Встреча третья.
8 сентября 1989 года. Институт мировой литературы.
Третьего свидания с Берберовой уже не ждешь. Просто надеешься: быть может, вспомнит что-то важное, или ответит на твой вопрос, если ты осмелишься его задать… . Да и грех не пойти – это совсем рядом: всего лишь завернуть за угол и подняться по знакомой ампирной лестнице Жилярди с канделябрами наверху и стеклянным куполом «над», льющим дневной свет вниз, на ковровую дорожку эпохи «застоя» и черную, скульптурную голову Горького, периода соц. реализма, взлохмаченную порывом грянувшей бури.
...Опять змеится кабель и «прицеливается» камерой в публику оператор. Опять цветы и президиум. Опять входит под аплодисменты зала Берберова в светлом брючном костюме, вновь решительно снимает пиджак, вешает его на спинку стула, садиться и ждёт вопросов.
Она кажется усталой и заметно постаревшей. Чувствуется, что в этих стенах ей наиболее комфортно, как бы «в своей тарелке». Её речь – неконкретна.Это речь человека, который уверен: всё, произнесённое им – интересно и значимо. Любой вопрос, обращенный к ней – повод для воспоминаний, порой слишком пространных, часто достаточно бестактных, по отношению к целому ряду лиц. Чуть заметное английское интонирование, услышанное мною в её речи во время первой встречи, на втором свидании сменилось музыкальной «плавающий» фразировкой непонятного мне акцента. В Институте мировой литературы Берберова говорит интонационно почти совершенно чисто по-русски, с хорошей дикцией.
Подробно записывать встречу не хочется.
Многие вопросы Берберовой задавали на предыдущих свиданиях с ней, и она отвечает на них совершенно одинаково. Решила фиксировать только что-то новое.
Наиболее запомнившиеся места: о своём некрологе, опубликованном в наших газетах («Я два раза прочла, прежде чем поняла, что это обо мне…»); воспоминания о встрече Нового Года у Горького в Сорренто («Снимал аппарат Миклашевского. Горький просил разбить негативы»). Узнав, что фотография существует и храниться в Музее А.М.Горького, Берберова была потрясена: «На ней мы все весёленькие!». Между прочим, Нина Николаевна вспомнила, что Горький боялся быстрой езды. О своей национальности: отец – армянин из Нахичевани. Затем жили в Ростове-на-Дону. Мать – русская, тверская. Берберова, разумеется, была воспитана на русской культуре.
Довольно скоро беспорядочная беседа вошла в обычное русло. Присутствующие стали задавать вопросы с мест. Я записала только новые, ранее не задававшиеся.
Вопрос: Как относился Владислав Ходасевич к Гиппиус и Мережковскому?
Берберова: Совершенно одинаково. [Отношение интереса].
Гораздо интереснее, как они относились к нему. Они любили, чтоб их любили. Они приглашали по воскресеньям на чай, а Ходасевич – то плохо себя чувствовал, то он устал, то что-то болит, и если Ходасевич три таза подряд не приходил, то Гиппиус считала, что он – просто подлец.
Вопрос: [Писал ли Ходасевич о Гершензоне?]
Берберова: О Гершензоне есть статья Ходасевича. Наташа Чегодаева – это дочь Гершензона. [Далее – длинный рассказ о нём, его жене, детях чисто бытового свойства. Запомнился эпизод, случившийся с Гершензоном в Париже. Он зашёл в ресторан, расположился за столиком и вознамерился заказать стакан воды. Берберова акцентирует на этом внимание слушателей: «И это в европейском кафе, или ресторане!»]. Очаровательный! Друг Ходасевича. Фигура на грани комического.
Вопрос: Был ли Осоргин масоном?
Берберова: Михаил Осоргин – масон.
Вопрос: Расскажите, кто писал под псевдонимом «Гулливер»?
