Мои таджики (Очерк)

Опубликовано в журнале:
«Дружба Народов» 2012, №3
Нация и мир

Темур ВАРКИ
Мои таджики
версия для печати (89843)
« ‹ – › »

Варки Темур (Темур Аминович Клычев) — поэт, филолог, журналист. Родился в 1962 г. в Душанбе. Окончил факультет русского языка и литературы Таджикского ун-та. Как поэт печатался в журнале “Памир” и “Дружба народов” (2010г., № 7). Работал в Институте языка и литературы им. Рудаки АН ТаджССР, стажировался в Институте русского языка им. Пушкина АН СССР в Москве. В начале гражданской войны в Таджикистане в 1992 г. уехал в Москву, где работал и дворником, и строителем. В настоящее время — радиожурналист. Живет в Подмосковье.

Памяти моей матери — Веры Ивановны Клычевой,
урожденной Бахмал Холмуродовой

Об истории и душе таджиков и других ирано-язычных народов историками, этнографами и филологами и, конечно же, поэтами написаны тома книг. Но и это капля в море истории, которой не сотни, а тысячи лет. Капля в море истории единого мирового океана с его закольцованными течениями, островами, атоллами, невидимыми берегами и недостижимыми глубинами. Как сказать свое слово об этом древнем народе, чтобы это было и ново, и узнаваемо, и интересно? Я долго ломал над этим голову, впадая то в пафос, то в малодушие. Я решил рассказать о древнем, но живом во всех смыслах народе через встречи своей жизни, о своих личных наблюдениях и ощущениях, о своем опыте общения с живыми и теми, память о которых жива. Поэтому путешествие своих воспоминаний я хочу начать именно с востока, со стороны восходящего над Таджикистаном солнца. Не только потому, что согласно некоторым историкам предки таджиков пришли в эти горы с востока, из южной Сибири, из Алтая, хотя другие не менее авторитетные ученые считают, что индо-арии пришли из степей Причерноморья. Но и потому, что в изолированных прежде по полгода ущельях на Памире сохранились реликтовые языки и наречия северо-восточных иранцев. Там, на Памире, на крыше мира, в живописных ущельях сказочной красоты между суровых и величавых в своей поднебесной стати гор, живут люди, сохранившие в течение около 3 тысяч лет языки и наречия древней Арианы Ваэджа — Страны ариев. Так называли свою страну восточные арианцы или иранцы, к которым относятся порой далеко разнесенные по времени и пространству саки, тохары, массагеты, сарматы, согдийцы, бактрийцы, парфяне, юэчжи, эфталиты, скифы. Соседствуя в разные периоды с хунну, предками гуннов, прототюрками, уграми, а также родственными скифам готами и предками славян антами и балтами, восточно-иранские племена, мигрируя, оседая, уступая и завоевывая земли, населяли огромные территории от Китая и юго-восточной Сибири до Причерноморья и Балкан. И оставили для лингвистов, археологов, историков и этнографов немало следов культурной, военной и хозяйственной деятельности на значительной территории Евразии. Памир с его пресными и солеными озерами под самыми небесами представляет собой уникальный архипелаг в океане всемирного потопа и приливах великих переселений народов. В разные периоды истории волны миграции накатывали на эти бастионы и цепи гор, оставляя в расщелинах изумрудный соленый раствор, небесно-лазурные воды муссонов, кристаллы и осколки редких пород.

Увидеть и полюбить

Впервые я оказался на Памире во время гражданской войны в Таджикистане, в 1994-м году. В советское время Горно-Бадахшанская область была закрытой пограничной зоной даже для жителей Таджикистана. Чтобы попасть туда, требовался вызов, пропуск известных органов или спецкомандировка.

Шел второй год гражданской войны в Таджикистане. Два года потрясений, братоубийства и жестокого кровопролития. Два года скитаний и мытарств для сотен тысяч жителей бывшего советского Таджикистана. Два года потерь и страха потерь, два года ностальгии и тоски по родному дому, по близким, прозрачному горному воздуху, чистой ледяной журчащей воде, высокому яркому солнцу.

От войны бежали все, кто мог, кому было куда бежать и кому — не было. Я оказался в холодной декабрьской Москве, а мои родные, друзья и коллеги — кто где. Свыше 100 тысяч таджиков вынуждены были уехать в Афганистан. А Памир принял своих детей, тысячи бадахшанских семей, ехавших и шедших порой пешком в ноябре 1992-го с детьми и скарбом по перевалам из ставшего вмиг чужим и враждебным Душанбе.

Попасть на родину я мог только через Киргизию и Памир. Эта, восточная часть Таджикистана, по территории равная ее половине, горная и труднопроходимая для военных колон, оставалась островком мира.

Уходить в горы в годы лихолетья, видимо, древняя традиция народов Арианы Ваэджа, а потом Согдианы, Бактрии и Таджикистана. Так было во время войн с хунну, так было во время завоевания Согдианы Александром Македонским в середине 4-го века до н.э., потом — при нашествии монголов, потом — при арабах. Так было во времена междоусобных войн многочисленных воинствующих восточно-иранских племен и союзов. Древние города в долинах рек Зарафшан, Аму-Дарья, Сыр-Дарья, Вахш и Варзоб разрушались, а их выжившее население частично ассимилировалось или уходило в степи и другие земли, создавая новые исторические феномены, или спасалось в горах, переходя на натуральное хозяйство в изолированных по полгода снегами ущельях. Поэтому горы для таджика — это и колыбель, и дом родной, и крепость, и лекарство, и пища, и последнее пристанище. Таджикские кишлаки-села можно увидеть из долины на груди исполинов высотой в полнеба, казалось бы, в самых недоступных и неподходящих для селения местах, даже на вершинах гор. Снизу эти селения видятся зелеными пятнами, и кажется невероятным, что они умудрились так высоко забраться и зацепиться на отвесных скалах. Сам путь до них сопряжен с опасностью. Эти села как крепости и вызов всем, кто хотел бы возвыситься над свободолюбивым народом, для которого быть вдали от любых властей, быть вольным важнее благ и удобств. Впрочем, то место, откуда открывается такой вид, также находится на одной из высоких подушек, небольшой площадке, плато, окруженном дремлющими динозаврами, сказочными дэвами и караванами хребтов. Сам рельеф и ландшафт не могли не повлиять на формирование характера и нрава таджиков. Горы не терпят суеты. Они требуют чистоты помыслов, веры, терпения, упорства, выносливости, мудрости и правдивости, вдумчивости, но и отваги, независимости, чувства собственного достоинства, хорошей реакции и умения принимать решения. Горы таджикские, особенно памирские, самые молодые и высокие в бывшем Союзе. Но любви они не требуют, они ее завоевывают одним своим магическим видом и молчанием, однажды и навсегда.

Увидеть вновь эти горы вопреки всему — что может быть более безумным и рискованным во время идущей на родине войны для человека, который по привычке принимает громады облаков за очертания белоснежных гор везде, где бы ни оказался?

Вот и мои душанбинские друзья-памирцы, зимой 1992 года оказавшиеся в неприветливой, хмурой и неуютной Москве, предпочли все же уехать на Памир, в объезд, через киргизский Ош. В Припамирье шли бои, самолеты со звездами бомбили горные кишлаки, а на самом блокированном войной Памире наступал голод. Но, добравшись до родных мест, мои друзья позвонили мне и сказали, что восточная дорога через Киргизию и Ош открыта.

Наш чахт и поздравление Аллаха

Я выбил себе командировку от двух московских газет и сентябрьским днем уже сходил по трапу самолета в Оше. В самолете я познакомился с соседом, который оказался душанбинским памирцем. Он летел на родину предков через Москву. Я рассказал ему о своих делах, он мне — о своих. Он знал моих друзей, поскольку памирцы умудряются знать друг друга и почти безошибочно определять, кто из какого района или рода. Замечу, что до войны население Горного Бадахшана составляло около 200 тысяч человек. Здесь был самый высокий для Таджикистана уровень представительства людей с высшим образованием. Я говорю “памирцы” обобщенно, как называют их остальные таджики и как они сами себя называют. На самом деле на Памире, в изолированных ущельях, испокон веков жили шугнанцы, рушанцы, язгулямцы, ишкашимцы, сарыкольцы, бартангцы, мунджанцы, ваханцы. Памироведы насчитывают около 10 языков и диалектов, которые могут быть непонятны представителю соседнего наречия, но все восходят к общей восточно-иранской ветви языков. Исключение составляют диалекты современных ишкашимцев и ванджцев, понятные всем, поскольку они уже говорят на таджикском-фарси.

Горячий плотный пряный воздух Азии ударил в ноздри сразу же, как только я вынырнул из Тушки. Мой попутчик по имени Муборакшо, что можно перевести как Царское Поздравление, быстро сориентировался в Оше. В этот город во время таджикской гражданской войны приходила гуманитарная помощь для голодающих жителей Горно-Бадахшанской области от имама исмаилитов Ага-Хана. Я уже не помню номер ПМК, где базировались грузовики, приходившие порожняком за мукой, чаем и сахаром из областного центра Хорог, но когда мы оказались в этом ПМК, стало понятно, что мы на верном пути. Отовсюду звучала гортанная памирская шугнанская речь, своими переливами похожая на пение иволги, дрозда и жаворонка. Десятки грузовиков. Одни грузились, другие ждали остальных. Экипажи молодых и веселых парней, лежа поверх груза, оживленно перешучивались, подначивая друг друга и взрываясь хохотом. Каждая удачная шутка сопровождалась одобрением слушателей в виде хлопка правой ладонью по правой ладони шутника. Так делают волейболисты после удачного мяча или блока.

Муборакшо быстро нашел машину без пассажиров и договорился с водителем. Из обрывков разговора я понял несколько слов, среди которых особо примечательно слово “чахт”. Таджикский аналог этого слова “чап” — “левый”. Однако речь идет не о левом заработке. “Чахт” — “левый” — на памирском сленге означает “таджик”, то есть — не памирец. Соответственно, “чахтен” — “левые”, “неправильные” — это остальные таджики. Надо отметить, что иранская культура в целом является правосторонней культурой. Здесь принято не только здороваться, держать ложку и писать правой рукой, но и подавать, передавать что-либо, и входить в дом с правой ноги. Я замечал, что все таджики, да и я сам тоже, испытывали некоторое неудобство в начале военной строевой подготовки при команде “шагом марш”. Я был в недоумении и замешательстве: почему нужно начинать ходьбу с левой ноги? Так вот, памирцы себя — в противоположность остальным таджикам — называют “Ростен”, то есть “правые” или “правильные”. Впрочем, кроме того я разобрал слово “маш”, что значит “наш”. Вместе “маш чахт” означало: не беспокойся, это наш, “свой левый”.

Индоарии — саки — тохары — бактрийцы — согды — таджики

Этноним “таджики” стал распространяться среди туранцев, или северо-восточных иранцев, саков, согдов и бактрийцев более тысячи лет назад, после арабского завоевания. Современные таджики из всех этимологических версий этого слова предпочитают ту, которая гласит, что “таджик” означает “венценосный”, от слова “тадж” — корона, венец. Предполагается, что таджики носили своеобразный головной убор, напоминающий венец. Из всех саков, населявших территории от границ Китая, от Алтая до Причерноморья, именно те, кто жил на территории современного Таджикистана, именовались тысячи лет назад саками тиграхауда — саками, носящими остроконечные шапки. Также остроконечные шлемы носили более поздние скифы. Кроме того, у более поздних саков и родственных им эфталитов был обычай носить обод на голове. У арабов и ряда историков, в том числе советских, бытует иная версия, согласно которой этноним этого ираноязычного народа происходит от арабского корня “тоз” — “быстрый”, “скачущий”, вернее, от слова “този” — “всадник”. Причем, одни полагают, что так восточные иранцы, или туранцы, саки, согды и бактрийцы, называли пришедших с арабами западных иранцев. Другие — что так всех северо- и юго-восточных иранцев стали называть около тысячи лет назад хунну, тюрки, монголы и китайцы, возможно, в связи с тем, что иранцы первыми в регионе приняли ислам и стали его проводниками для неиранского населения на границах своих владений. Так или иначе, и сегодня, спустя 1000 лет после основоположника таджикско-персидской литературы Абу-Абдулло Рудаки, в Таджикистане можно услышать как западно-иранский таджикский-фарси, так и древние дотаджикские восточно-иранские языки, пережившие арабское нашествие и пришествие западно-иранского фарси, на котором говорят таджики. Эти языки так далеко разошлись, что таджики не понимают речь своих памирских братьев, которая на слух таджика похожа на немецкий. Примечательно, что во время гражданской войны кулябские таджики, воевавшие против гармских таджиков и памирцев, называли последних “немцами”. Впрочем, гармские, в свою очередь, в шутку называли “немцами” кулябцев.

Большинство таджиков придерживается суннитской ветви ислама и только союзники суннитов-гармцев памирцы являются шиитами исмаилитского толка. Однако это была не религиозная война. Это был кровавый передел остатков рухнувшей в Беловежье советской власти, а вместе с ней и прогнившей системы местной власти.

Классические таджикско-персидские поэты-суфии говорили: если тебе нужна истина, ты доберешься и до Китая. Перефразируя, могу сказать: если вы хотите увидеть самых красивых девушек всех четырех сторон и частей света, отправляйтесь туда, где солнечный свет ближе всего, — в высокогорный Памир. Впрочем, истина и красота — в определенном смысле синонимы. Во всяком случае в поэзии таджиков и персов, даже в ранней, также встречаются мотивы, которые связывают с именем кордовского суфийского учителя Аль-Араби, или Аверроэса, о постижении божественной истины через женскую красоту. Постичь ее не менее сложно, чем по горам совершить путешествие в Китай. К слову, до Китая из Таджикистана рукой подать. Таджикский Памир, или Горно-Бадахшанская область, граничит с Киргизией на севере, Китаем на востоке и Афганистаном на юге. Кроме того тонкий афганский Ваханский коридор отделяет Горный Бадахшан от Пакистана.

