Домой Светлана возвращалась совсем в другом темпе. Утром отправлялась она на работу энергично и стремительно, высоко подняв голову и расправив плечи. И это совсем не потому, что какая-то одухотворенность и целевая устремленность несли ее навстречу приходящему дню, а потому, что выдержать очередные трудности и тяготы, решить бесчисленные проблемы легче, встретившись с ними достойно и бесстрашно. Это что-то вроде психической атаки или «лучшая защита – нападение». Это было интуитивным пониманием борьбы с днем текущим. Возвращалась домой медленно, еле волоча ноги, опустив голову и подводя итог победам и поражениям, полученным в схватке с истекающим днем. Иногда, бросив взгляд на встречную всклокоченную дворняжку, вспоминала выражение «брести как побитая собака», которое, несомненно, относила и к себе.
Вот так и плелась Светлана по самому центру крупного областного города. Глаз, конечно, останавливался на роскоши его убранства. А город был сказочно красив, особенно вечером. Блистающие огни всех цветов радуги, яркая неоновая реклама, работающие супермаркеты, ухоженность улиц, отреставрированные дома радовали и давали ощущение роскоши, богатства, достатка. Проезжую часть дороги так быстро не перейдешь. Новенькие иномарки мчатся одна за другой, порой не обращая внимания на красный свет. Иногда через лобовое стекло удавалось увидеть какого-либо хозяина этого чуда: ухоженного и уверенного в своих силах молодого человека или роскошную блондинку. Да и по тротуару в центре города публика прохаживалась солидная, степенная, одним словом, элитная, как принято теперь говорить. Светлана радовалась за свой родной город (надо же, угораздило быть коренной жительницей такого влиятельного красавца!), радовалась и за своих земляков (и как же это им удалось так стремительно рвануть вверх после общей их перестройки?!). Светлане как до перестройки, так и после нее, никак не удавалось дотянуться даже до черты среднего материального уровня. Сводить концы с концами было ее уделом при любом повороте событий.
Вот только перед своими детьми порой бывало неудобно, что работает-работает, а воз и ныне там. И однажды, когда подруги шутя ворожили на крещенский вечерок, Светлана, никогда раньше не гадавшая, так как считала это грехом, вдруг не выдержала, бросила монетки и спросила у оракула, станет ли она богатой в новом году. На что он, опираясь на гексограммы, ответил: «Вы и так богаты, у вас есть все, что необходимо для жизни». Получив такой ответ, да еще на Крещение, Светлана и вовсе успокоилась, поняв, что продвинутых земляков ей не догнать.
А за земляков она радовалась, помня изученное когда-то по политэкономии, что чем больше богатых людей, тем богаче страна. Пора бы уже и за страну порадоваться, да заедающий Светлану быт все откладывал эту радость до лучших времен. Вот и сейчас, понурив голову и плетясь до троллейбусной остановки, она кляла себя последними словами, что не пересчитала вовремя сдачу в магазине и ей не додали несколько рублей. И хоть деньги-то совсем небольшие, но если б их добавить до остатка в кошельке, то легче было бы что-то состряпать на ужин. Думая про ужин, Светлана, уставшая и за день выжатая как лимон, вошла в троллейбус и, о удача, свободное место! Усевшись вместе с сумками на переднем сиденье, женщина в полудреме подъезжала к дому. Вдруг ее внимание привлек какой-то странный разговор за спиной. Света оглянулась: степенный и самодовольный мужчина лет пятидесяти в добротном пальто и норковой шапке прямолинейно и настойчиво требовал ответа от сидящего напротив парня, более точный возраст которого определить было трудно.
Маленького роста и очень худой, заросший и в грязной ободранной одежде не по размеру, видимо с чужого плеча, он сидел, съежившись и забившись в угол. Черты лица имели отпечаток какой-то недоразвитости и болезненности. С покорностью юродивого парнишка, тихо и просто, давал ответы на вопросы напористого гражданина.
- Парень, у тебя что, не все в порядке с головой, да? Тебя что, мамка уронила вниз головой, когда рожала?
- Не знаю, - парень покорно пожимал плечами.
- Что, значит, не знаешь? А зачем едешь на троллейбусе, знаешь? Чего катаешься?
