Весь этот бред (Пьеса)

Весь этот бред
  
   драматические импровизации для небольшой театральной труппы
    
   Сцена представляет собой пустой подиум, на нём разбросано пять венских стульев, а из-под колосников спускаются верёвки с вешалками, на которых висят мужские костюмы и женские платья.
   (Из зрительного зала поднимаются несколько человек и выходят на сцену. Для простоты эти пятеро поименованы цифрами, все они равновеликие персонажи и исполнители)
   1-й: Ну, что - начнём?
   2-й: Да что начинать, когда нечего начинать?
   1-й: Да, вот такая проститутская наша натура - не играть мы уже просто не можем!
   1-я: Да, это ты верно подметил. Но ведь играть-то нечего!
   1-й: Можно просто размяться: обыкновенная актёрская разминка.
   2-я: Ну уж нет! Я так просто тратить себя не могу.
   3-й (дразня): Не для того тебя мама, ягодку, родила!
   2-я (совершенно серьёзно): Не для того. Я - актриса, и выйду на сцену только тогда, когда позовёт меня Он.
   ВСЕ (на разные лады, как распевка): Он, он, он...
   2-я: Он - наш режиссёр - меня вывел на сцену первый раз, и в чём-то для меня это больше, чем первый мужчина.
   3-й: Повезло тебе, первый мужчина... А у меня вообще мужчин никогда не было, одни женщины.
   2-й: Будешь языком трепать, прямо сейчас буду твоим мужчиной, первым и последним.
   3-й: Молчу-молчу, и самоудаляюсь до полного самоудовлетворения!..
   1-й: Ладно, господа, я всё понимаю, все мы ждём Его, нашего общего мужчину. Но его нет! Мы захиреваем, работы не предвидится, а артисты без работы портятся. Поэтому я и собрал нас всех, чтобы наша маленькая труппа продолжала жить.
   1-я: Лично я согласна. Только нас всех объединял Он, наш режиссёр, и как быть без него...
   2-й: Начнём. Просто начнём. Неважно что: разминку, капустник, а он должен подъехать, он же обещал...
   1-я: Обещал ещё месяц назад...
   2-я: Сейчас у него постановка, ему там платят большие тысячи долларов, и лично я согласна ждать его столько, сколько нужно.
   3-й: Ожидание Годо.
   2-я: Что?
   3-й: В ожидании Годо проходят года.
   1-я: Это правда.
   2-й: Кстати, а где он? Всё в том же вечном городе?
   1-й: Да, последний раз звонил из Рима.
   3-й: Рим - вечный город?! Вечный город - это Иерусалим! А Рим - это просто Рим!
   1-й: Нет, они оба вечные. Вот мы тут загниваем, тухнем, и все мы тут далеко не вечны, а те города стоят себе и им хоть бы хны... Вот потому они и вечные.
   3-й: Кстати, помнится, наш общий мужчина звонить обещался, руководить на расстоянии, так сказать...
   1-й: Он звонил.
   ВСЕ: Ну? И что сказал? Когда приедет?
   1-й: Когда приедет, не сказал. А вот что ставить будет...
   2-й: Да не тяни душу!
   1-й: "Три сестры".
   (пауза)
   2-й: Тьфу! Так я и думал.
   3-й: Чего, других что ли пьес нету?
   1-я: Как-то не современно...
   2-я: Хотя б "Вишнёвый сад", я бы ещё на Раневскую потянула...
   3-й: Так ты и так на Раневскую тянешь. Фаину Григорьевну. Последние дни.
   2-я: Если надо - то и Фаину Григорьевну в последние дни. А если надо - то и в первые.
   3-й: Молчу-молчу.
   1-й: Он и распределение ролей мне продиктовал...
   ВСЕ: Ну! Ну, не тяни! Давай!
   1-й: Но сказал обождать, пока не говорить.
   2-й: Тьфу! Ладно, ребята, давайте быстрее - у меня завтра съёмки, хочется пораньше закончить, надо ещё отдохнуть.
   3-й: Снова будешь играть шоколадку в той дурацкой рекламе?
   2-й: Дурацкой - не дурацкой, а в отличие от тебя на машине езжу.
   1-я: Да тихо вы! (первому) Так он тебе поручил провести репетицию, разминку с учётом его будущих "Трёх сестёр"?
   1-й: Какая ты грамотная! Всё правильно понимаешь.
   2-й: Ладно, поехали! Люди, звери, львы и куропатки!..
   3-й: Дурак, это же "Чайка"!
   2-й: Да у него все пьесы на одно лицо!
   2-я: У кого - у него?
   2-й: У Чехова. Да и у режиссёра нашего... Гения... Изуродует классику, как Бог черепаху, сделает Отелло эскимосом, а Анну Каренину дамой с собачкой, всех раком поставит, и уедет. А нам потом разгребать это говно...
   2-я: Ой-ой-ой! Говно он разгребает! Не нравится - вали! А я его действительно считаю гением!
   1-й: Господа! Чего мы тратим время, давайте и вправду начнём. Он мне всё рассказал: как, что, когда - так давайте работать.
   1-я: Лично я согласна. Только как он собирается ставить "Три сестры", если у нас всего две актрисы?
   2-я (примеряя одно из платьев): Неважно, Он - гений... "Три сестры"... Кстати, мой отец был полковник, правда, не царский, но в то время тоже были и честь, и выправка, и мне эта пьеса по-своему близка (пока она говорит, 1-й надевает один из мундиров, и встаёт на заднем плане под луч прожектора, направленного сверху вниз; звучит музыка военного оркестра, и остальные актёры кружатся по сцене в вальсе). Наша семья жила в небольшом провинциальном городке, в городе был мединститут, пединститут и военное училище, стандартный набор провинциального городка. По субботним вечерам в городском Доме Культуры устраивались танцы, сразу после гуляний в городском парке, но мы, девчонки, туда не допускались, это считалось чем-то не просто запретным, а запредельным, из области мечтаний о взрослой жизни. И когда мне исполнилось шестнадцать, в девятом классе, я была отпущена родителями на первые в своей жизни танцы!.. Я так готовилась к этому дню, так мечтала о нём!.. Ещё бы, первый бал Наташи Ростовой, военные, музыка... Я стояла у самой стены, почти в углу, казалась себе самой некрасивой, почти гадким утёнком, и в то же время ощущала себя королевой бала... Просто раздвоение личности какое-то. Я была в белом платье, которое мне сшила тётка, профессиональная портниха, платье казалось мне эталоном моды и красоты, это потом я поняла, что оно было совсем не красивым, но тогда я казалась себе феей, и стыдилась этих своих ощущений... И тут ко мне подошёл Он - молодой мальчик, курсант, от него пахло каким-то странным, незнакомым мне одеколоном, и глаза блестели влюблённым блеском. Странно, подумала я, когда же он успел в меня влюбиться? Но он уже повёл меня в танце, закружил, неловко прижимаясь к моему телу; танцевал он неумело, касался всего того, чего не стоило касаться, от неумения одну из рук положил не на талию, а чуть ниже, и водил этой своей рукой по мне, наверное, в поисках талии, и прижимался ко мне, краснея при этом. Неумеха, стесняется - так думала я тогда, кружась с ним в своём первом в жизни танце... Неумеха...(музыка обрывается, актёры разбредаются по сцене, рассаживаются на стулья) Это потом я поняла, что запах странного одеколона - это запах дешёвого портвейна, и рукой он водил и прижимался не от неумения - просто он меня щупал, и в этом своём белом платье, сшитом тёткой, я была как дура последняя на первом своём бале...
