Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

"Я могла бы родиться кошкой"
© Станишевская Анастасия

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 51
Авторов: 0
Гостей: 51
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/

                                                                     А. Волков


                                                                      Рассказ.

                                          На чужой территории

   Паша Горелик не стал развивать тему «кто кого должен больше опасаться?», а посмотрел в сторону строения, из которого мог выйти Гена Маслюков и вспомнил только один эпизод из прошлого совместного криминального движения.
   Перед его взором вспыхнула картина, будто это было только вчера, а не много лет назад, − «прессовали должничка».
   Горелик и Маслюков пили водку и заставляли пить терпилу. С ними тогда был Булет, он не пил.
   Терпила выпивал по команде, стуча зубами о край стакана, и все нечленораздельно мычал, пуча разбитые губы, и не соглашался отдавать деньги, говорил, что у него ничего нет, тянул время, потом путал свои ответы, то брался звонить одному верному другу, потом другому и везде получал отказ.
   Eго били по очереди, то Маслюков врежет по его вспухшему от ударов заплывшему синему с красным лицу, то Горелик «зарядит» туда же ногой, тот падает, шевелится на полу и все не хочет вставать. Опять тянет время и звонит кому-нибудь, а те, друзья его, как он к ним обращался, отказывают, съезжают с темы, денег не дают.
   Тогда третий, что был тогда с ними − Булет, который один был с виду как их двое, наносил серию ударов по корпусу и голове и тот мигом терял сознание. Позже все повторялось.
   Под утро, когда уже грязным светом забрезжило в окне, вышли покурить, кроме Булета.         Пока курили в коридоре этого офиса в центре Севастополя, подошел Булет, сильно раскрасневшийся, казалось опьяневший, и говорит:
   − А, пацаны, как хотите, я ему горло перерезал. Идите, смотрите! – и похабно заржал.
   Не проверили, отрезвев, ломанулись в комнату, а там терпила хрипит и дергается в луже крови.
   Когда Маслюков с Булетом договорились наконец, куда вести труп закапывать и отъехали от дома, Горелик побежал: умелся из офиса! Сами пусть труп закапывают, уговаривал себя Горелик, уносясь с места казни, дрожа и ежась в холоде рассвета.
   Он тогда все шептал себе: «ну что, гад, дождался? Ну что, гад, дождался?». Проклинал себя за то, что позарился на легкие деньги и безнаказанность, думая, что к нему всегда будут относиться как к победителю.
   А сегодня Паша Горелик принял решение − обходить стороной здание в районе проспекта Острякова. Теперь на первом этаже дома расположился магазин бывшего однокурсника Гены Маслюкова, с которым в университетские времена они, студенты факультета естественных наук кафедры зоологии, занимались смежными проблемами, а позже, в смутные времена, вместе участвовали в группировке известного криминального авторитета.
   Ночью был дождь, поутру лучи солнца хлынули сквозь прорванные тучи и упали на мокрые поверхности, которые нестерпимо заблестели, а Пашу это не радовало, наоборот, казалось, что ему еще придется изваляться в грязи и от этой мысли яркие лучи только раздражали.
   Он опустил глаза на мокрую лесную подстилку среди полосы старых сосен и, как специалист понял, что увидел битву – жертва судорожно ломилась из западни. Вихрем движений оса - немка, бескрылая оса, так называемая − оса - мутилида, такая редкая в Крыму, выбрасывала себя из воронки.
   Это был самый настоящий муравьиный лев – его не было видно, он был под вершиной конусообразной воронки и ждал, когда оса сама скатится по стенкам к нему, и он захватит ее жвалами.
   «Да, − подумал заинтересованный Горелик, − если немка-оса выбросит себя из воронки то, считай, ей очень повезло».
   Оса выбросила себя из воронки.
   Горелик двинулся было дальше но, как следующее по очереди в перечне всего негативного − он увидел, как будто из тумана, вдруг, выплыла фигура его бывшего подельника, встречи с которым он так не желал.
   Но знакомого было не обойти, не свернуть и уже не убежать, и приладив улыбку, Паша направился на сближение.
   − Давай, на баб посмотрим! – вроде как они расстались пять минут назад, протянул руку Маслюков для приветствия, и тут же развернулся вполоборота к тротуару и стал смотреть как на подиум.
   Паша Горелик удивленно разглядывал, как блестят у товарища белки глаз, пестреют щеки и уже рдеет нос.
   − Как жизнь?− спросил Горелик, соблюдая правила игры.
   Горелик и Маслюков давно не встречались, но понаслышке знали о делах друг друга.
Поглядывая на небо в тугих тучах, из магазина вышла женщина с необъятным колышущимся задом, суетливо впихнула сумку под мышку и торопливо засеменила мимо мужчин.