Берберова: Мы работали: Ходасевич – в «Возрождении», а я – в «Последних новостях». [ Ходасевич болел, было много работы и писать литературные обзоры ему стало трудно. И тогда он предложил писать мне]. Так что «Гулливер» - это мой псевдоним, под которым я писала за Ходасевича литературные обзоры в «Возрождении». Разумеется, я показывала то, что писала, ему, и Ходасевич менял то, с чем был не согласен в моих обзорах.
Вопрос: Писал ли Ходасевич статью о «Каменном госте» Пушкина?
Берберова: Не знаю.
Вопрос: [Вы считаете, что М.И.Будберг была связана с НКВД?]
Берберова: Конечно! Её завербовал ещё Петерс, который допрашивал её по делу Локкарта.
[Во флигель к Локкарту Петерс и Мура вошли утром «не под руку, а за руку»].
Когда я собирала материалы для книги «Железная женщина», я вспомнила, что, ведь, у Муры были дети – дочь и сын. Следы сына я отыскать не смогла, а дочери – Татьяне АлексАндер, написала в Лондон длинное письмо, состоящее из вопросов: кто был Ваш дед, бабушка и т.д. Ответа долго не было, но потом пришло письмо. Когда я его открыла, [то пришла в полное недоумение]: Татьяна вписала ответы между строк моих вопросов (я их отпечатала на машинке), допустим, «кто был Ваш отец?» - «Не знаю», « не помню» и т.д., в этом же роде. [ То есть, она ничего не знала и ничем не интересовалась, по всей вероятности].
Вопрос: [Что побудило Вас написать книгу о Чайковском?]
Берберова: Меня привлекло то, что были живы люди лично знавшие Чайковского: Рахманинов, Глазунов, Анастасия Григорьевна Чайковская, жена Анатолия Ильича, близнеца Модеста. Вы поймёте меня как автора. Это всегда привлекает… . Книга о Чайковском вышла в 38 году и выдержала четыре издания: в 1938, 1939, 1940, 1941 годах. Она имела огромный успех в Эстонии, Скандинавских странах, Германии. Но об успехе в Германии, я узнала с опозданием, ведь началась война, и я не получила ни копейки денег за издание моей книги. Когда я об этом узнала, то, с одной стороны, очень пожалела – ведь я так страшно нуждалась тогда, а с другой стороны, - получать деньги от врага… в этом что-то есть… правда? Хотя Мережковский в 1899 году написал «Леонардо да Винчи» и, несмотря на войну, исправно получал гонорары из Германии до 17-го года. Они на это жили. Ну, может быть, не только на это, но…всё же… . Да?
Вопрос:[ Вы делали обзоры советской литературы для «Последних новостей», какие писатели и поэты привлекали тогда Ваше внимание? Как Вы относитесь к творчеству Клюева, Есенина?]
Берберова: Да, я по четвергам вела хронику советской литературы в «Последних новостях». Я уже говорила – на меня потрясающее впечатление произвел роман Олеши «Зависть». Есенин – нравился. Клюева – читала тогда, но это было так давно, потом он куда-то исчез. Я не читала последних новинок советской литературы.
Постепенно встреча теряет свой темп, формат и накал. Аудитория слушателей разбивается на группы, каждая из которой пытается переместиться поближе к Н.Н.Берберовой, чтоб задать её свой вопрос, уже в частном порядке. Становится ясно, что Берберова полностью удовлетворила любопытство литературной общественности на двух предыдущих встречах.
Ведущий обращается к Нине Николаевне с предложением, по завершению встречи, пройти в Архив А.М.Горького и посмотреть письма родителей и её самой к Алексею Максимовичу Горькому.
К моему немалому удивлению Берберова отказывается наотрез. Ожидающие её научные сотрудники в легком замешательстве.
Народ, потихоньку, расходится.
Незаметно исчезает и сама Берберова.
Ухожу и я, кивком головы прощаясь со знакомыми.
Могла ли я думать тогда, что судьбе, с легкой руки Нины Николаевны Берберовой будет угодно, чтоб в мою жизнь вошёл едва ли не главный персонаж её собственной биографии – Мария Игнатьевна Будберг.