Она такая… Такая нежная… Как весенний снег… Её лицо, словно бутон… Веки нежные, как лепестки роз… Она, как пирожное… Сладкое, кремовое пирожное, которое хочется скушать одними губами… Моя рука тянется к её руке… Пустой рукав… Как же я совсем позабыл?! В который уж раз за сегодня?! В который уж раз за эти дни?!
Осень. Листья, опавшие с деревьев, хрустят как печенье. А сумерки тёплые, и даже – жаркие. Обморок. Обморок природы, затихающей в преддверии Большого Сна. Обморок, пока ещё на удивление ярких, звёзд, видимых на небосклоне над ближними и дальними городами. Обморок уходящего лета. Обморок уходящего тепла. И вообще – обморок всего. Обморок всего. Обморок всего живого и неживого, всего видимого и невидимого в этом бренном, подлунном мире, существующем в этот болезненно-обморочный час такого же болезненно-обморочного мироздания.
Её голос… На что же он похож? – Он так неизбывно напоминает солнце, скатывающееся за горизонт. Всякий раз, когда подолгу смотришь на закат летнего, знойного, переспелого солнца, так и ждёшь, что вот-вот заслышишь мучительно-сладостный стон, подобный этому томному голосу, слушать который иногда бывает самой настоящей пыткой, гораздо более страшной нежели все испанские башмачки и велья* вместе взятые.
Горячий запах прелой травы, пересохших клумб и газонов, листьев выжженных терпким паром ранней, терпкой, душной осени, паром, которым пропитана вся эта ночь, проникает в лёгкие. Нечем дышать. Он выедает внутренности. Выедает насквозь. Кажется, что где-то, совсем рядом пылает гигантская жаровня с растопленным на ней тмином, подожжённая последними лучами солнца, успевшего уже отполыхать и погаснуть.
Познакомились мы в жаркий, летний день, когда лето, перевалив за свою середину, отмеренную извечными циклами миропорядка, подобно тому, как переваливает зенит солнце, неумолимо обозначающее свой путь к закату в наиболее душные, предвечерние часы, иссушало по его примеру всех и вся. Иссушало непомерной духотой, пересохшими фонтанами, очередями возле будок с газированной водой и квасных ларьков. Познакомились в редакции городского еженедельника «Степной Вестник», открывшегося около года назад.
Тогда я принёс в «Степной Вестник» один из своих рассказов. Потом, бывал там часто. Был жаркий день. Вернее, его ещё более жаркие предвечерние часы. Знойное солнце всё явственнее и явственнее клонилось к закату. Огромная комната, в которой находилась редакция, почему-то казавшаяся полупустой, была заполнена была заполнена таинственным, вовсе не «редакционным» полумраком. Свет едва проникал с улицы сквозь затемнённые, приспущенные жалюзи.
Тогда-то и узнал, что зовут её Алиса.
-Но не из Страны Чудес, а всего лишь – из редакции «Степного Вестника», - как уточнила она.
Редакция помещалась на первом этаже огромного кирпичного здания, высящегося на краю городского парка, источающего неимоверно дурманящий запах георгин и петуний.
Интересное дело. Вся редакция «Степного Вестника» состояла исключительно из женщин. Их «фирменный» стиль работы состоял в том, чтобы приходить в редакцию уже под вечер и работать до утра, потом снова отсыпаясь до следующего вечера. По причине неимоверной духоты, а также – не стесняясь встретить кого бы то ни было в вечерние часы в полутёмных коридорах этого здания, в котором кто только не находился, какие только фирмы здесь ни обитали, они, явившись на работу, тут же сбрасывали платья, и без того более чем сверх вольные, оставаясь в одних купальниках. Их неизменно очаровывающие тела, слегка тронутые пурпурно-сексуальным загаром, вино, краснеющее в бокалах, являющееся неизменным спутником жизни и работы «Степного Вестника», под цвет таким же, густо краснеющим лучам заката, заглядывающего через полузадёрнутые жалюзи…
А потом её не стало… Пылающий Кавказ… Пылающий, полыхающий Юг… Впрочем, от нас – не так уж далеко… Зачем понадобилась Алисе та командировка?! Она хотела быть первой. Во всяком случае – первой из нашего города.
В те дни моя соседка – врач из военного госпиталя – рассказывала про девочек-медсестёр из числа её подчинённых, что рвались в Чечню наперебой. Рассказывала с обескураживающим спокойствием: «А чего не ехать-то?! Их там моментом разбирают по палаткам высшие чины. Возвращаются при деньгах, при шмотках, ну и так далее… И сами довольны, и мужья их – тоже… Гуляй – не хочу! До следующей поездки…»
Помню, спросил потом Алису: «Неужели для тебя не нашлось палатки?». Лишь молчание в ответ… Да, есть вопросы, ответов на которые не существует в природе.
Шепчу, как в те давние дни, предшествовавшие поездке:
-Алиса, девочка моя…
-Я – не девочка… Не девочка… Не девочка…
Кажется, она смеётся… Снова смеётся, как тогда… Так и ждёшь, что сейчас она прищёлкнет тебя по носу своим длинным пальцем с аккуратным, отточенным, наманикюренным ногтем… Ведь Алиса просто шутит… Она просто убрала руки за спину…
Вокруг нас всё явственнее и явственнее дыхание сгущающейся ночи. Дома уже не отбрасывают теней. Таинственно шелестят древние акации. Свет включившихся фонарей, то синий, то медовый, отражается в отполированных до зеркального блеска мостовых. Высоко в небе, над нами мигает красным глазком сигнальный фонарь телевизионной вышки. Где-то светят неоновые огни витрин. Назавтра обещают похолодание.
1994г.
____________
*Средневековая пытка, имевшая ярко выраженный сексуальный подтекст (примечание автора)