Вчера мы с любимым пошли гулять вдоль железнодорожных путей. При переходе дороги он резко взял меня за руку, чего я не выношу. Конечно, сделал это из лучших побуждений, но я вырвала руку, сказав, что не терплю такого обращения. Психанув, он отправился гулять один. Вернувшись домой, я сварила суп харчо, как он просил, прибралась и села печатать диссер. А вечером он вернулся, выпил три рюмки красного вина и ушел один спать. А я поехала от него к себе.
Сейчас мне хочется помириться, но я этого не сделаю, потому что в глубине души жду этого от него.
Дело не в том, что мне назревает тридцать лет (хотя и в этом тоже). Это, если вдуматься, классный возраст, только радости от него я не ощущаю. Кажется, что я бесконечно иду со старым рюкзаком-картошкой по длинной дороге, по обочинам которой стоят все, у кого что-то сложилось: карьера, семья и дети. Кстати, о последних…
Милый хочет детей, но я совершенно не готова их рожать. Это собьет мои планы, исказит жизненную перспективу. Поэтому я подумываю его познакомить с кем-то из своих подруг, у которой есть желание завести семью. Представляете, сколько тараканов в моей голове?
Хорошо, что он пока спит и ни о чем не догадывается.
Вчера позвонил мой отец. Вернее, звонил по Скайпу он, а говорила как всегда мама. Если по существу, то папа боится, что его могут уволить с работы, где он находился около двадцати лет. В свое время он сделал там неплохую карьеру, но недавно его сняли с должности. На его место уже пришел молоденький мальчик после института, каким когда-то был и мой отец, когда только пришел работать на свое предприятие. Теперь «новая метла» сидит в кабинете моего отца, пьет мерзкий кофе за его столом и раздает указания, кому и что делать. Догадываюсь, как папе противно.
Однако мама внесла эмоциональный компонент в беседу. Она неизменно заканчивалась «скучанием по мне» с элементами укоров: почему я так далеко и как было бы хорошо, если бы я забила на личную жизнь и вернулась к ним домой. К тому же мама ожидает моральной поддержки, которую я сейчас не в силах оказать.
Чувствуя мое эмоциональное состояние, папа интересуется, как с деньгами. Я сдержанно отвечаю, что хорошо. Это неправда; на последние средства я купила билет к ним домой на новый год, и теперь в раздумьях, покупать ли со следующей зарплаты обратный билет или заплатить за общагу за два месяца, долгов за мной не бывало давно. Естественно, я вру родителям. Взрослая почти тридцатилетняя женщина живет за счет пожилого отца, это ужасно стыдно!
Я откусываю банан, которым меня угостили на работе, не успела съесть его там и привезла домой. Мои интересуются, хорошо ли я питаюсь.
В этот момент в комнату входит Вика, соседка, с которой вместе снимаем жилье. Она устало распаковывает сумку с продуктами. Скучающий по хозяйке крыс Макс нетерпеливо раскачивает клетку: «Свободу попугаям!». Вика просовывает ему сквозь ржавые прутья кусок селедки. Не в силах видеть, как собрат пожирает собрата, я отворачиваюсь – я вегетарианка.
Вика недавно тоже рыдала на моем плече от ощущения своей ненужности и беспомощности в этой жизни. В город она приехала в свои пятнадцать, здесь закончила техникум и, не поступив в институт, осталась работать в учреждении обслуживания.
Сейчас ее мама в больнице, а друзья повзрослели и разлетелись по всему свету, и девушка поняла, что в жизни она одна, надо карабкаться. Это же в свое время поняла и я. Поэтому мы держимся друг за друга и никто и ничто не разлучит нас – пока мы сами это не почувствуем.
Мама все выпытывает, почему у меня такое мрачное лицо. Я стараюсь улыбнуться и одновременно ругаю себя за неискренность. Так хочется хоть кому-то рассказать правду о своей неустроенности, но я молчу. Тогда у моих будет сто и один повод уговаривать меня вернуться к ним домой, а я уже говорила, что не хочу.
Думаю, каждый из нас хотя бы однажды бывал у психолога – в кабинете или виртуально. Хотя в нашей стране роль специалиста по лечению душ выполняют друзья или попутчики в поезде. Мне почему-то специалисты редко давали советы – считали, что я сама во всем разберусь. Но они ошибались. Я все делаю наощупь. Иногда получается хорошо, порою – нет.
Однажды мой студент рассказал наедине, каким тяжелым выдался его год перед поступлением в вуз, где я работала. У него за несколько месяцев рак съел маму, потом в автоаварии не стало отца, а девушка ушла к другому. Он сказал мне, что пришел домой, сел на ковер, обнял младшего брата (тот учился в начальной школе) и… засмеялся. Хохотал так долго, что его братишка заплакал, глядя на него. Потом младший принес с кухни воды, и тогда Артем (так звали моего студента) понял, для кого теперь надо жить. Он и сейчас помогает младшему, который уже перешел в старшие классы. Артем молодец, а я размазня.
Очень мало людей открытых и слишком много закрытых. Я ценю доверие и искренность, хотя сама часто бываю «в своем мире». Это не потому что я не доверяю людям - просто не хочу грузить их лишними проблемами. Понимаю, что все такие же.
Есть немного мест, где моя душа открыта – Летний сад и автостопные путешествия, крыши небольших зданий (я боюсь высоты), колокольни церквей и университетские аудитории, женские туалеты и общественные курилки, кухни в практически любой квартире или черные лестницы в офисных зданиях. Странный набор, но там чувствую себя как дома.
Не знаю, захочу ли увидеть возлюбленного в конце недели. Вообще не уверена в последнее время, есть ли любовь. Кажется, это просто чувство уверенности в другом человеке – и осознания, что он хочет того же, чего и ты. Без всяких там конфетно-букетных периодов и подарков друг другу.
Могу точно сказать, что сейчас я временно несчастна. Если бы я не помнила, что такое счастье – с ее эйфориями влюбленности и бесшабашностью удачливых дней – я бы не была так уверена. Но человек, с которым поссорились сегодня, спокойно храпит в другом конце города. А я здесь сижу. И мне больно. Хотя говорят, болит – значит живое…
Возможно…