Ржаное поле – жизнь,
И нет в колосьях длинных
Согласья с ветром,
Что причёсывает их…
(Луи Арагон)
Над белизной зацветающих садов, омытых влагой дождя, прошедшего минувшей ночью, высоко вознеслась телевизионная башня - местная достопримечательность западной части города Ростова-на-Дону, - устремив свою остроконечную верхушку в небеса, будто набрякшие от воды, что ещё не пролилась, но готова вот-вот пролиться новым дождём. Похолодало. Людмила поёживается и прибавляет шаг, чтобы согреться. Можно было бы, конечно, проехать пару остановок на трамвае, но приходится экономить буквально каждую копейку. И так уже две сессии пропустила по причине неуплаты. Кошмарно в эти месяцы складывались обстоятельства. То Антон болел, то сама. На лекарства пришлось изрядно потратиться. Да за квартиру потом задолжала. Решила оплатить сразу, чтобы квартирный долг не превращался в хроническую болезнь. Хорошо, что в том институте, где Людмила обучается заочно, можно сдавать сессию практически в любое удобное для тебя время. Там действует западная система, к которой сама Людмила, сказать по правде, всегда относилась не без доли скепсиса. Тем не менее, как известно, нет худа без добра.
Да и квартиру-то, где они с сыном Антоном живут уже третий год, можно назвать квартирой весьма и весьма условно - комната в коммунальной квартире без удобств. Сами же перегородили её старым, обшарпанным платяным шкафом, оставшимся от кого-то из прежних обитателей, где и хранят фактически все свои более чем нехитрые пожитки. И таким образом создаётся видимость - для самих же себя и создаётся, - что комнат у них как бы две. Зато отсюда Людмиле совсем близко до работы, а Антону - ещё ближе до школы, где он проучился уже почти полный учебный год, и есть перспективы продолжить. Не отличник, конечно, но всё же...
На газонах зеленели пробивающиеся ростки лилий, напоминая пучки зелёного лука. К ним зачем-то принюхивался белый кот с единственным рыжим пятном на голове, так походившим на маленький кленовый листочек. Людмила всегда встречала этого кота по дороге на работу - всякий раз в одном и том же месте, примерно в одно и то же время.
Ей невольно вспомнились клумбы и газоны её родного города в Краснодарском крае, где весна обычно наступала чуть-чуть быстрее - хотя, конечно, и там бывало всякое, - где зелень наливалась жизнью и шла в рост едва ли не поминутно, а в цветниках, среди тюльпанов, роз, всё тех же вездесущих лилий и ещё многого, многого другого, запросто можно было встретить настоящие папоротники, неизменно приковывавшие взор, заставляя остановиться - на ходу ли, на бегу ли, - задуматься о чём-то скрытом, о чём-то потаённом, о чём-то таком неизъяснимом, но таком явственном, пусть даже и невыразимым ни в каких словах, ни в каких формах доступных человеческому сознанию, что хочет сказать тебе сама Природа, а возможно - и гораздо более Высшие Силы.
Впрочем, папоротники и здесь попадались - в рощах за городом. Но, в самом городе их практически не было. Всё-таки, Ростовская область - не Краснодарский край.
Антон родился с редкой патологией, которой наука до сих пор не нашла объяснения, и многие - в первую очередь, наиболее прогрессивные и наименее зашоренные - её представители всё чаще и чаще признают, что если таковое объяснение действительно существует (что, само по себе, тоже - далеко не факт), то лежит оно вне области науки, и скорее всего - вообще вне области человеческого сознания.
Блуждающий взор, не фиксирующийся ни на чём, глаза смотрящие как бы сквозь тебя, полнейший уход в себя, эмоциональная холодность... Антоша, Антоша... Сынок...
С каким трудом Наталья Семёновна - врач и фактический руководитель реабилитационного центра "Остров Надежды", куда Людмила привезла Антона, узнав о тех великих чудесах, что творят здесь, творят поистине на одном энтузиазме, получая за свой труд сущие копейки, да и то не всегда, его самоотверженные сотрудники (а по большей части, всё же - сотрудницы), существуя исключительно на пожертвования родителей тех тяжелобольных детей, которые лечатся здесь, да ещё - за счёт скудной помощи некоторых неравнодушных к чужой беде людей - заглянула в глаза к Антону, при этом заставив и его - хотя бы на долю секунды! - посмотреть в её глаза, это был, на самом деле, значительнейший шаг вперёд. Шаг, с которого и началось исцеление Антона!
Здесь, в этом маленьком домике, на тихой, окраиной улочке Ростова-на-Дону, в стороне от автобусных маршрутов и трамвайных путей - остановка единственного заезжающего в эту часть города трамвая находилась несколькими кварталами выше, и потому зимой было скользко спускаться, да и подниматься тоже - в ритме, в естественном ритме суток, сезона, года, в тяжелобольных детях пробуждали дремлющие в них чувства, эмоции, ощущение происходящего вокруг, ощущение реальности. И случались чудеса. Большие и маленькие, но всегда такие радостные...
