Попав в фокус ее глаз, мало кто мог после этого вообще что-либо определять (красоту ли, уродство).
Глаза необъезженной кобылицы – дикие, дерзкие, жгучие, неистовые. Мужчины, попав под их лучи, шарахались, затем все же исподтишка зыркали, резко отворачивались, встречаясь взглядами, не без основания боясь утерять собственное я.
То лукавые и лучистые, то нежные и глубокие, то яростные и страстные, то сверкающие (мечущие молнии) и гневные, они безнадежно затягивали в темно-зеленое болотное царство и не беспокоились о последствиях.
Не убереглись от них и наши герои.
Первый – Игорь, ее ровесник изысканный, интеллигентный, умница, эрудит, другой – Сережа, рослый безукоризненно сложенный юноша, этим собственно исчерпывались его характеристики, разве что можно добавить еще опыт и расчетливость.
Но не они ее выбрали – сама. Возможно, ей хватило бы и одного, да вот не хватило.
Ну что здесь странного? Странно было другое – им обоим она в равной степени и вполне искренне отвечала взаимностью.
Они дополняли друг друга, разделяя, распределив меж собой ее (тело и душу) в буквальном и переносном смысле.
С Игорем пела душа, когда тело страдало от неудовлетворенности, с Сережей ликовала плоть, душа же корчилась в муках.
Ну а разум не принимал ни того, ни другого.
С Сережей она познакомилась через Интернет. Он высмотрел ее в “контакте”, вступил в переписку, затем договорились о встрече.
Тогда она еще не знала, что их встреча была предопределена им заранее.
Юноша не был столь искушен, чтобы уберечься от ее глаз. Увидев, тотчас забыл обо всем, его постигла участь других.
Она же не сразу прониклась им, лишь отметила про себя его молодость, бесподобное тело и умение расположить к себе.
Но уже вскоре ощутила и поразилась невероятной сексуальной энергией, исходившей от него. Для ее темперамента, испытывающего хроническую сексуальную недостаточность, это было в самый раз!
Попыталась оправдаться перед осуждавшими ее подругам, а главное перед собой.
У нее не было намерения соблазнять юношу. С точностью до наоборот.
Как ему это удалось? Откуда в нем это?
Все, что происходило с ней, выходило далеко за рамки наличествующего опыта.
Душа?
Бедная! Она в ужасе покинула тело, лишь он коснулся ее.
Вакханалия – слабо сказано.
Начал с пальчиков на ногах. Целовал, облизывал каждый по очереди, когда же дошел до последнего, ноги хоть вяжи. Голова уплыла, а плоть как марионетка трепетом и содроганиями отвечала ему.
Руки юного Эрота, уступая губам, плели любовные кружева, медленно, но неумолимо эта чувственная парочка захватывала очередные рубежи, приближаясь…
Все, последний редут бесславно сдан ненадежными его защитниками – раскинутыми конечностями.
Не тут-то было! Брать рубеж, похоже, никто и не собирался!..
Томительное, изнуряющее, изматывающее состояние!..
Умение держать паузу, мало кому это дано, он же этим владел в совершенстве, чему мог позавидовать любой актер-профессионал…
Она же не в силах была терпеть это, намеренно и умело побуждаемое, напряглась до судорог, а уста, словно в бреду шелестели, умоляя: “Ну, же, не томи!”
Наконец, сокровенное касание, губами (лишь губами), но и этого достаточно (даже действенней), чтобы взорвать тишину долго копившимся, прорвавшимся на свободу выбросом страсти!..
Когда она это рассказывала, у подруг, внимавших ей, влажнело в паху – что же творилось тогда с ней?
Продолжила с нескрываемым злорадством, мол, захотели – получите!
Ее не существовало, исчезло все (пространство, время), лишь распростертая плоть и накатывающие волны блаженства…
Хватит, довольно, выгнулась дугой в невероятном прогибе, и тогда он привел последний свой аргумент, и был тот настолько убедительным, что предыдущее казалось легкой забавой…
Распятая как на кресте, она предстала мученицей, в которую, невзирая на ее мольбы о пощаде, вбивались клинья наслаждения, раздирая, распирая и без того растерзанную плоть…
И длилось это бесконечно, когда же стало ясно – смерть близка, и осипшая от криков глотка вымолила, наконец, жизнь, он милостиво принял безоговорочную капитуляцию, но и здесь остался непревзойденным – не оставил ласки и нежности, демонстрируя “высочайший класс”!