   1-я (выбегает, звоня в колокольчик): Но вскоре случилось событие, гораздо важнее всех танцев на свете!..
   ВСЕ (оживляясь): Что такое? Что произошло?
   1-я: К нам в город приехал театр!
   1-й: Нет, театр в нашем городе был, но это приехал Театр...
   ВСЕ: Настоящий!
   1-й: Из Москвы!
   2-й: МХАТ!
   2-я: На гастроли!.. И мы, молодые девчонки...
   3-й: Да, в общем-то, и мальчишки тоже...
   2-я: Мы, молодые девчонки, увидели свою Мечту.
   1-я: Мы верили всему, что происходило на сцене, ходили, как зачарованные, были влюблены в артистов...
   3-й: И в артисток...
   2-я: Мы увидели свой, долгожданный мир - мир сцены.
   (в это время 1-й и 2-й надевают костюмы и присаживаются за столик; 3-й надевает сюртук официанта и их "обслуживает")
   1-й: А всё-таки согласитесь, Константин Сергеич, что ваш золотоканительный заводик - это такая канитель, что удавиться хочется.
   2-й: Владимир Иваныч, это же, как вы понимаете, так, безделица, для души у меня есть нечто большее.
   1-й: Официант! Это не "Славянский базар", а "Славянский бардак" какой-то - мы уже четверть часа ждём!
   3-й: Сию минуту-с!
   2-й: Слушай, Владимир Иваныч! Давай по-простому - это после нас критиканствующие потомки станут нам с тобой всякие небылицы прикручивать, начнут наши с тобой жизни в искусстве, методы работы, школы и принципы гениальности выдумывать. А я предлагаю, давай без всяких этих надуманных глупостей просто создадим свой театр - ни для чего, а чтобы самим в радость было. А? Просто чтобы в удовольствие...
   1-й: Константин Сергеич, я только за - просто театр, самим себе в радость...
   ОБА: Для души! Чтобы верить, в то что делаешь!
   1-й: Константин Сергеич, это же как хорошо: не маски, не костюмы на ходулях, не пустые слова и ненаполненные ничем движения, а чтобы душа согревалась, чтобы хотелось плакать и смеяться, чтобы было душевно!..
   2-й (прослезимшись): Владимир Иваныч!..
   1-й: А ставить будем тоже что-нибудь задушевное - попросим Антона Палыча, он напишет, и так хорошо будет!..
   (подходит 3-й с подносом)
   1-й: Голубчик, поздно! Мы уже всё порешили!
   3-й: Тьфу! (все трое переодеваются обратно в артистов)
   2-я: И с тех самых пор...
   1-я: С тех самых гастролей в нашем городе МХАТа...
   2-я: С тех самых пор в нашу жизнь пришёл театр.
   1-я: В Москву, в Москву...
   2-я: В Москву поступить не удалось, я поступила в Ленинград, с первого раза!
   1-я: А я с третьего, но тоже неплохо!
   2-я: И тут началось...
   1-я: Начался Театр...
   2-й: Да не какой не театр, начался весь этот бред: репетиции, лекции, какие-то странные люди, называвшиеся педагогами...
   1-й: Гогами?
   1-я: Если бы Гогами, педа-гогами!
   2-я: И к тому Театру, о котором мечталось, это всё не имело никакого отношения.
   1-й (в костюме и нацепив на нос очки): Товарищи студенты! Вы готовы к репетиции? Тогда приступим. И...
   (звучит фонограмма I акта "Трёх сестёр", стилизованная под старинный МХАТовский спектакль, под которую актёры изображают сцены из пьесы, лишь открывая рты).
   2-й: Подполковник Вершинин!
   1-й: Честь имею представится: Вершинин! Очень, очень рад, что наконец я у вас. Какие вы стали! Ай! Ай!
   1-я: Садитесь, пожалуйста. Нам очень приятно.
   1-й: Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню - три девочки. Лиц уж не помню, но что у вашего отца, полковника Прозорова, были три маленьких девочки, я отлично помню и видел собственными глазами. Как идёт время! Ой, ой, как идёт время!
   2-й: Александр Игнатьевич из Москвы.
   1-я: Из Москвы? Вы из Москвы?
   1-й: Да, оттуда. Ваш покойный отец был там батарейным командиром, а я в той же бригаде офицером. (2-й) Вот ваше лицо немножко помню, кажется.
   2-я: А я вас - нет! Вы из Москвы!..
   1-й: Да. Учился в Москве и начал службу в Москве, долго служил там, наконец получил здесь батарею - перешёл сюда, как видите. Я вас не помню, собственно, помню только, что вас было три сестры. Ваш отец сохранился у меня в памяти, вот закрою глаза и вижу, как живого. Я у вас бывал в Москве... (в это время 3-й надевает мундир, и становится на заднем плане в луч прожектора, звучит духовая музыка)
   2-я: Мне казалось, я всех помню, и вдруг...
   1-й: Меня зовут Александром Игнатьевичем...
   1-я: Александр Игнатьевич, вы из Москвы... Вот неожиданность!
   2-я: Ведь мы туда переезжаем.
   1-я: Думаем, к осени уже будем там. Наш родной город, мы родились там. На Старой Басманной улице...
   2-я: Вспомнила! Вы были тогда поручиком и в кого-то были влюблены и вас все дразнили почему-то майором...
   1-й: Вот, вот... Влюблённый майор, это так...
   2-я: У вас были тогда только усы... О, как вы постарели! Как вы постарели!
   1-й: Да, тогда меня звали влюблённым майором, я был ещё молод, был влюблён. Теперь не то.
   1-я: Но у вас ещё ни одного седого волоса. Вы постарели, но ещё не стары.
   1-й: Какая у вас здесь широкая, какая богатая река! Чудесная река!
   1-я: Да, но только холодно. Здесь холодно и комары.
   1-й: Что вы! Здесь такой здоровый, хороший, славянский климат. Лес, река... и здесь тоже берёзы. Милые, скромные берёзы, я люблю их больше всех деревьев. Хорошо здесь жить. Только странно, вокзал железной дороги в двадцати верстах... И никто не знает, почему это так.
   2-й: Я знаю, почему это так. (пауза) Потому что если бы вокзал был близко, то не был бы далеко, а если он далеко, то, значит, не близко.
   1-й: Шутник, Василий Васильевич.
   1-я: Теперь и я вспомнила вас. Помню.
   1-й: Я вашу матушку знал.
   2-й: Хорошая была, царство ей небесное.
   2-я: Мама в Москве погребена.
   1-я: В Ново-Девичьем...
   2-я: Представьте, я уж начинаю забывать её лицо. Так и о нас не будут помнить. Забудут.
   2-й: А я, знаете ли, жениться я не успел, потому что жизнь промелькнула, как молния, да и потому, что безумно любил вашу матушку, которая была замужем...
   2-я: Вы любили мою мать?
   2-й: Очень.
   2-я: А она вас?
   2-й (после паузы): Этого я уже не помню.
   (3-й снимает мундир, бросает его на сцену, выходит из-под луча прожектора)
   1-й: Да, нас забудут. Такова уж судьба наша, ничего не поделаешь. То, что кажется нам серьёзным, значительным, очень важным, - придёт время, - будет забыто или будет казаться неважным.