Через три года пребывания здесь Антон пошёл в обыкновенную школу. Сильно ему пришлось поднапрячься, чтобы поступить сразу в четвёртый класс.
А чем же занималась Людмила? - Она работала здесь же. Между прочим, по своей основной специальности - библиотекарем. Ведь, в "Острове Надежды" имелась своя библиотека, собранная с огромнейшим трудом, при всём при том - такая нужная и такая жизненно необходимая. А ещё Людмила получала - заочно, разумеется - специальность психотерапевта, обучаясь в недавно открывшемся в Ростове-на-Дону гештальт-институте.
Антон всё же получал пенсию. И от его отца приходили алименты. Он оставил их через год с небольшим после рождения Антона - просто побоялся ответственности. Алименты же платить легче, чем самому принимать участие в судьбе своего ребёнка, чем что-то для него делать.
* * *
Неделю не была здесь Яна, а над входом в магазин, что напротив их дома уже успела появиться эта странная гирлянда из матовых лампочек - будто из затвердевших сгустков тумана, висевшего над городом вчера, когда уже под вечер Яна и её мать, вконец обессиленные, вернулись домой.
В прошлом году Яну исключили из ростовского культпросвет училища. Исключили за участие в акции протеста, организованной левыми радикалами. Куда-либо ещё поступить теперь проблематично -везде нужны деньги, к тому же - в немалых количествах. При чём, по факту они нужны даже там, где официально как бы и не нужны. Хотя, именно: "как бы". До совершеннолетия не хватает нескольких месяцев, и из-за этого на работу устроиться куда бы то ни было - тоже практически не реально.
Яну и её друзей взяли в Ростове, куда она сама приехала утром. Готовили они здесь одну несанкционированную акцию. Один из парней заранее приготовил старый телевизор (на хорошее дело не жалко, всё равно он был безнадёжно поломан), который планировали разбить вдребезги на площади в центре города, выразив, таким образом, своё отношение к телевидению и к линии, проводимой его руководством. Тот парень (он сам - ростовчанин), ещё несколько ростовчан, ребята из Шахт и Белой Калитвы, приехавшие кто с утра пораньше, а кто и накануне вечером, переночевав у друзей, сидели в кафе, обсуждали детали акции, до начала которой оставалось несколько часов. Тут в дверях появился наряд милиции (очень скоро её переименуют в полицию), да такой многочисленный... Дальше - всё по накатанной дорожке: проверка документов, задержание без объяснения причин и всё то, что не раз уже бывало, и что Яна и её товарищи знали уже наизусть. Знали по собственному опыту. Всё это давным-давно вызывало у них не гнев и не страх, и не подавленность, а разве что - лёгкий приступ зевоты. Правда, рукоприкладства со стороны "правоохранителей" ещё - тьфу-тьфу! - тоже не случалось. Ростов, всё же - не Москва.
Кого-то отпустили часа через два-три, кого-то - поздним вечером, а кого-то - и на утро следующего дня. На двоих парней составили протоколы об административных правонарушениях, где им приписали... В общем, целую кучу гадостей, коих на самом деле не было, да и быть не могло. Да и не дураки они были, чтобы подставляться. На их возражения и заверения о том, что они обязательно подадут письменную жалобу в соответствующие инстанции, дежурный сухо ответил: "Это - ваше право".
Как бы там ни было, но акция оказалась сорванной.
Яна очутилась в приёмнике-распределителе для несовершеннолетних, где только на третьи сутки связались с её мамой, а та выехала только на вторые сутки после того, как ей сообщили о случившемся, да ещё сутки добиралась.
...Опять судьба зовёт Яну в дорогу. Вчера она побывала в храме. Даже со священником поговорила.
-Я не верю в судьбу, - призналась Яна.
-И правильно делаешь, - поддержал её священник, - никакой судьбы нет - это всё козни врага спасения нашего, пытающегося перетолковать Слово Божие. Если б была судьба, в чём же тогда смысл Божьего гнева и Божией милости? Судьбу каждый человек делает сам. Но, Бог видит наперёд далекоидущие последствия каждого нашего поступка. В этом и есть Его провидение. А тот, кто стал бандитом, или предателем - не уж-то это судьба? И если бы было так, то кто же ему такую судьбу назначил? Выходит, что Бог? Но разве Бог может определить человеку что-либо подобное?! Сама мысль об этом - гнусное богохульство!
Об этом разговоре вспоминала Яна сейчас, сидя на берегу рукотворного Цимлянского моря, сомкнув руки вокруг колен. Она оказалась здесь, неподалёку от самого Цимлянска, возвращаясь из Волгодонска, где её друзья - и она сама, разумеется, тоже - провели ещё одну акцию протеста.
