В училище, в котором я учился, имелась практика, посылать студентов в строй отряды.
Одним из мест, куда их направляли, был Сахалин. И по окончании первого курса, я очень надеялся попасть в набираемую команду. И всё бы хорошо. Но вот незадача. В самый последний момент изменились требования по возрасту.
Мне не хватило одного года. Это было для меня очень досадно. А потом, я уже не помню почему, но на остальных курсах, я тоже на этот остров не попал.
Но вот я закончил училище, и под занавес, всё-таки влез в формируемый стройотряд.
Не буду говорить, на сколько мне было интересно ожидать отправления в столь дальнюю дорогу. Собирались мы очень тщательно, но по дурацки, и отчасти по- детски.
Набрали всякой белеберды. Все без исключения взяли с собой килограмма по два чеснока. Из прошлых отрядов, «старослужащие», сказывали, что этот продукт там в цене.
Потом мы выкидывали, или раздавали его всем желающим.
Набрали материалов для рисования, живописи.
Только мало кто там этим воспользовался. Я взял с собой фотоаппарат. Ещё я сшил для себя тёплую безрукавку из подаренного дядькой тулупа. Но она мне там не пригодилась. Тепло там.
Место, в которое мы направлялись – Невельск. Портовый городок, небольшой по размерам, растянутый у подножия сопок, вдоль Татарского пролива.
Если я не путаю, там народу было около 50 тысяч.
Из Орла на поезде мы доехали до Москвы. Там прямиком в «Домодедово», и на самолёте до Хабаровска на ТУ - гудело в ушах, там пересадка на среднемагистральный Ил-62, и в Южно-Сахалинск.
На том задрипанном, видавшем виды самолёте, лететь было неуютно. Самолёт болтало над океаном, внутренняя обшивка в нём была неряшливой, и после Ту- 134, он казался старой клячей. Но шумел он не меньше. В том самолёте стюардессы были похожи повадками и внешностью на билетёрш в автобусах.
Прилетели в Южно-Сахалинск, выгрузились.
Небо.
Такого неба я до того не видел никогда.
Бесконечной глубины и голубизны.
Неохватное. На горизонте сопки и тишина.
В самом воздухе чувствовался невероятный простор и звонкая, прохладная чистота.
На побережье, ведёт узкоколейка, её ещё японцы построили, когда половина острова была ихней. По ней ходит электричка. Почему и как, не помню, но мы через перевал ехали на автобусе.
Красоты с усталости я тогда не заметил. Сказалась часовая разница. На самолете летели мы вместе с солнцем. И оказались в том же времени, из которого вылетели.
В Невельске, местом обитания нам назначили общежитие мореходного училища. На летнее время оно пустовало. Вполне сносное место.
На чердаке я там как-то обнаружил старый раздолбанный «дипломат», в котором меня ожидала тельняшка. Приятный сюрприз.
К местному времени привыкать пришлось довольно долго. На работе, а работа была тяжелой, простой и незамысловатой. По началу, нам доверили бетонные работы. Но среди нас не нашлось ни одного человека имеющего необходимого опыта, и то, что мы наворотили, потом пришлось срубать отбойными молотками. А после этого нам давали только черновую, неблагодарную и малооплачеваемую работу.
Да с работой в том стройотряде был полный облом. Но не ради работы и денег я так рвался на этот остров.
Любую свободную минуту я пытался использовать для того, что бы набраться впечатлений, сфотографировать, понять и запомнить темперамент и колорит тамошней природы. Люди меня просто не интересовали.
Я пропадал в сопках и на берегу, облазил всю доступную для пешехода местность, и был этим счастлив.
Закаты меня особенно привлекали.
Они там во весь горизонт, окрашенные в неестественно яркие, вызывающие цвета. Я после своих Орловских серых, и пастельных тонов был ими просто шокирован.
Сидел на сопке, или на берегу, если волна не была слишком велика, и смотрел, как солнце уходит под воду. От восторга захватывало дух.
Запах йода и морской капусты, обкатанные океаном, и превращённые в гальку обыкновенные кирпичи, и настоящие, морские камни. Куски дерева, которые океан, пытаясь сделать своими, так же превратил в гальку.
Морские ежи, и звёзды, прибитые прибойной волной. Осколки невиданных моллюсков, битое стекло и они в руках океана потеряли свои острые края.
Неутомимый труженик Океан.