   3-й: Кто, знает? А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением.
   1-я: Вы говорите: прекрасная жизнь. Да, но если она нам только кажется такой?
   1-й: Всё-таки жалко, что молодость прошла...
   ВСЕ повторяют на разные лады уже без фонограммы: Всё-таки жалко, что молодость прошла... Всё-таки жалко, что молодость прошла...
   2-я читает стихотворение А. Фета (все, кроме 2-й, резко бросают играть роли):
   Жизнь пронеслась без явного следа.
   Душа рвалась. Кто скажет мне: куда?
   С какой заране выбранною целью?
   Но все мечты, всё буйство первых дней
   С их радостью, всё тише, всё ясней
   К последнему подходят новоселью...
  
   Так, заверша беспутный свой побег,
   С нагих полей летит колючий снег,
   Гонимый ранней, буйною метелью,
   И, на лесной остановясь глуши,
   Сбирается в серебряной тиши
   Глубокой и холодною постелью.
   3-й (всем про 2-ю): Чего это с ней, а?
   1-я: Ну, наверное, думает, что она актриса!
   ВСЕ: А-а!..
   (звучит песенка "маза-фака PIMР", все вольно расходятся, подмигивают зрителям, корчат друг другу и зрителям рожи, пьют пиво, кое-кто закуривает, постепенно начинают пританцовывать под музыку; 2-я продолжает играть свою роль, читает стихи А. Фета "Жизнь пронеслась". На последних строках стихотворения 2-я ложится на середину сцены, съёживается в комочек; 1-й проходит мимо неё, крошит на неё конфетти.)
   2-я (вскакивает; захлёбываясь от ощущения счастья): Нет, всё будет хорошо! И через сто, и через двести лет люди будут счастливы! Мы победим быт! Мы преодолеем пошлость и леность! Люди будут умны, красивы, благородны и счастливы! Я верю в это!..
   1-й: Стоп! Я - не верю. (пауза) Не верю! Мой горький опыт подсказывает - что-то одно: либо счастливы, либо умны, либо красивы, либо благородны. А так, чтобы всё вместе, - не бывает.
   1-я: Может быть, и не бывает - но так хочется в это поверить!..
   1-й: Нет, стоп. Тут нет не только жизненной правды, но и сценической. А раз нет - перерыв.
   2-я: Ну, да - мы же всего лишь репетируем. Хотя...
   1-я: Нет! Нет, я не могу!
   ВСЕ: Что случилось?
   1-я: Я ненавижу театр! Там всегда говорят только заученные тексты, нет ничего живого, всё нечестно, пронизано игрой, фальшью, всё не по-настоящему!
   2-я: Милочка, что ты! Так нельзя. Это же богохульство!
   1-й: Она права. Хочется чего-то человеческого, родного, тёплого, а этого в театре нет.
   3-й: Насчёт тёплого ты хорошо заметил. У меня пальто весенне-осенне-летне-зимнее, коллекция моей прошлой жизни. И пожрать по-человечески хочется... Так что к критике театра я присоединяюсь. Деньгами здесь и не пахнет. А гений наш - человек мира, режиссёр вселенной - неплохо устроился.
   2-й: Чего ты гонишь! Если не доволен - вали!
   3-й: И сказать ничего нельзя...
   2-й: Нет, если что конкретно - говори, а сиси мять - это не надо, это очень всех огорчает. (показывает кулак) Понял?
   3-й: Понял.
   2-я: Нет, он прав - как-то неприятно без денег себя чувствуешь. А что, если поискать мецената?
   1-й: Да искали уже...
   1-я: Стоп! Я же недавно снималась в рекламе! А что, если предложить той фирме рекламу в театре, во время спектакля?
   1-й: Да это как-то...
   2-й: К чёрту условности! Люблю рекламу - она меня кормит. Ну-ка, начинай...
   (1-я начинает делать стриптиз, её партнёры - все актёры на сцене; наконец, она почти раздевается, мужики уже доведены до предела, она говорит: "Милый, не сегодня...", и уходит)
   ВСЕ: Только порнокассеты нашей фирмы избавят вас от необходимости иметь женщину!
   1-й: Да, в этом что-то есть...
   2-й: Не то слово! Порнушку разрекламируем - деньги будут! Деньги будут - спектакль поставим! Спектакль поставим... Спектакль поставим...
   3-й: Спектакль поставим - публика поаплодирует. А там снова за дело - порнушку рекламировать!
   1-й: Да, невесёлая у нас судьба...
   2-й: Да ну, выкрутимся! Слушай, я тут с такой девчонкой познакомился!..
   3-й: У тебя же уже жён шесть было, если не больше.
   2-й: Не, только три! Официальных...
   3-й: Так что за девчонка?
   2-й: Слушай, такая вся лапочка, живёт одна в отдельной двухкомнатной квартирке...
   3-й: С этого и надо было начинать.
   2-й: Да не перебивай ты! Так вот, я как увидел, так сразу и обомлел: сидит такая вся ладненькая, грудки налитые, попка пухленькая, но в самую меру, а глаза-то, глаза! И самое главное, что меня потрясло - как она в эту свою квартирку вписывается. Понимаешь?
   3-й: Понимаю.
   1-й: И я понимаю. Только пойми и ты. Знаешь, почему у тебя все жёны бывшие? Потому что когда они вписываются в свои квартирки - то они вписываются без тебя. И когда ты туда же к ней, к ним пытаешься втиснуться - то ты не вписываешься. Понимаешь? Без тебя она лапочка, а с тобой - это уже с тобой, и совсем не вкусно. В этом-то и заключается проблема человеческого счастья...
   2-й: Чего за проблема?
   3-й: Да вся проблема-то в том, что человеческое счастье вообще невозможно, в принципе.
   2-й: То есть?..
   3-й: Счастье - это всего лишь миг. Мы, человеки, мечтаем о кондовом, на века, счастье, чтобы во всех коленах рода твоего все поголовно без исключения были счастливы. Но так не бывает. Возможен миг, минута, лёгкое прикосновение, дуновение ветерка, чей-то шёпот, улыбка... Кстати, этим ощущением пронизан весь Чехов, тут наш гений прав.
   1-й: А можно, я всё-таки буду Вершининым?
   2-й: Ну, попробуй.
   2-я: Да, Вершинин должен быть такой парящий, почти неземной, чтобы в него хотелось влюбиться, и жить долго и счастливо, и умереть с ним в один день...
   3-й: Ну, уж я-то точно на Вершинина не потяну. Из того, что ты сказала, со мной может сбыться только одно: умереть в один день.
   2-й (с участием): Причём, в первый. Ну, уж видно судьба у тебя такая.
   3-й: Спасибо! Очень благодарен тебе за доброе слово!
   2-й: Да, не за что! Всегда рад душевно поучаствовать!
   1-й: Ну, что - поехали?
   1-я: В лес за орехами. Только давайте на этот раз попробуем на потребу публики. Идёт?
   1-й: Это как?
   1-я: Ну, не классически, а на откуп толпе - чтобы нравилось всем.
   1-й: Всем? Нет, так не бывает - кому-нибудь всё равно не понравится.
   1-я: А мы попробуем! А в серединке ту рекламу втиснем. Идёт?
   (начинают играть II акт как комедию, наполненную молодёжным сленгом - типа, прикинь, прикольно, блин, ты чё и т. д. Причём, 1-й и 3-й надевают мундиры - они как бы играют ХIХ век, остальные - век ХХI).