Волны зелёной, цветущей воды - вода всегда цветёт здесь в это время года - мерно колыхались, будто в такт мыслям Яны, впервые за последнее время чувствовавшей настоящую усталость.
"Говорят: поле, как море. А здесь - наоборот: море, как поле. Зелёное-зелёное. И на берегу - тоже зелень. Только, зелень травяная. А там, в воде - бесконечное множество мельчайших, незаметных для человеческого глаза, водорослей. И вся эта масса, уходящая за горизонт, живёт, цветёт. Удивительно", - подумала Яна.
Она вспомнила слова того писателя из Новотузловска, с которым познакомилась, оказавшись там в дни майских праздников:
-Вы прямо как апостолы - странствуете с целью проповеди ваших идей. И сам я - должен признаться - их тоже разделяю.
-Не совсем так, как апостолы, - уточнила тогда Яна.
-А в чём же разница?
-Разница в том, что апостолы странствовали, чтобы учить людей. А я -по крайней мере, если говорить обо мне лично - странствую в первую очередь для того, чтобы самой чему-то научиться от людей.
Тогда Яна и её друзья раздавали в Новотузловске листовки. И листовки те были в защиту Конституции. Их окружили плотным кольцом ОМОНовцы, требовали пройти в их автомобиль.
-Стало быть, милиция против Конституции!, - возмущалась Яна.
Но, нашлись среди тех, кто был на той площади, где всё это происходило, и те, которые вмешались и даже вступили с ОМОНовцами в потасовку. Дальше - все в рассыпную...
...Писателю было на вид лет сорок. Виски тронуты преждевременной сединой. Но, бежал он так, что трое ОМОНовцев не могли угнаться. Хотя, задыхался. И это было ужасно. Яна бежала за ним. Они свернули в какой-то двор и затерялись среди гаражей. Шли по настоящим лабиринтам. Кто бы мог подумать, что за этими многоэтажными зданиями распростёрлось настоящее гаражное царство, в котором так легко заблудиться.
И вдруг, среди этих гаражей возник маленький домик. Даже - не домик, а избушка. Только, выстроенная всё же из кирпичей. Зато, ставни деревянные. Они были плотно закрыты. Казалось, они намертво приросли к таким же деревянным рамам. Краска совсем облупилась от дождей, туманов и времени.
Писатель, переводя дух, откинул засов, державшийся, что называется, "на честном слове".
-Здесь они нас не найдут, - заверил он Яну.
-Я вырос в этих дворах. Мне здесь знакомо всё. Хотя, я уже много лет живу совсем в другой части города - уж так получилось.
Он достал из бокового кармана куртки книгу, порывшись в другом кармане, отыскал ручку, что-то написав на титульном листе, протянул эту книгу Яне со словами:
-Это тебе. Только вчера забрал из типографии.
-За свой счёт издавали?, - поинтересовалась Яна.
-Сейчас, по-моему, иначе и не бывает.
-Бывает. Для "них", - отозвалась Яна.
-Я "их" не имею в виду.
-Я - тоже.
После недолгой паузы Яна продолжила разговор, вернувшись к накипевшему в душе:
-Где, в какой ещё стране можно - пусть даже в кошмарном, в самом кошмарном сне! - представить хоть что-нибудь подобное?! Мы боремся не за себя. Хотя, конечно же, и за себя тоже - потому, что это наша страна и нам здесь жить! Но, в первую очередь - мы боремся за страну, за людей, за их достоинство, за их благополучие, за человеческие условия жизни для них! И они же за это оскорбляют и гонят нас! Сдают нас ментам! Чего только нам не приписывают! В том числе - и то, в чём сами же и погрязли!
Долго они ещё говорили тогда. У Яны зазвонил мобильник.
-Где ты?, - послышался в трубке голос одного из её новотузловских друзей.
-С одним хорошим человеком в одном достаточно надёжном месте.
-Молодцы. Сидите там до темноты, а потом выбирайтесь. Я на даче. Почти все наши - со мной. Кое-кто от нас отбился. Но, с ними я созвонился по мобильнику - они тоже достаточно надёжно спрятались. Правда, двоих всё же повязали. Но, им нечего ставить в вину - сопротивления они не оказали, а при себе у них ничего не нашли, кроме сумки с листовками в защиту Конституции. За это не привлечёшь.
Глубокой ночью они выбрались из избушки. Город спал. Не верилось, что днём здесь происходили такие леденящие душу и кровь события.
-А кто жил в этой избушке?, - спросила Яна.
-Не знаю. Она была заброшена столько, сколько я себя помню.
* * *
Второй месяц живёт Яна в Ростове-на-Дону, снимая флигель с печным отоплением, без удобств. Нечего ей больше делать дома. Вконец отношения разладились. Но, совсем не хочется сейчас думать о грустном.