   − О! твой размер пошел? – хмыкнул упитанный Маслюков.
   Худенький Горелик, стараясь не суетиться, начал судорожно цепляться за мысли, как бы побыстрее отсюда убраться подальше. Неопределенно пожал плечами и с тоскливым выражением на лице посмотрел на обложные тучи, ожидая, что они вот-вот разразиться холодным дождем.
   Потом угловато протащилась, громыхая каблуками на длинных конечностях, блеклая как поганка шпала, с отрешенным взглядом супермодели.
   − О, мой размерчик… − Толстый Маслюков судорожно сглотнул слюну и, отдуваясь, стал вслед всматриваться как преследователь, потом ответил, − жизнь как жизнь! Давно не виделись. Где ты сейчас?
   − В газету опять взяли, помнишь, «Ребятам о зверятах»?− вроде как, извиняясь, пробормотал Горелик, будто он таскал с собой эту принадлежность, как алкоголик в среде нормальных людей подшитую «торпеду».
   − А-а, − неопределенно, даже безразлично, кивнул Гена и скосил глаза в сторону, − а помнишь, как раньше было, корреспондент?
   Паша знал, что не избежать именно такого поворота в разговоре, обреченно вздохнул и ответил:
   − Забыть не получается.
   Будто специально, по сценарию, чтобы жизнь им медом не казалась, мимо прошла в магазин молоденькая девочка, с черными волосами, аккуратно сплетенными в косички, синих потертых джинсах, с яркой помадой на губах.
   И между ними как туман повисло напряжение – каждый хотел сказать одно и то же, но  не решался.
   Наконец, Горелик посмотрел прямо в глаза Маслюкову и тот не отвел взгляда, а ответил:
   − Да? Как та! Помнишь?
   Тут же возникла напряженная пауза, потом Паша посмотрел в сторону и, вроде, как ни к кому не обращаясь, произнес:
   − А кто ее тогда в сауну затащил?
   Маслюков скривил лицо:
   − Да какая сейчас разница?
   Каждый, казалось, думал о своем и не обращал внимания на снующих мимо женщин.
Гена продолжил:
   − Сквозанули, и ладно! Кто ей виноват, что приперлась? Малолетка проклятая. Целка. Один головняк от нее, − помолчал немного и продолжил, − сама никакая, − брезгливо поморщился и махнул рукой, − так я еще и намотал от нее, до сих пор не пойму как!
   Горелик, внутренне сжался, зная, что из-за него Гена заразился. Но это дело каждого за своим здоровьем следить. Но все равно было не по себе и чтобы  увести в сторону разговор, он четко поставил вопрос:
   − А зачем ты к ней полез? Все сидят, бухают и не лезут, а тебе больше всех надо! Дал бы ей интервью, и все было бы в норме! А ты – дорвался! А потом с нее и натекло немеряно, она, естественно, на кипишь, вот шум и получился!
   Маслюков поморщился, как от зубной боли и не поднимал глаз.
   − Ты, что забыл? Всем стало надо, − помолчал минуту и продолжил, вроде как, собравшись с мыслями, − знаешь, может, ты удивишься, но когда все закончилось, она зависала со мной. Так эта Вика оказалась буквально с парочкой рефлексов: все ей по барабану, делай с ней что хочешь, но знала хорошо одно – подавай ей пестрые одежды, дорогую шпаклевку, крупные серьги и много-много рыжья. Хорошо, что любила побухать в пацанячьей компашке. Тогда ей уже ничего не надо было. А присмотришься, ну девочка-девочкой, хоть бантик повяжи.
Паша уставился себе под ноги, и, не зная точно, что именно он хочет сказать, все-таки произнес:
   − Время такое было. Все равно не надо было нам лезть, она же девочка! За них дают столько, сколько им лет.
   − Да, дают! – вытаращил глаза Маслюков, потом, − Я еле умелся! – выдержал паузу и продолжил, − ну ее на хрен! Столько головняка было. А в коридоре системы сидели на скамейке два жирафа. Им надо было больше, чем другим.
   − Что за жирафы!
   − Шестерки поганые! Подставные свидетели. А тогда – по такой-то статье залечь в зоне! А? Тебя-то что? Тебя не привлекали!
   − Я тогда по другому делу лахнул! – словно оправдываясь, вставил Горелик.
   − А мне там стало не страшно, а просто жутко. Посыпались название статей и их трактовки. А я сижу напротив и слышу, как чайки над водой вьются и кричат, когда с борта помои выплескивают: «кранты, кранты».
   − Что это значит?
