* * *
…ты родился в асфальтовом поле средь окон и стен,
фонарей и оград, и твердил, что прекрасней не надо
стороны газированных будок, стоящих затем,
чтоб спасти от жары и от жажды покорное стадо…
вороватому взгляду не слишком привык доверять –
если прятались взоры светлей нержавеющей стали
ты себе повторял: нам не время еще умирать
на асфальтовом поле чужих, марсианских баталий
если мир – череда очень длинных хвостов за любой
хоть немного съедобной добычей для духа и тела,
то как ящер лабаз обрастет, обреченный судьбой
на пожизненный хвост, полыхая дыханием прелым…
как и все мы любил побродить над холодной рекой,
(где казнили борцов, там бомжи распивают отраву),
к бездыханному лету прижавшись горячей щекой,
осторожно ступал в обожженную желтую траву…
и у этой травы ты учился молиться и жить,
припадать то к земле, то к любимой руке, то к распятью –
даже если шепталось: нам нечем с тобой дорожить
на асфальтовом поле, фортуна моя и проклятье…
– значит, будет тревожно тебе, будешь болен и слаб, –
отвечала судьба, – я тебе приготовила столько,
что асфальтовый мир превращается в оптовый склад
и растет среди стен озорная трава беспокойства…
ты не раз умирал на цветущем сиренью плацу,
на Сенатской, на Кронверке… и воскресал то и дело,
поднимался и жил там, где даже плевать не хотелось –
на асфальтовом поле, где равно и смерть не к лицу!
* * *