Позади и долгожданное совершеннолетие. Теперь, кажется, самой можно строить свою жизнь.
Огромные клеёнчатые баулы стали постоянными спутниками Яны. Те баулы набиты целлофановыми кульками - всех возможных и невозможных размеров, форм, цветов, оттенков. Яна покупает их оптом на ростовском вещевом рынке и ездит с ними в Таганрог, в Аксай, в Батайск, в Новочеркасск, в Шахты, а иногда - и ещё дальше, также оптом, но более мелким, перепродавая те кульки в магазины, в ларьки, в торговые лотки и палатки. Жить можно. Не ахти как, но можно. А главное - здесь есть свобода.
* * *
Тянет над городом осенней прохладой. Всё чаще проливаются дожди, оставляя влагу, которая держится на земле, на асфальте, да и в воздухе всё дольше и дольше. Всё раньше и раньше спускаются сумерки. Вновь извлекаются из шкафов и сундуков куртки и свитера. В свои права вступает осень.
А в "Острове Надежды" скоро традиционный праздник. Один из тех, что отмечаются здесь каждую осень. И Антон собирается в гости. Тем более, его мама будет на том празднике ведущей. В следующем году Антон заканчивает школу. Как же быстро летит время!
-Мама, а давай пригласим в "Остров Надежды" на "Праздник Фонарей" нашу соседку Яну, - предлагает Антон.
Да, Людмила видит в последнее время всё чаще и чаще своего сына с девушкой, снимающей флигель в соседнем дворе. Конечно, это жизнь. От неё не отгородишься. Да и не нужно от жизни отгораживаться. На то и жизнь, чтобы её прожить. Ведь её сын учится - уже столько лет, к тому же! - в нормальной школе, среди нормальных детей. Не всё, разумеется, там гладко. А где, впрочем, бывает всё гладко? Но, ведь учится же. И больным его не считают. Тем более, он эту школу - не сегодня - завтра - должен окончить. Значит, сама жизнь и подтверждает, что её сын - такой же, как все, или - по крайней мере - почти такой же. Значит, и девушками он, рано, или поздно, начнёт интересоваться. Да и они им, наверное - тоже. Так что, всё идёт так, как и должно идти. Ведь, это же прекрасно! Приехав сюда, с глазами покрасневшими от не высыхающих слёз и бессонницы, Людмила и мечтать не могла о подобном развитии событий.
-Когда-то я был ненормальным, - признался однажды Антон Яне.
-А я ненормальной и осталась, - улыбнулась Яна в ответ.
Впрочем, она знала биографию Антона. От него же и знала. Он почувствовал в ней человека, которому это можно доверить.
О тех откровениях чуть позже узнала и Людмила. Тоже от Антона узнала. Жизнь научила её на многие вещи смотреть не так, как она смотрела на них прежде. Если сын почувствовал к человеку доверие и чувство не обмануло его, значит - тому человеку, действительно, можно доверять.
-Что ж. Давай пригласим, - согласилась Людмила.
* * *
Смеркается. Они идут втроём: Антон, его мать - Людмила и Яна - их новая соседка. Вот и домик. Этот таинственный домик, давший путёвку в жизнь - в нормальную, здоровую жизнь - Антону. А ведь его мама так по-прежнему здесь и работает. И учёбу в институте продолжает. И в следующем году тоже должна его окончить. Сын кончает школу, мать - институт. И должно это произойти почти одновременно.
Ворота домика - настоящее произведение искусства. Это волонтёры - в основном, из числа студентов (а говорят, что вся молодёжь теперь чёрствая, грубая, пошлая и прагматичная!) - разрисовали те ворота, подарив детям, проходящим здесь лечение, а заодно и их родителям, да и сотрудникам, ещё одну маленькую радость. Картина, написанная на воротах, являла собою изображение детских фигурок (то были дети разного роста и - скорее всего - разных возрастов), стоявших кругом, сомкнув руки, а над ними возвышался силуэт женщины, выступавшей из тумана, судя по всему, символизируя что-то из Высших Сил (Кто знает: быть может - это Матерь Божия? Или - Матерь Мира, как в некоторых восточных культах?), держа в руках зажжённую свечу.
И внутри самого домика всё было не менее удивительным. Полы, отделка стен, скамейки, столы, стулья, шкафы, не говоря уж о подоконниках - всё деревянное. Да, такой искусной работы! Будто маленький уголок ожившего Берендеева царства из давно канувших в небытие сказочных эпох перенёсся сюда, в стены этого домика.
А стены в кабинетах! Это же - настоящее чудо! Будто застывшие потоки сказочного света - розового, зелёного, лилового!
Всё это - и деревянную мебель, и окраску стен по совершенно прежде неизвестной у нас технологии, - как вскоре узнала Яна, сделал муж одной из сотрудниц. Сделал совершенно бесплатно.
