/ неизвестное об известном/
Давно это было. Корабль Христофора Колумба «Санта Мария» на пути в Индию проплывал мимо острова Пасхи. Пасхальные жители толпились на берегу и приветственно махали копьями.
– Как ты думаешь,– спросил один из аборигенов, прозванный в народе Философом, за непонятный образ мыслей состоящий на учёте в Комитете островной безопасности, – доплывёт, ежели бы случилось, этот корабль до остова Мадейра или не доплывёт?
Его собеседник, прозванный в народе Стукачом, поскольку числился в упомянутом комитете в должности осведомителя, подумал про себя: «Ишь, чего захотел! «Мадеру» ему подавай! Отечественным разливом обожрался, на импортное потянуло»! Но подумав так, ответил иначе — иначе бы ему не служить там, где служил:
– Не доплывёт!
– Отчего же не доплывёт?
– Предчувствие у меня такое: внешний вид и прочее. Паруса, вишь, пообтрепались. Пушка не закреплена, болтается, как язык у сплетницы. В трюмах, поди, грязи в ладонь. А уж баталер-камера так провонялась из-за испорченных продуктов, что только кок и может в ней дышать.
– А до Америки, будем говорить, доплывёт? – настаивал Философ.
– Отчего же не доплыть, – последовал ответ Стукача, уверенного, что нормальному туземцу не придёт в голову драпать в никому неведомую Америку. – В Америку непременно доплывёт.
А в это время, стоя на корме «Санта Марии» и обозревая в подзорную трубу неизвестную местность, Колумб сказал, обращаясь к своему заместителю по политчасти, имени которого история, к сожалению, не сохранила:
– Как по-твоему, замполит, чему эти люди радуются?
– Тому, что узрели вас, мой адмирал! – ответил заместитель, проявив тем самым высшую степень политической зрелости.
– В таком случае, их следует вознаградить возможностью разглядеть меня вблизи. Твоё мнение, замполит?
– По моим сведениям, адмирал, вы, кажется, торопитесь открыть Индию?
– С божьей помощью, Индия от нас не уйдёт, да и негоже пренебрегать любой возможностью доставить людям радость.
Колумб забрался в спущенную по его приказу шлюпку и, прихватив заместителя, отправился к острову, жители которого, похоже, совсем ошалели от счастья. Едва мореплаватели оказались среди неизвестного им народа, как закрутилась карусель массового поклонения. Островитяне пели, плясали и предавались чревоугодию, запивая съеденных земляков какой-то странной жидкостью, именуемой ими «бормотухой». От слегка поджаренной на костре ягодицы пожилой женщины Колумб и заместитель отказались, зато жидкость пришлась им по вкусу, заместителю особенно.
– Отличная водичка, не правда ли, замполит?
– Му-у… – ответствовал заместитель. – Хрю-хрю…
В этой невероятной толчее Колумбу никак не удавалось разобраться, в чём, собственно, разница между Философом и, не спускающим с него глаз, Стукачом. Со стороны их легко можно было принять за близнецов-братьев. «Странным кажется то, – размышлял Колумб,– что, глядя на Философа, невольно закрадывается мысль, а не Стукач ли он? В то время, как Стукач вполне сошёл бы за Философа».
– Каковы ваши впечатления о нашем острове? – поинтересовался Философ.
Понимая, что в чужой монастырь со своим кадилом не лезут, Колумб, однако, не сумел скрыть неудовольствия очевидным нарушением прав человека на данном географическом объекте.
– Прав? – не скоро сообразил Философ, отбрасывая обглоданную кость тазобедренного сустава. – Вы имеете виду права этой косточки? Так бы и сразу… Лично я никакого нарушения не вижу, ибо освящено законом. Человек ничем от животного не отличается, кроме, может быть, некоторых зачатков подлости. Но вы, тем не менее, не требуете соблюдения животных прав. Нет, господин хороший / как вас по имени? очень приятно!/, нет, господин Колумб, такая избирательность не к лицу либералу, коим вы, по всем признакам, являетесь. Поскольку человек смертен, постольку смерть его должна приносить пользу обществу. Общество заботилось о нём при жизни, пусть он воздаст ему своей смертью. Вам, далёкому от наших проблем, такой способ благодарности может показаться странным, но поинтересуйтесь мнением этих людей и никакой двусмысленности в их ответах не обнаружите. Скажу больше, ваш вопрос они сочтут провокационным и лишь выкованное воспитанием чувство гостеприимства удержит их от действий, которые, не задумываясь, они применили бы к соплеменнику. Ибо на земле, в небесах и на море нет такого другого государства, где бы так вольно жил и дышал абориген.
– Выходит, съесть могут и вас? – путём сложных логических ходов умозаключил Колумб.
– Меня нет! – быстро ответил Философ, покосившись на Стукача. – Я — табу, как все прочие диссиденты.