Он всё ворчит, что-то перемалывает, перекатывает.
Говорит сам с собой.
Он бы мог много рассказать, но кто может понять его язык?
Может, по тому он так часто сердит, и бьёт о пирс волной? Такой большой, могучий, одинокий и многоликий.
Работать, мы, как правило, заканчивали рано. Часов в пять. И у меня было целое море времени.
Можно было забраться в сопки. Конечно не далеко.
Темнеет там почти мгновенно. Если зайти далеко, то рискуешь возвращаться в полной темноте.
Но зато в выходные, можно было оторваться по полной. Меня впечатляли заросли низкорослого сахалинского бамбука.
Зайдёшь за сопку, тишина, солнце отсвечивает от жестких и матовых макушек. Ковёр, да и только. Когда по нему идёшь, он шуршит, высотой ниже колена, а идти по нему очень даже не легко. Заросли плотные, стебель к стеблю. Ёлки, которые смогли удержаться на вершинах сопок, скручены и повалены ветром, будто на них кто пытался сидеть.
Как-то я нашел в распадке родник. Странно, высоко над уровнем моря, и родник.
Место глухое. Пришлось спускаться по крутому склону.
Может, там и была другая дорога, но мне не терпелось подобраться к этому маленькому водопаду.
Ободрался о колючки какого-то странного растения: листья дуба, только у нашего дуба листья большие, широкие. А у этого, листья несколько мельче, и выступов, этих «горбушек», значительно больше. И эти колючки!
Странное дерево.
Набрал во фляжку воды и тем же путём обратно.
Каменные плиты известняка вываливаются из-под ног, еле выкарабкался. Зато нашел дикую лилию. Может она и не дикая, может ветром с побережья, из какого ни будь палисадника аборигена занесло, но всё равно здорово!
Как-то раз меня в сопках застал туман.
Это было и страшно, как подумаешь, спускаться по крутому склону, но и здорово! Вытянутую руку можно увидеть, а вот на два шага, уже ничего.
Внизу корабли перекликаются гудками, где-то далеко-далеко, будто на другой стороне земли. Капли в воздухе, прям перед носом висят в воздухе. И этот пар такой густой, что его почти можно пить.
Ещё, как-то раз решил пойти на перевал. Дорога там хорошая, асфальтированная. Вышел на шоссе за город, немного прошел, может километра три-четыре, только перевал начинался.
Тут меня догнал какой-то местный автолюбитель. Предложил подвести. Я не отказался. Ведь в гору идти гораздо трудней.
Проехал я с ним до самой высокой части, и пошел обратно. Интересно.
Чуть в сторону отойдёшь, буераки, не пролезть. Всё переплетено-перепутано. Ёлки-палки лес густой.
Дошел до ответвления дороги. Уж куда она вела, я не понял.
Прошел метров пятьсот, слышу, в кустах какой-то хруст, кто-то приближается.
А на днях я слышал историю, как одна местная собирательница ягод попала в лапы к медведю.
Я, конечно, сразу подумал, что это он и есть. И сразу дал задний ход. Ботаника, ботаникой, а медведь медведем.
На обратной дороге устал я прилично. Хоть и под горку, но слишком далеко меня завёз мой водила. Вернее это я пожадничал. Хотелось забраться на середину перевала. Должно было скоро смеркаться, и мне было не до пристального исследования. В общежитие я явился за полночь. Уставший, но довольный сам собой. Путешественник!
День Рыбака.
Этот праздник там сам бог велел отмечать.
По размаху празднования, если сравнивать с Орлом, он только с Масленицей может сравниться.
К нам был прикреплён крытый, бортовой Уазик. Нас на нём по объектам развозили. Вот на этом транспортном средстве приехали мы на место празднования.
Праздник этот, был больше похож не на день Нептуна, а на день Бахуса. Наверно потому его и отнесли подальше от города, за сопки, на берег мелководной речушки. Что бы ни кто не утонул, да и покой мирных жителей тоже дело не мало важное. Мне, правда, как-то тоскливо было на этом празднике.
Как-то представилась возможность поработать на Рыбозаводе.
Там не хватало рабочих, и нам предложили поучаствовать в засолке сельди.
Большущие бассейны из бетона ниже уровня земли.
Они находятся в закрытых помещениях. Туда загружается рыба, (нам досталась селёдка) и пересыпается тяжелой крупной каменной солью. Вот и весь процесс. Соль находилась в мешках, и мешки эти, надо сказать, были тяжелыми, просто невероятно. Поднять их было не просто.
