Я родился во времена хрущевской оттепели в одном из старейших московских районов – в Сокольниках. Все мое раннее детство прошло там: на Старослободской и рядом лежавших улицах. Я не буду кривить душой и говорить, что как Лев Толстой помню само свое рождение, чтобы подчеркнуть силу своего интеллекта. Нет, не помню я этого. Зато многие факты раннего детства помню прекрасно.
Прежде всего, я отчетливо помню, что все люди на улице друг с другом здоровались, причем явно не знакомые. Еще помню, что зимы были очень холодные, и всегда было солнце. Снег хрустел под валенками и искрился так, что приходилось зажмуривать глаза и оставлять только маленькие щелочки. Когда было тепло, все соседи часто выходили во двор и обедали за одним большим дощатым столом. Каждая семья выносила на стол, что могла.
Мужики частенько после работы собирались отдельно, за тем же столом. Пили они чаще водку, которая называлась - «коленвал», потому что буквы в названии ВоДкА стояли со смещением, как коленвал у двигателя. Стоила она 1 руб. 78 коп. Мужчины разливали ее на троих, то есть по 170 грамм на брата и никогда не бегали добавлять. Это была норма. Закусывали чаще всего соленой килькой. Я был поражен, когда увидел, как сосед ест ее прям с головой и внутренностями, а выплевывает только хвостик. Мы дома скорпулезно вычищали каждую рыбку.
Наша семья тогда жила в полуподвальной коммунальной квартире. У нас было целых две комнаты и даже собственный умывальник. Этим мало кто мог похвастаться. Правда и жило нас в тех комнатах шесть человек: бабушка, дедушка, папа, мама, я и Дуняша. Дуняша была няней еще моего папы и все к ней в семье относились как к родному человеку. Дед называл ее исключительно на «Вы» и она занимала одну из двух наших комнат, самую маленькую. Туда только кровать и малюсенькая тумбочка могли поместиться. Мы впятером размещались в большой комнате. Тогда она мне казалась просто огромной. Впрочем, мне тогда все вокруг большим казалось. Не думаю, что она на самом деле была такой уж большой, наверное, не больше двадцати метров.
В квартире кроме нас было еще две семьи. Дядя Сережа со своей женой и еще одна семья: дядя Ваня, его жена, и дочки – Валя и Ленка. Ленка была моей ровесницей и лучшей подружкой. Все мои детские воспоминания связаны с ней. Наша детская жизнь полностью проходила во дворе. Там было ужасно весело. Я даже не могу сейчас вспомнить, что там такого веселого происходило, но память того приподнятого радостного настроения осталось на всю жизнь. Народ вокруг был простой и очень честный. Дверь в общую часть коммуналки не закрывалась никогда, я даже сомневаюсь, был ли там замок как таковой. Индивидуальные квартиры запирались только в случае длительной отлучки хозяев. Воровство было так же странно как убийство.
Года в три с половиной меня решили отдать в детский сад. Он располагался рядом с нашим домом через узенькую улочку за высоченным каменным забором. Забор этот окружал садик со всех сторон. Внутри располагалось само здание и маленький детский дворик для игры. Ни лужайки, ни газона. Пусто и лысо как на макушке у Хрущева, который тогда как раз и был у власти. Мне было ужасно плохо в саду. После дворового раздолья жесткая жизнь по строгому расписанию и за высоким забором была для меня невыносима. Мы все спали в одной комнате, и мальчики и девочки, туалета как такового не было. Бала занавеска, за которой стояло с десяток горшочков. Это называлось «закуток». У меня сложились такие воспоминания, что нас кормили исключительно теплым молоком с пенками, которое я с раннего детства просто не мог переносить. Еще я не любил вареный белок, рисовую молочную кашу и местные котлетки с жилами, которые мы называли «котлетки с нитками». Все кто не хотел что-то есть, могли сменять нелюбимое блюдо на стакан чая. Вот мой дневной рацион. Утром вместо рисовой каши стакан чая. Обеденный молочный суп с вермишелью = стакан чая. Котлетка на второе засовывалась под шкаф в столовой (так все делали), склизкие и холодные макароны приходилось съесть. Полдник: печенье с молоком = печенье с чаем. Что тут удивительного, что вечером у меня был зверский аппетит?
- Смотри, как на ребенка хорошо сад влияет, - говорила мама папе, умиленно смотря на меня, заглатывающего очередную порцию за ужином.
