Чирков трогает меня за рукав, я слегка склоняю голову и слышу, как он шепчет: "Ты думаешь, это настоящее?" - его голубой взгляд приклеился к люстре, золото и хрусталь. Хотя, конечно, бронза. Хотя...
"Конечно." - надо подыграть. Круглые глаза нубайса стекленеют, в них начинает раскручиваться Галактика. Я на всякий случай копирую выражение его фейса.
Клиент замечает наше состояние - сперва Чиркова, потом моё. Замечает лишнюю расстегнутую пуговку моей блузки, кружева под прозрачным батистом и нагло торчащие под кружевами соски. О Джеймс Бонд! От вас ничто не укроется. Он бросает беглый взгляд на мою причёску, чтобы убедиться - да, обычный конторский пучок, вне возраста и эпохи. Взгляд возвращается к месту остановки и продолжает свой путь ниже, туда, где блузка заканчивается и начинается безупречная линия трикотажной миниюбки. Ниже смотреть нет смысла, клиент сбился со своей скороговорки и начал мямлить:
— Собственно, я уже видел все документы... Собственно, мы уже всё обсудили... Одним словом, мы готовы подписать и, как уже говорилось, от лица города, от лица всех нас, жителей и... детишки вам благодарны и...
Хван сидит за столом, постукивая ручкой по папке с документами. Его, наконец, замечают, и суета переносится к папке. Клиент суетится, частит, повторяя сам себя... В этом слабость всех мелких жуликов: не способны держать паузу. Такому жулику кажется, будто, стоит ему прерваться, замолчать на секунду - как собеседник очнётся и сообразит, с кем имеет дело. Ну и, ещё они верят в гипнотизирующую силу своего голоса. Гипнотизирует он, в первую очередь, самого себя. Поэтому мы работаем только с жуликами.
Хван бросает взгляд на свой ролекс и его реденькие корейские бровки хмурятся. Ему не нравится пустая болтовня. Со стороны может показаться, что Хван босс, я его секретарша, а Чирков - телохранитель. На самом деле босс здесь я, а Хван - мой телохранитель. Чирков как нельзя лучше справляется с ролью украшения компании.
Клиент бросается к столу, склоняется над нашим корейцем и дышит ему в затылок, подписывая за ним страницы договора красивым росчерком своей новой фамилии "Росинский". Вымышленной фамилией он обезопасил себя и нас - мы не сможем найти Росинского, а он не сможет вернуть чемоданчик с деньгами, подаренный нам Росинским. За этот чемоданчик он рассчитывает получить вагон медикаментов. Но, во-первых, медикаменты стоят в пять раз дороже, и, во-вторых, мы к ним не имеем никакого отношения - только вот эти липовые накладные, платёжки-растаможки... аккуратная работа профессионала.
Я проверяю сканером купюры в чемоданчике, киваю:
— Всё в порядке.
Хван жмёт Росинскому руку:
— Приятно иметь с вами дело. Надеюсь, не в последний раз.
— И мне! Очень приятно! Буду ждать вашего возвращения из Марселя! — клиент срывается на фальцет, повизгивает от удовольствия.
Стража у роскошных дверей барского кабинета расступается, пропуская нас. Недельная аренда такого офиса стоит целое состояние. Впрочем, мы не считаем денег в чужих карманах - что нам до них? Мы проходим вторую стражу, у подножия лестницы - и, наконец, третью, отделяющую нас от свободы. Двери за нами закрываются и, под сверлящими взглядами горилл, Чирков распахивает перед Хваном дверцу серенького мерседеса. Я сажусь за руль. Трогаем.
Мы ныряем в переулки, включаем указатели поворота у светофоров - и не поворачиваем. Мы выезжаем на магистраль, ведущую из города на юг, на полном ходу слетаем с магистрали, выруливаем в боковую улочку, с неё - в тупичок. Выскакиваем из машины и, пробежав через проходной двор, идём через площадь к поджидающему нас форду. Чирков получает свои пятьсот баксов, скачет вприпрыжку, городит какую-то чепуху и смеётся над каждым своим словом. Я стаскиваю резинку с волос и каблукастые туфли с ног, заталкиваю этот хлам в мусорку возле остановки, хватаю подмышки маленького Хвана и начинаю кружить. Чемоданчик парит, облетая вокруг нас круги почёта. Летнее солнце скачет по крышам.
Хван зацепляет ботинком мою ногу, резко дёргает, и, извернувшись, толкает в грудь. Я падаю и вижу, как Чирок с ошалелым видом бросается ко мне - и отлетает от соприкосновения с громадой айсберга - автобусом - и я тоже лечу.
И я лежу, прижимаясь щекой к тёплому асфальту, и мне холодно. Я вижу чёрные башмаки Хвана, потом его лицо - он сидит на корточках. Лицо белое, как бумага, и взмахом корейской кисточки - чёрная тушь глаз. Они совсем близко, в зрачках ничего не вмещается, кроме меня.
— Я люблю тебя, Света! — шепчет Хван. Встаёт и уходит, покачивая чемоданчиком. И подбегающие люди не замечают его - только меня с Чирком.