Шакароб

Нам сказали, что выезжаем на рассвете. Мы с Муборакшо зашли в ошскую ошхону-столовую и заказали себе, естественно, единственное блюдо в меню — ош, то есть “плов”. Ошхона представляла из себя летнее кафе с топчанами по периметру квадратной твердоглиняной площадки. Это был уже более или менее мирный Ош после киргизско-узбекских столкновений 1990-го года, но, как сказал Муборакшо, киргизы и узбеки уже молятся в разных мечетях. Некоторые топчаны устроились под козырьком кафе, остальные цеплялись за тени деревьев и прикрывались шатром виноградника. Муборакшо предложил выпить киргизской водки, другой не было. От первого знакомства с этим напитком, напоминающим своим вкусом хлористый кальций, меня встряхнуло, как от пятибалльного землетрясения. Но плов и нежные куски баранины с жирком, а также шакароб из помидоров спасли положение.

Слово “шакароб”, да и сам салат, заслуживают отдельного отступления. В Москве только в конце лета можно сделать нормальный шакароб, когда помидоры стремительно дешевеют и выбор можно сделать уже не из деревянных толстокожих и безвкусных заморских помидоров, а из дошедших южнорусских или пробившихся чудом среднеазиатских. Итак, “шакар” означает “сахар”, это индоевропейский корень, связывающий таджикский, русский, английский, немецкий и большинство других европейских языков. “Об” — почти омоним великой сибирской реки — означает “вода”. Итак, “шакароб” — сладкая вода — это не что иное, как салат из помидоров, нарезанных тонкими ломтиками полумесяцем. Режется помидор по направлению к себе, в руке на весу. Так же полукругами мелко, но уже на доске, нарезается лук, добавляется нарезанный кругами сочный острый зеленый стручковый перец, солится, перемешивается — и все. Естественно, никакого сахара в салате нет, но какой сок дает этот салат! Сладкий. Особенно после такой водки. Конечно же, шакароб существовал задолго до появления этого дерзкого напитка, раз уж он пережил легендарную зороастрийскую хаому2 . Просто-напросто сами помидоры в Азии нежны, сочны и сладки, как поцелуй девственницы. И конечно же каждый таджик умеет и любит делать шакароб сам. Помню, в детстве я зачарованно смотрел, как родственники мужчины ловко шинковали лук и морковь рядом с двумя огромными котлами для плова, готовясь к свадьбе одного из моих двоюродных братьев.

При этом для резки овощей и разделки мяса мужчины используют национальные ножи местных мастеров из Чуста или Ура-тюбе. Ножи с длинным, слегка вздернутым кончиком лезвия и ручкой из рога или кости козла или быка. Мой дед, отец моего отца, и мой дядя, и все люди старшего поколения носили такие ножи в кожаных черных ножнах на поясном платке поверх запахивающегося халата- чапана-джома — обычно светло-синего цвета.

На соседнем топчане в ошхоне сидел, степенно вкушая ош-плов, старик с таким ножом на поясе и в таком же точно дедовском чапане. Старик и его спутник сидели, скрестив ноги. На аксакале были черные блестящие мягкие ичиги — сапоги с чистой и яркой, как персик, оранжевой тонкой подошвой. Перед топчаном-тахтой, на освеженной вручную из ведра земле, терпеливо дожидались повернутые носками наружу пара калош и пара сандалий.

Муборакшо предложил выпить еще. Но я отказался. Настроение испортилось, внезапно, как осенняя погода в горах.

“Мука тоже слезай”

Мы переночевали в “гостинице для водителей” и затемно, дождавшись, когда щоферы совершат омовение и утренний намаз, отправились в путь. Если бы я знал, что такое дорога Ош-Хорог, не уверен, решился бы ли я проехать по ней туда и обратно в сентябре, когда на перевалах выпадает первый снег.

Яркое, ослепительно бирюзовое небо вырисовывалось над полями, а вдали уже начинали расти бурые горы. На лобовом стекле у водителя нашего ЗИЛа справа красовался портрет бородатого средневекового философа в белой чалме. А чуть левее — портрет Сталина. Среди памирцев и вообще среди таджиков немало тех, кто симпатизирует “отцу народов”. Все помнят, что он очень хорошо отзывался о таджиках и пошел им навстречу, выделив Таджикскую ССР из состава Узбекской и придав Таджикистану в 1929 году статус союзной республики. Впрочем, таджикские историки, такие как Рахим Масов, небезосновательно называют это разделение топорным. Древние города, колыбели согдийской и таджикской культуры, жемчужины Востока и Зарафшанской долины — Бухара и Самарканд, остались в составе Узбекистана. Да и пострадали таджики не меньше других за свой острый язык, за приверженность своей культуре, своей письменности, своим книгам, своей вере. По воспоминаниям моего отца, в Бухаре до начала 40-х годов уничтожали древние фолианты, топили ими печи, рвали на кульки для семечек, для табака-насвая и для пряностей. За сокрытие книг на персидской и арабской графике, которая была отменена, сажали и расстреливали. Тем не менее, сталинистов среди таджикских стариков немало. Наверное, другие просто не дожили. Муборакшо пояснил мне, что седовласый мудрец в чалме на другом портрете — это суфийский шейх памирцев Носир Хисрав. Вообще-то Носир Хисрав родился в на юге Таджикистана, в низовьях Вахша, в Кабодиане, в пятистах километрах от Памира. Этот таджикский поэт и мусульманский теолог XI века принял исмаилизм и, будучи гоним соплеменниками-суннитами, нашел убежище на Памире, где обрел последователей и проповедовал. Мог ли Носир Хисрав предположить, подумал я, слушая Муборакшо, что через тысячу лет, в конце ХХ века памирцев вновь объявят отступниками и немусульманами, но уже прокоммунистические гонители. И что они будут гонимы, как и правоверные сунниты, воинствующими атеистами и объявлены почему-то ваххабитами. Обвинить исмаилитов в приверженности ваххабизму — это, наверное, все равно что православных назвать гугенотами или лютеранами. Удивительно, что и российские, и западные журналисты растиражировали этот бред.

Вот так под лобовым стеклом памирского ЗИЛа оказались рядом портреты диссидента одиннадцатого века и гонителя инакомыслия в веке двадцатом.

Водитель выругался по-памирски и остановил грузовик на обочине. Это был киргизский пост ГАИ.

— Начинается, — пробурчал он. — Теперь через каждые десять километров будут.

К машине подошел шарообразный гаишник и на ломанном русском заговорил:

— А, таджик-боевик, давай один мешок мука слезай, бензин тоже слезай.

Глядя то на свои документы в руках у гаишника, то на него самого и взмахивая правой рукой, наш водитель укоризненно ответил:

— Дорогой, какой слезай? Там же у нас дети голодают!..
— А, таджик-боевик, дети голодные, сам сникерс кушаешь? Я сказал: один мешок мука слезай. Бензин тоже слезай, говорю.
— А как я доеду?
— Если не слезай, совсем не доедешь.

Водитель, ни слова не говоря, полез в кузов и скинул на землю мешок муки. После достал шланг и отлил полведерка топлива.

Он был прав, через несколько минут, на следующем посту такой же арбузообразный гаишник повторил почти то же самое и с той же интонацией. И, глянув на лобовое стекло, спросил:
— Таджик-боевик, а, таджик-боевик, а это чей портрет? Ваш главный боевик, что ли?
— Да нет, — отмахнулся водитель. — Это наш устод Носир Хисров.
— А, это он героин из Афганистана вам посылает?
— Нет, — усмехнулся шофер, — он давно умер.
— А почему: дети голодные, а сами на “Мерседесах” там, в Хороге, ездите? — не унимался скучавший, видно, гаишник.
— Это не мы, а люди Ага-Хана, из гуманитарных организаций.
— Э, не заливай, таджик-боевик. Голодаете, а на джипах ездите, да? Вас послушаешь — у вас все поэты и философы…

Остальные посты мы миновали так же, отваливая по мешку муки. Проехав еще с полчаса молча, водитель остановился у аккуратной нарядной киргизской юрты, которая пристроилась на небольшой зеленой полянке в тени утеса. Недалеко паслись овцы, пофыркивал привязанный к колышку конь. Подошел чабан и после короткого приветствия предложил нам айрана. Моложавая миловидная киргизка, жена чабана в опрятном красно-белом национальном одеянии, поднесла нам косашку — большую пиалу-чашу, к которой мы приложились по очереди. Мне как гостю предложили отведать первому. После водки это был райский напиток.

Холодная, обжигающая влага улучшила настроение. Поблагодарив чабана и его хозяйку, мы отправились с легким сердцем дальше, вверх по горным серпантинам. Сосредоточенные и суровые морщины водителя несколько разгладились. Его орлиный горский профиль приподнялся и стал напоминать философа с портрета. Радостным вздохом мы встретили статую архара на постаменте, означающую, как меня предупреждали, что дальше начинается Таджикистан.

Лунная земля

Мы взобрались на плато. Этот безжизненный ровный ландшафт, впрочем, мне мало напоминал родные края с их хлопковыми полями и виноградниками на фоне сине-белых караванов гор. Я никогда прежде не был на Восточном Памире, в Мургабе. Мургаб (Мургоб) переводится как Куриная вода. Но ни воды, ни кур до горизонта видно не было. К ночи мы добрались до райцентра Мургаб. Его вид произвел на меня удручающее впечатление. Посреди вымершего лунного ландшафта торчали столбы с безжизненно висящими проводами, и в полутьме мрачнели вагончики и ущербные прямоугольники одноэтажных кибиток с плоскими крышами. Машина остановилась в изрытом неасфальтированном дворе, на грунте звонком и твердом, как камень.

В доме, в котором жили памирцы, нас напоили горячим черным чаем и накормили. Здесь я услышал новое для себя слово “чини”. Это оказалась таджикская пиала. Не сразу я сообразил, что слово “чини” означает “китайский”. То есть, изделия из фарфора в эти края всегда привозили из Китая, в отличие от долинного центрального Таджикистана, где была посуда с севера Таджикистана и из Ферганы. Но чай не помог. В ту ночь в холодной мазанке со щелями в полу я продрог до самых потрохов.

Утром, оглядевшись на улице, я ужаснулся еще больше. Снаружи не было ни деревца, ни кустика. Как в таких условиях могут жить люди?! Это был явно не обычный для меня таджикский пейзаж. Здесь же ничего не растет! Мне объяснили, что большинство небольшого по численности населения составляют киргизы. Высокогорье, разреженный воздух, малое количество осадков, плато, продуваемое всеми ветрами. Все продукты, кроме ячьего и бараньего мяса и молока, завозятся из Оша. Ни помидоров, ни картошки, ни травинки, даже на подоконниках. А яков и овец пасут в степи и в горах, где есть вода и подножный корм.

“До Бога доедем”

По всей длине бесконечной дороги Ош — Хорог с ее коварными перевалами, узкими серпантинами и обрывами на глубине ущелий под солнцем, дождем и снегом ржавеют остовы искореженных грузовиков. Наш водитель Мирзошо, в переводе — ученый или просвещенный царь — сказал, что водители засыпают, устают, теряют концентрацию и улетают в обрыв. То здесь, то там на обочине встречаются пирамидки камешков. В этом месте кто-то ушел к предкам.

Когда-нибудь памирским водителям, которые спасли от голода в годы гражданской войны в Таджикистане 1992-1997 года около 300 тысяч жителей и беженцев в Горном Бадахшане, поставят большой настоящий памятник. Хотя это и не в истинных традициях мусульман сооружать памятники, но ведь кому только не ставили. Ездить по таким, с позволения сказать, дорогам полуголодными по 728 км в одну сторону зимой и летом ради спасения своих сограждан, терпя поборы и унижения, какое же мужество и какую выдержку нужно иметь!

На перевале Акбайтал, что в переводе с киргизского — Белая кобыла, нас так лягнуло, что я решил: это конец. На подъеме внезапно пошел снег, ЗИЛ чихнул и поплыл назад. Водитель с трудом удержал машину на узкой террасе дороги и, доведя донизу, до поворота, велел нам выйти. Он попытался еще раз подняться, уже без разгона, но опять грузовик пополз вниз, теперь уже прямо на нас с Муборакшо. Белокожий Муборакшо был бледным, как снег, когда задний борт машины застыл перед нашими глазами. Нам пятиться было уже некуда, сзади и справа склон горы, слева — поворот и обрыв. Только с третьей попытки ЗИЛ, натужно рыча, взобрался на следующую ступень. Подняться туда по мокрому снегу оказалось нелегко и пешим, без груза муки и ответственности.

О памирских и вообще таджикских водителях-дальнобойщиках ходят легенды. Об их мастерстве и лихачестве. На протяжении всего пути мне столько раз приходилось заглядывать за край обрыва, что один только выход в рейс водителя по такой дороге, где асфальт забыл, как его звали, по мне — совершенное безумие. На одном из подъемов Муборакшо, тоже впервые ехавший на Памир этой дорогой, безадресно воскликнул: “Слушай, мы едем все вверх и вверх, когда спуск будет? Так скоро мы до самого Бога доедем”.

Вот и Юрий Визбор посвятил этой дороге несколько песен. В одной из них поется:

Дорог на свете много,
Но выше не найдешь
От города Хорога
В далекий город Ош.

По кручам каменистым —
Смотри не оборвись! —
Машины-альпинисты
Карабкаются ввысь.