- Греюсь тут, холодно на улице, замерз.
Светлана оглянулась еще раз. Шапки, шарфа, перчаток у парня не было. Ободранная курточка была тоненькой, почти летней. Погода же стояла холодная, сырая, ветреная. Это о такой говорят, что пробирает до костей.
- Греешься? А дома чего не греешься? Дом-то у тебя есть? – допытывался почтенный гражданин.
- Есть хата. С дедом я там жил, но ушел оттуда. Дед сильно бъет меня костылем, а когда пьяный, то совсем забивает.
- Дед бьет? А мать где, есть у тебя мать?
- Нету.
- Как нету, умерла, что ли? Ты ее видел когда-нибудь?
- Не видел, где она – не знаю, всю жизнь с дедом жил, он мне ничего про мамку не рассказывал.
- Ну и экземплярчик же ты… Как жить собираешься, не работаешь, наверно? Почему не работаешь?
- Документа у меня никакого нету. Все прогоняют, - парень закашлялся. Кашлял долго и хрипло.
- Так где же ты живешь? Ночь наступает, спишь ты где? – продолжал расспрашивать мужчина, постигший уже всю житейскую мудрость, и от осознания этого был очень доволен собой. А этот парень как нельзя лучше подчеркивал его самолюбование и самодовольство.
- Ну, и где же ты спишь?
- На кладбище, я нашел там местечко за оградой одной, где ветер не дует.
- На кладбище, ты что, рехнулся совсем?! Разве спят нормальные люди на кладбище?
- А я на коврике. Подобрал около многоэтажек, он теплый. Постелил себе за оградой, немного теплее стало.
- Гм, на кладбище спит… Вот там тебе и место, помрешь, значит, скоро…
Парень опять покорно пожал плечами и еще сильнее забился в угол, пытаясь согреться.
Светлана тоже поежилась, ей стало холодно и неуютно, сердце почему-то учащенно билось, дыхание стало прерывистым. Боясь, что этот гражданин опять будет приставать с вопросами к парню, Светлана дернулась и хотела как-то осечь мужчину, но подумала, что если она затронет его, то подрядятся и остальные пассажиры, и каждый со своей правдой. Одни будут на стороне парня, другие – на стороне представительного гражданина. По опыту поездок она знала, какая поднимется суматоха и кутерьма, сколько жизненной энергии изольется, но самое главное – ни к чему определенному это не приведет. «Пусть уже все едут спокойно», - подумала Светлана и тоже вжалась в стенку. Пассажиры понуро куняли на своих местах. Кондуктор, тоже уставшая, наверно, считала сколько ходок осталось ей до конца смены.
Светлана мучилась в растерянности и была бессильна что-либо предпринять в этой ситуации. Тут в окно она увидела знакомую остановку, стремительно рванулась к выходу, вдруг остановилась, стала зачем-то рыться в своем кошельке. Там было всего несколько рублей. Светлана, схватив их, тихонько подошла к парню и, чтоб никто не видел, сунула ему в руку: «На, это тебе, на дорожку». Но мужик, допекавший парнишку, конечно, увидел и загромыхал:
- На какую еще дорожку? Его бесплатно возят. Слышь, парень, тебе дали на дорожку, оплачивай проезд.
Светлана испугалась и быстро поправилась: «На булочку это, на булочку».
Кондуктор устало и равнодушно смотрела в сторону. Парень тупо и тоже равнодушно, без каких-либо эмоций, рассматривал, сунутые ему в руки, бумажки.
На остановке Светлана оказалась на улице. Разноцветность и яркость вечернего города особенно резко бросились в глаза. Да летящие на большой скорости иномарки никак не давали перейти дорогу.
Ночной сон оказался беспокойным. Снились Светлане роскошные блондинки, в сапогах на шпильках бесцельно снующие по старому, заросшему бурьяном, кладбищу. Снились супермаркеты, торгующие нищенским тряпьем. Снился уродливый, грязный, пьяный дед в лохмотьях, бьющий костылем своего внука-бизнесмена, упитанного, ухоженного, в элегантном черном костюме, белой рубашке и при галстуке. Отрывки сна неслись чередой и все никак не складывались в сюжет.