---------
- Но ты должен был... – миниатюрная светловолосая женщина с утонченными чертами лица стояла напротив супруга и никак не могла поверить в его жестокость. Она судорожно сжимала в руках исписанный лист бумаги. - Ты не можешь… ты же знаешь, что его там ждет. Да что ты за отец такой, в конце концов?!
Бессилие порождало отчаянье, и голос непроизвольно срывался на крик. Сейчас между ней и ее мужем стоял лишь письменный стол, а казалось, будто их разделяет огромный ров. И мост через него предусмотрен не был.
По другую сторону стола сидел человек, по виду которого никак нельзя было определить, о чем он думает, какие им владеют эмоции. Отстраненное спокойствие, прямой, полный уверенности в правильности всего происходящего взгляд. Четкие движения рук, привычно перебирающих корреспонденцию; они ни на одно мгновенье не сбились с заданного занятием ритма. Мужчина лишь вскользь взглянул на стоящую перед ним супругу, будто просто фиксируя для себя ее присутствие.
- Я отец еще двоих детей помимо него, если ты забыла. И не намерен из-за одной лозы терять весь виноградник. Там ему будет оказана, необходимая в его состоянии, помощь. О нем позаботятся. Никто не будет тыкать пальцем в его старшего брата и сестру, называя их монстрами. Нэлл должен вот-вот поступить в высшую гимназию, Шелли скоро выходит замуж. Как, ты полагаешь, отнесутся наши новые родственники к твоей проблеме? Как будут воспринимать в гимназии нашего сына Нэлла другие ученики? А ведь за ними всеми будущее процветание нашего рода, нашего дела. Я никому и ничему не дам сломать то, что создавалось веками еще моими прадедами. Упорно мы все укрепляли нужные связи, добивались влияния в обществе и, необходимой для процветания дела, власти. Влияние в свете - есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Поэтому, какими бы жестокими не виделись мои действия, они направлены на благо нашей семьи. Всей семьи и ее будущего.
Слова звучали ровно, четко, логично, по-деловому ровно. Они смешивались с шуршанием бумаг, скрипом пера. Вскользь брошенный взгляд холодно-голубых глаз сейчас по-особенному пронимал, замораживая. Женщина смотрела на того мужчину, за которого ее выдали замуж, и не узнавала его. Прожив с ним вместе пятнадцать лет, сейчас она видела совершенно чужого человека.
Кто? Кто дал ему право решать судьбу их младшего сына? Как? Как он смеет называть его проблемой, ее проблемой? Их сын не проблема. Их сын – особенный. Да ради Всевышнего, он – их общий сын!
Женщина вдруг как-то подобралась, расправила плечи, усилием воли уняла дрожь в руках. Твердо смотря на супруга, она положила поверх его документации то самое письмо, которое все это время сжимала в руках. Ее голос звучал теперь еле слышно, но каждое слово было наполнено такой решительностью, что, казалось, даже воздух сгустился:
- Ты собираешься отправить Астера в пансион для людей с проблемным поведением, для людей не могущих связать и пары слов, для людей, которые перестали быть людьми еще до его рождения. Это ребенок, супруг мой, наш ребенок, и ему всего восемь лет. Ты своим легким росчерком пера отправляешь ребенка в ад. Такова цена твоего влияния? Такой ценой тебе нужна власть? Астер не болен, он – одарен Всевышним. А ты думаешь не о всей семье и ее будущем, ты думаешь только о своем спокойствии здесь и сейчас! – сказав это, женщина развернулась и направилась к выходу из кабинета. Легкое летнее платье теплого бежевого цвета сейчас как-то особенно подчеркивало ее худощавость и бледность.
- Эмили, – раздался бесстрастный голос за спиной, – будь так добра, закрой плотнее за собой дверь.
На миг замедлив шаг, женщина, не оборачиваясь, кивнула и вышла, плотно закрыв за собой дверь, как и пожелал хозяин кабинета – граф де Лонре.
***
Какой большой замок. Какой древний замок.
Эмили не было и семнадцати, когда она оказалась здесь впервые. Тогда мрачное каменное величие показалось ей угрожающе неприступным. Оно не походило на привычные ей светлые открытые коттеджи, где всё дышало свободой. Серые глыбы возвышались над ней, беря в свой плен, преграждая путь, заставляя оставить детское баловство позади и резко стать благоразумной степенной мадмуазель.
Путь лежит через картинную галерею, где висят портреты всех представителей династии де Лонре. Отцы, деды, прадеды. Все в почтенном возрасте, все с отличительными регалиями, но нет ни одного, кто бы улыбался. Ощущение такое, будто на городской площади идешь босиком по раскаленным углям в лютый мороз.
Живые здесь только виноградники.
Да, это остается семейным делом уже много веков. Но если хозяева сроднились с теми холодными серыми камнями и закрылись от всего того, что может нарушить их священный покой, то виноградники – это дыхание самой жизни во всем ее многообразии.
Возле одного из портретов шаг немного замедляется.
Он был написан три года назад, для этого на всю зиму был взят на проживание одаренный портретист. Астеру тогда только исполнилось пять лет, Нэллу – девять, а Шелли – четырнадцать.
Как странно видеть со стороны крепкую дружную семью. Что сейчас, что тогда все в ней были обособленны. Каждый старался держаться в стороне и, по возможности, пересекаться с остальными как можно реже.