И тогда наступило завершающее ЭТО – самое удивительное, самое непостижимое, неописуемое, неповторимое состояние, что дано испытать женщине.
Слова: блаженство, нирвана, сладостное умирание – лишь слабая попытка выразить его…
Слушать ее невыносимо – спазмы в паху и желание тотчас же принять горизонтальное положение.
Продолжила…
Лишь смертельно утомленные жрицы любви смогли бы понять ее состояние – тело охвачено невыносимой усталостью, а в голове одна лишь мысль – спать, спать, спать!..
Но и во сне она тяжело вздыхала, вскрикивала, вздрагивала, всхлипывала, еще и еще раз переживая небывалое потрясение…
На следующее утро на работу еле приползла. К вечеру же уже изнемогала.
И получила, да еще так, что предыдущая ночь казалась легкой прогулкой в березовой роще!..
Утром разве что не вползла в ванную, зацепилась за брошенные на полу джинсы, повесила, из них выпал паспорт.
Какая женщина удержится от соблазна заглянуть?
И тут же села на пол пораженная.
Ее опытному и неутомимому любовнику не исполнилось и восемнадцати лет – он почти вдвое моложе ее и лишь на три года старше ее дочери.
Боже праведный, она растлевала малолетку! Не могла прийти в себя.
Но ведь выглядел он гораздо старше!
И не она его растлевала, он ее, и еще как!.. Как пережить это?
На работу не вышла, нет сил, пыталась как-то отвлечься от полученного шока, долго бездумно и бессмысленно шаталась по городу. Забрела в музей истории искусств.
И тут в зале античной скульптуры с ней случился эротический казус, а может, это было видение?
В центре зала – скульптурная группа “Три грации”, далее безрукая Венера и Аполлон (копии, естественно).
Обошла граций, увлеченных лесбийскими играми, подошла к Венере, долго искала и не находила у той особых преимуществ перед собой.
Затем приблизилась к Аполлону, с удовольствием обласкивая глазами его окаменевшую плоть. Не смогла не восхититься совершенством его тела, но не без удовлетворения отметила (про себя), что солнечный бог в чем-то даже уступал ее юному любовнику – торс менее накачан, ягодицы не столь выпуклы, ну, а в главном просто не выдерживал сравнения. К тому же в отличие от юноши холоден и бесстрастен.
Глянула в безжизненные его глаза, задумчиво провела взглядом и ладонью по груди, животу…
Какой ужас! Послышался легкий скрежет, и вытаращенным от изумления ее глазам предстала величественная картина возмужания античного бога!
Она хорошо знала гипнотическую силу своего взгляда, часто успешно использовала его магнетизм, чтобы воздействовать на мужскую стать (даже слабую), что не далее как вчера проверила на Сереже.
Обнаженный юноша, ничуть не стесняясь, стоял перед ней во всей красе, демонстрируя свою неотразимость.
Что ж посмотрим! Глаза в глаза – погрузила, попытался отвести взгляд, бесполезно, обездвижен, как кролик перед удавом. Стала медленно стекать глазами вдоль юного тела: плечи, грудь, живот…
Остановилась, включила внушение – ну же!
Необъяснимое таинство пробуждения!
Возбудилась и сама, торжествующей улыбкой ознаменовав очередную свою победу…
Но сейчас-то перед ней камень! Не иначе померещилось!
И немудрено, после всего, что с ней сталось.
Коснулась рукой – в ужасе отдернула. Что она натворила!
В таком состоянии скульптура вызывала совсем иные чувства, обретя и величественность, и потешность, и пикантность, и нелепость.
Неплохо бы остаться в таком виде и дальше – толпы посетительниц осаждали бы этот обычно пустующий зал.
Оглянулась вокруг – за ее спиной стоял случайный посетитель – единственный свидетель поразительной метаморфозы, сотворенной ею со златокудрым богом.
Это был высокий мужчина, с изумлением взиравший на происходящее.
– Вы не находите ничего странного? – обратилась к нему она.
