Во-первых, меня бросил человек, которого я очень любила. Так, списал за ненадобностью, как выбрасывают на свалку старый заржавевший самолет "Як". Но мой железный друг прочистил металлическое горло-жерло коньячным возвышенным напитком и решил взлететь снова. Нелегко ему пришлось на покрытой сорняками сомнений и раздумий взлетно-посадочной полосе, да и зрители не апплодировали больше его потрясающим пируэтам, но самолетик неровно, а взлетел. И даже держался в небе над Финским заливом, довольно долго...
Пока его не оценил другой человек, без прошлого и с загадочным будущим. Просто человек, идущий по аэродрому, случайно запрокинул голову в небо. Он решил, что это его самолет и подобрал к нему ключи.
Так что второй новостью для окружающих стало то, что я не только не удручена, но даже и способна еще довольно аппетитно смеяться, выразительно показывая зубы и любуясь собой в радужных оболочках зрачков собеседников.
А нашедший меня человек - назовем его Pastless - тоже искренне желал забыть кое-что из его прошлой жизни. На том мы и сошлись характерами и творческими замыслами. Мы удачно забыли свое и обоюдное прошлое, а также забылись друг в друге.
Отсюда третье событие. А именно - мои друзья пригласили меня поучаствовать в музыкально-поэтическом конкурсе в небезызвестном ДК на ул. Десантников. Если бы машину времени уже изобрели, то друзья-работники этого ДК бы не пригласили меня. Они не виноваты, что не могли предвидеть будущего. А я не виновата, что мне взбрела в голову мысль пригласить на творческую встречу Pastless'а. А он в свою очередь не виноват, что предложил мне "сбацать пару песенок на две гитары" (он прекрасно играл).
Короче, мы прошляпили все.
На встречу пришла тьма народу, пронесся слух, что в этот день собирается быть *нский, но его не было - то ли заболел, то ли еще что. Это выяснилось часа за два до его предполагаемого появления. Соответственно, ожидания зрителей и слушателей переключились на нас - Пастлеса и меня, которые бодро появились в дверном проеме зала и, неожиданно робко переглянувшись, начали выступление.
Последнему предшествовала недолгая репетиция буквально в фойе ДК, где мы быстренько настроили гитары, сыгрались, и даже подобрали сносное вступление к тем несчастным песенкам, которые были обречены на провал после.
Зал ждал, публика недоумевала, почему вместо *нского появились какие-то мы. "Мы" это прекрасно чувствовали и ощущали прямо противоположные чувства - Пастлесс хотел "показать им всем", зачем мол им какой-то *нский. Я хотела, чтобы они из благосклонности к *нскому стерпели наше присутствие на сцене в течение пятнадцати минут, показавшихся мне вечностью, и как максимум, хотя бы жидко поапплодировали нам.
Оказалось, ничья версия не сработала. Мы вышли; публика молчала. Мы начали играть и петь; зрители спокойно созерцали наши потуги, некоторые мрачно щелкали кнопками мобильников - отнюдь не с целью снять нас на память. "Это провал!" - подумал Штирлиц. "Конец", - решила я; Пастлесс улыбался. "Спокойно, товарищи, это еще не все!" - заговорщически поднял он кверху палец. Публика молчала; я тоже.
- Мы сыграем вам наш последний хит!
"Август", прошептал он мне на ухо. "Чего?!", взвилась я. "Твоя недавняя песенка. Споем?" - "Но она же сырая..." - "Плевать. Посмотри, какие они молчаливые. Их надо расшевелить". Откуда взялось это "надо", я не спрашивала. Зрители молча наблюдали за нашим диалогом и ждали хлеба и зрелищ, которые мы не могли им обеспечить так, как мог это *нский.
Началось с того, что я безбожно переврала пять аккордов. Затем заголосила песню со второго куплета, посчитав текст первого на поверку не слишком цензурным, на то были весомые причины. Затем не в ту степь понесло Пастлеса, который затянул на деревенский манер "Ой, да не вечер..." примерно следующий текст:
- Отдых - ровно две недели,
Мы с тобою загорели,
Непонятно, как успели,
Но смотались на Канары.
