Семья наша была из простых, с материальным достатком самым средним. В трудные годы, как и у многих тогда, насущные проблемы были однобокими – это как прокормить себя. Главные продукты повседневного питания - хлеб, картошка и молоко в очередь у продмага с пяти утра. Но жили, не пищали. Влюблялись, радовались в жизни успехам и относились с юмором к трудностям.
А политические годовщины отмечались традиционно пельменями и даже бутылочкой для взрослых. Это были праздники живота и духа.
Приходили наряженные гости, рассуждали за столом о смысле жизни и провозглашали торжественные тосты. А потом наставал момент, и мы удивляли застолье «Полькой-бабочкой» в нашем исполнении. Родители брали гитару с мандолиной, мы же с братом балалайки. Народ слушал, закатив глаза к потолку, потом недолго аплодировал и восхищался вслух, какие мы талантливые.
На этом, правда, репертуар нашего струнного квартета и заканчивался. Я потом делал личные потуги разучить «Во саду ли, в огороде», но дальше середины её дело не пошло, не было посылов совершенствовать себя.
В будние дни родители на работе, брат в институте, я в школе. Все при деле, привычный уклад жизни и никаких эксцессов. Но однажды с брательником вдруг как что-то занеладилось. Или головой где-то стукнулся, или семечками обгрызся, но в доме стали появляться пластинки с записью классической музыки. Не какая-то там «полька-бабочка», а симфонии, концерты для скрипок с фортепианами. Стали приходить его друзья, рассаживались на стульях и, окоченев, слушали музыку. Внимал и я, притаившись в углу на своей кровати.
Старший брат, как водится, авторитет младшему. Вот и я без всякой натуги постепенно стал ушами шевелить в непонятной мне тогда музыке. Позже, когда немного заматерел, сам зачастил в консерваторию на выступления наших артистов и заезжих с гастролями.
Затащил ненароком своего корефана на концерт. … Далёк тот был от мудрёной музыки, но из любопытства пошёл, всё-таки, за компанию со мной. Я слушал патетическую симфонию Чайковского и приглядывал за другом. Вижу, сидит как на гвозде в кресле: дёргается, морщит лоб в раздумьях, хлюпает носом, а под финал даже слезу счастливую утёр. Потом признался: «Прожил как заново свою жизнь. … Надысь хотел с тоски даже удавиться, но сейчас верю, что всё плохое гавкнется и по нашей улице конница пройдёт!» … И ассоциации в этом случае были правомерны. Пётр Ильич тонко прочувствовал все душевные закоулки моего приятеля.
Но сам я изысканным меломаном не стал. Как только под носом вылезли усы, мне захотелось интересной биографии. Под парусами романтики рванул на Север в геологию. Специфика работы известная: удалённость от бань, магазинов и концертных залов, и «Во саду ли, в огороде» осталась забытой мечтой.
Поселили меня в геологической общаге в ожидании вылета в «поле». Подумалось, что высплюсь напоследок на мягкой койке и простынях. Не тут-то было.
Завалились в комнату только что прилетевшие с тундры мужики. Намаялись без привычных городских циклов и, естественно, сразу же пузырь спирта на стол и говяжью тушёнку на закусь. По кружкам раздалось «буль-буль», но естественный ход события нарушился. Один из них прислушался к радиоточке и рявкнул неласково: «Тихо! Лунная увертюра Моцарта!»
Господи, конечно, всё мужики перепутали. Да и важна ли суть в этом конкретном случае!? Не было у них зловещего умысла, столкнуть лбами немца с австрийцем. И вольность прощаема, ибо соната до-диез минор Бетховена была названа «лунной» уже много позже смерти композитора. Важно другое, что семью нотами оцарапали мужики свои заскорузлые души. Они смирно сидели, вслушиваясь в непонятные звуки. А на столе, между прочим, выдыхался спирт, и мухи слетались на закуску! … О, как я зауважал тогда эту аудиторию!
Много позже, когда понял, что интерес к музыке надо систематически подогревать, я познакомился близко с преподавательницей музыки по классу фортепьяно. В общей жизни было всякое, только муза нас не посещала, за балалайку мне взяться так и не пришлось. В памяти о подруге осталось лишь её музыкальное определение сортирных дел – си бемоль мажор.
Совершенно успокоился только в тандеме с Натальей Филипповной. Жизнь с ней оказалась песней. Хотя и с тут возникали проблемы в музыкальной её части. Нервируют Наташу форте трубных фанфар, якобы, штукатурка сыпется с потолка. Но, если я убавлю звук, то сам не слышу пиано пиццикато. Конечно, альтернативный выход нашёл. Нацепил на голову наушники, но подумалось, что надо (ох, надо!) подтягивать супругу до своего эстетического уровня, чтобы во всём быть с нею ноздря в ноздрю.
Решение созрело спонтанно. Покупаю с получки две балалайки и для начала разучим «Польку-бабочку», а уж потом замахнёмся и на «Во саду ли, в огороде».
[b]