...Дети, их родители, сотрудники, гости прошли в лиловую комнату, расселись на стулья - как в театре. Свет был погашен. Только бумажный фонарь горел. А ещё свечи в стеклянных сосудах, стоявшие по углам комнаты, подрагивали таинственно мерцающими огоньками, слегка рассеивая сгустившийся мрак позднего вечера.
Появилась женщина, одетая в костюм сказочной феи - она работает здесь, обучая больных детей музыке. В руках она держала неведомый музыкальный инструмент, оживший под ударами серебристого молоточка. Затем она, слегка загадочной интонацией, обратилась к присутствующим:
-Сегодня мы собрались в нашем маленьком, уютном домике. Давайте, подарим ему песню.
Ещё на входе в лиловую комнату каждому давали листок бумаги, на котором были при помощи компьютерного принтера отпечатаны слова той песни. Яне тоже дали такой листок. "Мраморная бумага", - так почему-то назвала она мысленно ту бумагу. Бывает так называемый "мраморный хлеб" - белый, но с тёмными разводами, почти узорной конфигурации, и правда - как узор на настоящем мраморе. А здесь - такого же типа бумага. Только разводы-узоры на ней желтоватого цвета, отчётливо просматривающиеся на белом фоне самого бумажного листка. Наблюдательная Яна поняла, что за этим цветом бумаги тоже стоит какой-то профессиональный секрет, да и вообще - здесь ничего не бывает случайного, ничего не делается просто так.
А песня, между тем, зазвучала. Казалось, что звуки негромкого пения превращаются в волшебное заклинание, становясь неотъемлемой частью воцарившейся вокруг сказочной атмосферы:
Ты гори, гори, свеча,
Ты - начало всех начал,
Огонёк души моей,
Вновь собрал ты всех друзей,
Вновь собрал ты всех друзей!
Ты гори, свеча, гори,
И в душе у нас внутри
Пусть же твой не меркнет свет,
Охраняет нас от бед,
Охраняет нас от бед!
Освети сердца людей,
Подари свой свет, согрей!
Ведь с тобою мы сильней,
Огонёк души моей,
Огонёк души моей!
Опять в руках у ведущей заблестел таинственный серебристый молоточек. Только издаваемые им звуки сделались тревожней. А из противоположного конца комнаты зазвучал голос мамы Антона - ведь она тоже была сегодня ведущей праздника вместе с ещё одной сотрудницей, преподающей здесь рисование.
О! Сколько значила эта учительница в жизни Антона! Она учила его держать в непослушных, в те дни почти не сгибавшихся и не складывавшихся пальцах карандаш, терпеливо выводя очертания форм и контуры предметов. Но, раз за разом, изображение всё более и более соответствовало тому, чему оно и должно было соответствовать. А потом карандаш уступал место кисти. Пальцы оживали. В сознание входил окружающий мир красок и образов, который становился всё более и более близким, без прежней отстранённости. Сознание, медленно, но верно, пробуждалось. Оно отражало жизнь, само становилось жизнью. Приходило чувство красок, понимание красок. Понимание контуров и форм. Понимание предметов и их значения.
Антон помнил, как впервые обратил внимание на запах. Это был запах живой травы и живой листвы, что донёсся до него во время прогулки в роще, куда они ходили все вместе - и дети, и родители, и сотрудники.
А потом Антон заметил, как серебриться на солнце вода в ручье, что сбегал по камням, как по ступенькам, прячась средь той же самой травы. И этот искрящийся, журчащий ручей тоже занял свой уголок в его пробуждающимся сознании.
Теперь уже много времени прошло с той поры... И воды в том ручье много утекло...
А сейчас мама Антона, вместе с учительницей рисования, чередуясь друг с другом, друг друга дополняя, повели рассказ об удивительной истории мальчика по имени Мартин, жившего в стародавние времена, в далёкие, минувшие века, в далёкой-далёкой стране, с детских лет мечтавшего посвятить себя ратному делу, и, в конце концов, ставшего отважным рыцарем, получив позднее от короля высшую награду - красный плащ. Таким плащом, полученным из королевских рук, гордились особо. Им дорожили, как святыней. Его берегли.
А история звучит дальше. Слышны настоящие звуки завывающей зимней вьюги. Отважный рыцарь Мартин во главе с отрядом безгранично преданных ему воинов мчится через заснеженный, заледенелый лес. Вьюга усиливается. Сгущается непроглядная ночная мгла. И вдруг... Одинокий нищий, замерзающий возле лесной дороги - он умирает... Рыцарь Мартин, отстав от своего отряда, снимает с себя тот бесценный красный плащ, мечом рассекает его надвое, в одну его половину облачается сам, а другою же его половиной облачает зябнущее тело нищего.
