Посвящение писательским организациям России
1
Весна сегодня мир обнимает,
поэтому скуку – брось.
Облако, словно пена пивная,
над городом поднялось.
Запахло подснежниками и бензином
вместо собак и щей.
Возле богатого магазина
бродит толпа плащей.
Земля покрывается зеленью броской,
а в небе,
с ревом тугим,
летят самолеты –
смотреть прическу
дальневосточной тайги.
2
Подъем. Смываем с лица зевоту.
Поет новый день
гимн,
значит, пора окунаться в работу –
в людей,
в суету,
в деньги.
В городе редки еще фуражки,
утренний воздух тих
и хрупок так,
что многоэтажки
вздрагивают от шагов моих.
- Ветер! Ветер! – о чем ты дуешь?
Пока еще не замлел,
скажи мне, пожалуйста,
что ты думаешь
о людях и о земле?
3
У ветра не выпросить слова,
строгим
он выглядит, как: «нельзя»!
Автомобили по гладкой дороге,
как туфли большие скользят.
Мне надо в Союз писателей быстро,
туда, где поэзия льет,
и где слова одевают в пушистое –
в тапочки и белье.
Там дышат вечностью, а не мигом,
и верят звездной судьбе,
считая,
что создают вместе с книгами
памятники себе.
Я тоже верю в нимбы и бюсты,
а в дом,
чтобы в душу – ток,
давно бы привел Луну вместо люстры,
да свет у Луны
не тот.
4
Одиннадцать.
Дом литераторов.
Пусто –
сколько глаза не морщь.
Пахнет поэзией,
как капустой
пахнет хороший борщ.
Странно, что пусто, когда так поздно
и к жизни растет интерес…
Поэты еще,
наверное,
звезды
отвинчивают от небес.
Но вот какой-то художник надуто
стукнулся телом в дверь,
на голове волоса –
как будто
сорняк на помойном ведре.
- Здорово, бродяга! Твое сегодня
реально –
кричи: ура!
Я тоже вынырнул
из преисподней
буквально позавчера.
Там скучно
встречаться со всеми теми,
в ком спирт качает права,
скучно,
когда очень долгое время
отсутствует голова…
5
Двенадцать.
Поэты текут, как реки.
Без рукописей в руках,
обычные –
теплые –
человеки
в штанах и простых пиджаках.
У каждого мысль в голове расстелила
полотен апофеоз,
где тучи
из синего пластилина
и табуны берез.
Один ввалился,
как лезвие
железный
и на коне,
наверно, себя не железного
он дома оставил –
жене.
Готовый кричать: да здравствует!
и отвечать за страну,
с утра
в директорский галстук
он головой нырнул.
А знаменит он в народе
тем,
что свой стих о реке,
по всем антологиям водит,
как мопса на поводке.
6
Над миром весенний праздник
синь свою распростер,
и теплотою дразнит
лица
солнца
костер.
Птицы летят на землю
прямо из синевы,
и валяются в зелени
новорожденной травы.
Ну, как тут поэт повинен
в том,
что в век ножевой
стихи его пахнут полынью,
березами и листвой.
Я тоже писал про сосны,
про тополя и цветы,
пока
на свидание
с Солнцем
не перешел на «ты».
Пока оно мне по секрету
не подсказало всерьез,
что жизнь возникает из света,
таких же, как Солнце,
звезд.
С тех пор,
не в силах измерить
просторов, где прячется дух,
в поэзии
ноту бессмертия
я подбираю на слух.
7
Поэты – народ упругий,
многие дружат с винцом,
и часто навстречу друг другу
взъерошенным
смотрят
лицом.
Другие стучат ногами,
когда поют петухи,
и разными пишут мозгами
пасквили и стихи.
Но, в общем, приносят пользу
и творчество их,
и вид,
жаль только –
мало используется
в поэзии динамит.
А надо б идеи-гвозди
в такой вколачивать ряд,
чтоб было видно,
как звезды
горячие
в строчках
дымят.
Чтоб рассыпались волны
громов,
искр
и огней
от книги,
как будто от молнии,
ударившей по стране.
8
Тринадцать часов.
В Союзе
движение слов и голов,
шевелится время
на пузе
литературных столов.
Бесшумные,
как сонеты,
но полные слез и грез,
штурмуют журнал поэты
на белых
конях
берез.
Торжественно, но не строго,
подняв секретности гриф,
приносят
досье
на Бога
в цветном переплете рифм.
И скромненько,
как придатком,
на строгий редакторский суд
планеты свои
редактору
в рукописях несут.
9
Я тоже принес планету,
заправленную в переплет,
где улицы белого цвета
дождливый
дворник
метет.
Планету,
с которой в пылу я,
не зная: люб ли, не люб,
ежестранично целую
могилу
вселенских
губ.
Редактор сидит на ватных
сидениях,
но зрачки
от взглядов неадекватных
за черные
прячет
очки.
Нужна ли ему
галантному
рукопись в тысячу слов,
с беременными галактиками
и ветром иных миров.
Рукопись,
где смертельна
поэзия и вольна,
где Солнечную систему
на шее
носит
она.
10
Шестнадцатый час
невнятно
усталость несет и грусть,
образовалась вмятина
в пространстве,
где я нахожусь.
Редактору и неплохо,
и чуждо творенье мое –
он сел на свою
эпоху
и не встает с неё.
Не знает редактор
медный,
что в нашем краю зимой
с площадок взлетают
кедры
и кружатся над землей.
Поверить редактору страшно,
что в нашем краю тишины
может время
уставшее
уснуть
за рулем
Луны.
Не бредит редактор высью,
и вот уж меня
меж дел
не слушает,
вижу – высунул
голову
в завтрашний день.
Адью! - приносите оды
поэты
погорячей…
Сегодня Кузбасс до одури
наелся
жарких
лучей.
А в доме писателей лето
прохладно,
уют и штиль,
и дремлет на старых газетах
литературная пыль.
11
Вы видели, как поэмы
спускаются
на тормозах,
когда у больших поэтов
выключен
свет
в глазах?
Когда вместо крыльев – лыжи
и палки –
видели вы?
А я каждый день вижу
поэзию
без головы.
Не слышу взрывного вздора,
не брежу стихами –
вслед…
Березы – конечно, здорово!
Но разве другого
нет?
Крамольное ли скажу я,
легальное ли,
как сквер:
стихи сегодня бомжуют
в Кемерово
и Москве.
Они,
к темноте прижавшись,
в пространства выходят
шелк,
когда города ложатся
в каменный
спать
мешок.
А после,
в поисках света,
сквозь страны и города,
по зарослям
Интернета
ломятся –
кто куда.
Наверное, что-то сломалось
в сознанье низов и верхов –
в официальных журналах
нет
золотых
стихов!
Как будто все исписались,
огонь превратился
в шлак.
Писатели-то остались,
а музыка вот
ушла.
12
У Бога полно сноровки:
в вакуум
по временам,
как семена морковки,
сажает он звезд
семена.
А ночью вчерашней,
видели,
от тишины разомлев,
Луну он из тюбика
выдавил,
желтого не пожалев.
Я думал:
поэтам сегодня
эта новь дорога,
прислушался, -
нет,
о погоде
беседуют
и о долгах.
Запахло водкой и хлебом.
Вечер прохладу привел.
Восток
голубое небо
сворачивает, как ковер.