   1-й: Честь имею представится: подполковник Вершинин! Очень, очень рад, что наконец я у вас.
   1-я: Прикинь, да - подполковник!
   2-й: Прикольно!
   3-й: Александр Игнатьевич из Москвы.
   2-й: Оба-на - круто!
   2-я: Не, мужик, ты го-онишь! Ты, типа, из Москвы? Не-е, го-онишь!
   1-й: Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню - три девочки. (три "девочки" похабно ржут)
   1-й: Не, ты слышь, типа прикололся как - три девочки!
   2-я: Да мы давно уже не девочки!
   2-й (играя в трансвестита): Му-ужчина, вы чё-ё? Мы уже давно не девочки и не мальчики!
   1-й: Лиц уж не помню, но что у вашего отца, полковника Прозорова, были три маленькие девочки, я отлично помню и видел собственными глазами.
   2-я: Не, сказанул - три маленьких девочки было у нашего отца! (все ржут)
   1-я: Да у нас вообще отца не было!
   2-й: Ни мамы, ни папы!
   1-й: Да, ваш отец был батарейным командиром, а я в той же бригаде офицером. Вот ваше лицо немножко помню, кажется.
   1-я: А я тебя - нет!
   2-я: Не, а ты не врёшь, что ты из Москвы?
   1-й: Да. Учился в Москве и начал службу в Москве, долго служил там, наконец получил здесь батарею - перешёл сюда, как видите. Я вас не помню, собственно, помню только, что вас было три сестры. Ваш отец сохранился у меня в памяти, вот закрою глаза и вижу, как живого. Я у вас бывал в Москве... (все ржут)
   1-я: Не, он точно обкуренный!
   2-я: Надо же так сказать - три девочки!
   2-й: Ну, приколист!
   1-я: Да ты не бойся, мы и вправду, как три сестры, живём друг с другом и вместе! Давай, девчонки! (начинается лесбийская сцена, за которой 1-й и 3-й наблюдают с отвращением)
   1-й: Как идёт время!
   3-й (горько усмехнувшись): Через много лет, вы говорили, жизнь на земле будет прекрасной, изумительной? Вот, вот она - правда. Чтобы участвовать в ней, в этой новой жизни, хоть издали, нужно приготовляться к ней.
   1-й: Я часто думаю: что, если бы начать жить снова, притом сознательно? Если бы одна жизнь, которая уже прожита, была, как говорится, начерно, другая - начисто! Да, нас забудут. Такова судьба наша, ничего не поделаешь. То, что кажется нам серьёзным, значительным, очень важным, - придёт время, - будет забыто или будет казаться неважным.
   3-й: Кто знает? А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением.
   2-й: Нашу жизнь назовут высокой? (взрыв хохота) Но люди же низенькие... Глядите, какой я низенький! (все ржут).
   1-й (покачав головой, с горечью): Нет, нас забудут.
   (выходит Он - из зала, спокойно, как вернувшийся в родные края после долгой отлучки.)
   Он: Что это за бред вы несёте? (все замирают) Я же просил размять пьесу, выучить роли, почитать текст друг с другом. Разве это сложно? Почему нужно устраивать бред? (все в нерешительности переминаются с ноги на ногу) Ладно, дайте, пожалуйста, чашечку двойного, нет - тройного кофе и две таблетки валидола. Перерыв десять минут, потом продолжим репетировать.
   Здесь возможен антракт, но лучше играть без антракта: интермедия, выходит 3-й, потом режиссёр - Он.
   3-й (выходит один на авансцену): Знаете, ещё совсем недавно я был нормальным человеком. Ну, в смысле, не актёром. Но что-то меня двигало к сцене. Что-то побуждало бороться с самим собой - с застенчивостью, с ленью. Мне хотелось не славы, нет, - хотелось будоражить умы, властвовать над толпой, поворачивать людям глаза зрачками в душу! И я пошёл по этому пути. Я казался самому себе канатоходцем над пропастью! Было нелегко, временами просто голодно, холодно, моя жизнь совсем не вписывалась в нормальные жизни нормальных людей. Я поставил сам себя вне закона, изгоем общества. Недаром в старые времена актёров хоронили там же, где и самоубийц - за стеной кладбища. Иногда я впадал в отчаянье - мне начинало казаться, что я иду в никуда, вверх по идущему вниз эскалатору. И вот я осознаю, что пришёл. (оглядывается) Ну, и что? Я счастлив? Не-а. Ни хрена.
   Какая-то пустота на душе. Лёгкость человека, который так ничего и не накопил. И какой-то червячок в груди сосёт. Сдаётся мне, знаете что? Что меня нет. Нет, я существую: вот руки, ноги, голова, туловище. И всё. Что я оставлю после себя? Построенный дом? Счастливых детей? Вспаханную землю? Колосящиеся нивы? Умные книги? Что? (пауза) Ничего. Я - актёр. Я сошёл со сцены - и ничего не осталось. Мираж. Видимость. Но это если я хороший актёр. (переходит на шёпот) Но знаете, что я вам скажу? Я очень плохой актёр. Честно. Без ложной скромности. Только не говорите это моим товарищам - они ко мне привыкли, и не замечают моей бездарности. Думаете, я играю, или набиваю себе цену? Нет, я выступаю от своего лица. Только вот лица своего у меня давно уже нет. Ведь я актёр! Какое у актёра может быть лицо? То-то же... Вот если бы я был режиссёром!.. Я руковожу, решаю, творю... Вот это да! А актёром... Только тсс! Ни звука! Сюда идут. Балаган продолжается!
   (Уходит 3-й, входит ОН)
   ОН: Режиссёр, говоришь... Творит, решает, руководит... Тьфу!
   Да, сегодня я прилетел из Рима, завтра улетаю в Иерусалим, потом лечу за океан, а что потом? Не помню, но у меня записано, да и позвонят, если что - сообщат. Ведь я стал нарасхват. Да, когда-то я к этому стремился, об этом мечтал. И с деньгами стало получше - можно о них не думать: я ведь человек скромный, можно сказать, аскетичный. Но меня приучила к этому моя жизнь: я ведь столько к этому шёл, всю жизнь отдал театру, у меня толком и семьи-то нормальной никогда не было! Сколько счастья в здоровом отцовстве! Сколько радости в созидании собственного дома! Но всё мимо, мимо... Мимо рассветов и мимо закатов - нет, не видно мизансцены, мимо книг - всё ищешь драматургию для возможного спектакля, мимо друзей - а, вот этот тип я обязательно воплощу на сцене! Мимо, мимо всего...