– Кто? – ослышался Колумб.
– Диссидентом у нас именуется личность, находящаяся в оппозиции островному правительству.
– Вы только что утверждали, будто на вашем острове дышится необыкновенно вольготно, какая, в таком случае, оппозиция?
– Конструктивная. Когда всё о кей, хочется, чтобы было ещё океистей.
– А как к вам относится правительство?
– Без любви, но с уважением. Нас не едят без особых на то причин. Скажу больше, нас берегут, что приятно. А вот способ для этого избранный — ограничение свободы передвижения — приятен, но не очень. Стукача приставили…
Колумб и Стукач обменялись поклонами. Пока Философ философствовал, Стукач напряжённо следил, дабы в такой чрезвычайно насыщенной и острой беседе не затрагивались вопросы антиостровного содержания и не проскальзывали сведения, могущие подорвать островную безопасность.
– Странные у вас нравы, господа, – подытожил Колумб. – Но любопытные. Весьма. На обратном пути мы задержимся в этих краях подольше, с целью подробного с ними ознакомления. Не правда ли, замполит?
– Му-у… – послышалось в ответ. – Хрю-хрю…
После чего заместитель долго икал и ловил мутным взглядом шум ветра.
– Ваша бормотуха, господа, достойный всяческого уважения напиток, – вынужден был признать Колумб,– раз ему оказалось под силу уложить на обе лопатки даже такого идейно-выдержанного моряка, как мой заместитель.
– Му-у… – донеслось из-под земли. – Хрю-хрю…
– А куда вы, люди с моря, путь держите и зачем? – поинтересовался Философ.
– В Индию, – честно признался Колумб. – Земля, по слухам богатая. Всего навалом и всё
плохо лежит. Пора её открыть для цивилизации.
– Вы, люди с моря, странные существа, – резюмировал Философ. – Гоняетесь за мишурой, вместо, чтобы подумать о времени и о себе. Езжайте в Америку. Страна удивительная. Не был, но знаю. Там повсюду демократия. Не такая полная, как у нас, но ведь в одном месте всего не бывает.
– А что, кроме демократии, там ещё имеется?
– Странные, странные вы, люди с моря, – опечалился Философ и обернулся к Стукачу:
– Тебе со мной просто. Ты бы с такими поработал.
– От маршрута откланяться не станем! – между тем, решительно заявил Колумб. – У нас
приказ. Да и команда настроилась: Тадж Махал… Священные коровы… Сексуальная свобода…
Будьте любезны, помогите забросить в шлюпку тело заместителя.
Философ, словно ждал эту просьбу как сигнала. Он ринулся на помощь, но его опередил Стукач. «Забыл, поди, что тебе запрещён доступ к свободной воде», – резюмировал он разочарованному Философу. С грехом пополам приспособив замполита для перевозки, Стукач вслед за Колумбом, забрался в шлюпку. Сделав Философу «ручкой», Стукач энергично налёг на вёсла и принялся грести прочь от берега.
– Эй, куда ты! – взревел Философ. – Сейчас же вернись!
– Заткнись, парень, - услышал Философ у самого уха чьё-то сопение. – С твоей помощью мы внедрили к людям с моря своего человека, и ты нам теперь без надобности.
– Ребята, что вы делаете? – озадаченный Философ попытался выскользнуть из объятий незнакомых хмырей, старательно связывающих ему руки и ноги. – Шуточки, однако, у вас…
Но, как оказалось, никто шутить не собирался. И тугодум Философ наконец сообразил, что невесть откуда взявшиеся хмыри — коллеги Стукача, вознамерившиеся отметить удачно проведённую операцию внедрения, путём использования его, Философа, в качестве закуски. Отважившись на последнее усилие, Философ закричал что есть мочи: «Протестую»!
– Протест принимается! – последовал ответ. Но к тому времени от пасхального аристотеля не осталось ничего, что свидетельствовало бы о его кратковременном пребывании на земле. Лишь наполненные «бормотухой» стаканы, соприкасаясь, издавали мелодичный серебряный звон.
А некоторое время спустя «Санта Мария» пришвартовалась к неизвестному берегу, оказавшемуся, при ближайшем рассмотрении, Америкой. Раздосадованный Колумб поспешил возвратиться в Старый Свет, прихватив с собой, в качестве сувениров некоторое количество демократии. На родине, в Испании, ей долго не находилось применения. Но постепенно общество привыкло к новинке, сделавшейся предметом модного увлечения, в чём немалая заслуга Стукача, не только превратившегося в первого демократа Европы, но и воспользовавшегося опытом, почерпнутым на прежней своей службе, чтобы принудить демократизироваться остальных. С тех пор страны, в которых не было демократии, выглядели столь же неприлично, как женщина без платья.
Борис Иоселевич