   − Что мне кранты? Как меня эти суки прессовали? Ты бы видел. У них накладка – кроме малявы от  предков ничего нет: ни мазков, ни анализов. Я в отказе, ну они и давай прессовать. У меня криз гипертонический от побоев. А они к лепиле, на больничку, а тот по их указке пишет, мол, НЦД по гипертоническому типу. Ну, это типа, временно, мне плохо не из-за побоев. А я ни рукой, ни ногой двинуть не могу. Гады. Прикидываешь? У них же план, им нужно звания получать. Пакет из целлофана на морду, ногами в берцах по почкам и речитатив, мол, в сознанку иди, сука, подписывай, иначе живым не выйдешь! И заступиться некому! И самое  мерзкое – с одной стороны менты прессуют, а у меня течет, и обратиться к врачу нет никакой возможности.
   Горелику показалось, что ему в лицо плеснули кипятком. Но нужно было держать прежний курс, и Паша стоял с мраморным лицом.
   Маслюков помолчал недолго, отер свои большие покрасневшие щеки ладонью и, кажется, стал более пристально смотреть на сосны.
   − Я рассказал тогда следователю ну, такой попался, совсем без волос, обстоятельства дела и добавил: «так в чем я виноват?» Этот дельфин мне буровит в ответ: «будем разбираться!» Я ему говорю, мол, мне нужно к врачу. А он мне – я вас лечить не буду! Гад! А я тогда чуть импотентом не стал.
   Горелик для вида стоял с насупленным видом и покачивал головой, потом  поддакнул в тему:
   − Подонки, − помолчал немного, − да менты, настоящие, реальные  хищники, у них во рту полно микробов! У дельфина твоего тоже были не чищеные зубы − это ясно
   − О! Да! – улыбнулся Гена и покачал головой, − я помню, как при мне притащили двух молодых зверей с Кавказа и влупили штраф за просрочку регистрации по 365 гривень. А они были такие потраченные, зачуханные. Хэх!
    Не сговариваясь, медленно подошли к детской площадке и стали возле скамеечки, покрытой каплями прошедшего дождя. Потоптались, посмотрели друг на друга, вроде как обоим хотелось уже уйти, но что-то держало вместе, как нудное, затянувшееся прощание.
   Маслюков продолжил:
   − Одно хорошо, что нужным людям деньги нужны. А то бы сидеть за растление по полной.
   Горелик эмоционально подхватил:
   − Да, одна радость, что менты своих так же глушат, как наших.
   Маслюков удивленно посмотрел на Горелика:
   − А ты чего на ментов гонишь? Ты ведь сквозанул.
   − Я на лыжах тогда стоял и попался, − соврал Горелик, − по-глупому, и как тебя, в пресс-хату кинули. Ну, а дальше как − сам знаешь.
   − А за что?
   − Ну, три гуся из УК.
   − Чего это ты хранить стволы взялся? Это ж не твое?
   − Да, по глупости, попросили.
   Гена усмехнулся, и, показалось, расслабился, наверное, не поверил или вспомнил что-то близкое, свое. Посмотрел на Горелика спокойнее, потом опустил голову и тихо начал:
   − Ну-ну. Понимаешь, идти за стадом – это рефлекс, он выше тебя. А вот не идти за стадом − это искусство выживания. Когда меня приняли, я был креветкой. Понимаешь? Самой беззащитной креветкой. И я инстинктивно придерживался соседа по камере, который был вообще креветочный урод, у него не было даже хитина для защиты. Но никогда не попадался. Он, как только видел пузыри, в переносном смысле, конечно, так сразу плыл в отличие от стада в них, в этих пузырях. А потом спокойно наблюдал, как стадо креветок гибнет. Хорошо, что я его держался, потому и выбрался оттуда!
   Паша с тоской в глазах посмотрел вдаль, куда так стремился, кивнул, потом, перевел взгляд  на  Маслюкова и спросил:
   −Чего лыбишься?
   − Вспомнил нашу кафедру зоологии, − потом взял паузу, вздохнул и продолжил, как на исповеди, − я же так хотел стать сотрудником зоологического института СССР в Ленинграде. Помнишь? Да, альма-матер систематики. Экспедиции: Сахара, Бразилия… Сейчас уже не вернуться, поздно. А ты?
   Горелик тут же вспомнил, что Маслюков в студенческие времена занимался двустворчатыми моллюсками, они же мидии − природные фильтры моря.
   − Двустворчатые − bivalvia, − подумал он.
   Сам Горелик разрабатывал другую тему. Осы – складчатокрылые осы Крыма! Вот тема! Шершни, полисты (polystes gallicus). В его памяти промелькнули знакомые понятия.
После откровения Маслюкова Горелик отогнал воспоминания, отстранился, будто его уличили в чем-то. Что толку рассуждать о том, что хочется забыть?