   А сейчас, когда стал нарасхват, так хочется остановиться - и сердце покалывает, и устал, и вообще - хочется побыть частным лицом: просто пройти по улице, выпить чаю в кафе, побродить по пляжу, чтобы какой-то шибздик позвал тебя: "Папа!" Но едешь из аэропорта на репетицию, после спектакля идёшь в гостиницу, пьёшь ненавистный тебе кофе, чтобы взбодриться, и никто тебе ничего желанного не крикнет. (пауза)
   А ещё, только не говорите никому, - я иссяк! (пауза) Да! Этого почти никто не замечает, но я стал повторяться! Это предвестник того, что я скоро, как режиссёр, кончусь! Но мне нельзя, нельзя останавливаться! Ведь надо спасать разваливающиеся спектакли! Ведь эти сукины дети, они действительно, именно такие! Они разваливают всё! Опошляют своим цинизмом, своим враньём, бездушием! Мало того, что придумываешь, вынашиваешь замысел, как женщина вынашивает дитё, доносишь до актёров, заигрываешь с продюсерами, лебезишь перед спонсорами и меценатами, а потом долго в муках рожаешь всё это, так после ещё и носишься по всему миру и спасаешь! Как пожарник, как спасатель, как вечный дежурный! И на фига всё это надо? И ещё: думаете, я ставлю то, что мне хочется ставить? (пауза) Не-а! Я ставлю только то, что может быть востребовано. Пошлой публикой, дураком-продюсером, козлом-меценатом... А ведь когда-то я хотел перевернуть мир! У меня было такое громадьё планов!.. А сбылось лишь немногое... А сейчас я уже и забыл, о чём мечтал. Но тихо! Кажется, сюда идут. Это актёры. Я их очень люблю, но... но иногда так хочется покоя! Хотя... покой нам только снится! Пусть этот бред продолжается! (уходит)
   1-й: Ну, вот - приехал, поставил с ног на голову, и улетел.
   1-я: Да, журавлём небесным.
   2-й: А я всегда говорил: лучше найти какого-нибудь режиссёра попроще - синицей в руке.
   2-я: Вот именно - какого-нибудь...
   1-й (вздыхая): Да, такого, как наш, хрен сыщешь...
   2-я: Да, гений...
   3-й: Гений? А вот я не знаю что такое гений. По-моему, гениев не существует. Что такое актёр? Это смазливая физиономия, органичное существование на сцене и знание текста.
   1-я: И всё?
   2-я: Ты хочешь сказать, что я не бывала гениальна?
   2-й: Ты даже не всегда помнила текст.
   3-й: Не говоря уже про органичное существование...
   1-й: Про физиономию я просто молчу.
   2-я (подавленно): Какие вы всё-таки злые... (мечтательно) А ведь у меня были поклонники...
   1-я: Лучше, когда не поклонники, а полковники - как-то понадёжнее, постабильнее.
   1-й: Полковник Вершинин! Честь имею представится!
   1-я: Тьфу!
   3-й: О, шекспировский театр!
   2-й: При чём здесь Шекспир?
   3-й: Шекспировский театр был без баб.
   1-й: Шекспировский театр был подлинным, истинным, это было настоящее искусство, искусство по гамбургскому счёту.
   3-й читает сонет Шекспира:
   Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж
   Достоинство, что просит подаянья,
   Над простотой глумящуюся ложь,
   Ничтожество в роскошном одеянье,
   И совершенству ложный приговор,
   И девственность, поруганную грубо,
   И неуёмной почести позор,
   И мощь в плену у немощи беззубой,
   И прямоту, что глупостью слывёт,
   И глупость в маске мудреца, пророка,
   И вдохновения зажатый рот,
   И праведность на службе у порока.
  
   Всё мерзостно, что вижу я вокруг...
   Но как тебя покинуть, милый друг!
   2-й: Ну, прямо как артист прочитал, с выражением!..
   3-й: Спасибо за комплимент. Так вот, насчёт шекспировского театра. Да, в шекспировском театре баб не было. Я бы вообще баб из театра убрал. Без них как-то поспокойнее. С бабами гораздо сволочнее.
   2-й: Да, сволочнее. Но без баб тоскливее.
   3-й: Это ты прав. Вот у меня тут как-то чуть было роман не приключился с одной актрискою. Вся соль этой истории в том, что я её видел на сцене, а она меня - нет. Я был не просто галантен и любезен, а все наши разговоры были столь высоки, столь поднебесны, мы так высоко парили не только над жизнью, но и над сценой, такими беспредельными были наши отношения, что... что...
   2-й: Ну, и что?
   3-й: Что очень больно было падать. Дело в том, что я влюбился в неё, как в актрису. Она казалась мне неземной, самой красивой, самой чувственной, самой тёплой, самой доброй, самой понимающей... (пауза). Но потом я стал всё больше и больше узнавать её как женщину... И совместное парение над жизнью перешло в бреющий полёт, а вскоре кончилось горючее нашей страсти, и мы приземлились.
   2-й: Да, и с тех пор ты с женщинами не встречался.
   3-й: Нет, почему же... Но как-то всё реже. (пауза) Ну, вот, например, женщина. Сначала в неё влюбляешься. Ты от неё без ума! Даришь ей цветы, ухаживаешь, тратишь деньги, время и силы душевные... А потом выслушиваешь истерики, утираешь ей слёзы, да и себе порой утираешь сопли и слёзы, снова тратишь время и силы душевные, деньги тоже тратишь... И на хрена это нужно? Когда тихо сам с собою - дешевле и в конечном итоге приятнее. Я говорю - в конечном итоге... Нет, женщина - это очень высоко, запредельно и поднебесно. Но... Пусть там, в поднебесности, и остаётся. А я уж как-нибудь в своём мирке.
   2-й: читает стихотворение В. Набокова "Лилит":
   Я умер. Яворы и ставни
   Горячий теребил Эол
   Вдоль пыльной улицы. Я шёл
   И фавны шли, и в каждом фавне
   Я мнил, что Пана узнаю:
   "Добро, я, кажется, в раю".
  
   От солнца заслонясь, сверкая
   Подмышкой рыжею, в дверях
   Вдруг встала девочка нагая
   С речною лилией в кудрях,
   Стройна, как женщина, и нежно
   Цвели сосцы - и вспомнил я
   Весну земного бытия,
   Когда из-за ольхи прибрежной
   Я близко-близко видеть мог,
   Как дочка мельника меньшая
   Шла из воды, вся золотая,
   С бородкой мокрой между ног...
  
   И вот теперь, в том самом фраке,
   В котором был вчера убит,
   С усмешкой хищною гуляки
   Я подошёл к моей Лилит.
   Через плечо зелёным глазом
   Она взглянула - и на мне
   Одежды вспыхнули и разом
  
   Испепелились. В глубине
   Был греческий диван мохнатый,
   Вино на столике, гранаты,
   И в вольной росписи стена.
   Двумя холодными перстами
   По-детски взяв меня за пламя:
   "Сюда", - промолвила она.
   Без принужденья, без усилья,
   Лишь с медленностью озорной,
   Она раздвинула, как крылья,
   Свои коленки предо мной.
   И обольстителен и весел
   Был запрокинувшийся лик,
   И яростным ударом чресел
   Я в незабытую проник.
   Змея в змее, сосуд в сосуде,
   К ней пригнанный, я в ней скользил,
   Уже восторг в растущем зуде
   Неописуемый сквозил, -
   Как вдруг она легко рванулась,
   Отпрянула и, ноги сжав,
   Вуаль какую-то подняв,
   В неё по бёдра завернулась.
   И, полон сил, на полпути
   К блаженству, я ни с чем остался,
   И ринулся, и зашатался
   От ветра странного. "Впусти",-
   Я крикнул, с ужасом заметя,
   Что вновь на улице стою,
   И мерзко блеющие дети
   Глядят на булаву мою.
   "Впусти", - и козлоногий, рыжий
   Народ всё множился. "Впусти же,
   Иначе я с ума сойду!"
   Молчала дверь. И перед всеми
   Мучительно я пролил семя
   И понял вдруг, что я в аду.