Авария и горная болезнь

И все же это случилось. На длинном уклоне с левого перпендикулярного спуска почти в лоб по касательной в нас влепился ГАЗ. Нас с Муборакшо приплюснуло в кабине. Он выбрался сам, меня вытаскивали, отжимали железо от ног. Не прошло и пятнадцати минут, как мы втроем с Просвещенным Царем и Поздравлением Царя уже смеялись по поводу первого испуга и сказанных в этот момент слов, перебрасывая сорокакилограммовые мешки муки на подошедшие и уже тоже полегчавшие грузовики. Мы тепло попрощались с Просвещенным Царем и его ЗИЛом с портретами.

Но к исходу вторых суток путешествия меня настигла еще одна беда — горная болезнь. Головная боль, звон в ушах, будто тебе надели на голову гудящий колокол, тошнота, кровь из носа. К тому же начался снежный буран. Волны черного и мрачного, соленого и безжизненного горного озера Каракуль, что на киргизском — Черное озеро, стали еще более зловещими и рвались на берег, как стая свирепых ротвейлеров. Холод прошивал брезентовую ветровку и меня вместе с ней насквозь. В темноте, плывя против ветра с мокрым снегом, мы нашли “гостиницу для водителей”. Это был одноэтажный фанерный барак, облепленный глиной. Флегматичный сторож-киргиз достал откуда-то бутылку водки. Мне предложили это пойло с вездесущими песчинками на пожелтевшем дне пиалы. Песок проскрипел на зубах моей гримасы. Однако оказалось, что это было верное, проверенное средство.

Утро встретило солнечным сиянием и морозцем. Дальше был уже спуск. Начали появляться сначала трава, потом кустарники, потом деревья. Это было уже похоже на родной Таджикистан. Хиленький ручеек справа от дороги постепенно разгонялся в своем беге вниз, набирал силу, пенился на порогах и поворотах и превращался в реку Гунт, который своими изумрудными водами поит Хорог, дает в дома электричество, а потом вливается за Хорогом в пограничную реку Пяндж. Дорога и река часто шли параллельно, и как мы в основном карабкались вверх, она как будто тоже летела к небу и за каждым поворотом росла и набирала мощь. Поскольку в пути делать было нечего, кроме как болтать, смотреть по сторонам и спать, я начать складывать простенький стишок в такт завыванию мотора.

Влюбленный Гунт к тебе стремится —
Поцеловать твои ресницы,
Проникнуть каплей в устье губ,
Узнать, что он все так же люб.

Безумный Гунт к тебе стремится.
Не в македонской колеснице —
Я еду в ЗИЛе Ош — Хорог*
По самой длинной из дорог.

Упрямый Гунт к тебе стремится,
А я считаю единицы:
Подъемы, спуски и столбы —
Пять тысяч верст за миг судьбы.

Молочный Гунт к тебе стремится.
Ты заточи его в темницу,
В тоннель влекущий заключи —
В распадок гор, в мятеж ночи.

Лазурный Гунт к тебе стремится.
Слеза моя, моя зеница,
К тебе гонцом быстрее лани
Летит поток моих желаний.

Священный Гунт к тебе стремится -
Дарвеш*, одетый в каменицу.
Он видит неба рубежи.
Дойдет — зови его ходжи.

Изгнанник Гунт к тебе стремится,
Там в скалах строят гнезда птицы,
Там шаг свой первый из гнезда
Ты не забудешь никогда.

Киргизский гаишник был отчасти прав. Каждый второй таджик за свою жизнь написал хоть пару-другую стихов и если уж не считает себя поэтом, то к поэзии неравнодушен. Вот и новый водитель, совсем юный и чистосердечный, смуглолицый ишкашимец с большими черными глазами по имени Аслишо, что в переводе с таджикского — Истинный Царь, всю дорогу пел, читал стихи Носира Хисрава, Хафиза и Саади. Проехав кишлак Чарсен, что в переводе с шугнанского означает — Обкуренные, мы остановились у родника в местечке Фирдавси — Райский сад, чтобы набрать из источника и попить настоящей воды. До Хорога оставалось уже совсем немного. Позади было четверо суток изнурительного и опасного пути. В Хороге мы расстались как лучшие друзья, будто знали друг друга все три тысячи лет.

“Омин облисполком”

Вечером я уже сидел в доме моих друзей, вполне здоровый и живой. Отец моего друга Ангуршо — акаи Назаршо, Взгляд Царя — выслушав рассказ о моих злоключениях, предложил выпить киргизской водки.

— Теперь ты понял, что такое быть памирцем? Ну, давай, омин облисполком. — И выпил во славу облисполкома.

Для непосвященных, думаю, следует дать пояснение: обычно после слова “омин” — аналог христианского “аминь” — мусульманин говорит “Аллаху акбар”. Но акаи Взгляд Царя — не обычный мусульманин, он врач, хирург и коммунист со стажем.

Мне постелили вместе с моими друзьями, сыновьями акаи Назаршо, на топчане во дворе. И так удачно, что всю ночь мне то на грудь, то на живот, то на голову падали груши с высоченного грушевого дерева. Август и на Памире — пора звездопада, а в сентябре вместе со звездами с ярчайшего неба срываются также груши.

Очередное падение груши разбудило меня, и в темноте ветвей я увидел две фигуры. Я растолкал Ангуршо и показал на эти фигуры. Все остальное без перевода понял даже я. Тени одна за другой спрыгнули с дерева и, подбежав к полутораметровому глиняному деволу-забору, без труда перемахнули через него.

— Да спи, не переживай. Это у нас на Памире национальный вид спорта — груши рвать по чужим садам и огородам. Хочешь, завтра мы пойдем, я их узнал. Но у них груши не те.

“Ширчой брез”

По утрам на Памире пьют, вернее, едят ширчой — ширчай. Это традиционный завтрак для памирцев. Впрочем, во время прошедшей гражданской войны ширчай — чай, сваренный в молоке, с покрошенной в него лепешкой — был у многих из них и на обед, и на ужин. Но этот ширчай мне напомнил детство в далеком от Памира кишлаке Варк, где я гостил на каникулах у бабушки. Там я тоже с удовольствием ел по утрам ширчай, сваренный из парного молока, с ломтиками лепешки и непременным кусочком домашнего сливочного масла, всплывающим маленькими солнцами. Однако на Памире тогда масло было дефицитом. Лепешки пекли дома в самодельных печках-тандырах на дровах. За 5 лет войны на дрова было вырублено, не только на Памире, а по всему Таджикистану, множество деревьев, в том числе плодовых. Да и молока в Хороге тоже не было в достатке. Ширчай делали в основном из заварки с добавлением гуманитарного сухого молока от фонда Ага-Хана. В те годы таджики, обычно хлебосольные и запросто заходящие сами к соседям и родственникам, старались воздерживаться от неурочного посещения знакомых. И я впервые увидел, что голодный человек, зайдя в гости по делу, отказывался сесть за стол и разделить трапезу с хозяевами, ссылаясь на то, что торопится по другим важным делам.

На хорогском базарчике цены оказались вровень с московскими. Наутро я купил там мяса, еще чего-то. Выбор был скудный, но ажиотажа не наблюдалось. Вечером мы ели наваристую шурпу с морковью и тыквой. Не исключено, что это была тыква, выращенная по соседству местным школьным учителем. Его имя так и звучало: Кадушо — Царь-тыква. И накануне вечером я видел, с какой гордостью Кадушо с сыном катили колесо огромной оранжевой с зелеными полосками тыквы и водружали ее на тележку.

А на следующий день уже вся семья Ангуршо собирала картошку, впервые посаженную во многих хорогских двориках в первый год гражданской войны. Это была на удивление крупная и вкусная картошка. Здесь, на высоте 2300 метров над уровнем моря, здоровый южный горный климат. Много солнца, но совсем не так жарко и душно в летние месяцы, как в центральном и южном Таджикистане. Хорошо родятся картошка и другие овощи, не говоря о фруктах. Однако из-за высокогорья и более прохладного климата — почти на месяц позже, чем в низовьях, где собирают по два урожая овощей. В мирное советское время многие продукты завозились из центральной части республики: с запада через Гарм и перевал Хабурабад или с севера, из Оша. Теперь памирцам пришлось использовать каждый клочок земли и создавать терраски на любом пятачке под горами, чтобы не умереть с голода.

Памирский Царь-виноград

Тыкву, морковь и мясо, обычно достают из шурпы и кладут или на лепешку или на блюдо. Так удобнее пить бульон шурпы с таджикским горохом — нутом и заедать его мясом и овощами. За дастарханом тем временем звучали шутки и смех. Я услышал новую историю о похождениях моего друга Ангуршо — Царь-винограда. Под всеобщий хохот рассказывала жена Ангуршо — Асалмо, что в переводе — Медовый Месяц.

Дело было так. За стеной в соседнем дворе живет с родителями и детьми разведенная Фариштамо — Фея-Месяц. А в хлеву есть калитка между дворами. Как-то Фея-Месяц принялась собирать виноград, что плетется у забора. Некоторые грозди ее винограда заплелись за персиковое дерево во дворе у Царь-винограда. И вызвался он ей помочь.

— Ах, какой вкусный у тебя виноград, Фариштамо, — сказал Ангуршо, — так бы ел и ел без остановки.

— Да ты и сам Виноград, зачем тебе? — смеясь, ответила Фея-Месяц.

— Но твой виноград слаще во сто крат, — тут же нашелся Ангуршо, цокнув языком о небо, приподняв и натянув лук правой брови и воздев очи к небу.

— Ну, соберу — принесу угостить вас, — пропела Фея-Месяц, нисколько не смущаясь и одаривая Царя-винограда жемчугами улыбки.

— А вот вечером корову доить будешь — и принеси, я к хлеву подойду. В дом не надо, мне одному и то мало будет, — полушутя-полувсерьез сказал, расплываясь в улыбке, Ангуршо. — Смотри, я не шучу, приду за виноградом к тебе.

Жена Ангуршо рассказывала эту историю в лицах, видимо, уже не в первый раз. Это был не премьерный показ: ходы и паузы заучены и перемежались импровизациями. Асалмо была в ударе: поведет бровью, прикроется уголком платочка, сведет и разведет плечи, поправит воображаемые усы и покрутит их правый кончик. Сидя на курпачах на полу, все катались со смеху, и даже дети с недоуменным любопытством выглядывали из-за двери. Один Ангуршо сидел задумчивый и отрешенный.

Словом, Фея-Месяц поведала Медовому Месяцу, что Ангур позвал ее ночью виноград кушать. Медовый Месяц сказала, что ляжет спать пораньше — голова, мол, болит. А как только Царь-виноград из комнаты вышел, в окно вышмыгнула и задами пробралась в хлев. Как говорится, муж в дверь, жена — в окно. И что там было у них в хлеву, о том сказано не было. Но хотела Медовый Месяц дать мужу ведром по голове, да пожалела отца троих своих детей и не дала, а может, и дала. Но ослом похотливым его назвала точно.

Больше всех над незадачливым любовником смеялись его старший брат Карамшо — Царь-капуста и его жена Ширинмо — Сладкий Месяц.

Если бы не юмор людей, которые едва спаслись в этой мясорубке и умудряются жить и смеяться над собой, кто знает, смог ли бы мой народ вынести страшное испытание и остановиться на краю пропасти самоистребления. Известно ли Аллаху, не знаю. Но точно не известно облисполкому. Сколько слез пролито и прилюдно, и в подушку! Сколько женских волос выдрано и посыпано пеплом! Счастливы те, кто не потерял близких в этой братоубийственной войне, кто не мыкался на чужбине, кто не голодал долгими памирскими заснеженными зимами, когда мороз достигал тридцати, а на Восточном Памире, в Мургабе, пятидесяти градусов. Что там померзшие виноградники и вырубленные на дрова сады! Некому было согреть сердце человеческое, потерявшее смысл и веру.

И все же, несмотря ни на что и вопреки всему, каждое утро пешком по длинной каменистой дороге мимо святого места под горой хорогцы и хорогчанки шли по делам, на учебу, навестить близких, просто шли. Нигде и никогда больше я не видел столько красивых людей: гордых и спокойных стариков, сосредоточенных на чем-то детей, девушек и женщин, тополино-, лебедино- и кувшиноподобных, с поразительной красоты чистыми лицами Фей, Медовых и Лучистых месяцев.

И благодарят они не столько облисполком, сколько Аллаха, потомка пророка Мухаммада — своего имама принца Ага-Хана, а также известных земляков своих, которые делали и делают все, что в их силах, чтобы Памир жил, выжил и расцвел, как цветок граната, чтобы сохранились древние языки и обычаи, чтобы в домах Горного Бадахшана были свет и тепло и чтобы там звучал смех.

