На куски душа!
Страшно знать и видеть больно,
Грань добра и зла!.."(с)
АрктидА "Грань добра и зла"
Удар был резким и стремительным. Таким, каким и должен быть первый и последний удар из темноты. Неожиданным, молниеносным и от того смертельным. Узорная рукоять ножа легла мне в ладонь достаточно удобно, так, что бы пальцы, упирающиеся в шероховатую поверхность не могли соскользнуть назад. Лезвие, холодное и бритвенно острое я чувствовал, всем своим существом, словно нож был продолжением моей руки, а удар казался всего лишь резким выпадом вперед, столь же простым, как шаг в сторону.
Я ощутил, как кинжал преодолел несколько сантиметров расстояния, отделяющие меня от ничего не подозревающей жертвы, и столь же ясно ощутил, как лезвие, вошло в тело... стремительно и глубоко - до самого эфеса, словно прорезая пустоту. Но пустоту живую.
Я не опустил рукояти, продолжая смертоносный замах, и уже зная, что мой противник мертв, давил глубже... давил сильнее, чувствуя то, как прозрачное лезвие проходит меж ребер жертвы, выйдя наружу где-то из груди рубиновым жалом.
Тело обреченного судорожно дрогнуло, словно кто-то толкнул его, и в следующее мгновение обмякло в моих руках, став всего лишь безжизненным манекеном, безразличной ко всему куклой, бездушной оберткой, память которой едва ли сохранила резкую боль, сменившуюся пронзительным холодом на момент короткой, но слабой борьбы, а так же страх и изумление... Хотя нет... я знал, что страх сохранился. Как и вид абсолютной темноты. Слепящего глаза мрака, которым была наполнена лестничная клетка. Едва ли, обреченный мог что-либо разглядеть здесь, да и омертвевшее тело в моих руках говорило о том же. Я сам, находясь в этой тьме более часа едва лишь различал смазанные силуэты и смутные образы, словно вырывая тусклым светом фонаря частички рассыпной мозаики.
Человек мертв. Я знал это так, же ясно, как был уверен в его невиновности. Так же, как знал о том, что не его телу было суждено сейчас лежать здесь. Так же, как знал, что эта смерть была необходима.
Я вытянул лезвие из раны, ощущая, как ладонь моя облилась чем-то липким и горячим. Казалось можно было увидеть и легкий пар в этом пронзительном холоде январской ночи, но мои обостренные в темноте чувства уловили острый, словно бритва и дурманящий запах крови.
Я не опустил ножа, сжав рукоять сильнее и ударил вновь. Так же резко, но не так глубоко, ибо знал, что работа сделана. Сделана на сегодня, а последнее было только мерой безопасности. Пусть глупой - от мертвых больше пользы, чем от живых. Они хотя бы молчат.
Я ударил вновь и вновь. Два или три раза, сколько требовало, чтобы порвать эту тонкую жизнь раз и навсегда. Каждый удар отдавался в моем теле почти физически болью и судорогой, но рука не дрожала. Я встряхнул головой, отгоняя легкую пелену забытья из глаз, чувствуя, как одежда убитого отяжелела, касаясь лезвия вновь. Белая одежда. Я был уверен, что она была белой, или светлой... голубой, бежевой... неважно. На ней была видна кровь. Я знал это, хотя стоял в абсолютной темноте и видел, а вернее различал жертву впервые.
Плевать. Уже неважно. Теперь ему точно не придется об этом заботиться.
Я прижал тело убитого к себе на сколько это позволяло, чтобы не испачкаться самому, стараясь оттащить его как можно глубже в угол, где темнота была достаточно глубокой, чтобы скрыть от любопытных глаз ненужное даже при включенном бы свете. Тусклая лампочка, ввинченная в облезший патрон на одиноком проводке не изменила бы ситуации, кроме того, уж где-где, а на лестничных клетках вечно освещение не работает, так, что я мог и не беспокоится.
Сделав шаг в сторону, я прислонил убитого к стене, по прежнему сжимая нож в ладони и в абсолютной тишине было слышно, как с холодного и казалось, непорочного лезвия капают редкие капли на замусоренный пол.
И это не страшного. Едва ли кто-то будет различать их в полумраке.
