Заключенные ходят кругами,
Заключенные поводят рогами,
Огорожены бетонным забором
По соседству с невысоким собором.
Заколочены отдельные окна.
Над домами разливается охра,
На асфальте – по тюремному ровном -
Только перышко случайной вороны.
Только пар и синяки под глазами,
Только холод под пальто заползает,
Заползает под бушлат холодрыга,
Заключенные шагают по кругу.
Шаркают худые подошвы.
Можно жить скучнее, но дольше,
Можно жить короче, но ярче,
Можно жить, играючи в ящик.
Над домами – облака, будто лодьи.
Заключенные глядят иcподлобья.
Светят лица, как сырые оладьи.
Мы - изнанка любой власти.
В нас шевелятся сухие кости.
Мы бредем спокойно и легко.
***
Вперед, вперед с пустыми вещмешками,
Домой,
А все разбросанные камни
Как будто говорят «Постой,
Не торопись, еще успеешь кануть,
Мы заодно, ты не один, нас - сто,
Нас тысячи,
И этот снежный наст –
Попона, укрывающая нас,
Растает через месяц-два, и ты еще
Смеяться будешь вслед летящим над…»
Но мы, но мы идем, идем, но мы
Не мешкаем. Почти уже у цели,
Мы даже рады, что остались целы,
А этой затянувшейся зимы
Почти что жаль, но только ли ее?
Мосты пересекают водоем.
Ни костылей, ни кандалов, ни труб,
Ни даже втуне пролитого йода –
Лишь солнце, не окончившее круга
И двое, не уснувшие вдвоем.
***
Нагое имя – та же борода.
Воды полна тяжелая сорочка.
Колеблются беззвучные сороки
Под крышкой пианино. Не беда,
Что время льдам перебивать мосты,
Что месяц с лишним не приходит почта
Из недр парализованного порта,
Что больше года мне не пишешь ты.
Мне нечем крыть. Я по чужой земле,
Как бороду, несу нагое имя,
Я не хочу спасаться верой или
Тобой – спасенье безразлично мне.
Под крышкой пианино – домино.
Стеклянная вода щекочет шею,
И слышится сквозь партитурный шелест
Глухой потусторонний до-минор.
***
Тоже мне фокус ха
Ты же не умираешь по-настоящему
Просто жизнь застаивается в тебе как плохая вода
Постепенно все-таки испаряясь
Оставляя после себя запустение и только
Тоже мне
Незаселенное птицами дерево
Что оно говорит о смерти ничего
Но вот ворона
Прилетела с какой-то гадостью в клюве
Кормить воронят
И кружит вокруг места где нет гнезда
Кружит вокруг чего-то большего чем отсутствие дома
Чем неналичие жизни
И никак никак
Не улетает
Надоедаешь сам себе брюзжишь глупеешь
Но кто кружит вокруг тебя кроме
мух слетевшихся на запах сам знаешь чего
И крылья ее подобны обрезкам рентгеновских снимков
Она срастется с каштановым каркасом
С покосившейся телеграфной мачтой
Развоплотившись а ты
Иди по ветренному парку цепляя подошвами заваленный осенним мусором
Грунт
***
Под нами хромают деревья, над нами – светила
Плывут, не боясь провалиться в воздушные ямы,
А мы между ними, звеня стременами, летим
Верхом на вороне над негородскими холмами…
И, нимбы на лбы натянув, как колючие шапки,
Мы шепчем друг другу прощения и обещанья,
А наша ворона сродни деревянной лошадке –
Молчит, и качает, и символизирует счастье.
Еще ничего не решилось, ничто не свершилось:
Стихии спокойны, стихи беспокойны, но тихи..
Но мы улетаем туда, где не будем большими,
Подальше от дома и хлама, уборки и стирки.
Звенящая радость, сияние кровельной жести
Далеких домов, оседание теплого пепла –
Все сходится в непроизвольно отточенном жесте
(движенье крыла, взмах руки, распускающей петли
Молочного шарфа). Деревья нацелены вверх.
Как много хороших зверей не спаслось от потопа,
Как много ковчегов вросло в опустевшую верфь -
Не так уж и важно. Держись. Все случится потом.