Я продержался около месяца, потом не вытерпел и все как мог им рассказал. Меня немедленно забрали из детского садика, и больше я там не появлялся, но левый глаз стал косить на всю жизнь. А аппетит за ужином у меня тоже остался на всю жизнь. Говорят, что это вредно – есть вечером, но я ничего уже с собой не могу поделать. Привык есть вечерами.
Именно вечерами после работы дед очень часто приносил на ужин рыбу. Это мог быть живой карп, треска или простая навага, но какая она тогда была вкусная! Жарили ее обязательно целиком с головой. Я очень любил жареную рыбу, и именно у деда научился ее жарить. Один раз, я подавился костью. Чего мне только не давали: и хлебный мякиш и корочки хлебные глотать, я выпил наверное целый чайник воды, но кость не проскакивала.
- Клещи, клещи тащите! - Истошно кричал я, имея ввиду пинцет, но его не могли найти.
- Нет у нас клещей, - сокрушенно разводила руками бабушка.
- Как нет, - не унимался я,- вон они из сахарницы торчат.
- Это же кусачки для колки сахара, - успокаивал меня дед, - ими ничего не вытащишь.
- Давайте тащите ими, - кричал я.
Тут я осекся и вдруг понял, что кость больше не торчит в горле, боли не было. Саднило только надорванное от истошного крика горло. Я так орал, что косточка от крика сама проскочила. Вот как бывает.
У нас у первых в доме появился телевизор КВН с увеличительным стеклом перед ним – экранчик-то был совсем маленький, без линзы ничего толком не видно. А в линзу заливалась вода. Всё это мне было ужасно интересно. Программа по телевидению была только одна и то по ней что-то показывали только вечером, после шести часов. Чуть позже начались и утренние программы, но днем еще долгие годы был перерыв. Когда показывали какой-нибудь фильм, хоккей, футбол или фигурное катание – к нам собирались все соседи. Потом у нас появилась восточно-европейская овчарка Марс и соседи приходить перестали.
В магазинах тогда было все. Никто не покупал пол кило колбасы. Брали грамм 150 и обязательно, чтобы порезали, просто на один раз. Меня всегда поражал шоколад. Продавался он на вес. Лежала плита около 10 см в толщину, размеры по площади я оценить не мог, потому что края всегда были неровные, уже надломленные. От этой плиты специальными щипцами откусывался нужный кусок, взвешивался на весах и продавался. Хорошо помню шоколадные бомбы. Они были разной величины и цены, круглый такой шар в красочной обертке, в нем бьется маленькая деревянная игрушечка – бирюлька. А вы думали киндер-сюрприз это новое изобретение? В бирюльки играли. Делалась маленькая палочка-удочка, с петелькой на конце, ею подцеплялись бирюльки - кто больше вытянет – этой забаве не одна сотня лет.
Сахар на прилавках тоже лежал большими головками. Назывался он – пелёный. Головку разбивали молотком и тоже продавали на вес. Он был удивительно вкусный, очень сладкий и как бы каменный. Пили с ним чай чаще вприкуску. Ну, конечно, желающие могли купить рафинад и шоколад в пачках, но у развесных был совсем другой неповторимый вкус. Мужчины чай пили из подстаканников, женская половина – чаще из чашечек. В подстаканнике обязательно должна была торчать ложка, она захватывалась большим пальцем у его ручки и прижимала тонкий стакан к стенкам подстаканника, не давая ему болтаться или выскользнуть. Думаю, отсюда и пошла привычка у русских не вынимать ложечку из чашки или стакана.
Икра никаким дефицитом не была, лежала на прилавках в огромных мисках. Можно было взять зернистую черную, причем от разных рыб на выбор, а многие любили паюсную, прессованную. До сих пор помню ее вкус и как она прилипала к зубам. Но все-таки икра считалась деликатесом и полагалась только на праздничный стол, к этому же разряду относились и шпроты. Были они маленькие, хорошо прокопченные и в прованском масле.
Очень вкусная была ветчина. В магазины привозили огромные цельные окорока. Ветчина была исключительно вареная, охлажденная. Отрезают нужный пласт, а внутри – желе. А запах… Когда шли гулять в Сокольники, непременно брали с собой бутерброды с ветчиной или пахучей ароматной любительской колбасой.
В парке было всегда очень оживленно и весело. Толп как сейчас конечно не было. По вечерам зимой многие семьи брали коньки и выходили на круг. Возвращались с мороза веселые, раскрасневшиеся. Я никогда не видел пьяных на улицах в то время.
23.02.2012