“Истинные арийцы”

Памирцы в шутку называют себя “истинными арийцами”. Внешне это в большинстве своем люди европеоидного вида, светлокожие, более рослые и крупные, чем остальные таджики, с меньшими признаками монголоидной примеси. Но встречаются и смуглые, с пшеничным цветом лица и более скуластые, что объясняется близостью во-первых Индии, во-вторых Китая и Киргизии. Среди памирцев чаще встречаются довольно рослые, иногда под два метра, и просто долговязые мужчины. По внешности и говору коренные и укоренившиеся жители довольно легко определяют, откуда родом тот или иной житель Таджикистана. В каждой практически памирской семье, как, впрочем, и среди остальных горных таджиков, есть светловолосые и светлоглазые. Нередко памирские дети рождаются со светлыми волосами, растут рыжими и русыми, а потом темнеют. Особенно часто светловолосые встречаются в Язгуляме и Вандже, Дарвазе, а также чуть ниже, за пределами собственно Памира, в Гарме. В священной книге зороастрийцев Авесте отмечено, что после Всемирного потопа земля разделилась на 7 каршваров (кишваров — на современном таджикском) — краев и около двадцати стран. При этом “арийский простор” распространялся от Тигра и Ефрата до Индиийских гор и Чина с запада на восток и от Волги (Рангха) и Дона (Дануш) до Индии с севера на юг. Территория современного Таджикистана входила в Восточный каршвар и именовалась Согдом и Бахтришем. Собственно, и сегодня Согдийскую область от Душанбе отделяют два перевала, Анзобский и Шахристанский, а от современного райцентра Бохтар на юге еще один — Фахрабадский. Очевидно, Памир входил в восточный Бахтриш на границе с Гандарой и Хиндушем, упомянутыми в Авесте. Исследователи Авесты подчеркивают, что общее название “арии” (“ориен”, “ариан”) является переводом слова “иранцы” — “эрон”. Согласно Авесте, это название произошло от имени царя Арья, сына Траэтаоны (Фаридуна). Соответственно, ариями назывались иранские племена, исповедовавшие зороастризм. Идеи расового превосходства германцев как истинных арийцев, по мнению исследователей Авесты, были, что называется, притянуты нацистами за уши в угоду политической конъюнктуре. Ведь подлинные арийские-зорастрийские источники утверждают, что все человечество произошло от одного отца и одной матери — Мартья и Мартьянак и их многочисленных потомков, разделившихся на людей десяти видов и двадцати пяти рас. А непосредственно арии, согласно зороастрийским жрецам Персии и Индии, произошли от потомков Мартьи и Мартьянак — Хаошьянга Парадата и Гузак. И населяли они страну Арианам Ваэджа, состоявшую из земель Тура (Туран, Средняя Азия), Сарима (верховья Тигра), земли Хинду и Чинестана (Китай). Вот что пишет в книге “Заратустра. Учение огня. Гаты и молитвы” составитель и комментатор первоисточников А. Шапошников: “Расширительное употребление имени ариев для обозначения всей индоевропейской языковой и культурной общности или, наоборот, сужающее — для обозначения германских народов никакой исторической реальности под собой не имеют”. Исследователь отмечает, что собственно арийские народы — это персы и индийцы.

По следам восточных иранцев

Тем не менее, в языке таджиков и языках большинства народов Европы много общих “родовых пятен”. Таджики шутят, что все народы Европы произошли от них. Но то же самое я слышал и от монголов, и от армян, и от евреев. При этом таджики вспоминают, что их предки, ираноязычные саки и скифы, жили в Сибири и якобы именно скифы дали название великой сибирской реке Обь (в переводе с таджикского, как уже упоминалось — вода). Но скифы там действительно жили, о чем свидетельствуют, в частности, Пазырыкские курганы на Алтае. А Иртыш в таджикской картографии именуется Шахоб — Царская вода. Вот и таджикские реки имеют этот корень: Варзоб, Ягноб, Тагоб. Восточно-иранские и таджикские топонимы и гидронимы разбросаны по всей территории Центральной Азии. Это река Мургаб в Туркмении, казахская железнодорожная станция на границе с Россией — Хазарасп (Тысяча лошадей), узбекский город металлургов Ангрен — Охангарон (Кузнецы), в Узбекистане Шахрисябз (Зеленоград по-таджикски), в Туркмении Чарджоу (Четыре ручья) и даже Кушка — Гушты (Мясное). Согдийские названия носят Самарканд и Бухара, Мерв, Хорезм, Хива, Мары, Фергана и Наманган. Еще две тысячи лет назад крупнейшие таджикские реки Аму-Дарья и Сыр-Дарья впадали не в Арал, а в Каспийское море. Македонцы, пришедшие в начале 4-го века до н.э. в Согдиану, нашли эти реки судоходными. Это была довольно протяженная водная часть Великого Шелкового пути. По ней саки, согды, бактрийцы, сарматы возили китайские, персидские и европейские товары. И Александр Македонский, пришедши в Согдиану, нашел их судоходными.

Если теперь перенести взгляд на самый юго-запад России и на Балканы, то мы обнаружим, что Дон (в Авесте — Дануш) — также восточноиранское слово, означающее — вода, река. Этнографы отмечают, что от этого же корня происходят названия всех крупных рек к западу от Дона: Днепр (у скифов — Донапр), Днестр (Донастр), Дунай. Прямые потомки скифов, как мы знаем, — аланы. В Осетии также вода, река называется — дон. К примеру, Кармадон. Факт близкого родства памирских языков и осетинского для лингвистов давно является аксиомой. Древнекитайские и древнегреческие историки писали, что Скифия доходила до их границ. Это, однако, более или менее обозримая история в 2-3 тысячи лет.

Дели Бюрадер — Сердце Брата

Но если мы попробуем заглянуть очень далеко, то без сопоставления языков не обойтись. Есть более древние очевидные приметы родства индоевропейских языков. Общеизвестные для языковедов примеры обозначения ближайших родственников: брат — brother-bruder-бародар (тадж.), вирод (памирск), мать — модар (тадж), mother — mutter. Или такое редкое слово с единственным однокоренным в русском языке словом “разговеться”: говядина — гов (корова по-таджикски) — cow, в праиндоевропейском было “говенда”. Или бык — бука (тадж.). В русском “тахта”, в таджикском — “тахт” (престол, деревяшка), “пойтахт” — столица. В таджикском “жизнь” будет “зист”, “мертвый” — “мурда”. Очевидно родство такого ряда: див — дэв — део — тео — Зевс. Такие “родовые пятна” знающий человек видит сплошь и рядом. В русском и таджикском счете: два — ду, пять — пандж. Мы знаем, что в древнерусском “пять” писалось и звучало как “пянть”. Русское “тятя” в памирском — “татик”, в таджикском — “дада”. Русское “мы” в таджикском — “мо”. О родстве языков свидетельствуют и общие по сути глагольные флексии “-ям”, “-ам”, “-и” — “-и”, “-ем” — “-ем”, “-ете” — “-ед”, “-ят”- “-янд”. Древнерусское “азм” означает дословно то же самое в современном памирском шугнанском — “я есть, я сам”. Примеров исконного родства и взаимовлияния масса.

Можно вспомнить о роли парфян в совершенствовании военного дела древних греков: как сарматская конница приводила в ужас пеших римлян и как римляне учились науке воевать с использованием тяжелой кавалерии у сарматов и скифов. О том, что кочевые восточные иранцы, жившие от Согда до Балкан, первыми надели штаны. Их южные сородичи персы и соседи греки носили юбки. Саки, парфяне, массагеты, скифы научили их использовать ударную конницу, совершая длительные переходы и внезапные нападения, сметая пешие колонны противника. В первом тысячелетии среднеазиатские саки, по данным историков, участвовали в походах скифов и сарматов на запад — на Рим, на Апеннины. Таджик, оказываясь сегодня на заработках в России, встречает топонимы и гидронимы, а также имена и фамилии, понятные ему и не требующие перевода. Вот что пишет российский историк Александр Баяр: “В Зауралье от них до сего времени сохранилось название реки Исеть, там же в прошлом была историческая область Исетия (вероятно, в слове Исседон вторая часть слова означает “река”, иранское “дон”). Возможно, от них происходит этноним асиан. Кроме них известно племя язаматов (скифское племя — Т.В.)”. Исследователь ссылается не только на греческие источники о скифских топонимах: “Например, саргаты, которые сохранились в виде топонимов в Западной Сибири (это “саргат”, “сургут”), в Поволжье (южнее Татарстана на пути в Самару) и в Нижегородской области — Сергач). Они напоминают иранские этно-лингвистические конструкции типа “масгут”, “тюркют”, “иркут”. Стоит отметить, что морфемы -ат, -от, -ут обозначали у скифов собирательное множественное число существительного и сохранились в современных таджикском и персидском. Сравним в русском употребление этой морфемы: босота, беднота…

Аорсы, русы и индийское кино

Интересно для любого таджика и филолога обратить внимание на такой ряд: Аорс, аорслан, арус, эрзя, урус, русый, рушан, Роксана. Первое слово “аорс” — название одного из сарматско-аланских племен. Оно переводится как “светлые, русые”. Греки описывали аорсов как рослых русоволосых воинов. Аорслан — это скифско-аланское имя собственное, означающее — Светлый, русый алан. Аорслан трансформируется в имена собственные Арслан, Руслан и Аслан. Арус в таджикском и персидском — это невеста, поскольку невеста надевает белое и носит также и после свадьбы белые одежды. Рушана и Роксана в таджикском и согдийском — имя собственное — Светлая, Светлана. Эрзя — название финно-угорского племени, с которым имели контакты сарматы и которому они дали название — светлые, русые. Не исключено, что некогда славные, а потом ушедшие в тень с карты истории аорсы участовавали в формировании восточнославянских, и не только, племен и их самоназвание трасформировалось в — русы. Топонимы с корнем “рус” встречаются и за пределами России, Русенборг, к примеру. Историки же показывают, что сарматские ответвления дали название сербам — серви, хорватам и вообще приняли непосредственное участие в формировании славян. Считается, что славянские имена Шеремет (сармат) и Корбут (хорват) имеют скифские корни. У таджиков и узбеков же есть имя Шермат. Тем временем на юг от Памира, на территории современных Пенджаба (Пять рек, Пятиречье), Синда и Гуджарата во втором веке до нашей эры осели предки памирцев саки-тиграхауды, в частности гуджары. Этнографы полагают, что саки стали родоначальниками привилегированных индийских каст: джат, раджпур и гуджар. Мне довелось побывать на афганском Памире и убедиться в верности утверждений, что языки потомков саков и скифов живут и сегодня на севере и Афганистана, и Пакистана, и Индии, и даже Китая. Кроме того, в Пакистане, Индии и Китае живут несколько миллионов персов и персоязычных людей. Вот, видимо, откуда у таджиков эта безумная любовь к индийскому кино, песни из индийских фильмов мальчишками и девчонками заучивались наизусть. Впрочем, половина слов из хинду таджикам вполне понятна. А индийские кинодивы очень похожи на горных красавиц таджичек, разве только индианки смуглее, пшеничнее что ли.

Как таджики открыли Америку

Словом, окружающий таджиков мир не так уж чужд и чужероден. И многие из них это понимают. Бытует шутка, что заядлыми путешественниками среди таджиков были гармцы. Гарм находится в Припамирье и славится своими яблоками и грушами. А сами гармцы славятся не только строгостью нравов, трудолюбием, приверженностью канонам ислама, но и предприимчивостью, торговой жилкой. Так вот эта байка гласит: едут по Чукотке гармские на нартах и видят на Аляске к берегу другие нарты подъезжают. Один кричит другому: “Брат, купи мои гармские яблоки!” А тот ему отвечает: “А ты купи мои груши, яблоки я уже продал, брат”. К слову, таджикские читатели Фенимора Купера сделали из романа “Последний из могикан” вывод, что племя диловаров было таджикским по происхождению. Купер перевел слово “диловар” — “отважный сердцем”. Так же переводится таджикское мужское имя Диловар. “Выходит, — говорят мои земляки, — что мы открыли и заселили Америку раньше испанцев, португальцев, французов и англичан”.

Еще одним литературным совпадением на первый взгляд являются имена сказочных таджикского и русского героев Рустама и Руслана, а также отцов их Золизара и Елизара. Но таджики-то знают, что Рустам Золизарович был описан в поэме Фирдоуси “Шахнаме” на тысячу лет раньше Руслана Елизаровича и тоже воевал с нечистой силой, проходил испытания соблазнами, искал свою возлюбленную и ходил в Причерноморье.

Чтобы перечислить все узнаваемые “родовые пятна” и совпадения, которые остались от саков, сарматов и скифов, на пространстве Евразии не хватит никаких пальцев. Примечательно, что когда таджики считают и перечисляют что-то на пальцах, они, подобно западноевропейцам, начинают счет с большого. Только не разгибают пальцы, а сгибают. Так и учат считать детей из поколения в поколение: сначала самое главное — большой палец. Так же считают и бухарские евреи, а вот израильтяне и арабы, наоборот, разгибают пальцы, начиная с большого. Если проследить за жестами таджиков, то также можно увидеть много совпадений с русскими жестами, к примеру, выражающими благодарность, чистосердечие — прикладывание правой руки к груди, а соединение большого и безымянного пальцев означает совсем иное, нежели “окей”.