   Но также Паша решил не рассказывать бывшему однокурснику о том, что хочет устроить себе ренессанс, праздник − посетить сад птиц.
   Съездить в Германию в Вальсроде – деревушку между Гамбургом и Бременом, в которой сад птиц.
   А это как Лувр в Париже или Прадо в Мадриде для художника. Это, конечно, будет подарок на всю жизнь. Ведь уже ничего не вернешь, но.… Ведь это как первая любовь – птицы.
Это сейчас Маслюков говорит о зоологическом институте, а в смутные времена он об этом не говорил, тогда исчезал куда-то надолго, внезапно возвращался и всюду за ним ползли слухи о его похождениях, хотя сам Маслюков никому ничего не рассказывал, но все равно, все его сторонились.
   Пауза затянулась, что-то нужно было отвечать, и Паша ответил:
   − А мне жрать было нечего! И ни о какой Бразилии я не думал!− выдавил из себя Горелик, вместо объяснений и ощутил зло на Гену, на себя.
   Маслюков усмехнулся:
   − А я уже начал думать, − уже другим тоном, словно готовился куражиться, начал он, − я с партией одной завязался, в депутаты иду, сам понимаешь, это не только Бразилия будет, это сейчас все. Ловить момент надо!
   Горелик ничего не ответил, потоптался на месте, стал наливаться злостью на своего однокурсника, приходя к выводу, что Гена не должен выражать интересы народа, не имеет он права в публичные люди лезть с таким-то прошлым.
   Потом посмотрел по сторонам, и неожиданно спросил:
   − Слышь, а что сейчас с Викой? Ты с ней еще зависаешь?
   Может, показалось, но Гена побледнел и стал топтаться на месте, будто оказался на пароходной палубе. Потом обрел устойчивость и ответил.
   − А ты не знаешь? Она же умерла.
   − Как это? – удивился Паша, − ведь она молодая!
   Маслюков уже уверенно подвел итог.
   − Да спилась напрочь. Под конец, вообще мычала, как глухонемая. Вот так-то, брат, − тут же Гена выдал переход в теме, − слышал? Булет вернулся!− взорвал пространство Маслюков.
   Стало тихо-тихо на всей земле, небо казалось, надвинулось и тучи стали темнее.
   Понятно, что любой, кто объявлялся в группировке, должен был авторитет завоевывать.
Но когда появлялся Булет, то все поняли, что ему завоевывать авторитет не нужно − вокруг него сразу распространялось какое-то облако, что ли, входя в которое все испытывали страх.
Вот он еще ничего не сделал, а всех накрыло страхом, как туманом на рассвете.
   От него веяло даже не угрозой, а ужасом, будто смерч несущий смерть всем кто попадет под его влияние, неминуемо накроет каждого.
   Всем было ясно, что этот способен на поступок.
   Хотя с виду ничего особенного в нем не было.
   Ну, мощный мужик, с короткой стрижкой и тяжелым, металлическим взглядом, с брюшком как у Брюса Уиллиса, с улыбкой (или это зловещая ухмылка?). Розовыми щечками, и этими бугрящимися, где только можно мышцами; на шее, на руках, плечах, везде, куда взгляд упирался. Ровные зубы, мясистые губы и нос, маленькие уши, как в насмешку, все бы ничего, если бы не исходящий при его появлении ужас. Что за харизма такая?
   И еще эти, бросающиеся в глаза обильные масти.
   − Да-а? – Паша  стоял как скованный, ощущая предательские позывы внизу живота.
   Потом, выдержав паузу, и, как оправдание, выдавил из себя:
   − Впрочем, я его мало знал. Это ты с ним все по командировкам шастал!
   Произнес эти слова, будто перетаскал сотню мешков с камнями – такую ощутил слабость во всем теле.
   − Ты только никому не говори, но опять было задержание, – напряженно зашептал Маслюков.
   − Кого? – выдохнул Горелик.
   − Его, кого еще! Его на стрелке ОМОН брал, ты бы видел, как его менты битами мочили! Ты бы видел: падает, его забивают, он поднимается и снова на них, так битами  и забили, – засуетился Гена, − но позже опять выпустили. Я не понимаю, что происходит, ведь он бегает, а его отпускают. А он не ментовской, это точно. Чтоб ты знал, он до сих пор получает и живет с этого не хило, вот так! − и собрал в пучок брови и губы.
   Стало слышно, как с листьев падали на влажную землю капли, звонко, ритмично и, как метроном, барабаня по подстилке, и неподалеку шаркали ногами торопливые покупатели.
   Паша вспомнил давние разговоры о том, что Маслюков бросил Булета и убежал, когда того ОМОН брал.
