Одиссея (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

    Тяжелые створки ворот городской тюрьмы подались в стороны, выпуская на свободу бывшего узника. Тот замер на пороге, ослепленно щурясь под яркими лучами полуденного солнца, от жарких прикосновений которого успел отвыкнуть. Двадцать лет - солидный срок даже для империй, что уж тут говорить о людях...
       - Че встал-то? - в голосе стражника не слышалось ни малейшего сострадания. - Так понравилось у нас, что остаться надумал? Это мы быстро... - тяжелая лапища бесцеремонно легла на плечо бывшего узника, тот испуганно рванулся прочь.
       Как можно дальше от впитавшегося в каменную кладку запаха смерти и отчаяния, от наглых крыс, шаставших по босым ногам, от не менее наглых стражников и собратьев по несчастью, готовых сорвать свою ярость на любом, кто слабее... Прочь...
       Стражник хрипло рассмеялся:
       - То-то же, - и добродушно шлепнул освобожденного древком копья чуть пониже спины. - Давай отседова, пока не передумали...
       С неторопливым величием изгнанного правителя бывший узник двинулся вниз по улице, к порту, стараясь не сорваться на бессмысленный бег. Его провожал дружный хохот стражи.
      
       Двадцать лет - долгий срок для людей, над которым дамокловым мечом довлеет проклятие смерти.
       Он вспомнил почти все. Жадные щупальца страшной бури, не желавшей отпускать на свободу его лишившийся парусов корабль, сжимавшиеся объятия волн легко раздавившие творение человеческих рук, небольшой обломок мачты и бесконечные морские просторы. Беспредельное зеркало вод, то ослепительно-синее, словно в его глубинах навеки упокоился брат-близнец небесного купола, то беспросветно-черное, как темные воды подземного Стикса.
       И еще жажду, терзавшую его измученное тело. Жажду, которая была ужаснее голода, и насмешкой богов казалась ему, оставленному на волю ветра и волн одиночке, бесконечная лазоревая гладь моря... Воды?..
       Безумие раскаленным лезвием впивалось в его память, перемешивая в странную мозаику картины, воспоминания, да и саму жизнь...
       Когда волны, вдосталь наигравшись обломком кораблекрушения, выбросили его на берег, от человека, всходившего на корабль, не осталось ничего...
       И скитался по городам побережья безродный побирушка, изувеченный жизнью юродивый, пока наконец на безымянном базаре случайно не увидел он бронзовый щит с гравировкой. Великие герои Греции, взявшие после длительной осады Илион.
       Словно яркая молния вспыхнула у него в голове, разрезая пополам поселившуюся там тьму, и невольно потянулась рука к появившемуся в его бессмысленной жизни якорю...
       Долго оборванец, мешая бессильную ярость со слезами, пытался объяснить разъяренному торговцу, что и не помышлял о краже. Пришедшие на крики стражники ловко подхватили неудавшегося воришку под руку и поволокли прочь, издевательски посмеиваясь. Беззвучно шевелились губы побирушки, раз за разом повторяя, казалось бы, сущую бессмыслицу: "Я царь, я царь, я царь..."
       И никто: ни дотошный торговец, ни доблестные служители порядка, ни собравшиеся полюбоваться скандалом зеваки не обратил внимания на странное сходство между царем-победителем и безродным воришкой... Никто...
       А дальше были двадцать долгих лет в темноте.
       Чтобы не сойти с ума, он придумывал себе другую жизнь, разворачивая ее спираль день за днем, месяц за месяцем, год за годом. В той жизни было место и коварным богам-олимпийцам, и прекрасным женщинам, и ужасным чудовищам, и великим подвигам. В ней не было ни перепревшей соломы, ни пищи, которой стыдно кормить свиней...
       Однажды он начал рассказывать, пробуя силу своего слова на случайных слушателях. Нет, он не называл себя царем, цари не носят рубища и не сидят в тюрьмах, он именовал себя одним из царских воинов.
       И поползла по побережью, с острова на остров слава великого путешественника и героя, а сам бесстрашный герой в это время кормил вшей в городской тюрьме.
      
       Он выбрал первый попавшийся корабль. Ему было все равно, куда плыть, лишь бы подальше. И не ошибся. Капитан был добр. Он не прикончил пробравшегося на судно побродяжку, не попытался продать его в рабство или обменять случайного пассажира на воду. Он просто приказал сбросить его в море неподалеку от берегов ближайшего острова.
       Доплывет - повезло, не доплывет - не судьба. Он доплыл, напрягая остатки сил, и уснул, зарывшись с головой в ком водорослей.
       Позже на него случайно наткнется дочь местного царька, так же охочая до сказок, как и ее родители. Дальше будет все почти как в легендах. Будут внимать рассказу о его странствиях Алкиной и Арета, и он сам почти поверит в реальность своих скитаний. Правителям, благоговеющим от общения с настоящим героем, нельзя рассказывать о годах бродяжничества. Кто он, попрошайка? Нет, доблестный победитель циклопа. Тюрьма? Да вы что? Цари в тюрьмах не сидят, его держала в плену на своем зачарованном острове прекрасная нимфа Калипсо...
       Потом будет корабль до Итаки, постаревшая и подурневшая жена, с испорченным длительным одиночеством характером, взрослый сын, с подозрением косящийся на чужака, какой-то старый пень, корчащий из себя жениха - он выгнал его прочь, предварительно пройдясь по сутулой спине любимым луком...
       Потом он придумает новую легенду о мудрости богини Афины, о мести, о женской верности, о состязании и смерти. Потом...
       А сейчас осушить залпом следующий кубок и перейти к описанию нового дня из своих странствий. Странствий Одиссея, царя Итаки....