Еду в Россию.
В страну, где живу, возвращаюсь из Западной я Европы.
Из западной и отпадной.
Как будто спускаюсь по лесенке.
Спускаюсь под руку с женой.
И мы на последней ступеньке - шоп-город для питерцев, Хельсинки.
К слову, я и жена - в душе гопота
(пусть и в хрупких скорлупках поэтов).
Но когда нас встречает упругая тётка в кепке и шортах
И без всякого "здравствуйте" вопрошает: "С аэропортá?",
Даже нашей стальной ячейке становится тяжело.
Еду в Россию.
Мысленно балансирую
Между дикой страной, где был,
И дивной страною нашей.
Или дивной страной, где был,
И дикой страною нашей.
Отовсюду выбрасывается русская речь.
Раздаются идиомы "великого могучего".
Четвёртая попытка из "сесть" в "лечь".
Пассажирке слева болтать не наскучило:
"Стёрла ноги по самое не хочу..."
А сама их в проход тянет: на, смотри!
"Да всё как обычно... Пошлялась по секондам... ага... две футболки...
познакомилась с финном..."
Видать, у того их три.
Летят километры. Я остаюсь недвижим, раздражён, нем.
На остановке расплавил огнём единственную зажигалку.
Всю дорогу гляжу на жену с просительным выражением.
Последний час, и прыг в родную питерскую коммуналку.
С возвращением.
***
Я иду по проспекту.
Занят своей войной.
Меня обгоняет некто.
День стоит выходной.
С неба снежок посыпал.
Present ли это Simple?..
Когда иду,
Особенно когда вокруг ни души,
То буквально горю
В стихотворном бреду.
И нечем себя тушить.
Преодолев все мыслимые редуты,
Никем и ни в чём не уличённый,
Заныриваю в магазин "Продукты",
Прошу: "Дайте, пожалуйста, Крикет!"
В это время поэт во мне заходится в крике.
Ему померещилась драгоценная рифма.
Пытаюсь его усыпить и слышу: "А вам какой?"
Мне всё равно. Машý безразлично рукой.
На выходе обнаруживаю зажатый в ладони - чёрный.
Ловлю маршрутку.
Словно кошку, сдёргиваю её со ствола проспекта.
В поисках кошелька обшариваю рюкзак и куртку.
В холодном салоне скалится разноликая секта.
Традиционно пёстрый этно-набор
Из дюжины пассажиров в час пик.
Будь я русским, стало бы мне неловко.
Передайте, пожалуйста, за одного.
Извините... Ммм... Do you speak?
Наш СССР разваливается на остановках.
И снова - я иду по проспектам.
(Тонной стихов воспетым.)
Проспекты гудят на моё озирание.
Фабула суток выстраивается сама.
На питерских улицах грусть поселилась заранее.
Грущу и я. Знаю, что скоро зима.
***
Иду-еду.
Облокачиваясь о стены.
Зарываясь в чужую беседу,
Как в ворох свалявшегося белья.
Мои попутчики мусолят темы,
Касаться которых не стал бы я.
Иду-еду.
По КАДу, с кладбища.
(Эй, водитель, прошу, ускорь!)
В совсем не траурном "ЛИАЗе",
В котором ладно бы еще
Одно играло радио...
Так нет же!
Человечество, умерив скорбь,
Прогнозами погоды на текущий уик-энд заладило.
А я и без того промёрз.
Пока семейным полукругом наведывались к деду.
(Стоял, выкуривал безвкусные сигареты наполовину.
Пытался нащупать в разряженном воздухе праздник.
Смотрел на долгую, крестами урожайную, равнину.
Клял зажигалку за то, что опять меня дразнит.)
Иду-еду.
Напрягаю не столько ноги, сколько - мозг.