Добрая мысль, доброе слово, доброе дело

Если вы попросите любого таджика перечислить три основных правила жизни, то услышите формулу, завещанную Заратустрой: “Добрая мысль, доброе слово, доброе дело”. Заратустра, конечно же, не был материалистом, но эта последовательность напоминает нам, что мысль материализуется в слове, а слово — в деле. И, следовательно, храни ум свой в чистоте, имей чистые помыслы, начни благородное действие с себя. Очисться, чтобы не осталось места ни для чего больше, кроме высшего промысла. Зороастрийские источники свидетельствуют, что Заратустра отличался удивительными магическими способностями. Он обладал даром предвидения, предсказав за двести лет приход Александра Македонского, совершал чудеса, был способен оживить и убить взглядом и словом, наказывал дивов и духов зла и всю жизнь противостоял жрецам-магам, которых мы сегодня назвали бы черными магами. На зороастрийские верования таджиков наслоились поздние исламские, но и сегодня они верят в существование злых духов — Аджина, в фей — Фаришта, в дэвов, гурий и пери. А мистицизм суфийских орденов уходит корнями в зороастризм. Верования и культура иранцев оказали немалое влияние на арабов и ислам. Все мусульманские народы России перед намазом-молитвой пять раз в день произносят обязательное предпослание к молитве “ният” — “намерение” на персидском-таджикском. Пройдя через сады Персии, ислам стал плодоносить, превратившись в мировую религию. Зороастризм же был первой религией единобожия. Английская исследовательница Мэри Бойс назвала его “первой религией откровения, давшей жизнь иудаизму, христианству и исламу”. Для предков таджиков постулаты зороастризма также не могли быть полностью отринуты после принятия ислама в восьмом веке. Сегодня сложно определить, что в таджикском менталитете сохранилось от зороастризма, что привнесено исламом, а что существовало до того и другого. Общее, пожалуй, — бережное отношение к природе, трепетное отношение к воде и поддержание ее в чистоте. В воду нельзя было плюнуть, осквернить ее кровью или трупом животного или справить нужду. Когда я был подростком, наши родственники из кишлака Варк, (Варка -- “Плотина”, согдийское название древнего населенного пункта между Самаркандом и Бухарой), приехав в гости, отказывались пользоваться унитазом, чтобы не осквернять воду, и предпочитали уличный туалет. Сельский мальчишка или мужчина не будет искать дерево, чтобы окропить его, а присядет в траве. Нельзя этого делать лицом к кладбищу. После посещения кладбища человек, не заходя в дом, вымоет обувь. Зороастризм был (и остается в Иране и Индии) весьма подробно регламентирующей жизнь человека религией. Это касается и отношений между родственниками, между мужем и женой, между человеком и животными, отношения к пище, к природе и т. д. Насилие считалось тяжким грехом. Например, порицалось вступление в половую связь против воли супруги, особенно в неурочное время. Культивировалось терпимое и уважительное отношение к животным. Но главным грехом считались ложь и лицемерие, поклонение лживым ценностям и божкам. Впрочем, многое из того, что завещал Заратустра, в Таджикистане забыто. Сейчас, как с горечью сказал мне мой приятель, известный таджикский литературовед Азим Аминов, многие хотят урвать, обмануть другого, расцветает культ денег и наживы. Сегодня можно увидеть помойку на берегу реки, пластиковые бутылки в воде, замусоренные и заплеванные арыки. А в годы войны противоборствующие стороны сбрасывали в реку Вахш трупы расстрелянных. Дух зла Ахриман овладевает мыслями новых приверженцев и последователей в содружестве с подобными себе — мусульманским Иблисом и христианским Мефистофелем. И вновь и вновь приходится начинать все сначала, с самого себя.

“Очень приятно, Царь”

Об именах, которые дают памирцы и другие таджики своим детям, можно написать отдельную книгу. На Памире кроме Царь-винограда можно встретить моего хорошего приятеля Гелоса — Черешню, или Кадамшо — Поступь Царя, или Шафтолушо — Персик Царя. Приставка “Царь” — отличительная особенность мужских памирских имен. У моего друга Аслишо на его страницах в социальных сетях висит постоянный статус “Очень приятно, Царь”. Считается, что, давая странные имена, родители оберегают ребенка от судьбы и злых духов. При этом обычно детям дают два имени. Одно публичное, второе — только для семейного пользования. И еще неизвестно, какое имя главнее. Были у меня приятели, которые носили имена Панчшанбе и Чоршанбе — Четверг и Среда (дословно — пятый и четвертый дни после субботы, а Душанбе — второй день от субботы, Понедельник), или Борон — Дождь, или Шамол — Ветер.

Часто имя дают в связи с днем или временем года, когда родился ребенок. Но у таджиков можно встретить самые необычные имена: Бахор — Весна, Гулбахор — Цветок весны, мужское имя Тилло — Золото, женское Зарина — Золотая, Табар — Топор, Теша — Тяпка, Дости — Коса, Серп (с серпом), Хурдак — Малыш, Младший, Сангак — Камешек.

Много и удивительно красивых женских имен. Перечисляя их, попадаешь в Райский сад — Фирдавс, где есть Гулнор — Цветок граната, Гулноз — Каприз (нежность) цветка, Наргис — Нарцисс, Лола — Тюльпан, Садбарг — Роза (дословно “Сто лепестков”), Нилуфар — Лотос, Кувшинка; Бунафша — Фиалка, есуман — Жасмин. Есть имена, связанные с названиями драгоценных камней, которыми богаты горы Таджикистана. Зумрад — Изумруд, Нигина — Перстень, Лали — Рубиновая, Гавхар — Жемчуг.

Много имен с корнем “гул” — цветок, “дил” — сердце. При этом таджикское “л” звучит полумягко, почти как “ль”. Например, имена Гулчехра — Ланиты цветка, Гулрух — Лик цветка, Гулбахор — Цветок весны, Гуландом — Изящная, Грациозная. Или Дилбар — Уносящая сердце, Дилором — Покой сердца, Дилафруз — Восхитительная, Возлюбленная — звучат так, словно к имени пристегнут маленький колокольчик.

Много имен, сохранившихся с древних времен и свидетельствующих об индо-иранских корнях. Манучехр (Манушчитра) — Рожденный на священной горе Мануш, Хуршед — Солнце, Дариуш — Дарий, Бахром (Варахрама) — Марс.

Есть женские имена, связанные с названиями небесных светил: Ситора — Звезда, Парвина и Сурайе — Плеяды, Сириус; Зухра — Венера.

Именные коды

Разве не поэт народ, дающий такие прекрасные имена своим дочерям? Разве лишен он чувства юмора, так шутя с судьбой, давая иногда такие странные имена своим сыновьям? Таджики очень изобретательны при наречении своих детей. Тем более, что список этот, пополнявшийся тысячи лет, содержит множество имен доисламских: зороастрийских, арабских мусульманских, тюркских. В таджикских семьях всегда традиционно было много детей. Таджики говорят, что каждому рождающемуся Бог уже определил свою долю добра. Часто имена даются в честь уже умершего предка. Имен живущих предков, а в горах и в долинах немало долгожителей, давать не рекомендуется. Это считается дурным тоном по отношению к живому человеку. Поскольку имя обладает своим кодом, своей силой и своей судьбой — так здесь считают, — назвать внука именем живого деда означает отнять часть силы у деда, списать его со счетов, поторопить. Кроме того, у таджиков принято давать детям такие странные, казалось бы, имена как Бобо — Дед, Додо (Дада) — Отец, Биби — Бабушка. Взрослый отец обращается к сыну и называет его дедушкой. Причем такие дети пользуются в семье особым положением и вырастают в особой любви и уважении. Дело в том, что у таджиков, так же, как и у других народов, не принято называть отца и мать или бабушку и дедушку по имени. И если ребенка назвали в честь предка, то, называя его Додо, вы подразумеваете, что его зовут, допустим, Бахром. Но даже если ребенка официально называют в честь умершего деда, дома отец и мать все равно будут звать его Бобо, прибавляя слово “джон” — “душа”, “дорогой”: Бободжон.

Кроме того у таджиков, а также у узбеков Зарафшанской долины, где расположены древние города Пенджикент, Самарканд и Бухара, еще недавно встречался обычай звать супруга по имени первого ребенка. Так жена может обратиться к мужу и назвать его Гульчехрой или Зухрой. В этом случае родители, наоборот, стремятся запутать судьбу и злых духов, отдавая часть своей силы, и создают тройную ангельскую защиту над своим первенцем.

“Мальчик был с краю”

Таджики любят шутку и острое меткое слово. Немало они шутят и над собой. Известный таджикский советский поэт Боки Рахим-заде всю жизнь мечтал о сыне. Но Бог посылал ему, как в сказке, одних дочерей. Есть такая байка: когда у поэта родился долгожданный сын, счастливый отец устроил пир для родни и друзей. К тому времени поэт был уже весьма немолод. И вот, подняв и осушив пиалу с праздничным напитком, он сказал, глядя на край пиалы: “Я столько лет так углубленно занимался этим вопросом, старался, и все не получалось. Искал пацана. А оказалось, мальчишка с краю был”.

Старики

Вообще семья, родственные отношения являются для таджиков главной из традиционных ценностей. Почитание старших воспитывается с детства. Когда входит старший, все обычно встают. Это хорошо заметно и в общественном транспорте, где молодые без предупреждения и просьбы уступают место старшим мужчинам и женщинам и просто девушкам без намерения понравиться и познакомиться. А девушки в свою очередь — взрослым мужчинам. А если входит женщина с ребенком, им обоим уступят место или она возьмет дитя на колени. Стоящая мать при сидящем ребенке в транспорте — большая редкость. Ребенок привыкнет, что он сидит, когда перед ним стоит его мать. Слово деда в семье непререкаемо. Это потом, оставшись наедине, бабушка имеет право и возможность проесть ему плешь, но озвучивает последнее слово все равно дед. Обычно в сельской местности таджики живут компактно, большими семьями во главе с дедом, в одном дворе. При рождении сыновей отец сажает вдоль границы участка пирамидальные тополя, которые потом пойдут на строительство дома для молодоженов, на балки перекрытий под крышей. Может быть, потому что глава семьи всю жизнь работает, чтобы прокормить, вырастить и поставить на ноги детей, что живет и работает для семьи, в Таджикистане нет брошенных одиноких стариков. По обычаю, с родителями остается младший из сыновей. Его жена и дети обязаны заботиться о стариках, а те, в свою очередь, помогают воспитывать детей в уважении к традициям. Если в семье одни дочери или сами сыновья живут отдельно, кто-то из внуков, по договоренности, живет со стариками и помогает им. Забота о стариках касается не только своих родителей. У таджиков принято заботиться и о соседях и одиноких стариках. Праздничные или поминальные угощения разносят тем, кто, по мнению членов семьи, нуждается в заботе или просто является хорошим соседом.

Я уже говорил о праворукости, что ли, культуры таджиков. Есть еще одна особенность. Если угощение штучное, будь то фрукты, лепешки или конфеты, то принято давать парное количество. Моим родителям, живущим в Душанбе и не обделенным вниманием детей, тоже иногда приносят чашку атолы — рисовой каши или чашку плова. Однажды дома у родителей я был несколько шокирован, когда в дверь позвонили и, открыв ее, я услышал от незнакомой женщины, что чашка каши предназначена для моей матери. Но вспомнил, что это не подачка, а знак внимания и традиция. И что принято самим возвращать чашку, но только не пустой, а со своим угощением — если есть с чем. После гражданской войны в Таджикистане осталось много одиноких русских стариков. Некоторых из них можно встретить и в Душанбе предлагающими на улице газеты или жвачку. При разговоре узнаешь, что дети уехали в Россию и живут хорошо. И нередко одиноких стариков хоронят те же соседи.

В годы войны в Таджикистане стало много попрошаек. Постороннему человеку сложно различить по облику, одежде и говору, кто перед ним. Иногда это вполне благообразные холеные мужчины и старики, совершающие молитвы-благословения за деньги, часто женщины с детьми, сами дети, которые просто просят милостыню. В Таджикистане и во всей Средней Азии по соседству с таджиками и узбеками испокон веков живут индоарийские племена люли и джуги. Это азиатские цыгане. Внешне, особенно на взгляд со стороны, они почти неотличимы от оседлых жителей. Но когда на улице ты проходишь мимо ряда торговцев семечками или кукурузой, сидящих вперемешку с нищими, то продающий и пытающийся заработать наверняка окажется таджиком, а просящий милостыню — таджикским цыганом. Они тоже говорят на диалекте таджикского или узбекского языков. Это их образ жизни, их философия. И в городах России таджики, узбеки и киргизы предпочитают подметать улицы и работать на стройках, а люли и джуги сидеть на асфальте с детьми на руках. Это предписание их судьбы, их круг, за пределы которого большинство из них не может или не пытается вырваться.

Чархофалак — вращение сфер — колесо рока

А у таджиков свои круги рока, который возвращается вновь и вновь войной, разором, исходом. И, по сути, начав братоубийственную междоусобную войну, таджики обрекли на очередной исход из цветущего края и русских, и евреев, и немцев, и корейцев, и цыган, и себя самих. Так было, многие покинули Таджикистан и остались верны любви к нему. Многие похоронены в другой земле, многие могилы на душанбинских кладбищах заросли и затерялись. Единицы возвращаются подышать здешним воздухом и побродить по родным улицам. Единицы вернулись назад и нашли или не нашли своего города, своей родины. Но никто не повинился перед теми, кто ушел и не вернулся. Никто не подумал отдать людям квартиры и разграбленное имущество, не попросил прощения. Таджики воевали друг с другом, но досталось всем жителям республики. Одни напугали всех многотысячными митингами с требованиями придания таджикскому языку статуса государственного, возврата к национальным ценностям, к справедливому распределению полномочий и бюджета между регионами. После разгона митинга в феврале 1990-го года, когда оружие против манифестантов применил спецназ из Москвы, толпа пошла крушить центр города и бить попадавшихся русских и не только. Это черное несмываемое пятно позора в нашей истории. Душанбинцы стали стихийно создавать интернациональные отряды самообороны. По ночам мужчины дежурили во дворах с дубинами в руках. Были введены комендантский час и бронетехника. За участие в беспорядках и погромы были осуждены единицы. Впрочем, за приказ стрелять, за расстрел митинга и десятки погубленных жизней тоже никто не понес ответственности. Сегодня все более очевидным становится, что это было начало межрегиональной борьбы в республиканской верхушке за ключевые посты с привлечением России и других внешних сил. События февраля 1990-го года пролегли трещиной в межнациональных отношениях в Таджикистане. Это послужило причиной начала массового отъезда русских. На их призывы к Москве помочь перебраться в Россию один из членов ЦК КПСС в личной беседе сказал ходокам: “Мы не поддерживаем ваши планы переехать в Россию. Вы нужны нам там”. Однако и в Таджикистане сбалансированной политики, которая позволила бы русским оставаться там и ощущать себя в безопасности, также не было. Еще одним мощным сигналом тревоги и шоком для всех граждан Таджикистана, в том числе русскоязычных жителей, стало фактическое отделение России, Украины и Белоруссии от Советского Союза в декабре 1991 года в Беловежской пуще. Таджикистан едва ли не в числе последних, на три месяца позже России, принял декларацию о суверенитете. Русские жители республики предоставили таджикам самим решать свою судьбу и самоустранились, начав отъезд самостоятельно, продавая или закрывая свои квартиры. Бухарские евреи, жившие тысячи лет бок о бок с таджиками, потянулись в Израиль, немцы — в Германию. За несколько лет в конце 80-х — начале 90-х годов Таджикистан покинуло не менее миллиона жителей. В 1992-м власть в Таджикистане от ленинабадского номенклатурного советского клана, а потом исламских демократов из Гарма, верховий Зарафшана и Памира перешла к представителям кулябского землячества. Гарм и Памир бомбили российские краснозвездные самолеты. Россия и Узбекистан воевали на стороне одних таджиков против других под эгидой миротворческих сил. Вскоре обнаружилось, что правительственные таджикские силы небоеспособны и массово сдаются в плен оппозиции в Припамирье. Устранился и Узбекистан, и на поле брани остались российские миротворцы и отряды таджикской оппозиции. Последние уходили в Афганистан и возвращались, до зубов вооруженные и хорошо обученные действиям в горах против танков и вертолетов. Еще в 1997 году в Припамирье, в Тавильдаре, на горных серпантинах и на дне обрывов можно было увидеть подбитые танки и вертолеты с российскими гербами.