В ту же ночь, во сне рыцарь Мартин получает Откровение Свыше. Ему сказано: "Сегодня ты согрел Самого Иисуса Христа". После пробуждения от этого сна, Мартин окончательно теряет всякий интерес к ратному делу, продаёт своё имение и раздаёт деньги нищим.
Много ещё было потом доблестных, отважных рыцарей. Многие из них удостоились чести, получить от короля красный плащ. Зато, Мартина - покровителя всех нищих, нуждающихся и обездоленных - помнили из века в век, из поколения в поколение, продолжают помнить и до сих пор.
Потому-то и продолжилась та история рассказом о сегодняшних делах - таких маленьких, но таких важных и таких нужных. И после каждого упоминания об одном из таких дел в комнате зажигался ещё один фонарик, пока наконец не стало светло, почти как днём. А потом присутствующие, взяв те самые фонарики в руки, проследовали во двор, где горел костёр, вознося своё пламя, казалось, в самое поднебесье, и повели вокруг него хоровод, перешедший за тем в хоровод-змейку, причудливо растянувшийся по всему двору, вьющийся ещё долго-долго, даже после того, как костёр уже успел отгореть и погаснуть.
Здесь же, под этим прекрасным звёздным небом был накрыт стол. Освежал осенний холодок. Всё вокруг казалось удивительным сном. А Яне почему-то на мгновение вспомнились другие звёзды. Звёзды за окном автозака.
Впрочем, видела ли их Яна? Её и её друзей везли в переполненной машине. На лицах чертили тревожные знаки отблески горящих фонарей, мимо которых они проносились. А звёзды... Звёзды - это было тогда чем-то из области квазичувств, подобно тому, как после ампутации конечностей чувствуется боль в несуществующих пальцах. Хотя, за окном камеры звёзды действительно были видны. Тогда их отпустили утром. Почти всех.
Когда же именно это было? И в каком городе? - Впрочем, это было столь часто, что Яна уже давно сбилась со счёта. Счёт городам она тоже успела потерять.
...Возвращались также втроём - Яна, Антон и его мама. Говорить не хотелось ни о чём. Казалось, и без слов всё понятно. Да, и не "казалось" - именно так и было на самом деле.
Незаметно Яна, шедшая слева, взяла Антона за руку. Так - рука в руке - и шли до самого дома. Людмила, идя справа, тактично сделала вид, что не замечает ничего.
А под утро ударил морозец. Первый морозец в этом году. Как всегда, вопреки всем прогнозам.
Через несколько дней Людмила показала Яне пачку рисунков, со словами:
-Это наши дети нарисовали.
На тёмно-синем фоне, должном изображать густые сумерки, виднелись фигурки идущих людей с зажжёнными фонарями в руках.
Глаза Яны почему-то на миг - всего лишь на краткий миг - слегка увлажнились. Причины того не понимала и она сама. Людмила же вновь сделала вид, что ничего не заметила. Наверное, изучение психологии что-то значило...
* * *
Над землёй стояла морозная дымка. Низко ходило светящее, но не греющее солнце. Всё раньше приходили вечера. Всё раньше включалось и всё позже выключалось уличное освещение.
Когда Людмила поздними вечерами возвращалась с работы, под ногами похрустывал снег, искрясь бесчисленным множеством точек, переливаясь в свете горящих фонарей. Высоко в небесах поблёскивали россыпи звёзд, наполняющие сферический купол былинного ведического храма, что был украшен самоцветными камнями, хранившими в себе утраченные ныне разгадки неисчерпаемых галактических тайн. И в этот час осознавалась явственно - как, может быть, не осознавалась никогда - живая взаимосвязь нашей жизни во всех её больших и малых, видимых и невидимых проявлениях, со всей Вселенной с её непознанными структурами, вторгающимися в нашу жизнь, в пределы нашего мира, даже - в пределы наших организмов, меняя под час даже сам генетический код, порождая новые хромосомы, своим строением, своим функционированием выбивающиеся из всех мыслимых и немыслимых канонов нашего органического, психологического и душевно-духовного развития и существования, подобно, скажем, таинственному металлу-шунгиту, тоже имеющему непостижимое происхождение, необъяснимое никакими знаниями о нашей земной природе и её законах - если, конечно, говорить о тех знаниях, что успело к настоящему времени накопить человечество. Здесь многие, кстати сказать, любили шунгит, особенно - шунгитовые иконы.
А дома ждали другие дела. И Антон тоже ждал. Ждала подготовка к очередной - и последней - сессии в институте. Ждала подготовка к защите диплома.
* * *
Приближалось Рождество, на праздник которого в "Острове Надежды" Людмила и Антон опять пригласили Яну.