Брызнул в нее синевой глаз, столь редких для почти черных волос, не понял вопроса, судорожно и безуспешно выкарабкиваясь из болота ее очей…
У нее смущенный вид, но больше напугана, и опасаясь, что будет задержана за порчу музейного экспоната, потянулась к выходу из зала.
Оглянулась на Венеру, почудилось, что богиня заговорщически и игриво подмигнула ей. Теперь понятно, отчего она без рук.
При выходе не удержалась, еще раз кинула взор на мраморное изваяние бога искусств.
Тот был повернут спиной к ней – не иначе смутился.
Надо же!..
Незнакомец последовал за ней – не удивилась, сегодня она ничему не удивлялась. Вышли из музея.
Назвался Игорем, он ей понравился, судя по всему, и она ему. Подходящий случай отбиться от Сережи…
И что дальше?
А дальше неделя стремительного сближения: театры, концерты, кафе, прогулки по ночному городу, и бесконечные разговоры, разговоры…
Сережа отошел на второй план, старалась забыть и внимала, поглощая новые впечатления…
Узнала о российских поэтах серебряного века, что оказывается Мане и Моне это разные художники, что обрушившийся на прилавки страны водопад женской прозы – это не только детективы Марининой, Устиновой, Донцовой и пр., но и Улицкая, и Токарева, и Петрушевская, что балеты Чайковского и сонаты Бетховена – это не снотворное…
И гляделась в темнеющее от нежности, отражавшие небо глаза, излучавшие тепло и свет, и млела от необыкновенно сладких, медовых поцелуев (ноги не держали), предвосхищавших продолжение сказки…
Вначале ее даже радовало, что он не торопился развенчать их платонические отношения.
Но через две недели плоть возмутилась!
И вот, наконец, романтический вечер при свечах…
За столом зашел разговор об античной культуре. Неслучайно, ее продолжал занимать вопрос – было ли что там в “греческом” зале, или это плод ее больного воображения?
Не понял ее намеков, лишь посетовал, что напрасно Венеру и Аполлона разместили рядом – это разные культуры.
И долго затем рассказывал об Аполлоне, сыне богини Латоны и Зевса, брате-близнеце Артемиды, который появился на свет на острове Делос, куда его мать попала случайно, гонимая ревнивой богиней Герой, а когда родился Аполлон, весь остров залили потоки солнечного света…
Перед ее глазами, как живой (из мрамора?) стоял этот солнечный бог, разбуженный ею, во всей мужской красе.
Отчего Игорь так нерешителен с нею? Устроилась к нему на колени, прижала его голову к груди.
Окаменел. Что-то здесь не так, может дело в ней?
Стала заводиться, что происходит со всякой женщиной в ответ на холодность мужчины.
“Потанцуем?”
Прижалась (плотнее некуда!), но никак не ощущала реакции на свое расшалившееся тело.
Остановить ее уже было невозможно.
Принялась освобождать его от одежд, а он стоял, как столб – в глазах мольба (и надежда?).
Кто ж из нас девушка?!!
И тогда она применила свой всегда безотказно действующий прием.
Долго гипнотизировала взглядом (глаза в глаза), зацепилась, опуская затем взгляд, ниже, ниже…
Напряглась.
Ну же! Обычно реакция не заставляла себя ждать.
С Игорем не сработало! Впервые!
Опустилась на колени – уж здесь-то ей не было равных!
Увы, фиаско!
Опрокинула на постель. Ее действия обрели нервозность и нетерпение.
Безнадежно! Исчерпан весь арсенал известных ей средств!
Оживление не происходило, разве что осталось использовать электрошок, как при клинической смерти.
Ни в пример ему в музее каменный юноша проявил большую восприимчивость. Не оттого ли у Игоря был тогда такой странный взгляд, и не потому ли согласился на близость – на что-то еще надеялся, рассчитывал, ожидал чуда, мол, если справилась с камнем, с живым-то мужчиной и подавно?
Спросила об этом.
Лицо мужчины исказила гримаса боли.
Неожиданно потянулся к ней.
Господи, зачем!
Откинулась на спину, испытывая лишь чувство глубокого сострадания и разочарования.
