.
- Вот тока руки чей-то болят с утра. К дождю штоль?
Он скосил глаза на четверть, наполовину заполненную мутноватой белесой жидкостью.
- Куда ж я денусь? - продолжил с воодушевлением плотник.
- Обязательно прилажу. Вон аванс мой стоит, а коли подрядился то все – закон. Значит, для подъема оптимизьма, лекарство приму и, считай дело сделано.
Через полчаса коварное бревно все - таки вывернулось из непослушных рук пьяненького Митрича и, слегка задев его подбородок, плюхнулось в реку. Незлобно ругнувшись и осторожно ощупав ссадину, пострадавший огляделся и радостно всплеснул руками:
- Вот ты где пряталось. И размер подходящий, и не такое трухлявое, как то, что сбежало. Значит, тебя теперь прилаживать стану. Щас, погодь - тока рану обработаю.
Бревно, получив такую нежданную свободу, мерно покачивалось на невысоких волнах и все дальше уплывало от пристани, где могло закончить свой век, так ничего не изведав и не испытав.
Три долгих дня пришлось торчать в зарослях камыша. Тогда - то и пристала к нему истеричная вечно недовольная чайка. Ей, видите ли, понравилось сидеть на бревне. А потом волна от большого парохода освободила его из плена и путешествие продолжилось.
Чайке очень не нравилось поведение бревна. Мало того, что оно напиталось водой так, что только один краешек остался над поверхностью реки, так и он все время норовил нырнуть и лишить ее такого удобного насеста. Каждый раз она с возмущенным криком начинала хлопать крыльями и поднималась в воздух, а потом снова садилась на свое такое неустойчивое возвышение, ожидая нового подвоха.
Молодой капитан замыслил очень сложную эволюцию своего судна. Пароход, едва отчалив от пристани, сразу начал разворот, преодолевая течение и почти стоя на одном месте. Не иначе как новая пассия находилась среди провожающих.
Часть пассажиров столпилась на корме, наблюдая пенистый бурун поднимавшийся от винта. Натужно гудела машина и высокий хриплый голос сирены нагнетал и без того эмоциональную атмосферу прощания.
- Хряк - сказал винт, с удовольствием вгрызаясь в мокрое дерево.
Бурун за кормой исчез. Пароход едва уловимо качнулся. Капитан закричал что-то в переговорник. Поднялась суета. По палубам забегали матросы, среди провожающих началось волнение, а в воздухе повис густой трехэтажный мат.
Вода по правому борту весело журчала, течение впряглось в работу, и над пароходом застыла тишина. Стоя ровно поперек реки, белая неуправляемая туша круизного лайнера неторопливо двинулась в сторону ближайшей отмели.
Камень без особого труда преодолел сопротивление стали и вторгся в недра трюма. Вода с шипением хлынула в образовавшуюся щель и стала заполнять все свободное пространство. Корабль последний раз дернулся, а потом начал крениться на левый борт и лег на влажный песок отмели.
Бревно отцепилось, наконец, от винта и неслышно ушло под воду.
Истеричная чайка, без толку хлопая крыльями, все пыталась найти такую привычную и удобную опору, и, описывая круги над пристанью, никак не могла смириться с безвременной утратой.
Толстая мадам, зачем-то прыгнувшая за борт, почувствовала толчок в мягкое место и с криком – «Тону!» – погрузилось в воду с головой.
А бревно, тихонько вынырнув, продолжило свой путь к новым приключени-ям.
