***
Тем, кому сложно читать рифмованный текст – перевод на самые, что ни на есть «яблоки».
***
Господа, они же товарищи!
Всем, кто до собачьего визга пляшет вокруг попы Европы, истерики Америки и прочей контирентальности и сейчас, когда умер он, разевает свою хищную пасть.
Да, кусок лакомый, он таким был и будет всегда!
Будет, как бы вам его не хотелось поделить на много маленьких медвежат.
Будет, потому что в России есть, были и будут такие правители.
Ни один истинно русский человек не скажет сегодня, что он был плох.
Что плох был тогда, когда, она, Россия, как течная сука металась в поисках кобеля, а те, боялись к ней подойти.
Боялись, господа хорошие и товарищи мои проверенные.
Снимали и вновь надевали фуражки, но тряслись от страха, когда на улицах и площадях стояли танки, а почти на МКАДе – Кантемировская дивизия. На той же волне страха – тряслись и Крым с Кавказом – страха и гона.
Я видела испуг в глаза тех, кому и по месту, и по времени, надлежало усмирить и успокоить.
Тряслись все.
Он взял её на поводок, алчущую, безумную, с перемазанной в собственной же крови, прикушенного языка, пастью, когда все остальные таращились.
И он, а не кто-то иной, от-дрессированную передал хозяевам.
Передал сам.
У кого из вас хватит мужества и умения, хотя бы на одно из этих действий?!
Он пришёл вовремя, и вовремя ушёл.
Красиво пришёл, по-мужски, по-людски, также красиво и ушёл – с политической арены.
Мне могут сказать, что я не знаю, как оно было на самом деле.
Да, не знаю. Не знаю, каково было ему – там за красной кирпичной стеной.
Но я знаю, как было на улицах. Никто и никого насильно не гнал.
Те, кто выходили на площади, шли на них сами. Почему шли – тоже не знаю. Но насилия – на этапе выхода на площадь не было.
Меня часто попрекают кладбищами. Не пройдёт – дешевый приём.
На Котляковском кладбище похоронена моя прабабушка в 1967 году, когда вы, в большинстве своём, о нём и слыхом не слыхивали, и осенью 1990 – мой родной дядя, убитый в те лихие годы. И я знаю, кем оно заполнялось, и не только оно.
Попрекают Афганом и Чечней. Не проёдёт и это. Мой лучший друг – друг детства – потомственный офицер, единственный сын у родителей – надежда и опора, вернулся домой грузом двести.
И я знаю много больше вашего про нутро её сучье. Я, а не вы, перерезала пуповину ею нагулянных полукровок, и подкладывал под её тёплое брюхо – подкладывала их, потому что других не было. Я помогала им встать на мохнатые лапы и раскрыть на неё и её хозяина пасть.
А теперь, если хоть слово из отожравшейся пасти выпадет в мои уши – опущу не задумываясь. Так опущу, что вам захочется воскреснуть и проглотить всю скверну с аппетитом.
На вашей совести не сказать о нём хорошо, но на совести каждого русского не дать вам, косноязычным, сказать о нём плохо.
Лучше молчите, как молчали до сих пор.
Кто до сих пор не понял, как реагировать – подсказываю: реагируйте молча, сегодня сойдёт и это.
Я добрая, будем считать минутой молчания, в память о нём, заслуженную память, светлую.
Земля ему пухом.
***
Светлой памяти!
***
* * * * * * *