   (пауза)
  
  
   Это стихотворение называется "Лилит". У Адама на самом деле была не одна Ева, была ещё женщина - её звали Лилит. Только о ней все потом забыли.
   1-й: Нет, всё-таки самые гениальные пьесы, да неважно - пьесы, стихи, рассказы, самые гениальные - это те, которые трогают тебя за живое, которым веришь, которым сопереживаешь.
   3-й: Когда артисты играют какую-нибудь настоящую пьесу - трагедию, драму; пьесу, где всё обречено, то если они настоящие артисты и играют по-настоящему - то каждый раз они надеются, что именно на этом спектакле случится магическое "вдруг", и всё будет хорошо, и обречённости не будет, и все станут счастливы... (пауза)
   Но звучат последние монологи, опускается занавес, и всё осталось по-прежнему - ни пьесу, ни жизнь, ни судьбу не изменить.
   1-й читает стихотворение И. Бродского:
   Как жаль, что тем, чем стало для меня
   Твоё существование, не стало
   Моё существованье для тебя.
   ...В который раз на старом пустыре
   Я запускаю в проволочный космос
   Свой медный грош, увенчанный гербом,
   В отчаянной попытке возвеличить
   Момент соединения... Увы,
   Тому, кто не умеет заменить
   Собой весь мир, обычно остаётся
   Крутить щербатый телефонный диск,
   Как стол на спиритическом сеансе,
   Покуда призрак не ответит эхом
   Последним воплям зуммера в ночи.
   3-й (после долгой паузы): Женщин, женщины, женщины... Нет, всё-таки без женщин театр, да и сама жизнь невозможны... Как без весны, без птиц, без цветов. Без новых надежд, которые обманут тебя, но... ты и сам рад обмануться!
   (весеннее щебетание птиц, вся сцена залита светом; вся мизансцена играется в стиле танец-модерн, все актёры её танцуют)
   2-я: Сегодня тепло, можно окна держать настежь, а берёзы ещё не распускались. Отец получил бригаду и выехал с нами из Москвы одиннадцать лет назад, и, я отлично помню, в начале мая, вот в эту пору, в Москве уже всё в цвету, тепло, всё залито солнцем. Одиннадцать лет прошло, а я помню там всё, как будто выехали вчера. Боже мой! Сегодня утром проснулась, увидела массу света, увидела  весну, и радость заволновалась в моей душе, захотелось на родину страстно!..
   3-й: Чёрта с два!
   2-я: Меня выдали замуж, когда мне было восемнадцать лет, и я своего мужа боялась, потому что он был учителем, а я тогда едва кончила курс. Он казался мне тогда ужасно учёным, умным и важным. А теперь уже не то, к сожалению.
   3-й (читая газету): При выпадении волос... два золотника нафталина на полбутылки спирта... растворить и употреблять ежедневно... Запишем!
   2-я: Про мужа я не говорю, я к нему привыкла, но между штатскими вообще так много людей грубых, нелюбезных, невоспитанных. Меня волнует, оскорбляет грубость, я страдаю, когда вижу, что человек недостаточно тонок, недостаточно мягок, любезен. Когда мне случается быть среди учителей, товарищей мужа, то я просто страдаю.
   1-й: Да-с... Но мне кажется, всё равно что штатский, что военный, одинаково неинтересно, по крайней мере в этом городе. Всё равно! Если послушать здешнего интеллигента, штатского или военного, то с женой он замучился, с домом замучился, с имением замучился, с лошадьми замучился... Русскому человеку в высшей степени свойственен возвышенный образ мыслей, но скажите, почему в жизни он хватает так невысоко? Почему?
   2-я: Почему?
   1-й: Почему он с детьми замучился, с женой замучился? А почему жена и дети с ним замучились?
   2-я: Вы сегодня немножко не в духе.
   1-й: Может быть. Я сегодня не обедал, ничего не ел с утра. У меня дочь больна немножко, а когда болеют мои девочки, то мною овладевает тревога, меня мучает совесть за то, что у них такая мать. О, если бы вы видели её сегодня! Что за ничтожество! Мы начали браниться с семи часов утра, а в девять я хлопнул дверью и ушёл. Я никогда не говорю об этом, и странно, жалуюсь только вам одной. Не сердитесь на меня. Кроме вас одной, у меня нет никого, никого...
   2-я: Какой шум в печке. У нас незадолго до смерти отца гудело в трубе. Вот точно так.
   1-й: Вы с предрассудками?
   2-я: Да.
   1-й: Странно это. Вы великолепная, чудная женщина. Великолепная, чудная! Здесь темно, но я вижу блеск ваших глаз.
   2-я (садится на стул, стоящий под лучом прожектора): Здесь светлей...
   1-й: Среди миров мерцания светил одной звезды я повторяю имя, не потому, чтоб я её любил, а потому, что мне темно с другими. И если мне на сердце тяжело, я у неё одной ищу ответа - не потому, что от неё светло, а потому, что с ней не надо света! Я люблю, люблю, люблю... (раскачивает стул, как бы убаюкивая её) Люблю ваши глаза, ваши движения, которые мне снятся... Великолепная, чудная женщина!
   2-я: Когда вы говорите со мной так, то я почему-то смеюсь, хотя мне страшно. Не повторяйте, прошу вас... А впрочем, говорите, мне всё равно. Мне всё равно...
   (входят 2-й и 1-я, танцуя)
   2-й: У меня тройная фамилия. Меня зовут барон Тузенбах-Кроне-Альтшауер, но я русский, православный, как и вы. Немецкого у меня осталась мало, разве только терпеливость, упрямство, с каким я надоедаю вам.
   1-я: Как я устала!
   2-й: И каждый день буду приходить на телеграф и провожать вас домой, буду ходить так десять-двадцать лет, пока вы не прогоните...
   1-я: Устала. Нет, не люблю я телеграфа, не люблю. Надо поискать другую должность, а эта не по мне. Чего я так хотела, о чём мечтала, того-то в ней именно и нет. Труд без поэзии, без мыслей...
   1-й: А давайте пофилософствуем. Помечтаем... например, о той жизни, какая будет после нас, лет через двести-триста.
   2-й: Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но жизнь останется всё та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: "ах, тяжко жить!" - вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти.
   1-й: Как вам сказать? Мне кажется, всё на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется на наших глазах. Через двести-триста, наконец тысячу лет, - дело не в сроке, - настанет новая счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для неё живём теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим её - и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье. И как бы мне хотелось доказать вам, что счастья нет, не должно быть и не будет для нас... мы должны только работать и работать, а счастье - это удел наших далёких потомков.
   2-й: Очевидно, мы не понимаем друг друга. Не то, что через двести или триста лет, но и через миллион лет жизнь останется такою же, как и была; она не меняется, остаётся постоянною, следуя своим собственным законам, до которых вам нет дела или по крайней мере которых вы никогда не узнаете. Перелётные птицы, журавли, например, летят и летят, и какие бы мысли, высокие или малые, ни бродили в их головах, всё же будут лететь и не знать, зачем и куда.
   2-я: Всё-таки смысл?
   2-й: Смысл... вот снег идёт. (3-й бросает горсть конфетти) Какой смысл?
   1-я: Мне кажется, человек должен быть верующим или искать веры, иначе жизнь его пуста...
   1-й: Всё-таки жалко, что молодость прошла...
   2-я: У Гоголя сказано: скучно жить на этом свете, господа!