   Значит, решил Горелик, врет все Гена, не было никакого задержания. Стало спокойнее, как всегда когда осознаешь, что не только у тебя одного, как говорится, рыльце в пушку. Легче стало молчать. Спасительная мысль – пусть сам говорит, успокаивала.
   Первым не выдержал Гена:
   − Не знаю, как ты, а мне здесь нравится.
   − Это чем же?
   − А никого не надо убивать. Живи себе, коси под барыгу.
   − А ты что, сейчас не барыга?
   − Мы. Бандиты. А что выглядим как барыги, так это для дураков. Я оптовиков развожу, беру товар в кредит, ну, на реализацию, а отдавать деньги особо не спешу.
   − Не боишься? Сам знаешь, как с должничками поступают.
   Маслюков глумливо усмехнулся:
   − У меня вся ментура в магазине пасется. Это, конечно, мне стоит, но я никого не боюсь. За бабки менты сейчас любому кинут на карман пару патронов от пээма, тут же примут, и уедет тот дружбан надолго. Не те времена, Паша.
   − А Булет?
   − А он чокнутый, без шуток. Как последний из могикан.
   − То есть?
   − Он так всегда жил. Например, едет на машине, а его обогнали. Так он догоняет, выходит из машины, удивленно вытянет губы трубочкой, будто собирается дунуть в пионерский горн, вытаращит глаза как на стартующий в космос ракетоносец, потом глаза Булета суживаются до размера щелей и кожа бледнеет так, что масти высвечиваются еще сильнее, особенно на руке, где у него смерть с косой, и начинает всех убивать в хлам.
Гена опять говорил торопливо, словно пытался от чего-то освободиться.
   − И что, сходило? – переспросил Горелик.
   − Тут тоже непонятки. Закрыли, вроде. На глушняк, а он выходит через какое-то время. Ну вот, как это? Мы уже его хороним. А он выходит. Может, менты его специально выпускают, чтобы он бандитов гнобил по понятиям, – и стал удивленно смотреть на женщин проходящих мимо.
   − Да ты что? − Горелик стал смотреть по сторонам, можно сказать − озираться.
   Покупатели медленно проходили мимо них. Они стояли, молча, казалось, слушали, как падают капли с деревьев.
   − Не пойму, вроде всех уже убили или повязали. Сейчас ведь бандитов нет! – опять произнес Паша Горелик.
   − Да уж, всех! Этот-то все шхерится, а у самого под тридцатку баранов. Первый был тот, помнишь?
   Паша напряженно посмотрел в глаза Маслюкову и только слегка кивнул в ответ.
Гена продолжал:
   − После того терпилы он за нож и взялся. Он даже теорию выдумал, мол, нож – это наказывать. Чувак лежит готовый, с отбитой головой, так нет, достает нож пописал, как роспись поставил и только тогда отвалил. Всю жопу распанахает, бедра. Да так, что потом лезвие гнулось как жестяное, он при мне на колене правил. Получается, все разваливалось, резал до кости. Прикинь!
   − Ну и ну! – Горелику очень хотелось уйти.
   − А в кафе или кабак сходить с ним нельзя было. Кто-то взгляд задержит − все конец: он поднимется, улыбнется и выходит из зала, потом входит, и через секунду голова посетителя как копилка. Громко кто слово скажет – по похожей схеме: встанет, опустит голову, вроде как плакать вот-вот начнет, пройдется грустный туда-сюда, возвратится и морду вдребезги. А если напьется, какой неразумный, то спокойно дождется, выпустит его из зала и тому конец – как приговор приведет в исполнение.
   Горелик отметил, что раньше слова у Гены не сыпались, как семечки из дырявого кармана, сплошным потоком.
   Маслюков продолжал:
   − Вот странный он, какой-то, есть в нем что-то такое, что спасает. Я, например, приду в ресторан и ни в жисть не стану с посетителем, за соседним столиком разговаривать. А этот чокнутый уже через пять минут со всеми балагурит и толпа собирается вокруг него. Почему так?
   Горелик потоптался и спросил:
   − Он что? Всю жизнь будет петлять? Я тут встретил корешка на Графской, может, помнишь, погоняло – Длинный, с Дзюбой работал. Разговорились, я все боялся, что он начнет случай вспоминать, когда я убежал от ментов, а они не смогли, их приняли. Но стал он рассказывать другое, что ищет издательство или редакцию, с которой можно сотрудничать в качестве переводчика с английского языка. Представляешь?
   Маслюкова передернуло:
   − Он что английский знает? Я его помню, зачуханный такой таскался, вечно бухой. Ты смотри – переводчик.