Глава их семьи, на портрете он по-доброму ерошит волосы младшему сыну, предпочитал работать в своем кабинете, жить – в господском крыле, вход в которое был строго возбранен всем остальным, а отдыхать – в дальних путешествиях, выискивая новые сорта винограда.
Нэлла ни на минуту не оставлял прикрепленный к нему контрактом гувернер, который планировал весь его день, даже встречи с матерью, сестрой, братом. На каждого выделялось не более пятнадцати минут.
Шелли. Пожалуй, лишь она была больше всех предоставлена сама себе и просто не хотела находиться под гнетом строгого расписания, порядка и этих холодных камней. Девочка сбегала к озеру, едва солнце успевало хоть немного нагреть воздух, и гуляла там до сумерек.
Художник изобразил брата и сестру сидящими возле матери и держащимися за руки. Они улыбались так светло и чисто, что усомниться в их счастье было невозможно.
Это так странно теперь. Этот семейный портрет слишком сюрреалистичен.
Астер. Мальчик очень сильно был похож на своего отца. Только в отличие от него он не был еще замурован в камни этого замка, улыбка не была подделкой мастера кисти, она была естественной, детской. Голубые глаза соревновались в сиянии с небом, а не в отблеске со льдом. Вот его художник нарисовал настоящим. Только лишь его.
Наверно, художник действительно привязался к Астеру, работая над портретом. Даже немного учил того рисовать. Да и мальчик, похоже, видел в художнике единственного живого, в полном смысле этого слова, человека.
После того, как портрет был закончен, с художником распрощались. Он уехал. Но сказать об этом Астеру не успели, и ребенок пошел его искать, когда соскучился… Пятилетний ребенок, он сначала обошел весь замок, затем выскользнул в парк, а нашли его только через четыре дня в лесу…
Те четыре дня – самое страшное, что можно себе представить. Но Астера нашли. Внешне он был цел, не считая мелких царапин. Однако что-то изменилось в нем навсегда, за дни его отсутствия, и это было очень явственно ощутимо.
Прочь! Прочь из этих тисков! Миновав галерею и холл, ведущий к выходу в сад.
***
Уголок тишины. Здесь не был слышен гам повседневной возни, преследующий в каждом уголке замка. Земля, жадно впитавшая солнечные лучи, была приятно теплой. Пройтись по ней босиком доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие – она будто передавала свою энергию – становилось легко и спокойно. Увитые плющом и прочими вьюнами стены отгораживали от остального мира. Удаленность, уединенность, но самое главное – тишина.
Он давно понял, что чем дальше он от других людей, тем ему легче. Ведь иногда этот гул в голове становился просто невыносимым. А окружающие просто не могут не шуметь, они не умеют ничего не чувствовать, ни о чем не думать. Самое громкое в окружающих – это их молчание.
Тут, на некотором отдалении, он хоть мог заниматься рисованием. Нет. У него не было ни настоящего мольберта, ни холста, ни красок, но было много самых разных камушков. Он очень придирчиво выбирал каждый камушек и выкладывал из них мозаику. Сегодня было время песчаных дюн и выносливых верблюдов. Недавно он прочитал очень интересную книжку об одной древней цивилизации и ему захотелось увидеть хоть малую часть того, что так взбудоражило его воображение.
Выбор следующего камушка затянулся. Воздух вдруг начал сгущаться, становилось немного душно. Спокойное созерцание сменялось нарастающей тревогой, грозящей вскоре перерасти в панику.
Беседка перестала быть только его миром.
- Мама... - он знал, что это она еще до того, как увидел, а увидев, просто замер, - «папа меня больше не любит?»
Такой вопрос от восьмилетнего ребенка, мелькнувший в мыслях женщины, заставил замереть и ее тоже. Но лишь на мгновенье. Затем она подошла к нему совсем близко и погладила по голове.
- Ну что ты? Папа просто не понимает. Не сердись на него. Когда-нибудь папа обязательно всё поймет, но сейчас, Астер, нам нужно поспешить. Знаешь, милый, у одной моей подруги есть чудесный дом у реки. Сама она в отъезде, но нас там примут. Мы переночуем сегодня там. Ты сможешь насобирать много-много красивых камушков. Пойдем? – женщина старалась и выглядеть, и говорить беззаботно, но вот получалось скверно. Сложно контролировать свои чувства и мысли: ведь именно они были для сына открытой книгой.
- Мам, это снова случилось. Новую беседку придется строить еще дальше от дома.
Эмили вздохнула. Ее сын рос, росла и его сила. Скоро он сможет чувствовать эмоции и читать мысли людей находящихся очень далеко. А дальше он научится передавать другим свои мысли. В точности как ей совсем недавно.
Как и где тогда он будет от всего этого отдыхать? Нужно искать посвященного человека. Теперь с сыном осталась только она и только ей придется сделать всё, чтоб он выжил, чтоб он вырос и чтоб его не убил, не разорвал изнутри этот дар.
- Конечно, - улыбнулась мать сыну, - конечно, построим подальше, милый, и намного лучше этой. Пошли?
- А мои камушки… в спальне? – вдруг всполошился Астер. - Они красивые. Можно мне сбегать за ними?
- Не надо. Я всё собрала еще утром. И твои камушки в первую очередь, – заверила его Эмили и взяла за руку.
Пройдя по только им ведомым тропинкам сада, они вышли в переулок, где их ждал экипаж.
Если путь будет легким, то значит это не их путь.