До вечера было ещё далеко, а вот окна - той же самой комнаты - уже украсились шторами цвета ночных сумерек, отчего в её стенах воцарился полумрак. В тех шторах, изготовленных специально к сегодняшнему празднику, были сделаны прорези в виде звёзд, сквозь которые с улицы проникал дневной свет, и они, в самом деле, таким образом, превратились в светящиеся звёзды. Стулья снова расставили как в театре. А впереди виднелась сцена, украшенная тёмно-синим покрывалом, спускавшимся по стене. На том покрывале поблёскивали звёзды, но уже другие, сделанные из фольги. В углу комнаты - настоящая рождественская пещера. Даже фигурки овец виднелись возле её входа. И фигурки пастухов - тоже. На вопрос Яны: "Кто всё это сделал?" последовал ответ: "Как всегда - наши дети вместе с педагогами".
Начался рождественский спектакль. Дети - те самые дети, которые ещё совсем недавно боялись всех незнакомых и даже малознакомых людей, прячась и убегая от них, дети, которые даже говорить-то не всегда были в состоянии по причине своей ужасающей замкнутости, являющейся прямым следствием их врождённой болезни, дети, несчастья которых можно бы было перечислять и перечислять до бесконечности - перевоплощались теперь на этой сцене и в Вифлеемских пастухов, и даже - в их овечек, и в Праведного Старца Иосифа, и в Деву Марию, и в хозяев гостиниц, не пускавших их на ночлег, и в Кесаря Августа, издавшего постановление о переписи населения по всей необъятной Римской империи, и в Ангелов. Перед зрителями представало то путешествие Девы Марии и Старца Иосифа, во время которого суждено было родиться Спасителю человечества. Оживали страницы не меркнущей в веках Священной Истории.
А сколько же за всем этим терпения и труда педагогов и врачей! Но, ведь есть же результаты! Есть! Вот они!
И сам этот спектакль, сама возможность его постановки - тоже Рождественское Чудо!
Антон и Яна возвращались домой одни. У Людмилы оставались дела в "Острове Надежды". Снова они шли, взявшись за руки. И снова молчали, всё также понимая друг друга без слов.
* * *
Зима как пришла, так и ушла - как приходят и уходят прочие зимы, как приходит и уходит многое другое в нашей жизни.
В "Острове Надежды" - проводы уходящей зимы. Древний праздник по имени Масленица. Сегодня многие сотрудники привели сюда своих детей, тоже в гости. Так и говорили: "Где им ещё посмотреть настоящую Масленицу, когда забывается всё наше родное, всё исконно русское?!". Заодно, здоровые дети познакомились с больными. Это в будущем должно бы пойти на пользу и тем, и другим.
Было и угощение блинами - ведь, Масленица же! Было во дворе и сожжение чучела Масленицы - именно так, как происходило это в древние времена, когда чучело ни в коем случае не должно было походить на человека - это, во-первых, а во-вторых - после его сожжения должны были остаться нетронутые пламенем деревянные реи, скреплённые в виде Креста, когда Масленица, таким образом, являла собою как бы своеобразный прообраз перехода от язычества к Христианству, символизируя сожжение языческого образа и восшествие из его пламени Образа Христианского.
Наверное, потому и прижился этот с виду языческий праздник и в Православной Руси, несмотря на некоторые сложности, вписавшись в её культурно-бытовые и мировоззренческие традиции, найдя в ней своё естественное и органичное место.
...Шли назад. Сначала Антон вдвоём с Яной, Потом, примерно на полдороги их догнала Людмила, продолжив прерванный разговор, начатый ещё в "Острове Надежды". Говорили сегодня по большей части о том, что наши предки, поклонявшиеся в далёкой древности деревьям, камням, водоёмам, травам, различным проявлениям природы, различным природным стихиям, были не так уж и наивны, как сегодня ошибочно считают многие, о том, что, на самом деле, за этим стояло скрытое, интуитивное понимание как явных, так и скрытых сил и возможностей природы, понимание её подлинного значения, понимание её влияния на людей, её влияния на всю нашу жизнь.
-Может, зайдёшь? Я чай согрею, - предложила Людмила уже возле дома.
-Давайте, - подумав с полминуты, согласилась Яна.
В последнее время она всё более и более отдалялась как от своих прежних друзей и единомышленников, так и вообще - от любых политических дел.
* * *
Пробуждалась зелень. Пробуждалась природа. Приближался праздник Пасхи.
Антон и Людмила вместе с другими сотрудниками "Острова Надежды" отстояли Всенощную. Для Антона это была первая Всенощная в его жизни. В самом же "Острове Надежды" решили провести Пасхальный праздник среди недели, чтобы дать возможность детям и их родителям - да и самим себе, естественно, тоже - саму Пасху отпраздновать в семейном кругу. В конце концов, как известно, всю неделю следующую после Пасхи, люди, как и в сам Пасхальный праздник, говорят друг другу: "Христос воскресе!", слыша в ответ: "Воистину воскресе!".