Разводили тары-бары,
Уводили санитары;
Запрещали напиваться,
Оставалось любоваться
Небесами, миловаться
В постели...
Мы держались еле-еле
В голом теле...
И тут я должна была голосить:
- А-а-август! А-а-август. Море вокруг!
Август, август, август, а вдруг?
Замкнутый круг.
Но я впала в ступор и просто проиграла мелодию припева, с тоской глядя в медитирующий зал. В подсознании была злость на свое бессилие изменить течение мелодии, которая вызвала ассоциации с прекрасно проведенным отпуском... Вдвоем с человеком из моего прошлого. Народ тихо слушал и ждал финала.
Пастлесс затянул второй куплет - уже на бардовский манер. Перед припевом он с интересом посмотрел на меня. Что я буду делать? Господи, да я и сама в тот момент не знала, что от себя ожидать. И пальцы мои снова заиграли проигрыш вместо припева.
Наконец, поняв, что сольная инициатива окончательно мной упущена и попросту попрана, Пастлесс запел припев вместо меня. Своим зычным хорошо поставленным голосом. Зал, стряхнув оцепенение, слушал. Но молчал.
..Ведущая показывала нам знаки из-за кулис: проваливайте, мол, ребята, хватит! Пастлесс вошел в раж. Он уже третий раз пел припев, не замечая, как вспыхнувший интерес зала также мгновенно погас, как и появился. Будто северное солнце вышло из-за питерских туч - и закатилось в Скандинавские облака.
А, была не была? - подумалось мне, и я еще раз быстренько проиграла мелодию припева. Пастлесс посмотрел на меня с уважением. Очевидно, он не ожидал такого упорства. Со сцены мы удалялись в гробовой тишине. Не было ни рукоплесканий, ни даже жиденьких хлопков. Зал погрузился в медитативный сон. Не в силах ведущей было разбудить сонное царство.
После нас на сцену вышел тоненький мальчик, который интеллигентно поправил очки и робко сказал:
- Посвящается Ксюше! Мы с ней познакомились в прошлый вторник...
"А, на выборах?", оживился зал.
Я не выдержала, прикрыла рот рукой и вышла истерить в коридор. Оттуда, наверное, до самого первого ряда зрителей, несмотря на работающий микрофон и довольно приличное выступление того парня, доносился мой громовой непрекращающийся хохот.
Pastless нашел меня через полчаса, еще красную, в уборной, обнял и сказал:
- По-моему, нам пора домой.
Я помню еще, что мы устало поднялись в его квартиру перед Исаакиевским собором, как долго открывали замерзшими на улице руками неожиданно заевший замок. Как ставили чайник и не могли дождаться теплой влаги, согревшей наши натруженные певческие горла, несмотря на то, что в ожидании свистящего друга долго и медленно целовались на кухне. Физически ощущаю и теперь, как после ужина гитара еще полночи ходила у нас по кругу, из его рук в мои и наоборот. И не было преград потоку мыслей, образов, эмоций и чувств. Как пили коньяк "Наполеон", пока не ожгло желудок и даже руки, берущие бутыль... И горячий взгляд, когда Паст, наконец, сказал:
- Иди-ка сюда.
И в такт качались деревья в парке перед домом, на столе звенели потревоженные бокалы, а "тесные объятия во сне бесчестили любой психоанализ" по Бродскому.
Мы занимались любовью целую ночь, и делали это молча, не тревожа хрупкий гомеостаз наших душ. Потом почти одновременно заснули и видели, наверное, общий на двоих сон - про удачное выступление. Мы спали в обнимку мирными котятами под его синим пледом, пока не забрезжил хлипкий северный рассвет в проеме между домами.
А после было утро, когда я проснулась. И было хорошо...
------------------------------------
Pastless (англ.) - Пастлесс, букв. "человек без прошлого"