   И стал покачивать головой, потом, поднял глаза, посмотрел в сторону и, вдруг, побледнел и замер как обездвиженный, даже рот так и остался приоткрытым.
   Горелик проследил за его взглядом и вздрогнул сам с головы до пят.
   Медленно, как наплывающая гигантская белая акула, подходил Булет. Такой же мясистый, бугристый и с улыбкой (или это ухмылка?), с синими разводами татуировок на руках.
   − Привет, пацаны! – протянул свою квадратную ладонь бывшим студентам, которые при его появлении превратились в испуганных людей.
   − Привет, привет, привет! – запричитал Гена.
   Паша тоже протянул руку и расплылся в напряженной улыбке.
   − Ну что, поговорим? − тихо произнес Булет и, повернувшись, пошел, не оглядываясь к входу в пиццерию, что находилась неподалеку.
   Горелик и Маслюков послушно и молча, засеменили следом.
   Булет сел за столик и посмотрел в зал, словно убедился в том, что пиццерия работает: официантки снуют, телевизор блестит квадратом в углу зала.
   − Что ты будешь?− спросил у Маслюкова Булет.
   − Пиво и эспрессо, − быстро ответил Гена и глотнул слюну.
   − А ты?
   − То же самое, − машинально отозвался Горелик.
   Тишина. Только из угла, где поблескивал экран телевизора, доносилась тихая музыка.
   − Ну как себя чувствуешь? – прервал тишину Гена.
   −Не веришь – просто все раздражают,− медленно произнес Булет и посмотрел с улыбкой (или это ухмылка?) на Маслюкова.
   − А чего улыбаешься?
   − Тебя увидел, вот мне и радостно.
   Помолчали.
   Официантка принесла заказ: пиво, кофе, чай и кусочек тортика.
   Тут Булет начал:
   − Чего это мужики здесь, в Севастополе, перед бабами стелятся?
   −Это как? – быстро ответил Маслюков.
   − Ну, перед ними елозят.
   −???
   − У меня дружок есть, так, не могу с ним ходить. Только и слышно, ой, это платье Ирочке подойдет, или, ой, надо ей позвонить, когда я буду. Или, ой, Ирочка то, ой, Ирочка это… Я его оборвал, говорю, я тебя спрашиваю − сколько ты будешь о ней говорить? Он таращится. Или все  время говорит, мы, а не я. Я ему, сколько можно мы да мы. Я тебя, тебя, бля, спрашиваю, а не вас… Как говорится – я, а не мы, понял? Он опять лупает с тупой рожей как умалишенный.
   − Подкаблучник? – оживился Маслюков.
   − Ну.… А там эта Ирочка, с одного взгляда видно, стерва полностью конченная. Что других баб нет? Поэтому, за кореша обидно. Почему так? А?
   − Ну, не знаю, сам-то он кто? Пацан? Или как?
   − Пацан и нормальный.
   − Ну, видишь, как может так быть.
   − А почему так?
   − Ну не знаю.
   Пауза.
   В это время раздался звонок мобильно телефона. Булет ответил в трубку: «да, потом, я тебе перезвоню, пока занят». Посмотрел на Маслюкова и объяснил:
   − Подруга очередная повыстаивалась, на две недели хватило. Ха−ха−ха.
   Горелик смотрел на Булета и чувствовал себя очень неуютно, лишним.
   Булет спросил, обращаясь к Маслюкову:
   − Сегодня не спал всю ночь. Вот лежу, спать не могу и думаю. Как представлю, какую боль терпит человек, если ему в глаз финалгоном  попасть, вот палец намазать и в глаз − как представлю и спать не могу.
   Маслюков посмотрел на Горелика, словно ища спасения, но тот быстро опустил голову.
   − Я думаю, ему очень сильно жечь в глазу будет, если он терпила! – и захохотал.
   Горелик улыбнулся и посмотрел на Булета, но тот не изменился в лице.
   Стало неуютно.
   Да и Гена быстро умолк.
   Паша понял, что нужно уходить.
   Он собрался с духом и поднялся:
   − Я пошел, меня ждут.
   − А пиво? – спросил Маслюков.
   − Это тебе, − быстро пожал руки и вышел.
   Когда Горелик отошел в сторону своего гаража не более полусотни метров, Маслюков спросил Булета:
   − Ну, ты как?
   Тот спокойно ответил:
   − Не свечусь нигде.
   Маслюков молча кивал и плотно сжимал губы.
   В это время Паша шел в тишине, опустив голову, осмысляя, только что произошедшее.
   Неспокойное настроение доминировало – в голове роилось от мыслей. Подумал, что бы произошло, узнай Маслюков и Булет, что он, Паша Горелик, написал заявление на редакцию, вернее, на главного редактора, и неважно из-за чего, главное, что написал моляву.