Но как ласковы руки, нежны губы, искусен язык! И ничуть уже не жалела, и наслаждалась, и блаженствовала, и плыла в нирване…
Изыск, трепетность, чувственность, мучительная сладость, – такого она еще не знала (не доводилось испытать).
Очевидно, лишь мужчина, обездоленный природой, мог так тонко чувствовать, сопереживать, одаривать.
И не было ему в этом равных! И был счастлив он ее содроганиями и выгибом дугой тела, и стонами, и бессвязной речью, и блаженной улыбкой, и благодарным взглядом…
Она вступила в новую полосу своей жизни.
Полюбила двоих мужчин. Абсолютно разных, но отказаться ни от одного из них не могла.
Так они и жили, и продолжалось это долго…
После той ночи Игорь раскрылся, скрывать стало нечего.
С ним ощущалась полная гармония – комфортность, легкость, праздничность.
Богат, бескорыстен, щедр, россыпь комплиментов, экспромты, остроумие. Она получала от него все, что ни желала (хоть уикенд на Багамах), да и весь набор ощущений, что необходим женщине: и защиту, и любовь, и наслаждения, и восторги.
Что еще надо!? Душа довольна, тело удовлетворено.
Ну, почти...
Но стоило позвонить Сереже – голова качала “нет”, а уста выдыхали “да”.
И вновь это дикое состояние – помутнение рассудка, неистовость, исступление.
И как алкоголик упадала в любовный запой, не в состоянии выйти из него, остановиться…
Работать не могла, ее фирма терпела убытки, несла потери, теряла клиентов…
Тощая как выдра, измученная любовной бессонницей, шатаясь от слабости и усталости, она лишь через неделю, наконец, возвращалась в себя, вырвавшись из этого любовного состязания (истязания?), была способна хоть что-то соображать, увы, до следующего запоя, до любовной ломки…
Игорь не понимал происходящего, она и не в силах была объяснить что-либо, да и не желала. Он подозревал истинную причину, но не смел предъявить претензии, сознавая свою ущербность…
Сережа также подозревал о существовании другого мужчины, а однажды и удостоверился в этом, увидев ее в ресторане с Игорем, где обихаживал очередную свою клиентку (тогда, правда, она еще не знала об этом), оставшись сам незамеченным.
Он оказался менее сговорчивым и поторопился избавиться от соперника, сделав это самым подлым способом.
Выведал на ее компьютере электронный адрес Игоря. Записал на видео их любовный шабаш и отослал ему.
Такого Игорь уже не выдержал – телефон его перестал отвечать, сам не звонил…
Она с болью и недоумением восприняла это, истинную же причину разрыва узнала много позже.
Пришлось довольствоваться тем, что осталось.
По поводу Сережи она не питала особых иллюзий, и хоть был он совсем еще мальчишкой, внушал все же доверие, производил впечатление.
Но то, что узнала о нем из Интернета, повергло ее в шок.
Оказалось, что производить впечатление было его работой, и доводить до эротического безумия, и многочасовая любовь – также его работа, притом хорошо оплачиваемая.
Более того, он предлагал сексуальные услуги не только женщинам!
Под чужим именем договорилась о встрече. Увидев ее, ничуть не смутился:
– Да, это мой заработок, но денег же с тебя не беру. Ты ведь знаешь, я тебя люблю! И можешь не беспокоиться, предохраняюсь.
Словно так и должно быть.
Господи, до чего докатилась!
Теперь догадалась, что и сама должна была стать одной из его клиенток.
Следовало немедленно разорвать отношения. Но отказаться от него сразу не получилось, плоть отчаянно возражала, но были и иные причины…
Как-то в метро они встретились с его мамой.
Это была еще молодая женщина немногим старше ее, наверное, и привлекательная, если бы ни болезненная бледность на ее лице.
Не так смутило, что он неуклюже отмахнулся от нее, сделав вид, что они незнакомы, а как разговаривал с матерью!
Сколько в нем было раздражения, пренебрежения, неприкрытого хамства, злости.
Когда мать вышла, высказала ему все, получив в ответ:
– Достала, не выношу, когда лезут в мои дела!
– Но ведь это твоя мама!
– Ну и что? А что у меня нет отца, ты знаешь? Что она его выгнала?