Понадобится пять лет войны и переговоров, опасное приближение талибов к таджико-афганской границе, охранявшейся тогда российскими пограничниками, чтобы в Москве, Тегеране, Нью-Йорке и Брюсселе в 1997 году решили, что пора прекращать войну и возвращать таджиков из Афганистана, дабы отряды таджикской оппозиции не стали ударной силой для талибов. Соглашение о национальном примирении в Таджикистане было подписано 27-го мая в Кремле при участии президента России Бориса Ельцина, президента Таджикистана Эмомали Рахмонова, лидера оппозиции Саида Абдулло Нури, посредников от ООН и ОБСЕ. По разным подсчетам, эта война унесла от шестидесяти до двухсот тысяч жизней. В качестве журналиста я был свидетелем встреч с российскими дипломатами представителей таджикской оппозиции, объяснявших, что в Таджикистане по определению нет антироссийских политических сил, что речь идет не о войне против российских интересов, речь идет о внутритаджикском конфликте. А в начале войны, в 1992 году, под красными знаменами при поддержке российской 201-й дивизии, изгнав из Гиссарской и Вахшской долин гармцев и памирцев, причисленных к сторонникам исламской и демократической партий (около миллиона человек), новая власть распределила большинство ключевых постов среди уроженцев одного поселка и одного района в Кулябе.

Но население Душанбе не только не уменьшилось, а даже увеличилось. Новые хозяева взломали и заняли пустующие в городах и пригородах квартиры. Мне, оказавшемуся в России в результате гражданской войны в Таджикистане, только здесь стало понятно, какие лишения легли на плечи моих земляков всех национальностей, которые были вынуждены покинуть родной дом и начинать жизнь с нуля на месте, где тебя никто не ждет и где тебе тоже не рады. Пусть простят наши земляки-таджикистанцы нас за то, что мы не смогли удержать дом в мире и спокойствии, что не смогли удержать у себя дома всех, кто с нами родился, рос, работал, дышал одним воздухом, пил одну воду, любовался теми же горами и ходил по тем же горным тропам и городским улицам, учился в тех же школах и институтах, ел с таджиками один хлеб.

Памирский чид и сандали для ног

Но вернемся в Хорог, в дом моего друга Ангуршо. По вечерам в большой главной комнате собирается вся семья. Летом они садятся на айване, летней террасе, или на топчане под грушей. Осенью и зимой — внутри дома. В центре большой комнаты в полу есть углубление прямоугольной формы. Это место для сандали, с ударением на последнем слоге. Это не обувь, но ногам там комфортно. Сейчас редко где встретишь сандали, хотя по-прежнему не везде есть электричество. Там, где оно есть, используют обогреватели или другие печи. А в городах, хотя и не везде — паровое отопление. Но кое-где сандали еще есть. Сандали — это прямоугольный или квадратный стол на низких ножках. Прежде такие столики были очень распространены в Азии. Сандали — обеденный стол, под которым аккумулируется тепло тлеющих углей. В углубление в полу сначала приносят и складывают угли из печи или из костра во дворе. Или разжигают их прямо в углублении. Когда остаются тлеющие угли без угара, поверх углубления, в котором со всех сторон могут быть выбиты ступеньки, ставят стол сандали. Стол плотно закрывают широкими, до пола, одеялами, а сверху стелют скатерть. Вдоль стола на пол кладут курпачи — продолговатые ватные стеганые одеяла. Теперь можно садиться, просунув ноги под стол и спустив их на ступеньки углубления. В зимние вечера под сандали ногам тепло и комфортно. Можно сидеть, пить чай и слушать предания и рассказы, да и просто общаться по-семейному.

Памирский дом — чид — стоит отдельного описания. Эти дома составляют особую гордость, этнографическую и историческую ценность Памира. Нигде больше в Таджикистане вы не найдете дом-храм с сохранившимися и воспроизводимыми вновь и вновь свидетельствами зороастризма и наслоения последующих религиозных верований и учений. Главной достопримечательностью и особенностью такого дома является окошко в потолке в самом центре общей комнаты, прямо над углублением для сандали. Необычность этого окна в том, что оно представляет собой пять сводчатых ступеней, уходящих к небу и сужающихся по мере удаления. Каждое углубление квадратной формы. Самый первый квадрат находится на уровне потолка, следующий расположен внутри первого ромбом, углами деля стороны квадрата. Последний, пятый, застеклен. Солнечный или лунный свет падает из центра потолка всегда таким образом освещенной комнаты. Эти квадратные своды-ступени изготовлены из дерева и составляют симметрию с углублением для сандали. “Что наверху, то и внизу”, — говорили древние суфии. Сейчас уже мало кто может объяснить, в чем смысл этой геометрии, но и сегодня не все при строительстве дома на Памире отказываются от этого окна. Теперь можно встретить дома-дворцы с резьбой и росписью на потолке и на колоннах в самаркандском и бухарском стиле. Это древнее искусство Согдианы и Бактрии — ганч — резьба по дереву. Иногда можно увидеть отголосок традиции украшать дома фресками. Этим славился в древности Пенджикент, что на севере Таджикистана, в верховьях Зарафшанской долины. Как и в Пенджикенте, на Памире есть дома, где внутренние стены расписаны великолепными горными пейзажами, к примеру, с изображением куропатки на ветке у водопада. Обязательной частью классического памирского чида являются пять столбов в большой комнате. Они не только подпирают резной деревянный свод, но и определяют границы первого и второго уровней комнаты. Некоторые хозяева говорят, что количество столбов символизирует число первых столпов ислама — Мухаммада и четверых его близких: дочь Фатиму, зятя и последователя Али, внуков Хасана и Хуссейна. Их имена и носят пять столбов. Первый, самый главный — у входа в комнату. Но кроме того приходилось слышать, что это соответствие пяти основополагающим элементам и стихиям жизни: земле, огню, воде, воздуху, дереву. Возможно, все же пятым элементом была и остается любовь.

Потолок и столбы украшены не только арабесками, но и персидской и арабской вязью, цитатами из Корана, стихами, вырезанными в дереве. Обращают на себя внимание символы. В памирском чиде рядом с квадратами окна на деревянном потолке иногда красуется большая резная восьмиконечная звезда с цитатами внутри. На столбах внутри дома до наших времен дошли изображения свастики — древнего арийского и зороастрийского знака, как в виде пересечения зигзагообразных линий, так и в виде перекрестья цветов с бутонами. В годы Великой Отечественной войны памирским рукодельницам, которые вязали для фронта длинные джурабы — шерстяные носки-чулки, запрещали включать в орнаменты традиционное для здешних мест изображение свастики. Но в домах эти орнаменты и символы по-прежнему встречаются, являясь частью истории и культуры. Также интересна восьмиконечная звезда с солнцем в центре, находящаяся, в свою очередь, в квадрате с шипами, венчающими его углы. В росписи и орнаментах можно заметить и кресты, напоминающие готские. А по периметру столбов над полом на полметра возвышается квадрат ступени второго пола шириной до полутора метров, а далее идет третий уровень. В такой комнате, как в амфитеатре, можно разместить всю семью, взрослых и детей, принять гостей, сыграть свадьбу.

Хашар и дядя Май

Снаружи, впрочем, памирский дом почти не отличается от других таджикских классических домов. Калитку или “конек” дома иногда венчает своеобразный оберег — рога архара, горного барана, который водится на Памире. Крыши большинства домов в Хороге плоские, покрытые саманом — глиной, смешанной с резаной соломой. На такой крыше хорошо сушить сено, сухофрукты, одеяла, а летом там можно спать.

Строительство дома у таджиков — дело общественное. Помогают родственники, друзья и соседи. Такой общинный, коллективный способ строительства называется “хашар”. Работа идет споро, каждому находится дело, вне зависимости от общественного положения, статуса и профессиональной принадлежности. Просеивают через сито или сетку железной кровати речной песок, месят глину, обтесывают и таскают бревна для столбов и перекрытий, замешивают цемент. Таджикские дома должны выдерживать частые землетрясения. Поэтому стены состоят из коробки толстых деревянных каркасов, между которыми кладут кирпич. С обеих сторон кирпич замазывается или саманом или цементом. Впрочем, саман более пригоден для мягкой и прочной сцепки, чем цемент, который дает трещины при землетрясениях. В горных селениях вместо кирпича используют камни и каменную сечку, их собирают в русле реки. Но такие дома, конечно, холоднее, чем сложенные из сырцового, просушенного на солнце или обожженного кирпича. Дерево, которое идет в ход при строительстве, это в основном пирамидальный тополь, который высаживают повсюду. И такие дома стоят по сто и более лет. На одном из хашаров во дворе у Ангуршо мне посчастливилось поработать со знаменитым на Памире человеком, акаи Майем. Дядя Май в детстве снялся в главной роли в фильме середины пятидесятых “Дети Памира”, рассказывавшем о молодом сельском учителе-коммунисте, убитом контрреволюционерами, и его учениках, памирских мальчишках, в период установления Советской власти. Теперь дядя Май — скромный школьный учитель и добропорядочный семьянин, хотя имя Май переводится с таджикского как “вино”.

Кимоб

Одна из особенностей таджиков — любовь к поддразниванию, подначиванию друг друга. Есть такое понятие — “кимоб”, или “кибоб”. Это то, на упоминание чего у человека идиосинкразия. Кимоб есть не у каждого. Но если он есть и знакомые узнают о нем, тогда держись. Для нашего Ангуршо таким кимобом в кругу семьи стал “виноград в хлеву”. Доводилось слышать от знакомых и такую историю. Едут по Душанбе две маршрутки. Одна поравнялась с другой, и один водитель кричит другому: “Как там дела у картошки?” Безобидный, вроде бы, вопрос. Но второй водитель дает по газам, пытаясь догнать насмешника, и маршрутки устраивают ралли по городу с полными салонами пассажиров, нарушая маршрут и катаясь по кругу. Или, например, один коллега из центральной душанбинской газеты терпеть не мог, когда при нем произносили слово “пирожки”. Это был и есть, дай ему Аллах здоровья, добрейшей души человек. Он всегда был добр во всех отношениях и любил поесть.

Щадя его самолюбие, коллеги не рассказывали другим людям, при чем тут пирожки. Но новичку предлагалось подойти к нему и спросить: “Я иду на обед, вам пирожки купить?”

За эту особенность — очевидно, за любовь к пирожкам — коллеги прозвали его Хазрати Пирожок, то есть, Преподобный Пирожок или Его святейшество Пирожок.

Впрочем, таджики отходчивы. В народе бытует пословица: “Гнев таджика — что милость турка”. Не знаю, насколько она справедлива, но в случае с кимобом лучше всего придумать такой же ответный ход или посмеяться вместе со всеми. Так обычно и происходит.

Мой друг Дустмухаммад Дуст после начала гражданской войны не мог спокойно слышать слово “устод” — духовный руководитель, или учитель. Когда еще один мой друг, которого уже нет среди нас, Имомназар Холназаров, воскликнул сокрушенно в очередной раз: “Где теперь устод такой-то?”, Дустмухаммад попросил нас никого больше при нем не называть духовными учителями, кроме него самого. Сам Дустмухаммад, востоковед, кандидат наук, защищавшийся в Москве, на одном из таджикских митингов был запечатлен зарубежным фотокорреспондентом во время скандирования лозунга “Долой ГКЧП”. В то время он носил роскошную бороду, поменее, чем у Маркса, но поболее, чем у Энгельса. Фото облетело весь мир с подписью “Облик таджикского фундаменталиста”. Теперь при встречах я его так и называю — “устод фундаменталист”.

А наш друг Имомназар, бывший до войны главным редактором газеты демпартии Таджикистана “Адолат” (“Справедливость”), уже будучи серьезно больным, собрал байки своей жизни в небольшую книжицу под названием “Умрешь со смеху”.

Одна из баек Имомназара рассказывает, как его жена принесла персики и груши ему в больницу. Когда она наклонилась к нему, чтобы поправить подушку, он сокрушенно сказал: “Ты принесла мне такие фрукты, когда у меня уже зубов не осталось”. На что супруга, доктор наук, ответила без заминки: “Ты и с зубами был не такой уж едок”.