Но тут царила кромешная тьма. Я не различал лица жертвы- сейчас оно мне казалось всего лишь светлым размытым пятном, но почему-то знал и выражение, застывшее в глазах. Может быть и от того, что видел такое много раз до этого? Зрачки расширены. Выражение изумления и пронзительного страха.
И это не важно. Перед смертью все равны. И для всех она одинаково неожиданна.
Даже для обреченного на казнь, время ожидания проходит уж слишком стремительно, даже для неизлечимо больного, старуха с косой всегда не вовремя. Что уж тут можно сказать о тех, кто пал от этого ножа?
Я склонился над мертвым, старательно вытерев кровь с лезвия о верхнюю одежду, стараясь сам не испачкать рук, после чего тщательно прошелся по ножу носовым платком, найденным мною в одном из карманов несчастного. Вот и все. Пожалуй хватит пока.
Убийство было идеальным - бесшумным и стремительным. Звенящая темнота служила тому неопровержимым фактом, а труп у моих ног, был последним доказательством. В темноте нас различало не многое: я слушал тишину принадлежащую миру живых - он тишину абсолютную, вот и все. Смерть равняет всех под одно, и можно не искать лишних различий.
Кровь на моих руках была еще теплой, но я быстро избавился от нее при помощи все того же носового платка. Все равно в темноте немногие лишь различают цвета.
Я глубоко вздохнул, отступив шаг назад от трупа, убеждаясь в правильности действий, после чего медленно начал спускаться вниз, устало опираясь ладонью о перила. Отсчитав несколько ступеней, я извлек из кармана смятую пачку сигарет и выбрав одну из них с наслаждением закурил. Пламя спички не дрожало в моих сухих ладонях. Да ничего и небыло в этом удивительного. Красный отсвет огня падал на и без того кровавую сцену.
Но на сегодня крови хватит. И крови убитых мною, и крови моей. Слишком много и без того ее было за этот короткий срок.
Преступник, убийца, маньяк... Нет... Я не был ими, но был ими всеми! Не по своей воле и не по своему желанию... а по воле того, кто властвовал моей жизнью. Убийца по воле Бога... Светлого... непорочного... чистого... какая гадость вся эта ложь!
Все началось шесть месяцев назад, когда впервые смерть встретила меня. Совсем не такая, как любят ее описывать в красивых сказках и романтических фильмах. Совсем не такая, как казалась мне до этого... Совсем не избавляющая от мирских сует, совсем не манящая покоем и тишиной... а смерть грязная... циничная... омерзительная... Смерть не может быть красива.
Смерть не в облике черного ангела, не старухи с косой, не юной прекрасной девы в балахоне... а в облике несущейся на меня машины. Железного обезумевшего зверя... металлического чудовища, отбросившая меня прочь под колеса так же просто, как ветер засохший листок. Удар пришелся мне в грудь, после чего машина впечатала в асфальт и отшвырнула прочь. Шок. Мгновенный страх. Бессилие. Был ужас. Но не было боли. Была темнота. Липкая, и пронзительная.
Боль, как и сознание вошли в меня одновременно, словно два лезвия, а скорее два потока - огненный и ледяной. Смешались с моей кровью, понеслись по венам и сосудам в глубь организма, наполняя и разрывая их на части. Сердце судорожно билось, а дикий, безудержный кашель в карете скорой помощи наполнял мое горло и рот густой, вязкой кровью.
Пять минут клинической смерти. Абсолютная пустота. Короткая глава моей жизни, так изменившая весь сюжет. Глава не заполненная, ибо сам я не знал, что произошло за эту быстротечную вечность. Хотя... какой был смысл это знать.
Наверное никакого. Хватило и того, что было после. После пробуждения. Хватило с лихвой.
Врачи... шприцы... снотворное... болеутоляющее... капельницы... трубки... пластик... стекло... металл... белый цвет... едкий запах лекарств... привкус боли. Обычная схема. Все, как всегда. Печальные лица докторов и официальных лиц, с плохо наигранным сочувствием. Пустые визиты сотрудников силовых и правоохранительных структур. Пустые разговоры. Пустые слова. Пустые минуты, на которые я мог лишь устало закрывать в знак согласия глаза... Речь вернулась ко мне спустя несколько дней, а вот тело по-прежнему отказывалось повиноваться. Боль... боль была. Но за это время я так к ней привык, что избавиться от нее стало мне чем-то маловажным и я вяло реагировал на слова мед.персонала, о том, что "еще немного и мне станет лучше".