– Почему?
– Он пил.
– Я бы и сама выгнала, да собственно и сделала это со своим мужем.
– Потому ты и мать одиночка.
– А вот это не твое дело! Не тебе меня судить!..
Вышли из метро.
– Твоя мама болеет? – спросила примирительно.
– Да!
И тут пораженная узнала, что его мать неизлечимо больна, и жить ей осталось недолго.
– И ты еще смеешь при этом так относиться к ней?
Какой же он, Господи!
Ее всю трясло, в негодовании развернулась, пошла прочь.
Сережа, как ребенок следовал за ней, удерживая за руку, в глазах слезы:
– Не бросай меня сейчас, мне так плохо!
Не смогла оставить, дура, прониклась его бедой.
Доставала лекарства, вместе ездили в больницу.
Дошло до того, что сама (без Сережи) дежурила у постели больной, пока тот “работал”.
И мыла ее (Сережа брезговал), и выносила за ней, и кормила из ложечки, и успокаивала, и обещала присмотреть за сыном.
И смерть несчастной приняла сама, и закрыла глаза, умоляющие за сына.
Как тяжела эта ноша – встречать смерть, пусть и чужую!
Похороны полностью легли на ее плечи, юноша был в невменяемом, размазанном состоянии.
После смерти его матери разорвать с ним стало невозможным, пришлось играть роль и матери, и няньки, и любовницы…
Она отпугивала решительность, откладывая окончательный разрыв, помнила обещания, да и плоть сопротивлялась.
А потом Сережа сам заболел – перенасыщенное анаболиками тело, которыми он пользовался для увеличения объема мышц (формирования тела), стало давать сбои.
Бросить его в таком состоянии была не вправе.
Затем тяжело заболела дочь.
Надо отдать Сереже должное, он помогал ей и с утра до ночи ухаживал за больной, пока мать пропадала на работе…
Дочка излечилась.
Шло время…
Приближался двадцатый день рождения Сережи.
Она уже привыкла к несуразности сложившихся отношений в их странной семье – мать, дочка, любовник, чем не любовный треугольник, в том смысле, что любила обоих, да и плоть праздновала полную победу (не душа).
И тут она узнала, как сполна отплатил он ей за заботу и внимание, за все хорошее!
Да, за нанесенное добро следует платить и дорого!
Пришла однажды пораньше с работы и застала дикую картину – Сережа развлекался в постели с ее шестнадцатилетней дочерью.
И, похоже, ничуть не смутился. Она же, не помня себя, схватила что-то тяжелое и опомнилась лишь, когда внизу на лестничной клетке за ним захлопнулась дверь.
Больше его никогда не видела и не слышала…
Дочка впала в истерику, она очень любила Сережу, и не мудрено – это был первый в ее жизни мужчина, да еще какой!
Оказывается тогда во время ее болезни, Сережа освятил излечение девочки потерей ее девственности (вылечил и от нее).
Каков наглец! Обихаживал и мать, и дочку, а самое главное не находил в этом ничего зазорного, и собирался продолжать это сколь угодно долго…
…Настали тяжкие времена.
Между матерью и дочкой выросла стена.
Девочка видела в матери лишь соперницу, и не желала ничего понимать.
Мать была мудрей, хоть в глубине души и она испытывала ревность, но более всего неудовлетворенность плоти.
Слава богу, Сережа оставил их в покое – не стал испытывать судьбу, не столько боялся за собственную жизнь, сколько за “рабочий инструмент”, которого она пообещала лишить (а с ним и основного его заработка), если он хоть раз еще появится…
А по ночам в своих снах продолжала предаваться безумствам с ненавистным ей юношей – ведь снами нам не дано управлять!..
…Прошел год.
Дочка успокоилась.
Сама она лелеяла одиночество.
Все бы и ничего, да привыкшая к любви плоть страдала, мучилась, провоцируя случайные связи, при которых ни тело, ни душа не находили ни утешения, ни покоя…
Она нередко вспоминала те времена, когда любила двоих мужчин, и надеялась все же изыскать такого, в ком удачно сочетались бы щедрость, интеллигентность, порядочность, изысканность и тонкость одного и неиссякаемая любвеобильность другого.
Да вот существуют ли такие?..