Таджикские женщины очень остры на язык. На язычок им лучше не попадаться. Вспоминается случай из жизни, который я сам наблюдал. Один мой друг души не чаял в сынишке. За семейной трапезой он подкладывал мальчонке кусочки мяса, приговаривая: “Ешь, сынуля, чтобы твой цыпленок большим вырос”. На что жена без всякого умысла отреагировала так: “Отец, да что ты к мальчишке пристал. Сам бы лучше поел”.

В песенном фольклоре есть целая серия шутливых “частушек” про то, что будет с женихом, если он возьмет в жены девушку из того или иного региона Таджикистана. К примеру, “Будет женка из Куляба, сердце сделает кебабом”. Или: “Будет женка из Дарваза, каблуки точи ей сразу”, “Будет женка из Памира, без штанов пойдешь по миру”, “Будет женка из Варзоба, не спасешься от кимоба” и т.п.

Хлеб и чай

Но есть люди, над которыми насмехаться тяжкий грех. Таджики великодушно и почтительно относятся к юродивым, каландарам — странствующим дервишам, калекам и инвалидам, к сумасшедшим и людям с синдромом дауна, к старикам. Обидеть их считается делом недостойным. С ними общаются, их не избегают, они — часть общества. Такому человеку при затруднениях помогут взобраться в транспорт, поднесут вещи.

Особое, трепетное отношение у таджиков к хлебу и воде. На улицах Душанбе не увидишь валяющихся кусков хлеба. Хлеб и даже крошки хлеба под ногами для таджиков — большой грех. Увидев кусок хлеба, прохожий подберет и отложит его в сторону, на возвышение. Раньше этот кусок хлеба могли еще и поцеловать. У горожан всегда остается зачерствевший хлеб. Его никогда не выбрасывали в помойное ведро. Что-то доставалось птицам на подоконнике, но вообще ждали звонка в дверь с вопросом: “Сухой хлеб есть?” Это сельские мальчишки собирали в холщевые мешки черствый хлеб для коров.

Сама таджикская лепешка обладает свойствами не плесневеть. Лепешки пекут на углях, в тандырах — полусферах специальных печей из глины. Лепешка прилипает к стенке тандыра и потом достается оттуда — уже яркой и пышущей, как солнце, ароматной и хрустящей — с помощью круглого решетчатого хвата на длинной ручке. У каждой местности своя лепешка и свой рисунок на ней. Есть слоеные лепешки с маслом, есть постные с кунджутом, есть тонкие, как лаваш, под названием “чапоти”. Но самыми вкусными лепешками считаются самаркандские или выпеченные самаркандцами. Летом порой достаточно лепешки с несколькими кусочками тающей ароматной кабодианской дыни-торпеды, парой мохнатых крупных курган-тюбинских персиков или с гроздью медового винограда “дамские пальчики”, или с кислым молоком-чаккой, или с каймаком-сметаной, чтобы наесться и утолить жажду. Зимой в горных районах на широкое деревянное блюдо кладут лепешку, заливают расплавленным топленым маслом и разведенным курутом — шариками сушеного створоженного кислого молока — посыпают луком, все это перемежают еще тонкой лепешкой чапоти-лавашем, заправляют перцем и луком, при желании посыпают отдельно сваренной и порезанной картошкой и вновь поливают топленым маслом или кислым молоком. Это и вкусно, и сытно.

Хлеб и у таджиков — всему голова. Окажись вы в любом доме в Таджикистане случайным путником или приглашенным гостем, вас напоят и накормят. Гостя сажают на самое почетное место с противоположной от входа в комнату стороны, на мягкие ватные стеганые курпачи — продолговатые одеяла, расстеленные поверх ковра или войлока. Приносят дастархан — некий аналог русской скатерти-самобранки. И в первую очередь на дастархан кладутся лепешки, которые разламывает хозяин или его сын. К вам подойдут и поднесут кувшин для мытья рук, подержат сосуд для слива воды, дадут полотенце. Все это вы проделаете, привстав с места, на которое вас усадили. Следом несут дымящийся зеленый (летом, в долинах) или черный (в горах и зимой, и летом) чай в маленьких чайниках. Потом на дастархане появляются сладости — печенье, мед, конфеты. Все это вносится мужчинами через дверь или подается из другой комнаты женщинами через небольшое квадратное окошко. Женщины в комнату с незнакомыми мужчинами не входят и за одним дастарханом с ними не сидят. Не стоит торопиться особо налегать на сладости, поскольку на кухне уже кипит работа — готовится или подогревается горячее: плов, шурпа, лагман. В крайнем случае — яичница.

Прежде чем налить вам пиалу чая, хозяин убедится, что тот хорошо заварился. Налитую до половины пиалу он сливает обратно в чайник и проделывает это раза два. После этого первую пиалу с чаем передают гостю или старшему. В Азии принято наливать чай до половины пиалы. Этому есть несколько объяснений. Во-первых, чай всегда пьют горячим и свежезаваренным. А у пиалы, как известно, нет ручки. Держа верхнюю половину пиалы большим и указательным пальцами и поддерживая мизинцем нижний обод сосуда, вы не обожжетесь и не выроните пиалы. Во-вторых, чай в заполненной наполовину или меньше пиале быстрее остывает, вы не обожжете язык и рот. В-третьих, это знак уважения. Это означает: пейте на здоровье, хозяин тут же нальет еще столько раз, сколько захотите. Наполненную менее чем наполовину пиалу с чаем русские Таджикистана называют в шутку “чаем с уважением” и иногда говорят: “Мне без уважения, пожалуйста”. Однако на Памире это пожелание излишне, там наливают по-памирски — до краев.

Когда же вы будете покидать гостеприимный таджикский дом, вы заметите, что вся обувь вошедших заботливо повернута носками наружу.

Празднества

Вид праздничной лепешки и ее запах на всю последующую жизнь запоминаются каждому мальчику-таджику, прошедшему обряд “хатна” -- обрезание. Мальчишке-дошколенку прикрывают лепешкой обзор, чтобы он не видел приготовлений к операции и сам ее ход. Так что, ничего не подозревая, мальчик иногда даже не успевает испугаться. Мальчику говорят, что он станет мужчиной. Его одаривают родные и гости, складывая у подушки подарки, а под подушку -- деньги. Помню, я не только не успел испугаться, но и, чувствуя торжественность положения, ощущал себя едва ли не принцем крови и богачом.

Отец по такому случаю устраивает обязательное празднество, на которое созываются соседи и родственники. В сельской местности и в городах, в зависимости от возможностей семьи, на праздник приглашаются певцы и танцовщица, которые выступают до глубокой ночи. В их репертуаре фольклор и песни на стихи таджикско-персидских классиков, суфийская музыка. Музыка далеко разносится, и никто особо не ропщет, праздник есть праздник. Зачастую соседи или родственники договариваются о проведении обряда сразу для двух-трех мальчиков — из соображений экономии. Так помимо единородных братьев у мальчиков появляются побратимы по обряду инициации. Например, мои названые братья перед самым обрядом попросились в туалет и отказывались оттуда выходить. Пришлось мне идти первым. Теперь я по праву считаюсь старше и главнее обоих, хотя один из них родился на 10 дней раньше. Сегодня он — популярный таджикский рок-музыкант.

На такое празднество в сельской местности, а большинство населения Таджикистана живет на селе, режут бычка или барана — как и на большую свадьбу, куда созывается вся округа. Специальные глашатаи разъезжают на лошадях или автомобилях и громко созывают гостей. В годы моего детства такой глашатай ездил по улицам села и между полей на грузовике и из кузова протяжно объявлял, что такой-то делает сыну обрезание или женит сына тогда-то и там-то. Теперь мобильная связь значительно облегчила оповещение родственников, живущих далеко, но соседей и близкую родню дешевле позвать все же дедовским способом. В том, что на свадьбу созывают всю округу, есть элемент махаллинской взаимопомощи. Более зажиточные кормят и тех, кто в той или иной степени нуждается. На свадьбу может зайти любой гость, любой прохожий, друг и гость гостя.

Свадьбы, как и поминки, и иные праздники, по мусульманским обычаям, требуют пожертвований для посетителей мечети, для чего режут бычка или барана, а мясо раздают так же, как это делают в память о ком-то, в связи с выздоровлением близкого человека или счастливым избавлением от какой-либо напасти или несчастного случая. После праздника остатки мяса, плова, первых блюд также раздаются, разносятся по родственникам и соседям.

В самих свадебных ритуалах сохранилось немало древних традиций. Свадебные церемонии состоят из 15-16 обязательных частей, разнесенных по времени и месту. Сюда входит визит посланника с вестью о намерениях, предварительная встреча потенциальных сватов, смотрины или знакомство родителей жениха с невестой, сватовство, помолвка, визит родственниц жениха, шитье родственницами невесты ватных одеял, утренний плов для соседей и т.д. Приданое платит сторона жениха. Часть этих средств остается родителям невесты, которые также договариваются с родственниками жениха о взаимных тратах в интересах молодоженов, на их жилье и обустройство.

Кульминацией является сама свадебная церемония. Расскажу свои детские воспоминания о свадьбе двоюродного брата в родном селении Варк. После загса жених привез невесту в дом ее родителей и отправился к себе готовиться к свадебному торжеству. Вечером, когда котлы уже дымились и собирались гости, молодежь, парни и девушки, во главе с женихом с музыкой и танцами отправились по трассе Самарканд–Бухара (отрезку Великого Шелкового пути, проходящему через селение Варк) к дому невесты. Там их встретили ее родители, и после ряда непродолжительных ритуалов жених вышел с невестой к воротам, перед которыми был разожжен костер. Он поднял невесту на руки, и, положив ее на правое плечо, обошел несколько раз против часовой стрелки вокруг костра. Их проход до машины осыпали конфетами и монетами.

Уже в доме жениха, где молодоженов встречают игрой на дойре-бубне и танцами, их проводят в отдельную комнату, где сажают в угол лицом ко входу за сюзане — вышитое национальными узорами покрывало, завесу от посторонних глаз. Там над ними совершается обязательный мусульманский обряд бракосочетания — никох. Они подтверждают свое согласие на брак, после чего им дают отпить воды из одной глубокой пиаловидной чаши — коса. Теперь они муж и жена. Сиделки, которые находятся рядом, через определенное время передоверяют их мужчинам, те провожают молодых к столу. Наутро после свадьбы женщины со стороны жениха, ночевавшие в соседней комнате, приходят за простыней. Этот последний ритуал призван подтвердить, что невеста выходит замуж девственницей. После свадьбы молодая жена надевает белоснежный платок и первое время не появляется на людях. А через некоторое время молодые должны засвидетельствовать свое почтение родственникам невесты и жениха, посетив всех, кто их пригласит.

Сельские таджики с детства приучены к строгости и труду. Здесь еще сохранилась логика крестьянских семей: чем больше детей, тем крепче семья и тем легче ей управляться с хозяйством. Дети с детства подметают глиняный двор, косят траву на холмах, в поймах ручьев и рек, грузят копны на ослов, участвуют в прополке, сборе овощей и фруктов, хлопка, ухаживают за скотиной. Иногда это происходит в ущерб учебе. Мои двоюродные братья жутко завидовали мне, горожанину, когда я приезжал на летние каникулы и пользовался положением гостя, но делали смиренно свою нелегкую работу и приучали к ней меня. А я все норовил сманить их искупаться в хаузе -- бассейне для полива, в арыке или в Зарафшане. Иногда мне это удавалось. И хотя за наши отлучки им порой доставалось, они вспоминают о тех шалостях с удовольствием.

Навруз

Пожалуй, самым древним и самым любимым праздником у таджиков является Навруз. Его название дословно переводится с таджикского как “новый день”, “нав” или “нов” — “новый”, “руз” — день. У Навруза, в отличие от собственно мусульманских праздников, фиксированная дата, он исчисляется по солнечному, а не лунному календарю. Навруз наступает с 20-го на 21 марта, в день весеннего равноденствия, когда ось нашей планеты выравнивается и становится параллельной оси солнца, а экватор Земли оказывается перпендикулярным солнечной оси. Этому древнему зороастрийскому празднику тысячи лет. И завоеватели-арабы не смогли его запретить ни таджикам, ни неиранским народам всей Азии. Историки считают: празднование Навруза от берегов Индийского Океана до Поволжья свидетельствует о том, что контакты предков таджиков распространялись на обширные территории Евразии и влияние их культуры в этом ареале было значительным.

В Таджикистане обычно к Наврузу расцветают миндаль и персик. Нежно-розовая дымка их цветения в долинах и трогательные стрелы подснежников в горах — первые вестники приближающегося Навруза. К 21 марта земля в долинах и предгорьях прогревается, начинаются теплые весенние дожди, и, согласно зороастрийскому земледельческому календарю, приходит пора сева. За неделю до 21-го проращивают зерна пшеницы в блюдах и чанах. Из этих пророщенных зерен, богатых минеральными веществами и жизненной силой, всю ночь варят сумалак (суманак). После зимнего авитаминоза — весьма полезная штука. На праздничном столе вместе с сумалаком должно быть семь блюд на букву “с”.

Навруз сопровождается народными гуляниями, конными скачками, древними конно-спортивными играми човган (конным поло), а также бузкаши — козлодранием. В этот день варят яйца, которые, если их поставить на попа на столе, упадут только после того, как ось земли сместится. А дети проводят состязания на прочность яичной скорлупы так же, как в России на Пасху. После Навруза мальчишки пополняют свои запасы альчиков — бараньих мослов, в которые потом играют до новых праздников. А из кусков бараньей или козьей кожи с шерстью делают они лянги с плоским свинцовым грузилом посередине, прикрученным ниткой или проволокой, продетыми через кожу. Подбрасывая эту штуку внутренней поверхностью стопы и не давая ей как можно дольше упасть на землю, они вырабатывают координацию движений, терпение и выносливость. Помню, пацанами мы играли в мослы и в лянгу часами, забывая о еде и уроках, соперничая, совершенствуясь и самоутверждаясь.