Соль засыпали лопатами, похожими на те, которыми соскребают снег на улицах, только они были металлические, кажется из алюминия. И эту соль необходимо было закинуть подальше, ближе к центру бассейна.
Работали по ночам, после основной своей работы. Утомительное, выматывающее занятие получилось. Короче, и с этой работой справиться нам не удалось. Как нам потом сказали, рыбу мы ту испортили. Уж как это получилось, может соли не доложили, а может, так совпало. Но нам было сказано, что работа наша оплачена, не будет.
Некоторым из наших ребят там пришлось поработать в холодильнике, говорили, мороз там 40 градусов.
Между делом, нас отправляли то на покос, то на сбор подорожника.
Время пролетело. Надо было собираться домой.
А домой надо привезти рыбы. А какой рыбы? Конечно красной. Благо её там было без ограничений, как у нас картошки в овощных магазинах. А в наших магазинах тогда красной рыбы не бывало. Это был всё-таки 83 год. Ребята затаривались на заработанные деньги, чем могли, я себе купил японский зонтик – «Три слона». Знаменитая по тем временам марка. Он мне потом служил лет двадцать, пока не протёрся на сгибах до дыр.
Набрали мы рыбы. Каждый набирал побольше, рыба сырая, солить её мы собирались сами. Усолилось всё это хозяйство вполне прилично. Пора домой. А рыба, то оказывается, совсем не лёгкая. Просто не подъёмная.
Собирая свои баулы, чесали в затылке. Но своя ноша не тянет.
У меня набралась куча всякого хлама, с которым я не хотел расставаться. Камни, ракушки, куски дерева, отполированные ветром на вершинах сопок. Всё это я сложил в найденный на чердаке общежития «дипломат». Правда, у него не работали замки, и мне пришлось его скрутить проволокой.
И вот согнувшись в «три погибели», вереницей, мы отправились на станцию. Она была недалеко, дошли пешком.
Электричка. В окно пейзажи, от которых трудно оторваться. Вечер. Солнце садится. И ели на вершинах сопок светятся, как витраж.
Приехали в аэропорт уже почти ночью.
Моя оголтелая братия осталась ночевать на стульях. А мой дружок, тёзка, москвич, Мы с ним хорошо подружились за стройотрядовское время. Предложил переночевать в гостинице. И мы за вполне умеренную плату выспались перед дальней дорогой просто по-царски.
Утром, когда выходили из гостиницы, я увидел бородатого, щуплого дядьку. Он в фойе раскладывал гербарии.
Вот кому я позавидовал.
И ещё подумалось, как бы вернуться сюда, не с лопатой, а так. Просто полазить по сопкам, покидать камни в океан. Пофотографировать и порисовать.
Свободного времени было до вечера хоть отбавляй. И мы с товарищем, он был студентом в нашем Орловском музыкальном училище, и у него как у истинного москвича было свое мироощущение, он ещё тогда мою Родину уничижительно называл «Союз».
Иногда я его звал к подножию сопок, там я часто разводил костерок, и заварив чай, следил за уходящим солнцем.
Мне нравилось с ним общаться. У него были необычные, на мой тогдашний взгляд, мысли. И вот мы с ним бродили по улицам Южно-Сахалинска.
Проверяли местные магазины. Набрали конфет, и ещё чего-то.
Попали на свадьбу.
Проходили мимо шумного дома, около него стояла группа людей и среди них была невеста.
Разговорились, и оказалось, что она из Курска, или из Тулы.
Она нас назвала земляками. Рассказала, как оказалась на этом краю земли, пригласила к столу, но мы вежливо отказались. Пора было в аэропорт.
И обратном порядке- Хабаровск, пересадка, Москва.
На вокзале сдали свои тяжеленные баулы в камеру хранения, и по вечерним улицам.
Я в своей хиповой безрукавке. Сентябрь на дворе, 12 градусов. Вот где она мне пригодилась. Я чтоб облегчить свой багаж оставил на острове куртку и сапоги. И если бы не безрукавка, точно бы закоченел.
Смотрел на Москву, и мне казалось, что я битый ветрами путешественник. Мне казалось: всё изменилось вокруг, стало меньше, мельче.
Москва вдруг перестала давить, будто уступив моим Сахалинским впечатлениям. И даже высотки были удивительно маленькими.