Он, вдруг, представил несущуюся на него лавину изо льда и снега. Горелику стало неуютно, тесно, и он поднял голову, увидел, что вокруг сидит множество котов – этих полудиких обитателей микрорайона.
   Не осознавая зачем, он резко подхватил с земли первый попавшийся камень и швырнул в ближайшего из животных.
   Конечно, не попал.
   Те бросились врассыпную.
   Коты не убегали, а отбегали, останавливались и, озираясь, ждали продолжения.
   Напряжение после броска схлынуло.
   Паша вышел, правильнее сказать, выбрался  на грунтовую дорогу и долго очищал подошвы, шаркая на весь район
   − Чтоб вы сдохли! – не меняясь в лице, произнес Горелик и пошел к своему боксу.
   В это время Булет рассказывал Маслюкову о том, как он у психиатра получил справку об инвалидности и теперь стал просто человеком с вожделенной бумагой, в которой указано, что он псих, то есть, не подсудный.
   Потом Булет обратился к Маслюкову:
   − Мне нужен психолог. У тебя есть? А то не справляюсь. Что это? Ну, кто-то не так посмотрит или слово не учтивое скажет, я тут же взрываюсь или все должно быть, по-моему, если не так, то мне его хочется убить.
   Маслюков вытаращил глаза и промолчал, а Булет продолжил:
   − Может попить что, ну, типа чтоб судорожные мысли убрать. Или как это у вас?
   Маслюков опять промолчал и даже к пиву не притрагивался, молчал и чего-то ждал.
   − Или успокаивающие? А?
   Маслюков выдавил тогда в ответ из себя:
   − Я не знаю, я  даже не ветеринар. Но, может у тебя невроз?
   Булет усмехнулся, и Гене стало еще хуже, он отер лоб и, вдруг, сам того не ожидая произнес, как изрыгнул давно накопившееся:
   − Ты извергнешь из себя двойника и будешь убит им, наверняка.
   Булет даже назад подался как от удара.
   − Откуда это?
   − Фирдуоси.
   − Как точно. Ты ведь меня понимаешь, нужно было авторитет зарабатывать, и я так стал другим, а теперь что делать? Так как ты говоришь, Фирдуоси? Так что мне теперь – молявы писать?
   − Не знаю, − тихо  произнес запуганный Маслюков, − а, что ты хотел?
   Булет пристально уставился на Маслюкова.
   − Я учиться хотел, понимаешь, учиться, я хотел стать врачом! Но не было тогда возможности. Так что мне теперь делать?
   Как раз в этот момент Горелик подошел к своему боксу, остановился и стал открывать гараж и выгонять старую « копейку».
   В пиццерии Булет, вдруг, не дождавшись ответа, срочно  засобирался на ему одному известную встречу, рассчитался за заказ, подал руку удивленному Гене Маслюкову и вышел из помещения, сел за руль нового БМВ цвета «мокрый дельфин».
   Горелик вывел машину из бокса, потом закрыл ворота и стал выруливать на проспект.
   Булет легко катил свой «Бимер» цвета «мокрый дельфин» вниз по проспекту Острякова в состоянии человека, который только что узнал что-то для себя очень важное, когда его размышления прервал яркий красный «Мерседес» − очень нагло его подрезал – ехал так, будто дорога только для него, остальные участники движения ему помеха.
   Это «завело» − пришлось прижаться к бордюру, потом прибавить «газу».
   Но «Мерседес» не давал себя обойти, занял середину проезжей части, а на светофоре возле 141 дома стартанул как на гонке формулы -1.
   Но уже на переходе возле Хрюкинского рынка тому пришлось притормозить – «зебра» была полна пешеходов.
   Булет увидел, подъезжая к переходу, что люди слева уже заканчивают переход, а справа, старушка с огромной авоськой, как раз по-старушечьи медленно ступила на белые полосы. И понял, что ему будет путь свободен, пока бабуля не закончит свой маршрут – резко рванул с места и «Мерседес» остался далеко позади.
   Уже показался в видимости супермаркет «Океан», когда справа  начал сигналить и энергично показывать пальцем водитель «Мерседеса» которого он обошел минуту-другую тому назад.
   − Чего надо? – открыв окно, спросил Булет.
   Но водитель иномарки энергично показывал рукой, мол, остановись.
   «Ну и наглый тип!» – решил Булет и стал выруливать к обочине.
   Вышел из машины.
   Навстречу появился обрюзгший мужик лет сорока в костюме из дорогой ткани мышиного цвета, который казался на размер меньшим и с места тоном директора школы произнес;
   − Что это ты так борзо катаешься? Ты хоть знаешь, кого обошел?
