Добру и злу внимая равнодушно,
то скромностью, то гордостью томим,
влачился путник вдоль долины душной,
и пыльный столб витийствовал над ним.
И на разделе вечера и ночи,
когда зазвездился унылый небосклон,
когда гиена дальняя хохочет,
как цель финальная для тех, кто осуждён,
когда вздыхают оползни по склонам,
перекрывая отступленья путь,
к расщелине, камнями потаённой,
приблизился он. Сел передохнуть
на хладный камень, что вблизи от входа
лежал. Был след несчётных ног
округ него впечатан вглубь породы,
и следа вдоль струился ручеёк.
Была прозрачна и прохладна влага,
слегка солоноватая на вкус.
Напился путник и наполнил флягу,
к журчащему склонившись ручейку.
И в этот миг заметил, в изумленьи,
как тянется из-за воды рука
кого-то, преклонившего колени,
пришедшего сюда издалека.
И этот кто-то не был отраженьем,
но жаждой был духовною томим.
Журчал ручей, густой укрытый тенью,
два странника склонились перед ним
в мирах похожих и разнообразных,
в глубинах непроглядной темноты,
преодолев пространства и соблазны,
в другом узнав знакомые черты.
Стучал бессонный камнепад, и ухал филин,
гиены хохотали вдалеке,
а двое до рассвета говорили
на медленно журчащем языке.
Когда же рыжее взошло светило,
продолжил каждый путь привычный свой,
и грань воды их снова разделила
небесною прозрачной синевой.
1/28-31/12