"Лучше..." Едва ли... Авария, в которой я побывал была ужасной. Вместе со мной в больнице оказалось еще трое, попавшие под колеса все того же железного чудовища, но выжить удалось лишь мне. Мало кого волновало, что у погибших остались семья, маленькие дети, быть может отвергнутая любовь, быть может незаконченное сочинение, быть может желание жить дальше... Все, на что были способны люди вокруг меня - строить печальные гримасы, качать головой, да тяжело вздыхать. На этом заканчивалось их сочувствие, пока остальных по частям складывали в мешки и зарывали в кладбищенскую землю... Впрочем, все, как всегда.
Водитель так же пострадал. Найденные в его крови следы наркотиков и немалой дозы алкоголя говорили красноречивее любых слов, но обширные связи, да круглая сумма в суде, а быть может, пухлый конверт, перекочевавший в карман какого-либо начальника, освободили его от любой ответственности. Мне не пришлось удивляться этому.
Я вышел из больницы через два месяца. Вышел сам. Боль отдавалась во всем моем теле непереносимой тяжестью, плечи ссутулились, как под непосильным бременем, дыхание сопровождалось разрывающим легкие кашлем... Впрочем заново обретенная свобода заглушала сомнения и неуверенность ощущением абсолютного покоя и легкой эйфории. Конечно память сохранила страдания, но к счастью и они меркли с каждым днем. Разум старается оградить нас от чувства боли и тело скоро забывает о том, как болело и на сколько сильно. Совсем другое моменты счастья: первая улыбка младенца, первый восторг, первый вкус поцелуя... Привык. Можно привыкнуть ко всему... к боли, страху, холоду... но только не к полному бессилию. И не к тому, что ждало меня впереди.
Меня начали преследовать сны... тяжелые сны... не кошмары, но полные смертей и страданий видения, где я просто наблюдал в стороне, за гибелью других... Я видел ужасающие катастрофы, свирепые убийства, жестокие и кровавые сцены мести, столь же ясно, словно находился непосредственно рядом. В этих снах ничего не стоило различать места преступлений - тысячи раз я бывал там за всю свою жизнь, но особенно ясными оставались отпечатки лиц, застывающих в моей памяти. Лица жертв и образы убийц - порою невольных, порою одержимых, порою коварных и бесконечно жестоких. Один из снов, пронзительный и острый... рвал на части, возвращаясь вновь и вновь... Хотя... сейчас не об этом.
Сны приходили ежедневно, с завидной частотой, становясь все более реалистичными и яркими, словно перетекая из иллюзий в обыденную жизнь. Я не боялся, но чужие страдания становились моими, а побороть их у меня не хватало сил. Я перестал спать, стал сторониться людей, бессильно забиваясь в угол своей комнаты, когда казалось ужас приходил с вечерними тенями, втекал через окна вместе с последними лучами заката, поднимался холодным сумраком из щелей и углов. Кофе, сигареты, таблетки - все, что угодно, чтобы не спать. Я думал, что стоит отказаться от сновидений всего на несколько дней и все встанет на свои места, но тогда сон охватывал меня даже днем, вставая перед глазами нерушимой картиной.
Сумасшествие, безотчетный страх, отчаяние, бессилие... Тогда я не знал, что мне был дано проклятие пророка...
Сон, мучивший в течение нескольких бесконечных ночей, неожиданно реализовался передо мной впервые прямо на улице: снова авария. Гигантский грузовик на полной скорости, впечатавшийся в витрину магазина. Кровь и огонь. Девять пострадавших и из них девять умерших. Я знал, что будет именно так. Я это видел.
Водитель грузовика не справился с управлением: машину занесло и не сумев затормозить автомобиль вылетел на обочину оставляя за собой страшный шлейф. Водитель погиб, так и не осознав, что произошло.
Он был трезв. Он не был одурманен, как эксперты выяснили позднее, но смерть не различала этого.