   2-й: Нет, всё равно. Буду работать. Хоть один день в моей жизни поработать так, чтобы прийти вечером домой, в утомлении повалиться в постель и уснуть тотчас же.
   1-я: Выйдет пасьянс, я вижу. Будем в Москве.
   3-й: Нет, не выйдет. Видите, осьмёрка легла на двойку пик. Значит, вы не будете в Москве.
   2-я: Счастлив тот, кто не замечает, лето теперь или зима. Мне кажется, если бы я была в Москве, то относилась бы равнодушно к погоде.
   1-й: На днях читал дневник одного французского министра, писанный в тюрьме. Министр был осуждён. С каким упоением, восторгом упоминает он о птицах, которых видит в тюремном окне и которых не замечал раньше, когда был министром. Теперь, конечно, когда он выпущен на свободу, он уже по-прежнему не замечает птиц. Так же и вы не будете замечать Москвы, когда будете жить в ней. Счастья у нас нет и не бывает, мы только желаем его.
   3-й: Птицы, говорите? (запевает; все, кроме 1-го, запевают вместе с ним, все как бы играют в концертный номер)
   Летят перелётные птицы,
   В осенней дали голубой,
   Летят они в дальние страны,
   А мы остаёмся с тобой.
   А мы остаёмся с тобою,
   Родная моя сторона -
   Не нужен нам берег турецкий,
   И Африка нам не нужна!
  
  
   2-й (к 1-й; снова звучит музыка): О, сколько лет нам осталось впереди, длинный, длинный ряд дней, полных моей любви к вам... Вы прекрасны и жизнь мне кажется такой прекрасной!
   1-я: Вы говорите: прекрасна жизнь. Да, но если она только кажется такой! У нас, трёх сестёр, жизнь не была такой прекрасной, она заглушала нас, как сорная трава...
   3-й (обращаясь к 1-й, уводя её в танце от 2-го): Давеча я вёл себя недостаточно сдержано, нетактично. Но вы не такая, как все, вы высоки и чисты, вам видна правда... Только вы одна можете понять меня. Я люблю, глубоко, бесконечно люблю... Я не могу жить без вас. О моё блаженство! О счастье! Чудные, изумительные глаза, каких я не видел ни у одной женщины...(пауза. 3-й
   обращается в пустоту, его никто не слышит, 1-я уходит в танце ко 2-му; 3-й берёт в руки газету, нарочито громко) Бальзак венчался в Бердичеве.
   1-я: Надо же, Бальзак венчался в Бердичеве!..
   1-й (3-му): Жениться не нужно. Не нужно, потому что скучно.
   3-й: Так-то оно так, да одиночество. Как там ни философствуй, а одиночество страшная штука, голубчик мой... Хотя, в сущности... конечно, решительно всё равно!
   1-й: Жена есть жена. Она честная, порядочная, ну, добрая, но в ней есть при всём том нечто принижающее её до мелкого, слепого, этакого шершавого животного. Во всяком случае, она не человек. Говорю вам, как другу, единственному человеку, которому могу открыть свою душу. Я люблю её, это так, но иногда она кажется мне удивительно пошлой, и тогда я теряюсь, не понимаю, за что, отчего я так люблю её или по крайней мере любил... (уходит, танцуя)
   1-я: Нет, нет, не могу больше!
   2-я: Что ты, что ты? Милая!
   1-я: Куда? Куда всё ушло? Где оно? О Боже мой, Боже мой! Я всё забыла, забыла... У меня перепуталось в голове... Всё забываю, каждый день забываю, а жизнь уходит и никогда не вернётся, никогда, никогда мы не уедем в Москву... Я вижу, что не уедем...
   2-я: Милая, милая...
   1-я: Я не могу, не могу переносить больше!..
   2-я: Не плачь моя девочка, не плачь... Я тоже страдаю...
   1-я: Я не плачу, не плачу... Довольно... Ну, вот я уже не плачу. Довольно... Довольно!
   2-я: Милая, говорю тебе, как сестра, как друг, если хочешь моего совета, выходи за барона! (2-й в мундире встаёт в луче прожектора) Ведь ты его уважаешь, высоко ценишь... Он, правда, некрасивый, но он такой порядочный, чистый... Ведь замуж выходят не по любви, а для того, чтобы исполнить свой долг. Я по крайней мере так думаю, и я сама вышла без любви...
   1-я: Я всё ждала, переселимся в Москву, там мне встретится мой настоящий, я мечтала о нём, любила... Но оказалось, всё вздор, всё вздор... Я буду женой. И верной, и покорной, но любви нет, что ж делать! (плачет) Я не любила ни разу в жизни. О, я так мечтала о любви, мечтаю уже давно, дни и ночи, но душа моя, как дорогой рояль, который заперт и ключ потерян.
   2-я: А я хочу покаяться. Томится душа моя. Это моя тайна, но все должны знать... Не могу молчать... Я люблю, люблю... Люблю этого человека... Я люблю Вершинина!.. (1-я плачет, 2-я танцует в одиночестве)
   2-я (вдруг): Слушай, а ведь сколько тебя помню, ты всегда играла молоденьких любовниц! (музыка обрывается, танец окончен) А сколько я тебя уже помню? Склероз...
   1-я: Да уже давно. Я ведь тебя старше.
   2-я: Как?!.
   1-я: Таблетки.
   2-я: Какие?
   1-я: Гормональные. Засекреченные. Ещё из старых времён. Вытяжка семени павиана в период течки его самки.
   2-я: А ты... Ты смелая.
   1-я: Почему?
   2-я: Ну, я бы так свой возраст не расколола.
   1-я: Так и я его не раскалывала. Пока не поняла одну вещь - время не обманешь. (пауза) Когда на тебя заглядываются мальчики твоей дочки - это хорошо. А вот когда ты возбуждаешь уже следующее поколение - ненормально. Всё в мире должно идти своим чередом.
   2-я: А я будь на твоём месте, похоронила б эту тайну с собой...
   1-я: Так и я когда-то думала. А потом поняла: время не обманешь. И потом есть ещё одна штука - энергетика.
   2-я: В смысле?
   1-я: В женщине должна быть энергетика. Она всё и определяет. Не количество морщин, не число складок на подбородке, и не паспортные цифры - только накал ламп блеска их глаз, только неслышная вибрация генератора женских флюидов, только энергетика. (долгий лесбийский поцелуй, который прерывает покашливание 1-го)
   2-я: "Три сестры"... Я так мечтала сыграть в этой пьесе, что была согласна на любую роль: и Маши, и Ирины, и Ольги. Но сначала я стала старше одной, потом старше другой, потом старше третьей... А сейчас мне столько, сколько любым двум сёстрам вместе, и пройдёт совсем немного времени, и мне будет столько лет, сколько всем трём сёстрам вместе. (пауза) Когда проходит жизнь, и ты становишься старше, или даже старее, то с тобой остаётся то хорошее, что в твоей жизни было: твоё детство, твои любови, твои радости, твои счастьи; пусть это уже прошло, но оно БЫЛО, а раз оно было - значит оно осталось с тобой, в твоём сердце, в твоих воспоминаниях. (пауза) Но когда ты стареешь на сцене, то с тобой остаётся лишь горечь от несыгранных ролей, и невозможность эти роли сыграть когда-нибудь вообще. Когда-нибудь вообще... Вообще никогда... (пауза) Господи, как пусто на душе!.. (вскакивает на стул) О Боже мой! Боже мой! Куда? Куда всё ушло? Где оно? Я всё забыла, забыла... Всё перепуталось в голове... Всё забываю, каждый день забываю, а жизнь уходит и никогда не вернётся, никогда, никогда мы не уедем в Москву... Я вижу, что не уедем... Время идёт, и ничего, ничего, никакого удовлетворения, и всё кажется, что уходишь от настоящей прекрасной жизни, уходишь всё дальше и дальше, в какую-то пропасть. Куда всё ушло?..