Слово и судьба

С традицией широко закатывать праздники боролся ислам: запрещались музыка, танцы, возлияния. Потом с ней боролась советская власть, запрещая молитвенные благословения и такой “пережиток темного прошлого” как выплата калыма за невесту, который по сути является стартовым капиталом для молодоженов. Теперь власти суверенного Таджикистана запрещают пышные празднества, объясняя это соображениями экономическими: мол, они наносят ущерб бюджету семьи. Но традиция неистребима. То ли она в крови, то ли срабатывает стремление быть не хуже соседей и родственников, показать и свою способность достойно отметить праздник.

Любовь таджиков к застольям настолько резко контрастирует с аскетическими буднями, что задаешься вопросом: не из зороастризма ли с его священной хаомой тянется эта любовь. Рецепт той хаомы давно утрачен, но, как и древние греки, пришедшие в Согдиану и Бактрию две с половиной тысячи лет назад и ассимилировавшиеся, растворившиеся потом в городах и долинах в течение тысячи лет, таджики любят на праздниках поговорить.

Всякое застолье, особенно праздничное, сопровождается своего рода соревнованием в красноречии, декламированием классических стихов Хайяма, Саади, Руми, Джами, Бедиля и, конечно, рубаи Хайяма. Жива и традиция “мушоира”, когда стихотворцы, собираясь, соревнуются в красноречии, по очереди подхватывая заданную тему и определенный ритм. У любителей поэзии есть и другая, не менее увлекательная игра — “байтбарак”, когда соревнующиеся должны продолжить строку или двустишие из стихотворения классика. Помню, моя любимая учительница Маргарита Николаевна Басенюк, преподававшая у нас историю, говорила: тем и отличались древние греки от древних римлян, что любили не только выпить, но и вкусно поговорить.

К слову о Хайяме. В отличие от иранцев, таджики Хайяма ценят очень высоко, их не смущает его вольнолюбие, его гедонизм, воспевание вина. Многие понимают, что речь идет не столько об алкогольном напитке, сколько о напитке любовном, о суфийском символе любви к Богу. Кроме того, таджики гордятся, что являются основоположниками персидской поэзии, поскольку первый новоперсидский поэт, живший в IX веке, всемирно известный Абу-Абдулло Рудаки был таджиком из кишлака Панджруд, что на севере современного Таджикистана. Там он и похоронен. Туда, к его мавзолею, поклониться приходят продолжатели его традиций в таджикской поэзии и сегодня. Считается, что таджиками были также Фирдоуси, Джами и Руми, основоположник алгебры Ал-Хорезми, один из основоположников современной химии Ал-Беруни. Западные исследователи признают огромное влияние, которое оказали на крестоносцев и эпоху Возрождения мусульманские ученые, алхимики, философы. Само название алгебры имеет мусульманское происхождение: от Ал-Джабра. А астрономы и сегодня признают, что календарь, составленный в XI веке Омаром Хайямом, точнее, чем принятый нами, тот, по которому мы отсчитываем свое время. Читая Хайяма, обнаруживаешь, что задолго до сегодняшних открытий, согласно которым Вселенная имеет форму диска или бублика, он утверждал: “Круг мироздания подобен перстню”. Перед плеядой великих таджикско-персидских поэтов, творивших с IX по XV века, преклонялся Гете, писавший, что каждый из них куда значительнее, чем он сам. И, что примечательно, практически каждый таджик или иранец, любого сословия и достатка, остановленный вами на улице в Душанбе, Москве, Лондоне, Нью-Йорке, Кабуле или Тегеране, прочтет вам по памяти рубаи Хайяма, стихи Рудаки, Хафиза на том самом языке, на котором они были написаны тысячу или 500 лет назад и на котором и сегодня говорят таджики Таджикистана, Афганистана и жители Ирана.

“За родинку ее отдал бы я Самарканд и Бухару”

По сути, этот поэтический и философский капитал, накопленный за “шесть веков славы”, как написал в одноименной книге Михаил Зандер, и есть главное сохранившееся культурное достояние таджиков. После нашествия монголов города — центры культуры и искусства — были разрушены, а многие носители культуры и знаний истреблены. В эпоху активизации морских путей Великий Шелковый, проходивший через Бактрию и Согдиану, утратил свое значение. Горы опять стали на многие века убежищем древнего народа. За монгольскими нашествиями последовали тюркские. “Вероломство входит в каждый дом”, — писал о своем времени Хафиз. Некоторые таджики не могут, однако, простить ему строчек из знаменитой газели:

Агар он турки шерози ба даст орад дили моро,
Ба холи хиндуяш бахшам Самарканду Бухороро.

Есть немало переводов этой газели на русский язык. Но ни один из них не отражает всей сути этих двух первых строк. Я перевел их так:

Когда ширазская турчанка вернет мне сердце в узах рук,
За узы с родинкой отдам я и Самарканд, и Бухару.

“Холи хиндуяш” в газели Хафиза означает дословно “индийская родинка”. Как известно, когда индианки выходят замуж, они помечают лоб знаком “родинки” — знаком того, что женщина связана супружескими узами. В империи великих моголов, потомков Тимуридов из Самарканда, в Индии такой знак носили не только индуистки, но и мусульманки.

Эти строки Хафиза оказались пророческими. Древние города Согдианы в низовьях Зарафшанской долины, Самарканд и Бухара, восстававшие из пепла после греков, арабов и монголов, при образовании советских республик в 1924 году достались Узбекистану. А таджикский язык как язык “феодальной элиты и духовенства”, согласно советской национальной политике, стал оттуда постепенно вытесняться.

Так культура таджиков из древней городской превратились в преимущественно аграрную и оказалась запертой в географическом тупике на приступах скал, вдали от дорог. Столицей Советского Таджикистана сделалось село Душанбе, стоящее на месте давно срытой войнами и ветрами кушанской крепости с эллинскими колоннами.

Самые образованные носители таджикского (персидского) языка вынуждены были уйти в Афганистан, Иран, Индию, в очередной раз рассеявшись по миру. Персидская графика была запрещена, книги сжигались, а те, кто их прятал, карались смертью или лагерями. Народ остался без письменности и доступа к своей культурной сокровищнице. В первые годы Советской власти население бывшего Бухарского эмирата сократилось на несколько сотен тысяч человек. Вооруженное сопротивление Советской власти в отдельных горных районах продолжалось до сороковых годов. А массовый исход таджиков и узбеков в Афганистан оказал влияние на весь последующий ход истории в регионе. Один из лидеров моджахедов, который воевал против советского контингента в Афганистане, Ахмадшах Масуд, в начале девяностых годов возглавил Северный альянс против талибана и стал союзником России. А происходил Масуд из таджикского самаркандского рода. Его убили, как считается, смертники Аль-Каиды за несколько дней до атаки на нью-йоркские небоскребы. А уже через месяц Международная коалиция силами Северного альянса выбила талибов и Аль-Каиду из Кабула.

Афганского таджика от бывшего советского можно отличить по речи. Каждый второй из них превосходный оратор, предприниматель и философ. Каждый первый — воин, землепашец и мастер на все руки. В 2001 году я оказался в Ходжа Бахавуддине, ставке Масуда, где в короткое время на свободном месте вырос целый поселок из частных домов. В этих домах были свет и тепло от генератора, спутниковые тарелки. Сначала появился мини-кирпичный заводик под открытым небом. Потом из красной глины, которую добывали тут же, начали лепить и обжигать на месте кирпичи. А на базаре Ходжа Бахавуддина можно было встретить разнообразие продукции, какому позавидовал бы любой продуктовый и вещевой рынок. Что меня удивило, так это то, что здесь были даже сохи и плуги для тракторов и запчасти для автомобилей, произведенные местными кузнецами и ремесленниками. И еще много чего там было, к примеру, детали для часов или для видеосъемки, поиск которых в Москве занял бы немало времени. Но самым удивительным товаром местного производства стала для меня спутниковая телевизионная антенна, собранная из… расплющенных консервных банок. Помню, тогда я подумал: этот народ не победить, а если дать ему 50-100 лет спокойной жизни, он превратит свою страну в цветущий сад.

Один из парадоксов Афганистана — свободный рынок, функционирующий в любых условиях, даже когда идет война и территории блокированы линиями огня и постами. Торговцев пропускают беспрепятственно.

В 1992-1997 годах Ахмадшах Масуд и афганцы приютили у себя не менее ста тысяч беженцев из Таджикистана. Им предоставили территорию для строительства и обустройства, помогали, чем могли. Но и таджики-шурави (советские), как нас там называли, не остались в долгу. Они лечили афганцев, пахали землю на своих советских синих тракторах Липецкого тракторного завода, помогали строить мини-гидроэлектростанции. А после мирных переговоров в Кабуле, Ашхабаде и Москве в 1997 году таджикские беженцы вернулись домой, оставив афганцам клубы с кинозалами, сельские больницы, мечети, но забрав с собой на родину скотину и трактора.

Забытый свет

Тем временем в уже суверенном Узбекистане стали закрывать таджикские школы и газеты на таджикском языке. И хотя горожане-таджики там все еще пытаются хранить родной язык и национальную идентичность, делать это становится все труднее. Отношения между властями Таджикистана и Узбекистана с середины 90-х годов, к сожалению, остаются довольно прохладными и натянутыми. И от этого страдают как таджики, оставшиеся на территории современного Узбекистана, так и узбеки, веками живущие на территории, отведенной советским переделом современному Таджикистану в горах, которые в Бухарском эмирате именовались Восточной Бухарой.

А редкий и достойный пример настоящей мужской дружбы таджикского и узбекского поэтов, наставника и ученика Абдурахмана Джами и Алишера Навои — они даже похоронены рядом, их мавзолеи расположены недалеко друг от друга в афганском городе Герат — остается пока достоянием пятисотлетней давности.

К сожалению, и в Таджикистане отвечают тем же: закрывают узбекские школы, прекращают ретрансляции узбекского телевидения, переименовывают узбекские топонимы. Есть множество других проблем, которые вызваны длительным кризисом отношений между поссорившимися соседями. Это и отказ в выдаче обвиняемых в преступлениях и вооруженных нападениях, и задержание и разграбление транзитных грузов. На противопехотных минах вдоль заминированного узбеками периметра границы то и дело подрываются пастухи, сборщики трав и хвороста. В зимние месяцы Узбекистан прекращает подачу электроэнергии и газа Таджикистану. И таджики, зажатые в географическом тупике, ищут всяческие возможности, чтобы выжить и развивать страну. Строятся тоннели через перевалы, дороги на Китай и Пакистан.

Но главным камнем преткновения, пожалуй, является вопрос о воде. Таджикистан, благодаря своим памирским ледникам и горным рекам, обладает мощными гидроресурсами. Отсюда, фактически из сердца Азии, он снабжает расположенные ниже страны животворящей влагой. Крупнейшие реки Центральной Азии Аму-Дарья, Сыр-Дарья и Зарафшан сбегают с таджикских гор, добираясь теперь тонкой струйкой до Аральского моря. В условиях дефицита электроэнергии, при отсутствии собственных нефти и газа, Таджикистану не остается ничего иного, как строить гидроэлектростанции в верховьях своих рек. Это вызывает у соседей опасения, что таджики получат рычаг управления стоком воды и, соответственно, экономического давления.

Тем временем Таджикистан вынужден не только экономить электроэнергию в ущерб развитию экономики, но и отключать свет в домах зимними вечерами. Дети зачастую учатся в неотапливаемых школах, больные лежат в выстуженных палатах. В связи с отсутствием работы тысячи молодых таджиков уезжают на заработки в Россию, откуда в душанбинский аэропорт порой возвращаются в цинковых гробах. Тем не менее, самым привычным, хотя и небезопасным маршрутом для “мардикоров” -- сезонных рабочих остается Россия. Однако все больше становится и тех, кто уезжает в Европу, в арабские страны, в США и Канаду, где они учат языки, некоторые получают образование. Английский и арабский при изучении иностранных языков приобретают преимущество перед русским, поскольку знание их обещает больший заработок и лучшую перспективу даже в самом Таджикистане. Молодые сельские ребята, отправляющиеся в Россию на заработки, практически уже не знают русского языка — это дети военных лет, когда преподавать его стало некому.

Но таджики терпеливы. Они вернутся из России уже “русскоговорящими” и с представлением о русской культуре. Надеюсь, и с любовью к ней. Они готовы смиренно трудиться на стройках, подметать улицы, жить в холодных подвалах и подсобках, подвергаться унижению со стороны ненасытных милиционеров, кидал-посредников и алчных недобросовестных работодателей, наживающихся на их дешевом труде, потому что каждый из таджикских гастарбайтеров, среди которых немало и “таджикских узбеков”, имеет простую цель и мечту: заработать, отправить деньги на родину, помочь родителям, накопить на свадьбу, построить свой дом, завести детей, накормить и одеть их, дать им образование, женить…

Круг небес вращается, и таджики верят, что все хорошее вернется. Так уже бывало на протяжении тысяч лет. Уж они-то знают.

Ногам под памирским сандали так хорошо, что можно в холодную зимнюю ночь откинуться на курпачу и после живого общения в кругу семьи лечь спать, оставив ноги под теплым одеялом. Ведь, как говорят таджики, даже за самой темной ночью наступает рассвет.

© 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал" | Адрес для писем: zhz@russ.ru
По всем вопросам обращаться к Татьяне Тихоновой и Сергею Костырко | О проекте
--------------------------------------------------------------------------------