   − А что ты хочешь? – резко начал Булет и двинулся с места в его сторону, − что надо?
   Мужик побледнел и полез в нагрудный карман пиджака.
   − Ну, чего молчишь? Замкнуло?
   Наконец, мужик выцарапал из кармана то, что доставал. Это было удостоверение.
Он раскрыл его и подсунул к лицу собеседника.
   Кроме фамилии имени и отчества значилось, что обладатель удостоверения является подполковником милиции.
   −Что теперь скажешь, герой? – ехидным тоном произнес обрюзгший мужик.
   Горелик легко катил свою «копейку» вниз по проспекту, но в видимости супермаркета «Океан» он увидел небольшой затор – две машины почти полностью перекрыли движение, став рядом на проезжей части: «Бимер» цвета «мокрый дельфин» и яркий красный «Мерседес».
   Автомобили медленно, как ползком, огибали стоящие иномарки и двух напряженно разговаривающих людей.
   Горелик подкатил ближе и узнал в одном из ругающихся Булета. А второго он тоже знал, это был мент, с которым иногда встречался в кафе неподалеку от дома, и случалось выпивал.
   Паша рефлекторно отпрянул и втиснулся поглубже в сидение, но Булет не смотрел по сторонам.
   Булет посмотрел на удостоверение перед своими глазами, удивленно вытянул губы трубочкой, будто собирался дунуть в пионерский горн, вытаращил глаза как на стартующий в космос ракетоносец и произнес, стараясь в слова вложить максимум сожаления;
   − Извините, − опустил голову и стал всем своим видом показывать, что вот-вот собирается заплакать.
   − Развелось тут козлов на дороге! – воспрянул духом мужик и вытер вспотевший лоб ладонью.
   Булет не поднял головы, но глаза его сузились до размера щелей, и кожа побледнела так, что масти высветились еще сильнее особенно на руке, где у него была изображена смерть с косой.
   Горелик протащился мимо, когда Булет опускал голову и вот-вот, казалось, собирался заплакать.
   «Ага!»− возрадовался он, – «попался, попался!». И, охваченный ликованием, нажал на акселератор.

Г. Севастополь, 2011г.


© Александр Волков (makis), 23.03.2012 в 22:29
Свидетельство о публикации № 23032012222919-00263056
Читателей произведения за все время — 133, полученных рецензий — 3.

Оценки

Оценка: 5,00 (голосов: 6)

Рецензии

Александр Старших
Александр Старших, 25.03.2012 в 16:41
"Ты извергнешь из себя двойника и будешь убит им, наверняка"
Я сам от дисплея отпрянул, прочитав эти слова...
Александр Волков (makis)
Благодарю за внимание, Александр.
Удачи.
Макис.
**Без имени**
**Без имени**, 18.07.2012 в 21:19
Прочел рассказ и рецензию. Можно отпрянуть от дисплея, но нельзя отпрянуть о правды! Это было, а значит такова правда жизни и пусть это уже история, но она нужна будущим поколениям правдивая, такая как она есть. Это пойдет на пользу тем, кто начинает жить и пробует все, набирая статистику своих и чужих ошибок  а зная заранее чужие ошибки, не будет делать своих!
Владимир В.Сухарев
Владимир В.Сухарев, 18.05.2013 в 18:01
да-уж...грёбанные девяностые...извиняюсь, ещё из темы не выехал...
тут был недавно на рынке, стою чё-то задумался, как большая ходячая авоська супруги...и слышу...
-заскакиваем нахе такие, бац в табло, хрясь нахе коленом, кравищи нахе на весь ларёк...
повернулся, коля "лихой", метр восемьдесят чистейшего сала, увлёкся рассказывает молодым барыгам как он атиллой грабил их братьёв мамок да батек...выжил сука, пристроился где-то где сало возят на х5...а те раззявили бесталкухи...слушают, как "герой" пивняков бомбил да комки комерсов...
об этом нужно писать, вот таким языком как у вас...
спасибо...
у меня к вам вопрос читателя, и любителя-зрителя хорошего, (по-советски), бокса...в духе "ринг за колючей проволокой" не пробовали или есть?..
за ранее благодарен...
Александр Волков (makis)
Володя, у меня про бокс две повести и полтора десятка рассказов.
Удачи.Макис.
P.S.спасибо за внимание.
Владимир В.Сухарев
Владимир В.Сухарев, 18.05.2013 в 20:33
где почитать...
маякните...
Александр Волков (makis)
В моих книгах.
Удачи.
Макис.
Владимир В.Сухарев
Владимир В.Сухарев, 18.05.2013 в 22:22
понял, пошёл в магазин...

Это произведение рекомендуют