   1-я: А знаете, что я бы хотела сыграть? Не в пьесе какого-нибудь гения, не в спектакле бесподобного безумца, не в потрясающей постановке - нет, я бы хотела сыграть в "Трёх сёстрах" 1901 года, в спокойном спектакле, подробно и не суетясь, чтобы сверчок стрекотал, чтобы чайник ворчал несуетно, чтобы добрая няня пела вечную русскую песню, и чтобы печки в театре были заботливо натоплены...
   3-й (надевает на голову платок, и изображает няню): Вы сказали - няня? Извольте чай кушать, матушка! Пожалуйте, ваши высокоблагородии... Простите, батюшки, имён-отчеств ваших не помню... (суетится вокруг всех)
   2-я: Тебе бы лишь бы попридуриваться!
   3-й: Ну, она же просила няню - вот я и няня! Ой, милая! Не гони ты меня! Не гони! Родная моя, золотая моя! Я тружусь, я работаю... Слаба стану, все скажут: пошла! А куда я пойду? Куда?
   1-я: Ты посиди, нянечка, отдохни... Устала ты, бедная. Отдохни, моя хорошая...
   3-й: Спасибо, родная моя! Золотая моя... (лезет ей под юбку)
   1-я: Эй, ты что? Нянечка!...
   3-й: А я уже не нянечка, я нянь...
   1-я: Если нянь - тогда отвянь!
   (с этого момента начинают играть так, как-будто в последний раз, на пределе своих актёрских и человеческих возможностей)
   2-я: А помните, как Он, - ну, наш режиссёр, - сказал, что после всех своих скандальных успехов, после перевёрнутых с ног на голову драм, комедий и трагитрагедий, хочет поставить просто хороший спектакль!.. (к 1-й) Как вот ты говорила, что-то вроде "Трёх сестёр" 1901 года. Просто спектакль...
   3-й: Помним, конечно. Только с тех пор...
   1-й: Ладно, ладно, ребята. Давайте работать, репетировать. Авось, что-нибудь получится. Мы перед другом нос дерём, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько в России людей, которые существуют неизвестно для чего...
   О, скорее бы всё это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь.
   2-й: Да-а... Жизнь-то прошла, словно и не жил...
   3-й: Ничего не помню... Может быть, я и не человек, а только делаю вид, что у меня и руки, и ноги, и голова; может быть, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что я хожу, ем, сплю. О, если бы не существовать!..
   (еле слышно, но всё нарастая, звучит музыка духового оркестра)
   1-й: Сейчас уходим... Мне пора... Всё имеет свой конец. Вот и мы расстаёмся. Привык я к вам.
   1-я: Увидимся ли мы ещё когда-нибудь?
   1-й: Должно быть, нет. (пауза) Всё станет воспоминанием, и для вас начнётся новая жизнь...
   1-я: Всё делается не по-нашему. Я не хотела быть начальницей, и всё-таки сделалась ею. В Москве, значит, не быть...
   1-й: Ну... Спасибо вам за всё... Простите мне, если что не так... Много, очень уж много я говорил - и за это простите, не поминайте лихом.
   1-я: Что ж это сестра не идёт...
   1-й: Что же ещё вам сказать на прощание? О чём пофилософствовать? Жизнь тяжела. Она представляется многим из нас глухой и безнадёжной, но всё же, надо сознаться, она становится всё яснее и легче, и, по-видимому, недалеко то время, когда она станет совсем светлой (смотрит на часы) Пора мне, пора! Прежде человечество было занято войнами, заполняя всё своё существование походами, набегами, победами, теперь всё это отжило, оставив после себя громадное пустое место, которое пока ничем не заполнить; человечество страстно ищет и, конечно, найдёт. Ах, только бы поскорее! (пауза) Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, а к образованию трудолюбие... Мне, однако, пора...
   1-я: Вот она идёт.
   (входит 2-я)
   1-й: Я пришёл проститься...
   2-я: Прощай... (долгие продолжительные объятия)
   1-й: Пиши мне... Не забывай! Пора... мне уже пора... опоздал... (отбегает в сторону, снимает с себя мундир, вешает его на вешалку - мундир в луче прожектора вздымается вверх)
   1-я: Уходят наши. Ну, что ж... Счастливый им путь!
   2-я: О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушёл совсем, совсем, навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить... Надо жить...
   1-я (кладёт голову на грудь 2-й): Придёт время, все узнают, зачем всё это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить... надо работать, надо работать! Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна. Теперь осень, скоро придёт зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать...
   2-я: Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О Боже мой! Пройдёт время, и мы уйдём навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живёт теперь. Жизнь наша ещё не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем мы живём, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!
   3-й: Всё равно! Всё равно!
   1-я: Надо жить! Надо жить...
   1-й: Нет... Нет!
   1-я (плача): Да, мы будем жить. Проживём длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлёт нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрём и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалиться над нами, и мы увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой - и отдохнём. Я верую, верую горячо, страстно... Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую... Мы отдохнём...
   2-я (успокаивая 1-ю): Да, мы отдохнём! А сейчас будем жить...
   (2-й и 3-й в мундирах на заднем плане танцуют вальс, каждый в одиночку, под музыку духового оркестра, 1-я и 2-я к ним присоединяются; раздаётся звук, похожий на выстрел, - 2-й и 3-й снимают мундиры, вешают их на вешалки, те вздымаются в лучах прожекторов вверх; вальс продолжается)
   1-й: Нет! (пауза) Нет, там нет ничего. Лишь пустота. И наша жизнь - это всего лишь рисунки на воде. Или на песке. Каждая новая волна, каждое дуновение ветерка эти следы сметает. Мы исчезаем, мы исчезнем без следа. Мы играем свои роли, переживая и вкладывая в них всё, что в нас есть - всё плохое и всё хорошее, нам кажется, что мы создаём нечто - но дует ветер, движется вода, и мы исчезаем, исчезаем навсегда, усталые и отыгравшие свои роли. И какое дело ангелам до нас, или нам до ангелов... Никто не поёт. Все устали. Тишина. Дальнейшее - молчание.
   (Финальная мизансцена: все актёры в тех позах, в которых оказались по ходу пьесы; звучит новая музыка, выходит Он - все его видят, но Он как бы в другом измерении, все лишь оценивают Его приход, все изумлены, но никто с места не сходит; Он обходит всех актёров, как детей малых, жалеет - кого погладил, кому руку пожал, на 2-ю надел снятый с себя плащ; обойдя всех, отходит на задний план, грустно окидывает взглядом всех актёров, как бы прощаясь - и исчезает в тёмном небытие закулисья; все кидаются за ним - а Он исчез; из тёмного небытия закулисного поднебесья дует ветер, на душе промозгло и зябко, и Никого там нет.)
  
   З А Н А В Е С
  
  
   Ноябрь 2004 - май 2005 г.