* * *
...в начале седьмого, когда разносили графины
и гости шептались у окон, дверей и зеркал,
горели огни и настойчивый дух парафина,
смиряя с собою, к смирению сам привыкал...
нет! было иначе - когда-то, когда поневоле,
срывая с лица безупречную маску тоски,
склонялись друзья к исполнителю, как к изголовью,
и струны вздыхали от трепета нервной руки...
потом баритон, или нет, но спокойней и строже
бродил среди стен и развалин сердечных причуд -
казалось не будет на свете другого, дороже...
а дунул - и нет!
- Приручал и тебя приручу, -
вещал...
да упомнишь ли? Сколькие нам не вещали,
и руку держали, и смело глядели в глаза -
великий кудесник и дева, и цвета печали
актриса, готовая ноги Господни лизать...
Да сколько ж нас было? героев, безумцев, поэтов,
прошедших сквозь залы, каморки, сквозь радужный дым,
делясь второпях опаляющей рот сигаретой
и правом ласкать золотые как пламя лады...
Как пламя и воск, возгораясь, дают обещанье
светить даже если любимым глазам невтерпеж,
сжигать алтари, никогда не тревожить речами.
Вот так и жила золоченая ты молодежь!
Когда бы любой предавался похмелью и страху,
а Ирод плодил только жадных и злых иродят -
тогда для кого вожделенная звонкая плаха?
кому вы нужны и парадный, и смертный наряд?
В начале седьмого, когда собирались в гостиной -
я вспомнил оброненный в темной парадной платок
и преданный взгляд, и виденье грядущих бастилий,
и ветер свободы,
и первый стыдливый глоток...
* * *