Помнишь, горький январь оседал в бокалах, взвесью из правд и неправд, и пустых историй? Новый год крутили по всем каналам, и плевать, что что-то у нас сломалось,
что замерзло наше общее море.
Я наверно, тогда бы и побежала, если б это того, непременно, стоило.
Мне смешно…насколько январь был горек…Мне до слез смешно вспоминать об этом,
Не болит, а так…лишь частенько ноет, Как, к примеру, тоска у порога воет. Как гудят, к примеру, рамы в окне от ветра.
Это внешне каждый из нас спокоен. Только внешне. Внутри – все черно от пепла.
Я ведь помню (как же тут все забыть то), как текли по венам дожди и цветные весны. Мы писали друг друга не врозь, а слитно, А теперь и рада бы я доплыть, но – слишком поздно, ну как же теперь нам поздно!
…Неживой водой бы залить обиды. А потом – живой. Если бы не замерзла -
Как и море, одно на двоих, с причалом. Где волна на волну накатывалась с азартом. Как кружились в небе над нами чайки, Облака сбивались в смешные, густые стайки на ладонях вихрастого, озорного марта.
Нас настолько было друг другу мало, Что навряд ли хватило б уже когда-то.
А теперь – январь…Он седой от снега, От тоски, что прячется между строчек, Мне бы лета, всего лишь кусочек лета, Им разбавить хоть чуточку многоточий. Возвращение – это ведь не примета, Возращение – это когда все прочно.
Я не плачу, слезятся глаза от ветра. Просто вспомнила нас…как бы - между прочим…