Принесли яйца и куличи, освящённые в Храме. На оконном стекле кто-то нарисовал почти такой же Пасхальный кулич. Да, как красиво он нарисован!
В окна вливались лучи праздничного солнца, которое, казалось, тоже ликовало радостью Светлого Христова Воскресенья.
Всё вокруг утопало в белом цвету абрикосовых деревьев. Великая красота и непередаваемая радость разливались в природе.
Сегодня сюда приехал в гости сын одной из сотрудниц, преподающей здесь рукоделье. Ему уже двадцать три года. "Он многому меня научил", - говорила не раз его мать.
Десять лет этот парень проходил здесь реабилитацию, начиная с семилетнего возраста, фактически с первого года существования "Острова Надежды", когда и сам "Остров Надежды" существовал по сути дела только на бумаге - не было ещё этого домика, и всё что могло делаться в тогдашних условиях, делалось в тесной, сырой подвальной комнате, постоянно затапливаемой от прорывавшейся едва ли не по нескольку раз за неделю канализации, снимавшейся вскладчину на деньги родителей и отчасти - на личные средства сотрудников, работавших тогда бесплатно, совмещая эту деятельность со своей основной работой (у кого где придётся), успевая при том и новое образование получать, необходимое - жизненно необходимое! - уже для работы здесь, с этими детьми - когда ему исполнилось девятнадцать, он сам попросил, чтобы его отправили в психоневрологический дом-интернат. Он сам понимал - слишком хорошо понимал - своё состояние, сознавая чуждость и враждебность окружающего мира. Тот интернат находился более чем в сотне километров отсюда. Первый раз за столько лет он приехал сюда в гости. А за праздничным столом сидел он рядом с девочкой, с которой встретился когда-то здесь же. Теперь той девочке было уже семнадцать. Но, друг друга они узнали. И когда пришло время расставаться, они ещё долго-долго стояли на месте, как заворожённые, и, не проронив ни звука, смотрели друг другу в глаза. Что это было?
...Мать того парня последние несколько лет - так же, кстати, как и мать той девушки - работала здесь же, решив связать с этим учреждением всю свою дальнейшую жизнь, поступив в институт вальдорфской педагогики, что находится в далёком, теперь уже зарубежном, городе Днепропетровске, - заочно, конечно же, - несмотря на свой далеко, мягко говоря, не студенческий возраст.
А ещё через неделю Яна снова пришла в "Остров Надежды", сделав это, на сей раз, без всяких приглашений. Пришла и сказала: "Я хочу у вас работать. И учиться для этого готова".
* * *
Лето. Пространство двора заполнено бархатистой темнотой. Густой аромат живого, цветочного ассорти. Деревья, преломляющие в зелёной, лиственной густоте отблески фонарного свечения.
На скамейке о чем-то говорят Яна и Антон. Потом замолкают и подолгу вслушиваются в тишину, вслушиваются в молчание друг друга.
-А когда-нибудь нас не будет, - прерывает молчание Яна, снова на секунду замолкает и продолжает опять:
-Нас всех убьёт страшная звезда, которая упадёт на Землю. Она вообще всех убьёт. Всех и всё живое. Солнце скроют облака пыли. Скроют на многие тысячи лет. Брызги океана расплескаются так далеко, а главное - так высоко, что долетят до ближнего Космоса. Так говорят учёные люди. Они говорят, что эта звезда уже летит к Земле, но что она ещё будет лететь долго-долго. Иногда я её чувствую. А ещё я верю, что в тех океанских брызгах унесутся наши души - не всех людей, конечно, а только тех, кто достоин того, чтобы с его душой произошло именно так, а среди них, наверное, будет и твоя душа, а, может быть, и моя. Они улетят и сохранятся внутри тех ледяных шаров, в которые там, в Космосе превратятся те брызги, чтобы воскреснуть потом, через миллиарды и триллионы лет в грядущих мирах тех, других планет, которым ещё только предстоит когда-то возникнуть.
Яна вновь замолчала. Прошелестел ветерок. Всё громче и всё затейливее звучал хор ночных насекомых.
Над забывшейся глубоким сном зеленью садов сияли рукотворные звёзды неоновых фонарей. Ветерок всё также шелестел. Тишина, подобно живому существу, явственно присутствовала в мире.
Ветвь льнула к ветви. Рука тянулась к руке. Биотоки сливались в один сплошной поток.
Давно заснули трамваи и троллейбусы. Вернулся из последнего рейса дежурный автобус. Гасли последние огни в окнах.
А два человека продолжали сидеть в тишине ночного двора. У них было только прошлое и настоящее, а ещё - большая неизвестность впереди. От неё их отделяло зыбкой кромкой только незримо приближающееся утро завтрашнего - а теперь уже не завтрашнего даже, а сегодняшнего - дня...