Вокруг места трагедии тут же собралась толпа зевак: слышался шепот, приглушенные голоса, вздохи и всхлипы. Я медленно пробирался сквозь ряды серых спин, прислушиваясь к каждому небрежно уроненному слову.
-Лучше бы он сдох сегодня утром, этот урод за рулем, - веско молвил кто-то - Стольких бы жертв удалось избежать. А что теперь? Девять трупов вместо одного. Где черт побери, справедливость?
Эти слова обожгли меня как огнем. В этих словах звучала нерушимая и холодная истина - пронзительная и страшная, как грань лезвия. Холодный рассудок проснулся во мне, как будто снежная лавина, породив одну единственную мысль: "А, что если все не с проста? Что если, это проклятие дано мне, чтобы ..." Я отогнал безумие прочь, ускорив шаги рьяно пробираясь через толпу прочь. Прочь от места преступления. Прочь. В дом. В свою квартиру, туда, где был только я... только я и мой страх. Как же без него.
Грань добра и зла... Какое зыбкое и глупое понятие. Плохо и хорошо. Свет и тьма. Сколько имен придумали люди, чтобы оправдать свои грязные поступки? В чем тогда отличие? Кто может ответить мне? Никто... потому, что нет ни того, ни другого. Разве этому нужны доказательства? Сколько жизней было брошено на алтарь добра, во время великих войн, во время сражений, во время схваток и битв? Сотни, а то и тысячи. "Жгите их всех! Бог своих узнает!"(с) И солдаты шли прямо на смерть, калеча и убивая под флагом вселенского непогрешимого добра! Сколько зла, было совершено под маской блага? Сколько жизней было отдано за то, что бы тирания сменилась словом монархия, когда одно зло всего лишь заменялось другим? Кто отделил добро и зло, свет и тьму, сравняв мотивы и той, и другой стороны одним целым? Единое отличие добра от зла, это то, что зло есть сейчас, а добро всего лишь недостижимый идеал, к которому стоит идти по трупам, набожно читая молитвы... Когда добро не может побороть рожденное им зло, то нужно другое зло, которое сделает это за него. А что на счет справедливости... это еще проще. Справедливость, добро, благо, достигается местью гораздо чаще, чем праведным словом и разговором по душам. А значит, что всякий из нас творит зло, для восстановления добра, верно?
В эту же ночь я стал палачом. Дар был дан мне не с проста, и даром пророчества чужих смертей меня наделил никто иной, как Святой Создатель... Тем самым развязав руки, позволяя делать то, что не могло делать добро, опасаясь запачкать свои рясы. Именно это сделало меня убийцей. Жизнь одного, взамен жизни многих. Это было более, чем справедливо.
Я научился контролировать свои сны, концентрируя видения именно на тех людях, чья жизнь совсем скоро переплеталась с чужой смертью. Я не знал их мотивов, не знал их мыслей и чувств, но они меня не интересовали. Я должен был убивать быстрее, чем убьют они. Проклятие я обратил в своего рода дар, который мне позволял видеть деяния многих людей и прослеживать их последствия, а так же быть готовым к этому.
Подобное было неизбежным, ибо только тогда сны на время оставляли меня и я мог забыться коротким сном, выпадая из опостылевшей реальности. О моем даре не знал никто. Ни родные, ни близкие, ни моя любимая девушка, близость которой помогла мне подняться на ноги после той аварии и ради которой хотелось жить. Я не таился, но и не рассказывал. Бессмысленно. Никто бы не поверил в этот невероятный бред. Одна надежда, что вы поймете, о большем я и не прошу.
Первой моей жертвой стал тот, кто сделал меня тем, кто я есть. Я выследил водителя той самой машины, которая сбила меня и настиг его в темном переулке ноябрьской ночью. Меня не посещали видения с его участием, он не был опасен наверное, но на его грязной совести были жизни трех человек, и моя смерть.
Справедливость.
У меня еще небыло никакого оружия, и я убил его голыми руками, утянув в темноту, падающую от деревьев. Я до сих пор не знаю, как это произошло, но помню, что в тот момент, когда я разжал ладони, сомкнутые на горле врага, к моим ногам упало безжизненное тело. Я не почувствовал угрызений совести, разве, что что-то умерло внутри меня в этот момент вместе с ним. Небыло страха или мучений - а скорее чувство глубокого удовлетворения. Я сделал то, что был должен сделать еще раньше.
И я знал, что это так.
Видения участились... я понимал, что тону в них все больше и больше, но пророчества никогда не ошибались, приходя ко мне, как лунной ночью, так и ясным днем.
Вторым стал местный ублюдок, через несколько часов, убивший бы двух женщин в подъезде заброшенного дома. Убивать его было еще проще. Оббитая железом дверь была для этого идеальным оружием, а отдаленность от жилых районов и автострад, помогла заглушить крики и стоны умирающего маньяка.
Что было потом, мне трудно сказать... Все тонуло в пелене чужих смертей, которые творил я, и творили люди в моих снах. Свет, или тьма берегли меня, и никому в голову не приходило связать жестокие убийства со мной, а значит я поступал правильно... хотя понимал, что о правоте не может идти и речи.
Собственно я стал пленником своих собственных иллюзий, становящихся моей реальностью.
Сны приходили все реже... все более туманные и размытые. Не вселял ясности и охотничий нож с резной рукоятью. Я постепенно терял сам себя, убеждая что в основе моих злодеяний лежит только добро, но едва ли и сам верил в это.
Я не знал кем были мои жертвы, и что толкало их на это. Я видел всех их впервые в жизни. Я знал, что большинство из них, ни в ничем не виноваты, но справедливость, которой я теперь мог наречь себя заглушала все мысли и здравый смысл...
И все же...
С каждым убийством, что-то внутри умирало. Наверное вера в это самое добро, а от того, угасали и силы к жизни. Я истончался, как масло, размазанное по слишком большому куску. Сны уходили. Сны исчезали. Сны темнели вместе со мной.
Я медленно докурил на пороге дома, где всего лишь несколько минут назад совершил справедливость. Кто был этот самый убитый? Хороший вопрос... но только без ответа для меня. Он был опасен и убил бы много больше, вернувшись в свой дом и включив газ, а после чиркнув зажигалкой. Такая мелочь, но именно мелочи определяют наши судьбы.
Я глубоко вздохнул, шагнув в морозную январскую ночь под белым небом, где на востоке появилось неясное голубое сияние рассвета. Так кто же я? Убийца? Маньяк? Можно ли осудить меня за это? За десятки спасенных жизней... за не пролитые слезы... за жизнь других?
Не мне решать это. И вряд ли кому-то из вас, да я этого и не узнаю. Силы покидают меня и каждый день дается все с большей болью. Сдает сердце. Дрожит рука. Кашель отдает кровью.
Но все же мне есть за чем жить. И я буду жить, пока не исполнил главного.
Никак не слова Библии о правоте и добре сделали меня убийцей. Ни мысли о судьбах мира толкнули меня на это, ни жалость к чужим слезам, ни чужая боль и не чужие страдания. Клянусь, я безразличен ко всему этому!..
Все гораздо проще. Помните, я упомянул про сон, преследующий меня чаще остальных? Вот, он моя причина. Последнее видение, которое по-прежнему остается со мной, и наверное уже последнее из них.
Это видение... сцена моей смерти, и смерти той, которую люблю. Смерть от того самого ножа, который я всего несколько минут сжимал в руках. Кто-то третий вершил справедливость надо мной. А значит, я должен был найти его первым.
Я не видел его лица, не знал то, где и когда это произойдет, но в душе я не упускал одинокую надежду вонзить свое лезвие в его спину.
Нет, я боялся не за свою жизнь. А за жизнь той, которую люблю. Уж кто-кто, а она в этом виновна меньше всех, и моя жизнь не должна решать жизнь ее. Вот вам и повод жить дальше.
Так что тогда есть зло, а что добро, и может ли одно обойтись без другого? Я так и не нашел ответа. Хотя... уже не важно. Всему свое время, а пока место палача занято мною. Кто знает, что ждет вас впереди? Это знаю я... и быть может когда нибудь приду за вами.
"Вода и лунный свет рисуют силуэт.
Похожие черты, но на стекле не ты.
Ночь среди дождя -
Больше нет тебя...
Судьба случайна. Что?
Не может знать никто...
Я не смогу принять
И не смогу понять:
Холод на губах...
Пустоту в глазах..."(с)
АрктидА "Грань добра и зла"
